– Чон Джиан? Что ты здесь делаешь?
Голос был тихим, мягким и незнакомым.
– Кто вы? – спросила я, обернувшись.
Перед железными воротами стоял высокий юноша. Он был одет в клетчатую рубашку и темно-серые штаны, а в руках держал сумку для ноутбука от Samsonite.
– Ты не помнишь меня. Я Пэ Чонмин. Мы дружили в первом классе.
Я смотрела на него, вытаращив глаза и открыв рот. В моих воспоминаниях Чонмин был ниже меня, а длинные волосы, остриженные под боб, делали его на первый взгляд похожим на девочку.
– Ты из фотостудии! Прости, что не узнала.
Чонмин не смог учиться в местной школе. Он часто болел и был застенчивым, поэтому мальчики не хотели с ним дружить. Вскоре его перевели, и в младшей, средней и старшей школе он отучился в городе, куда мать возила его на белой «сонате». Я часто делала фото на школьные документы в студии его отца и иногда сталкивалась на улице с Чонмином, но он всегда пялился в телефон, и ему было не до меня.
– Неудивительно, что ты меня не узнала. Я вырос на семнадцать сантиметров на летних каникулах, после второго класса старшей школы. Соболезную из-за случившегося с дядей Джинманом…
Чонмин легонько коснулся моего плеча.
– Откуда ты знаешь о моем дяде?
Я сама услышала о смерти дяди только сегодня утром. Как об этом мог узнать Чонмин?
– Я взял академ и подрабатывал в интернет-магазине дяди Джинмана. Полицейский сообщил мне, потому что в последнее время твой дядя чаще всего звонил именно мне.
Уголки глаз и кончик носа Чонмина покраснели.
– Удивительно. Дядя, которого я знала, был хикикомори – домоседом-затворником. Я думала, он выходил только на склад и почту, а оказывается, у него столько знакомых. К тому же все считали его хорошим человеком. Кажется, что это все сон.
Чонмин горько улыбнулся и провел руками по лицу.
– Я предполагал, что ты приедешь, поэтому ждал тебя. Для похорон нужно портретное фото, да? Можем увеличить его в студии отца.
Чонмин совсем не изменился. Ростом он стал выше, но ясный взгляд больших карих глаз, который я запомнила с детства, ямочка на щеке, когда он улыбался, и маленькие подвижные губы остались прежними.
– Думаю, полицейским пришлось попотеть, чтобы перелезть через забор, – проговорила я.
Чонмин взглянул на стену. Около нее стояла лестница из нержавеющей стали. Наверняка они раздумывали, стоит ли лезть внутрь. Раз поступило заявление, пришлось приехать, но в деревне не нашлось бы умельца, который смог бы взломать многочисленные запоры на воротах. Скорее всего, ставя лестницу к стене высотой более трех метров, кто-нибудь из них проворчал: «Мы с таким трудом туда лезем, а он наверняка просто валяется пьяным, чтоб его».
Я вытащила из сумки связку ключей, чтобы открыть три замка на воротах. И тут до меня дошло: полиция и медики, наверное, вынесли дядю на носилках через дверь, которая запиралась автоматически и открывалась с помощью особого кода. Я бросила ключи обратно в сумку и прижала ладонь к панели распознавания вен[11]. После короткого звукового сигнала ворота открылись.
– А кем ты подрабатывал в дядином магазине?
– Делал мобильную версию. Моя специальность в университете – компьютерная инженерия.
Газон был коротко подстрижен, и сильно пахло травой. Под стеной густо росли васильки, тут и там виднелись молодые бересклеты и саженцы можжевельника. То, что человек, решивший свести счеты с жизнью, ухаживал за садом, казалось мне неестественным.
– Ты не замечал ничего странного в дяде в последнее время? – спросила я Чонмина, открывая дверь в дом.
– Нет. Никогда бы не подумал, что он на такое способен, – твердо ответил Чонмин.
Входная дверь со щелчком открылась. Знакомый запах окутал меня, словно обнимая. Я увидела пару старых кроссовок со стоптанными задниками, скользнула взглядом по ключам от грузовика, висевшим на стене, по красному дивану, на котором дядя часто дремал, и по столу, вечно перепачканному соусом для пиццы. Ни одна вещь в этом доме не принадлежала дяде изначально. Он в любой момент мог уйти, прихватив лишь спортивную сумку, но решил остаться. Дяде следовало взять именно ее, а не лезвие бритвы.
– И все-таки он это сделал.
Я положила сумку и начала осматривать дом. Зайдя в гостиную, открывала ящики шкафа и тумбы под телевизор и кончиками пальцев перебирала их содержимое. Старая банковская книжка, наполовину использованная глазная мазь и зарядные кабели разного типа и длины. Среди то ли новых, то ли использованных батареек я нашла синий тканевый кошелек с логотипом Nike. Открыв его, я обнаружила два доллара и школьный пропуск. Средняя школа Хансинбук, третий год обучения, класс 1, номер 17, Чон Джинман. Фотография на школьном пропуске была чистой, без единой царапинки. Удивительно, но дядя выглядел на ней почти так же, как сейчас. Если не обращать внимания на отсутствие седины и более густые волосы, можно подумать, что дядя просто надел школьную форму и сделал этот снимок недавно.
Чонмин вышел из спальни и заглянул мне через плечо.
– Нашла фотографию, которую можно использовать? – спросил он.
– Эта должна подойти, наверное?
Я показала ему школьный пропуск дяди.
– О, отлично, – воскликнул Чонмин, а затем с изумлением поднес фотографию ближе к глазам. – Он выглядел в точности как сейчас! Почему так?
– Потому что дядя ни в чем не менялся. Идем в фотостудию.
Я положила школьный пропуск дяди в сумку и встала. Чонмин сунул руки в карманы штанов и улыбнулся.
– Увидимся на похоронах. И позвоню отцу и предупрежу, что ты заедешь, – он распечатает фото.
Чонмин открыл рюкзак и достал маску и резиновые перчатки.
– А ты что собираешься делать?
– Кто-то же должен убрать ванную. Оставлять это на тебя было бы слишком жестоко.
Мне хотелось отговорить его, но я не смогла произнести ни слова. Чонмин махнул рукой в сторону выхода и направился в ванную.
На сад опустилась синеватая тьма. Дорога меня ждала долгая, как и предстоящая бессонная ночь.
В полночь в похоронный зал пришли восемь человек, чтобы выразить соболезнования. Их привел подвозивший меня до дома таксист. Он протянул белый конверт с надписью «Чхве Санён».
– Ты должна встречать тех, кто пришел с соболезнованиями, а деньги от них приму я. Ты ведь знаешь, что вы с каждым из гостей должны один раз поклониться друг другу?
Я кивнула дядюшке Санёну и поприветствовала скорбящих гостей. Мужчина с совершенно поседевшей макушкой и женщина с почти съеденной помадой на губах зажгли благовония и поклонились мне.
– Ты же дочь Джинсока? Очень похожа на отца. Ох, какая же ты бедняжка… – вздохнула женщина.
Мы поклонились друг другу, она обняла меня и похлопала по спине.
– Ты же пришла выразить соболезнования из-за Джинмана, так почему вдруг болтаешь о его брате Джинсоке? – упрекнул женщину мужчина с седой макушкой и направился к пустому столу.
Сотрудник, чей акцент выдавал китайское происхождение, подошел мелкими шажками, неся поднос с едой, ттоком[12] и сухими закусками к спиртному.
Я поприветствовала жену дядюшки Санёна, которую видела только на фотографии на вывеске ресторана, и изрядно пьяного мужчину, чуть ли не на четвереньках приползшего выразить соболезнования.
Последним в морг зашел человек в черном костюме и солнцезащитных очках. Он возложил венок и тихо ушел, даже не поев.
– Что за бред – приходить на похороны в темных очках? Кто он вообще такой? – воскликнул дядюшка Санён, глядя вслед незнакомцу, а затем сел рядом с женой и первым делом потянулся к выпивке.
Истории, которые рассказывали люди, словно осколки, впивались в мое сердце. Дядя, который спокойно вытерпел восемьдесят ударов палкой от старосты. Дядя, который явился в школу, словно Санта, неся на спине сорок восемь гамбургеров из сеульского Макдоналдса. Дядя, который перемахнул через школьную ограду и сбежал, потому что боялся прививки от энцефалита. Дядя, который умел складывать бумажных журавликов. Дядя, которому нравилась Кан Суджи. Дядя, который присматривал за кроликами в школе. Я сидела рядом с этими людьми на коленях и смотрела на портрет мальчика по имени Чон Джинман.
– А почему ты не плачешь? У вас были плохие отношения? – спросил дядюшка Санён, сделав большой глоток соджу[13], разбавленного пивом.
Взгляды скорбящих тут же обратились на меня.
– И правда. Он был твоим последним кровным родственником, – добавила его жена, дожевывая что-то из закусок.
– Но ведь поступил он… паршиво.
Даже не глядя, я могла угадать выражения их лиц. Старый холостяк из последних сил зарабатывал деньги, чтобы накормить, одеть и воспитать племянницу, а она с отсутствующим видом произносит слово «паршиво». Я задумалась, стоило ли это говорить. Но ведь дядя и правда поступил паршиво. Я никак не могла простить ему то, что он решил самовольно уйти из жизни, даже не предупредив меня. Возможно, для других он был справедливым и добросердечным другом, но мне он запомнился как безответственный брат отца, которому нельзя было доверять.
– Суп с говядиной пресный. Соджу слишком теплый. А еда даже в лечебнице «Тасаран» через дорогу лучше, чем здесь, – пробормотал мужчина с седой макушкой.
– Вот и иди туда, когда помрешь, – хихикнул в стельку пьяный мужчина, внезапно очнувшись.
Больше с соболезнованиями никто не приходил – ни в тот день, ни на следующий.
Утром в день похорон появился Чонмин. Он накормил меня кашей с морскими ушками, хотя я и пыталась отказаться.
– Тяжело тебе было в одиночку, да?
Все это время у меня было неспокойно на душе от того, что я оставила его прибирать ванную в одиночку.
– Это было проще, чем я думал. Я нашел кое-что в шкафчике. Это дядино?
Чонмин вытащил из рюкзака телефон-раскладушку 2G. Я отодвинула тарелку с кашей и взяла в руки смартфон. Его поверхность оказалась удивительно гладкой, как будто он был новым.
– Не знаю, что это за модель, но, похоже, да. Дядя говорил, что смартфон ему даром не нужен. Спрашивал, какой в нем смысл, если дома прекрасно работает интернет.
Я вспомнила, что, когда дядя звонил мне, звук его голоса периодически отдалялся. Все потому, что телефон был слишком мал. Подумать только, долгое время он пользовался мобильником, который не доставал до рта, когда он прикладывал его к уху, и не доставал до уха, когда нужно было приблизить его ко рту.
– Выносим тело. Хозяйка, возьмите вещи и спускайтесь на парковку, – сказал похоронный агент, указав рукой в нужном направлении.
Никаких вещей у нас не было. Я вышла из маленькой комнаты, примыкавшей к похоронному залу. Только я открыла сумку, где лежали полученные от гостей деньги, чтобы сунуть туда мобильник дяди, как вдруг он завибрировал.
– Похоже, на дядин телефон пришло сообщение. Я посмотрю, что там, и догоню.
Ногтем большого пальца я открыла раскладушку. Затем нажала на иконку в форме конверта и прочитала: «На ваш счет поступил перевод в размере 3 000 000 вон[14] от господина Неизвестного. Общий баланс составляет 792 014 420 вон[15]».
– Написано, что пришел перевод от человека по имени господин Неизвестный на сумму три миллиона вон, а остаток на счету дяди аж целых восемьдесят миллионов. Похоже на фишинг, – сказала я Чонмину и показала сообщение.
У дяди не могло быть на счету целых восемьдесят миллионов вон! Интернет-магазин, который даже в поисковике не находился, вряд ли приносил достаточно денег – наверняка их едва хватало, чтобы оплатить мое обучение и ежемесячную аренду квартиры.
– Посмотри еще раз. Там не восемьдесят миллионов, а восемьсот, – воскликнул Чонмин, после того как посчитал количество цифр.
– Наверняка это фишинг. Если бы у него были такие деньги, он бы поменял машину и дом. Идем.
– Я бы согласился с тобой, будь это голосовой фишинг, но тут все по-настоящему. Это ведь 2G-телефон. И это точно не сообщение от мошенников.
Как только Чонмин сказал это, телефон снова завибрировал. Пришло новое сообщение: «Деньги я перевел. Форму заказа заполнил на сайте, так что непременно отправьте все сегодня».
Номер телефона отправителя – 0351.
– Это клиент его магазина? Но почему мы видим только последние цифры номера?
Нужно было объяснить ситуацию и вернуть деньги, но я никак не могла найти полный номер телефона клиента.
– Похоже, у его собеседника тоже 2G-телефон. И он, видимо, сменил исходящий номер. А может быть, это номер заказа или идентификатор. Давай сходим домой к дяде и зайдем на страницу администратора сайта.
Слова Чонмина звучали убедительно. Неизвестный клиент почему-то хотел скрыть свой номер… Внезапно мне вспомнился мужчина, коллекционирующий фальшивые руки. Может быть, это он? Человек, помешанный на таком, вполне мог бы заплатить кучу денег. Мне не хотелось с ним общаться, но, чтобы сделать возврат средств, придется.
Дядю кремировали в учреждении на окраине города. Я взяла урну из деревянного ящика. Прах в белой фарфоровой урне был горячим, но не обжигал руки. Чувство, что все это гадко, так и не прошло. Похоже, моя обида не собиралась утихать до тех пор, пока я не найду ясную причину, по которой дядя принял решение покончить с жизнью. Я вышла из крематория и направилась на парковку. Водитель катафалка, тучный лысый мужчина средних лет, сидел на краю клумбы и курил. Его раскрасневшееся лицо, круглые глаза и маленькие губы, выпускающие сигаретный дым, напоминали о дяде.
– Здесь же запрещено курить! – вырвалось у меня резкое замечание.
– Так все здесь курят… Простите уж, извините.
Стерев с лица недовольную мину, водитель бросил сигарету на землю и затушил ее ногой. А затем направился к катафалку, и я последовала за ним.
– Куда собираешься отвезти останки? – спросил Чонмин, который до этого все время молчал.
– Для начала оставлю их на ночь в любимом месте дяди. А завтра подумаю о том, что делать дальше.
– И что это за место?
– Мастерская. Дядя называл комнату, пристроенную к складу, мастерской. Он всегда пропадал там, разве что только не ел.
Одна дверь вела в мастерскую дяди, а другая – на склад. Иногда, когда я приходила сюда перекусить, он поднимал руку, которой до этого торопливо шевелил мышью, и сжимал кулак. Я тоже сжимала кулак и била им по дядиному, а затем трижды легонько стучала по груди слева. Мы дружно заливались смехом, а потом ели что-нибудь вроде хот-догов или пиццы. Мастерская была единственным помещением в доме, которое дядя обустроил специально для себя. Конечно, я должна была пойти именно туда.
По пути домой мы с Чонмином заснули. Когда водитель разбудил нас и сказал, что мы приехали, урна уже остыла до температуры человеческого тела. Чонмин взял мою сумку и открыл дверь машины. Водитель тоже вышел, излишне вежливо попрощался с нами и уехал.