Джим Батчер
Архивы Дрездена: Поле боя. Сочельник
Глава 8
Мой желудок исполнил сальто-мортале.
В глубине души я еще с вечера прекрасно понимал, что события такого масштаба просто не могут остаться незамеченными. Подобные разрушения нельзя замести под ковер, и такому количеству свидетелей невозможно заткнуть рот. Чем бы ни закончилась битва, кто бы ни победил, одно можно сказать наверняка.
Мир изменится.
Смертные не закроют глаза на то, что произойдет сегодня ночью.
Уже некоторое время я понимал это на инстинктивном уровне, но осмыслил по-настоящему лишь тогда, когда услышал воззвание Мэб, самым магическим образом донесенное до смертной популяции Чикаго.
Ни о какой скрытности не могло быть и речи.
Господи. Этой ночью запросто мог претвориться в жизнь мой худший кошмар о конфликте мира смертных с миром сверхъестественных существ. Последующая за ним война станет новым эталоном варварства, и нельзя исключать, что этот конфликт зарождается прямо здесь, у меня на глазах.
Если Этне продолжит гнуть свою линию, войны между двумя мирами не избежать. Поэтому титаншу надо остановить. И черт побери, чем быстрее, тем лучше.
Но – звезды и камни! – что бы ни произошло сегодня ночью, крепкие стены, веками отделявшие обычный мир от сверхъестественного, непременно рухнут, и вряд ли кто-то представляет, к чему приведет подобное обрушение.
Соберись, Гарри.
Спаси город.
Останови титаншу.
Не облажайся.
Пока я собирал остатки мужества в кулак, Мэб приступила к делу и завела негромкий разговор со Слушающим Ветер. После короткой беседы старый шаман почтительно кивнул, шепнул что-то Дикому Биллу, а затем кувырнулся через ограждение и скрылся из вида. Ударом сердца позже громадный филин бесшумно воспарил над замком и устремился к месту взрыва.
Вдали загремели выстрелы. Не те, что слышишь время от времени, когда автомобильный двигатель дает обратную вспышку. Нет, это были щелчки, наводившие на мысль о фильме про войну.
Пару секунд Мэб прислушивалась к этому хрусту смертоносного попкорна, после чего остановилась возле круга Марты Либерти, о чем-то спросила, выслушала ответ одной из марионеток и подошла к Ларе Рейт. Началась недолгая беседа, во время которой обе то и дело кивали.
Ко мне тяжело подступил Эбинизер. После напряженного молчания он откашлялся и спросил:
– Как держишься, Хосс?
– Думаю, мне пора. Взрывы, стрельба… – Я кивнул вдогонку Слушающему Ветер. – Правильнее находиться там, а не здесь.
– Помнишь самый трудный урок? – хмыкнул старик.
– Вы о том, что иногда надо придержать коней?
– Так точно, – хрипло подтвердил он, облокотился на зубец ограждения и уставился в ночь.
В стеклах очков моего деда отражался свет фальшфейеров, зажженных в нескольких кварталах от замка.
– Что ж, – продолжил он, глядя, как маленький народец уничтожает очередного кальмара, – сегодня ты должен оказаться в нужном месте в нужное время. Поэтому жди, пока мы не сколотим подмостки для твоего выхода.
Я сжал кулаки. Он был прав. Я знал, что он прав. Но это не значило, что его позиция меня устраивала.
– Страшное это дело, Хосс, – очень тихо произнес Эбинизер.
Я повернулся к нему и обратился в слух.
– Страшное это дело – видеть, как ты раз за разом лезешь под перекрестный огонь. С твоей матерью было то же самое. Она все сильнее отдалялась от других чародеев. Связалась с дурной компанией. – Он сердито покосился на Лару и Мэб. – Я, черт возьми, не знал, что делать. И что сказать ей, тоже не знал. – Он снова откашлялся и моргнул. – Проклятье, Хосс, ты получаешь все новые раны, и я не в силах этому помешать.
Не исключаю, что я тоже моргнул разок-другой, после чего прислонился к зубцу рядом со стариком.
– Что тут скажешь… Иной раз меня тянет… во всякое.
В углах его глаз появились морщинки.
– Ты не умеешь стоять в стороне. Это не предположение, а констатация факта.
– Может, у меня был не лучший учитель?
– Ох, наглец! – Дед бросил на меня возмущенный взгляд.
– По-вашему, я ошибся с выбором? – вздохнул я.
– По-моему, все, кто сближается с Мэб, рано или поздно жалеют об этом, – беззлобно ответил старик. – Ты оказался в очень опасном обществе, Хосс.
– Пока что Мэб играет по правилам, – возразил я.
– Вот именно. И ты теряешь бдительность. Расслабляешься, как будто так и надо. – Эбинизер покачал головой. – Она бессмертна. Ей спешить некуда, вот она и оплетает тебя паутиной, тебя и твою ученицу, по ниточке зараз.
Мне вспомнились глаза Молли. Это были не ее глаза. Чужие, с кошачьими зрачками.
– Да, дело рискованное, – признал я, – но решение я принял в здравом уме. Фундамент моего могущества – свобода воли. Отобрав ее, Мэб лишится элитного бойца. Так что я остаюсь собой, сэр.
Старик взглянул на меня из-под кустистых седых бровей.
– В этой игре ты делаешь непомерную ставку, – сказал он чуть мягче.
– Неужели ошибаюсь? – спросил я.
– Бывает, вассалы впадают в немилость, – ответил он, поиграв желваками. – Бывает, их подталкивают в спину. А ты и так стоишь на самом краю, Хосс.
– С открытыми глазами, – сказал я. – И по собственному выбору.
– Так точно, – хмыкнул старик. – Но кто сказал, что я должен этим восторгаться?
– Я тоже не особенно радуюсь, – признался я. – Однако как есть, так есть.
– Тебе надо оставить Зимний двор. – Он посмотрел на Мэб, и глаза его сверкнули за стеклами очков.
– Только не без Молли.
– Скажи-ка, мальчик, – вздохнул старик, – почему Мэб выбрала именно ее?
– Только не без Молли, – повторил я прежним тоном.
– Проклятье, – ругнулся Эбинизер, но сменил тему. – Следующим делом она начнет забивать гвозди, чтобы зафиксировать тебя в удобном положении.
– В каком, например?
– Это, мальчик, одному Всемогущему известно. Может, сыграет на чувстве ответственности. Господь свидетель, оно у тебя очень развито. Будь ты сверх меры заинтересован в богатстве, Мэб отяготила бы тебя золотом. Или властью и влиянием. Может, медку бы добавила поверх всего этого. Так или иначе, на первый взгляд все будет очень мило, но в итоге ты окажешься на коротком поводке.
– Сэр, – сказал я, – если оглянуться в прошлое, станет ясно, что на поводке я не работаю. Вообще ни с кем.
– Мэб не школьный тренер, Хосс. – Старик тихонько фыркнул. – И не кучка встревоженных старых балбесов, помешанных на безопасности. – Он покашлял. – И не дряхлый фермер, которому безразлично, что с тобой станет.
Я положил руку ему на плечо и сжал пальцы.
В ответ он кивнул и продолжил:
– Я буду делать то, что считаю нужным. Для тебя, Хосс. Это моя обязанность. Разве я могу поступить иначе?
– Вы как старая заноза, накрепко засевшая в ягодице, сэр, – сказал я грустно, но с приязнью. – И вам всегда виднее.
– Ну, свои уроки я так и не выучил, – признался он.
Тут снова что-то взорвалось, но теперь с другой стороны, далеко на севере. Звук был тише и объемнее: не «бабах», а скорее «бубум». На четверть минуты вспышка высветила очертания городского квартала, хотя источник света мы не видели.
Желудок опять перевернулся, и по телу прошла тревожная волна. Огонь… И снова стрельба.
Мы были слишком далеко и не слышали криков.
Пока что.
Сердце забилось быстрее.
– Наверное, взорвался топливный бак, – сказал я. Вернее, просипел, поскольку у меня сдавило горло.
– Наверное, – согласился старик.
Окинув меня взглядом, он без лишних слов сунул руку в карман комбинезона, извлек фляжку и протянул ее мне.
Я открыл и понюхал, затем отхлебнул. Вода. Я с удовольствием промочил горло.
– Рвануло неподалеку от посольства свартальвов.
– Там держат оборону люди Этри, а сам он отдает приказы. – Дед хмыкнул. – Архив тоже там.
– Ива? Мне казалось, она придерживается нейтралитета.
– Так и было, пока Этне не пригрозила ей в числе прочих, – сказал Эбинизер. – Архив осознает необходимость самосохранения – ведь если Этне хочет поработить человечество, в процессе титанша обязана искоренить умение читать и писать.
– Хм… – задумался я. – По-моему, дело не только и не столько в этом…
Старик взглянул на меня, и я пожал плечами:
– Ива… Она на нашей стороне. На стороне людей. Причем на самом фундаментальном уровне.
– Почему ты так решил?
– Смысл ее существования – запись и сохранение знаний, – объяснил я. – А они исчезнут вместе с людьми. Нечего будет записывать и сохранять, да и причин для этого не останется. Для реализации экзистенциальной цели Ивы не обойтись без нас, людей.
– На это я бы не слишком надеялся, – заметил Эбинизер, – но в твоих словах есть здравое зерно.
Красношапочник, на какое-то время спустившийся в замок, вернулся на крышу с большой черной нейлоновой сумкой для снаряжения. Он приблизился к Молли, и та подняла глаза, жестом отослала прочь нескольких гонцов маленького народца и встала на ноги. Забрав сумку, подошла и поставила ее у моих ног:
– Вот. – Она окинула меня взглядом. – Тебе пора сменить наряд. Ступай переоденься.
Я приподнял бровь, затем наклонился и открыл сумку.
Там лежала одежда, оставленная мною в квартире: джинсы, футболка и зачарованный кожаный плащ, а также портупея со здоровенным старым револьвером для отстрела монстров и двуствольный обрез в чехле на патронташе, набитом разноцветными патронами.
– Облачайтесь, сэр Рыцарь, – подмигнула мне Молли.
– Адские погремушки, – пробурчал я, – что я тебе, кукла Кен со сменными костюмчиками?
– На твое счастье, внешней обороной командует Леанансидхе, – сказала Молли. – Тетя Леа настаивала бы, чтобы ты оделся как положено.
Ее улыбка потускнела. Судя по глазам, она подыскивала нужные слова и наконец осторожно произнесла:
– Гарри, сегодня ночью меня не будет рядом.
– Что? – обмер я. – Почему?
– Не могу сказать, – поморщилась Молли, и в ее глазах промелькнуло разочарование. – Но так надо. У меня появились неотложные дела.
Я сделал глубокий вдох. Как-никак я рассчитывал, что Кузнечик прикроет мне спину. Ведь она, черт побери, теперь бессмертная.
С другой стороны, она по-прежнему Молли.
Какое-то время я смотрел ей в глаза. Мы уже знали, кто таков каждый из нас, и я видел ее потенциал, темный и ужасающий, и ее силу, которую можно использовать во зло или во благо. В зависимости от решения Молли. Вопрос только в том, кто теперь принимает решения: Молли или некто другой. Осталась ли она той девушкой, которую я знал.
Но спорить было бессмысленно.
Если Молли говорит, что ей надо уйти, значит тому есть чертовски весомая причина.
– Ладно. – Я подмигнул ей. – В том смысле, что… Хреново, но ладно.
На миг она изумленно вскинула брови, а затем сжала мои ладони и одарила меня ослепительной улыбкой. Кивнув Эбинизеру, Молли поманила пальцем Красную Шапку, словно он был вышколенным псом, после чего оба покинули командный центр и скрылись внизу. Как видно, они собирались покинуть замок.
И я почувствовал себя чуть более одиноким, чем секунду назад.
Не сказать, что живот сводило судорогой, но… напряжение росло, и внутренняя дрожь никак не прекращалась. Кругом начиналась война, а мы стояли, ждали и ничего не делали.
Взорвался еще один автомобиль, на сей раз далеко на юге. Кальмар-убийца почти долетел до крыши, но Лакуна пронзила его копьем и пришпилила к столу в шести дюймах от руки Ваддерунга. Не отвлекаясь от карты, Одноглазый рассеянно высвободил наконечник, выбросил кальмара за стену и протянул копье малышке-фэйри.
К нам подошел чародей Кристос, величавый и торжественный в своей мантии поверх костюма, и прошептал что-то Эбинизеру на ухо. Старик кивнул, по-дружески стукнул меня кулаком в плечо и направился к углу крыши, по пути негромко переговариваясь со старейшиной Совета.
Стоять в одиночестве и бездельничать я не мог, поэтому схватил нейлоновую сумку и ушел в раздевалку спортзала, где занялся тем, чем обычно занимаются в раздевалках. Там было людно. Из обесточенного города то и дело прибегали эйнхерии, надевали доспехи и хватали оружие из оружейного сейфа.
Я успел раздеться до трусов, когда мужчина размером с небольшого белого медведя захлопнул шкафчик и удалился, по пути застегивая накладку на предплечье, и в раздевалке не осталось никого, кроме меня и джентльмена Джонни Марконе.
Барон-разбойник Чикаго в майке и слаксах надевал чешуйчатый жилет из какого-то высокотехнологичного материала. Судя по тесной посадке, броню изготовили на заказ. Я лишь однажды видел Марконе без костюма, и в тот раз он находился в скверной форме. Несмотря на возраст, барон отличался телосложением боксера-полутяжеловеса. Мускулы его предплечий натягивались, как стальные канаты. Наконец Марконе справился с жилетом, надел рубашку и стал застегивать ее на все пуговицы.
– Вы забыли следующий шаг в процессе одевания, Дрезден? – спросил он, не глядя на меня. – Или это что-то вроде сексуальной рекогносцировки?
– Перепалка в раздевалке? Неужели? – Я с громадным достоинством натянул джинсы, по штанине зараз.
– Я-то думал, такие разговоры вам по душе, – парировал Марконе.
Я фыркнул и продолжил одеваться. Марконе нацепил портупею с пистолетом под каждой подмышкой.
– Чуть раньше я видел, как вы говорили с титаншей.
Казалось, он смотрел в другую сторону, но я понимал, что барон не выпускает меня из виду.
Следующие слова были позорными и горькими на вкус, но я сумел их произнести:
– Это был храбрый поступок.
– Ого! – Марконе криво усмехнулся. – Трудно было это сказать, наверное?
– Не представляете насколько, – кивнул я и сплюнул в корзину для мусора.
Марконе влез в пиджак и разгладил его так, чтобы ткань скрыла пистолеты.
– Знаете, чем храбрость отличается от безрассудства, Дрезден?
– Любой страховой агент ответил бы, что ничем.
От шутки он отмахнулся, будто та не заслуживала реакции, и продолжил:
– Все дело в ретроспективном взгляде. Пока не увидишь долговременных последствий, любое действие будет одновременно храбрым и безрассудным. И ни тем ни другим.
– Что ж, – сказал я, – по-моему, вы только что заслужили медаль Шредингера.
Секунду-другую Марконе обдумывал мою фразу, а потом застегнул еще одну пуговицу.
– Да. Наверное, заслужил. – Он помолчал, глядя на меня. – Не припомню, чтобы вы были в зале, когда я говорил с Этне.
– Может, я наконец-то научился не лезть на рожон?
– Не в этом дело. – Марконе склонил голову к плечу и нахмурился. – Честно говоря… я не заметил бы вас только в одном случае. Если бы вас там не было.
Ладно, хорошо. Иногда и плохие парни бывают правы – более или менее. Я умолк и продолжил одеваться.
– Дрезден, – сказал Марконе, – мне нравится работать с вашей королевой. Дела она ведет просто восхитительно. Но не думайте, что между мной и вами возникла хоть какая-то личная приязнь.
– И в мыслях не было, – отозвался я.
– Вот и славно. Значит, нет необходимости объяснять, как сурово я буду вынужден отреагировать, если вы с помощью одной из типичных для вас… махинаций рискнете покуситься на мою территорию или суверенные права, обеспеченные Неписаным договором.
– В самом деле? – изумился я. – Вы что, надумали мериться тестостероном? Прямо сейчас?
– Я намерен пережить эту ночь, Дрезден, – сказал Марконе. – И сохранить все, что завоевал. Я выживальщик. Вы, как ни странно, тоже. – Он вежливо кивнул мне и продолжил рассудительным тоном, от которого мурашки ползли по коже, поскольку за этой безмятежной ширмой скрежетал нерушимый гранит: – Хочу лишь, чтобы вы знали, что я намерен продолжить начатое. Завтра я все еще буду здесь – и вы, Богом клянусь, проявите уважение.
– А если нет? – легкомысленно спросил я, но во взгляде Марконе не появилось ни капли легкомыс-лия.
– Тогда я вспомню о правах, которыми пользуюсь в рамках договора Мэб. И ваша Королева не защитит вас.
По внутренностям прошел холодок, сверху вниз, до самых пяток. Марконе накрыл меня с поличным. Я действительно покушался на его территорию, означенную в Неписаном договоре. Причем не однажды. Просто Марконе не торопился щелкать по носу Белый Совет, у которого не было ни малейшей охоты склонять голову перед обладателем меньшего влияния. Навскидку, я понятия не имел, какой будет кара за подобный проступок, но представление Мэб о правосудии трудно назвать прогрессивным. Напротив, ее позиция чертовски незыблема: нарушив закон, я заслужил бы соответствующее наказание, и статус Зимнего Рыцаря не имел бы никакого веса. Разве что перед казнью Мэб разгневалась бы куда сильнее обычного.
«Проклятье, Томас! На кой черт было втягивать меня в такие неприятности?»
– Раз уж мы откровенничаем, – сказал я, – знайте, что я по-прежнему считаю вас засранцем. И уверен, что вы в ответе за беды и несчастья многих хороших людей. И однажды я вас уничтожу.
Какое-то время Марконе сверлил меня жестким взглядом. Он не боялся смотреть мне в глаза. Давным-давно мы обменялись духовзглядом, и я прекрасно помнил его нутро – холодное, бесстрашное, хищное нутро царя зверей, по некой причине имеющего человеческое обличье.
Наконец он улыбнулся.
Такой улыбке позавидовал бы серый волк.
– Отлично, – сказал барон-разбойник Чикаго и ушел.
Я вернулся на крышу. На лицо легла влажная духота летней ночи. Плащ грузно висел на плечах. Сегодня в нем было жарко, но тяжесть зачарованной кожи успокаивала. В левой руке я сжимал посох. На одном бедре висел здоровенный револьвер пятидесятого калибра, на другом – обрез, заряженный «дыханием дракона»[10]. Плащ Стража я пристегнул к плечу, чтобы он подтверждал мою лояльность Совету, не причиняя дополнительных неудобств в этой жаре.
На восточном краю крыши собрались в молчаливую группу Мэб, Лара, старейшины, Ваддерунг, Эрлкинг и Летняя Леди. Над ними нависал Речные Плечи. Все смотрели в ночь, освещенную теперь множеством огней. Дующий с озера ветер приносил завитки черного дыма и легкий запах горелой резины.
Я опустил глаза на собственную тень. Беспокойные очертания длинного плаща. Длинный тонкий посох. Контур лопоухой головы с грязной растрепанной шевелюрой.
Все это свойственно мне уже давно – и плащ, и посох, и поза, и отношение к миру. Вы, наверное, думаете, что на одном из этапов карьеры Гарри Дрезден повзрослел, но во многом я остался все тем же тупицей, много лет назад открывшим агентство частного сыска.
На этой крыше собрались самые влиятельные монстры, легенды, даже боги этого мира. Они стояли бок о бок, вглядываясь в ночь, и им было страшно.
За маской спокойствия, уверенности, безжалостного расчета, сверхъестественного могущества скрывался страх. Монстры, легенды и даже боги – боялись.
А я – всего лишь я.
Я сделал глубокий вдох и, скрипя кедами, подошел к остальным. Эрлкинг кивнул мне, когда я остановился рядом с ним.
– Слышишь? – Он указал туда, где прогремел первый взрыв. – Началось.
Стрельба набирала лихорадочный темп. Время от времени бухало что-то тяжелое. Может, гранаты? Я не особенно разбираюсь в грохоте военного оружия.
– Там, – Эрлкинг провел пальцем от севера к югу, – в этом темном промежутке стоят мои войска. Вынуждают фоморов идти севернее или южнее. Видишь огни?
Я присмотрелся. Да, вижу. Вокруг боевых порядков начали разжигать костры.
– Их слишком много, – выдохнул я.
Эрлкинг кивнул:
– Да. Но это временно. Не отвлекайся. Надо победить Этне, а не Корба с его армией.
– Верно. – Я смотрел, как загораются новые огни, и город окутывает дымовая завеса. – Согласен. Сохраняем спокойствие.
У меня подвело живот, и я смутно понимал, что в глубине души разъярен. Ведь враг пришел, чтобы уничтожить моих соседей, мой город, мой дом, и одними кострами его не остановить, ведь настолько жарких костров попросту не бывает. А я стою на крыше и ничего не делаю.
Я стиснул посох так, что заныли костяшки пальцев.
– Контакт! – крикнул один из эйнхериев.
Ваддерунг без промедления подал знак другому из стоявших рядом бессмертных воинов, и тот вскинул к плечу гранатомет с барабаном как у гигантского револьвера. Прицелился, выстрелил трижды – бум-бум-бум, – и несколькими секундами позже с неба посыпались огни, пролившие свет на окрестности замка.
Двуногие силуэты – вернее, тени, беззвучно пробиравшиеся дворами, улицами и переулками, – мгновенно замерли, а те, что остались в сумраке, стали передвигаться куда активнее прежнего.
– Готовьсь! – прогремел голос Марконе.
Обернувшись, я увидел, как на крышу выходит барон Чикаго. Слева от него шествовала Гард, справа – Хендрикс. Не обратив на меня внимания, Марконе встал рядом с Ваддерунгом:
– Ударная группировка?
– По-моему, легкая пехота, барон, – ответил Одноглазый, вглядываясь в ночь. – Передовые отряды. Разведчики. Основные силы еще не вступили в бой.
Марконе кивнул.
– Не стрелять, пока не пойдут в атаку, – сказал он ближайшему эйнхерию, одному из самых рослых.
Тот передал приказ товарищам.
– Погодите, – сказал я. – В каком смысле – не стрелять?
На улице – на моей улице – звякнуло разбитое стекло.
Кто-то закричал. Я не понял, мужчина или женщина. Вопль был пронзительный и полный отчаяния. В ночной тиши он казался удивительно громким.
Кричали от ужаса. Кричал человек.
Человек, живший на моей улице.
За криком последовала бешеная пальба. Должно быть, кто-то схватился за пистолет. Еще один крик, нечеловечески резкий, с металлическим призвуком. Затем долгий вой, вспышка, и что-то красное и мерцающее упало на автомобиль в сотне ярдов от замка. На четверть секунды все замерло, а затем взорвался бензобак, и машина превратилась в огненный шар.
Фигуры, то ли покрытые шерстью, то ли одетые в меховую одежду, бросились к открытым дверям первого из домов, в которых квартиры сдаются внаем. В таких жилищах редко можно встретить мало-мальски эффективные пороги, через которые сверхъестественные существа не могут переступить без приглашения, поэтому о какой-то защите против злых сил говорить не приходится.
Живот подвело от страха и ярости. Физиологические инстинкты побуждали броситься в бой, и хищническая территориальность Зимней мантии не возражала. О нет, ей только и хотелось, что защитить ареал обитания, причинить боль, разорвать врагов на куски, и эти желания пульсировали в моих венах с каждым ударом сердца.
– Вон там. – Я указал дрожащим пальцем. – Надо им помочь.
– В этом сражении у нас другая роль, – возразил Ваддерунг.
Снизу донесся еще один крик. На сей раз ошибки быть не могло.
Кричал ребенок. Пронзительно, на одной ноте.
– Хосс, – предостерег меня Эбинизер.
Но я его не видел. Поле зрения сузилось до размеров тоннеля. Грудь заходила ходуном.
Я взглянул влево. В тоннеле моего зрения Мэб казалась тонкой полосой бледного света. Глаза ясные, кошачьи, прищуренные. Она наблюдала за мной.
– Надо помочь, – сказал я громче и тверже.
Мэб обнажила клыки.
– Нельзя, – ответил Эбинизер. – Хосс, их слишком много. Нельзя вступать в бой, пока не оценим обстановку.
Я окинул крышу взглядом. Затем сказал:
– Ну вас всех к черту.
И сделал то, чего старался не делать уже несколько месяцев. Скажу больше, каждый день я работал над тем, чтобы этого не случилось.
Я дал волю Зимней мантии.
Спрыгнул с крыши и устремился к земле, размахивая руками и ногами наподобие вертолетного винта в режиме авторотации. Врезавшись в тротуар, я позволил телу принять удар на точки естественного сгиба, кувырнулся вперед, а когда вскочил на ноги, уже бежал со скоростью и сноровкой дикого зверя.
Тяжелый глухой стук, и рядом со мной приземлился тысячефунтовый Речные Плечи. В груди у него урчал боевой рык, предвещавший тектонические сдвиги. Впереди взорвался еще один автомобиль. Огненный шар коснулся стены съемного дома, и та немедленно вспыхнула. Из дверей высыпали трудноразличимые человеческие фигуры.
А мы со снежным человеком – самым настоящим, Богом клянусь! – одновременно взревели от ярости, причем чей рев сильнее впечатлял, трудно сказать, и ринулись к незваным гостям.
