Джо Хилл
Коробка в форме сердца
Joe Hill HEART-SHAPED BOX
Copyright © 2007 by Joe Hill Published by arrangement with William Morrow, an imprint of HarperCollins Publishers Author of the illustration and cover project: Dark Crayon Illustration was first used on Polish edition of Heart Shaped Box, published by Albatros Publishing House, Warsaw, Poland
© Д. Старков, перевод на русский язык, 2022
© Издание на русском языке, оформление. ООО «Издательство «Эксмо», 2022
* * *
Папе, одному из лучших
Откуда у мертвеца взяться цели?
Алан Мур, «Глас огня»
Черный пес[1]
1
Коллекцию Джуд собрал неплохую. И необычную.
На стенах студии вперемежку с платиновыми дисками висели заключенные в рамки портреты Семи Гномов, нарисованные Джоном Уэйном Гейси в тюрьме и присланные ему. Золотой век студии Диснея нравился Гейси разве что самую малость меньше насилия над детишками и разве что самую малость меньше альбомов Джуда.
Еще имелся в коллекции Джуда череп крестьянина со спиленным аж в шестнадцатом столетии теменем, чтобы изгнать прочь демонов. Теперь из круглого отверстия посреди черепной коробки торчал внушительный пучок ручек.
Была у него также трехсотлетней давности повинная за подписью самой настоящей ведьмы. «Сим презнаю что вела разгаворы с кабелем чорной масти, и сулил он мне по маей указке каров травить, а лашадей вгонять в бешенство, а на детишек хворь насылать, если душу ему за то запродам, и сказала я да, а после того давала ему грудь сосать». За этакие проделки ведьму, конечно, сожгли живьем.
Были у него и задубевшая, порядком излохмаченная веревочная петля, на которой кого-то повесили в Англии на рубеже девятнадцатого столетия, и шахматная доска, за которой ребенком играл Алистер Кроули, и снафф – фильм с настоящим, без дураков, убийством. Из всех экспонатов в коллекции Джуда этот последний внушал ему больше всего тревог. Достался фильм Джуду от одного полицейского, подрабатывавшего охранником на некоторых концертах в Лос-Анджелесе. Коп называл фильм «порченым», причем в его голосе слышался неподдельный энтузиазм. Просмотрев презент, Джуд убедился: да, так и есть. Фильм вправду производил впечатление крайне нездоровое, а еще, пусть не прямо, а косвенно, ускорил разрыв с женой, однако избавляться от него Джуд не спешил.
Многие из предметов в его собрании всевозможных жутких диковинок ему прислали фанаты. Сам-то он для коллекции редко что покупал, но когда Дэнни Вутен, его личный помощник и секретарь, сообщил, что в интернете выставлен на продажу призрак, выходец с того света, и спросил, не желает ли Джуд приобрести его, на размышления Джуду не потребовалось ни секунды. Все равно как зайдя куда-нибудь перекусить, услышишь от официанта про блюдо дня и сразу понимаешь: его-то тебе и хочется, и даже в меню заглядывать ни к чему. Бывают на свете прихоти, не требующие раздумий.
Кабинет Дэнни занимал относительно новую пристройку к северо-западной стороне Джудова дома – обширного стодесятилетнего сельского особняка. Кондиционеры, мебель из «Офис-Макс», ковролин цвета кофе со сливками – все это придавало кабинету особый холодный, безликий вид, не имеющий ничего общего с остальными комнатами. Если б не концертные плакаты в рамках из нержавейки, офис секретаря вполне мог бы сойти за приемную дантиста средней руки. На одном из плакатов красовалась стеклянная банка, битком набитая глазными яблоками с окровавленными пучками нервных волокон, торчащих сзади, – память о гастролях с программой «Каждый взгляд на тебе».
Об этой пристройке под секретарский офис Джуд пожалел сразу же по ее завершении. Конечно, всякий раз ездить по сорок минут из Пайклиффа до съемного офиса в Покипси, чтоб присматривать за делами, ему нисколько не улыбалось, однако тогда Дэнни Вутен хоть не торчал бы прямо под боком. Здесь, в доме, Дэнни и его хлопоты оказались слишком уж близко. Из кухни Джуд слышал, как в его кабинете звонят телефоны, порой оба сразу, будто с цепи сорвавшись, и раздражал их звон – словами не передать. Новых альбомов он не записывал вот уже сколько лет, и вообще почти не работал с тех самых пор, как умерли Джером с Диззи (а вместе с ними и группа), а телефоны все звонят да звонят! Казалось, его окружает со всех сторон толпа посетителей, требующих его времени, не говоря уж о неисчерпаемых скопищах юридических и профессиональных запросов, соглашений, контрактов, промоушенов, выступлений – трудов «Иуда Койн Инкорпорейтед», несть им конца, а между тем у себя дома ему хотелось бы быть не медийной персоной, не торговым знаком, самим собой!
Как правило, в другие части дома Дэнни нос не совал. При всех своих изъянах, к границам личного пространства Джуда он относился бережно, однако Джуда, забредшего в кабинет, считал своей законной добычей – а в пристройку Джуд, хоть и без особого удовольствия, заглядывал по четыре-пять раз на дню. Через секретарский офис пролегал самый короткий путь к сарайчику для собак. Конечно, Джуд мог бы избежать столкновений с Дэнни, выходя наружу через парадное крыльцо и огибая дом, но прятаться в собственном доме от какого-то Дэнни Вутена решительно не желал.
Кроме того, Джуду просто не верилось, что у Дэнни всегда отыщется с чем к нему привязаться, однако тот всякий раз что-нибудь да находил. А если дел, срочно требующих внимания, под рукой не случалось, непременно желал поболтать. Родился и рос Дэнни в Южной Калифорнии и болтать мог хоть целый день напролет. К примеру, расписывая совершенно незнакомому человеку всю пользу от употребления в пищу пророщенной пшеницы, вплоть до того, что дерьмо с нее благоухает, будто свежескошенный газон. Или – в свои-то тридцать – затеяв с парнишкой – доставщиком пиццы треп о скейтах и приставках «PlayStation», точно четырнадцатилетний. Или разоткровенничавшись насчет сестры, еще девчонкой словившей передоз героина, и о том, как сам, еще молодым, первым наткнулся на тело покончившей с собой матери перед механиком, явившимся чинить кондиционер. Смутить его хоть чем-либо не представлялось возможным. Что такое смущение, Дэнни просто не знал.
Вот и в тот раз Джуд, покормив Ангуса с Бон и возвращаясь в дом, на полпути через его сектор обстрела уже было подумал, что уйдет из офиса невредимым, но тут Дэнни окликнул его:
– Эй, шеф, глянь-ка!
Именно с этой реплики Дэнни начинал почти всякое требование внимания, и Джуду она, прелюдия к получасу впустую убитого времени, заполнения бланков и чтения факсов, неизменно внушала ужас и отвращение. Однако услышав от Дэнни «тут в интернете призрака продают», он немедля забыл обо всей к нему неприязни, обошел секретарский стол и склонился над плечом Дэнни к экрану его компьютера.
Призрака Дэнни откопал на каком-то сайте с онлайн-аукционами, одном из многочисленных закосов под «и-Бэй». Джуд заскользил взглядом по описанию лота, а Дэнни принялся читать то же самое вслух. Дэнни… позволь ему, он бы Джуду и бифштексы за столом резал. Имелась в нем этакая угодливость – черта, которую Джуд в мужиках, честно сказать, считал омерзительной.
– «Выставляю на торги призрак отчима, – читал Дэнни. – Полтора месяца тому назад скоропостижно, для всех неожиданно, скончался мой престарелый приемный отец. Жил он в это время у нас. Собственного дома отчим не имел, а ездил по родственникам: погостит месяц-другой у одних и едет к следующим. Смерть его потрясла всех, а особенно мою дочь, крепко с ним подружившуюся. Кто б мог подумать! До последней минуты отчим был бодр, полон сил. У телевизора штанов не просиживал. Каждый день выпивал по стакану апельсинового сока. Даже зубы собственные все до единого сохранил».
– Стебется кто-то, – хмыкнул Джуд. – Приколисты, мать их…
– Нет, вряд ли, – возразил Дэнни и продолжал: – «Спустя два дня после похорон моя малышка увидела его сидящим в гостевой спальне, прямо напротив ее собственной. Теперь девочка наотрез отказывается оставаться одна в своей комнате и вообще подниматься наверх. Сколько я ни втолковывала, что дедушка ей ничего дурного не сделает, она отвечает: глаза у него страшные. Черным, говорит, сплошь замазаны, и смотреть в них, в эти каляки-маляки, теперь нельзя. И потому спит теперь только со мной.
Поначалу я думала, она просто страшилок себе насочиняла, но нет, тут дела посложней. В гостевой спальне все время холодно. Я там поглядела, пошарила и заметила, что холоднее всего в шкафу, где висит его воскресный костюм. Отчим хотел, чтоб в этом костюме его и похоронили, но в похоронном бюро оказалось, что костюм неладно на нем сидит. После смерти люди слегка съеживаются, вода в них высыхает, а потому лучший костюм сделался ему слишком велик. Пришлось нам уступить уговорам служащих из похоронного бюро и купить один из тех, что они предложили. Сама не знаю, зачем их послушала.
А позапрошлой ночью проснулась я и услышала, как отчим расхаживает наверху. Кровать в его спальне, сколько ни заправляй, вечно смята, дверь в любой час то отворяется, то с маху захлопывается. Кошка наша тоже наверх больше не ходит, а иногда сидит у нижней ступеньки лестницы и смотрит на что-то, чего мне не видать. Посмотрит-посмотрит, взвоет, как будто ей хвост прищемили, и удирает прочь со всех ног.
Приемный отец всю жизнь увлекался спиритизмом и, я уверена, вернулся только за тем, чтоб объяснить моей дочери, что со смертью ничто еще не заканчивается. Но дочке всего одиннадцать, ей жить нужно нормально и спать в собственной комнате, а не в моей. Остается одно: поискать папе новый дом. Желающих верить в загробную жизнь на свете – хоть пруд пруди, а у меня и наглядное доказательство тут, под рукой.
Призрак отчима я «продам» тому, кто даст большую цену. Конечно, душу на самом деле продать невозможно, но, по-моему, он переберется к вам и останется с вами, только половичок с приглашением – «Добро пожаловать!» – выложите за порог. Как я уже говорила, у нас он гостил временно, собственного дома не имел, а значит, наверняка охотно переселится туда, где ему будут рады. Не подумайте, будто это фокус какой или розыгрыш, будто я ваши деньги заберу просто так. За свои деньги победитель торгов получит кое-что вполне осязаемое: ему достанется тот самый воскресный костюм. По-моему, если дух приемного отца к чему-нибудь и привязан, то только к нему. Больше не к чему.
Сам костюм очень милый, старомодный, от «Грейт Вестерн Тейлоринг», в тонкую серебристую полоску! – …и такой, и разэтакий, ну, это ладно… – на атласной подкладке»… – и бла-бла-бла, а вот это…
Оборвав чтение, Дэнни ткнул пальцем в экран.
– Глянь на размеры, шеф! В точности твои, как влитой сядет. Высшая ставка – восемьдесят баксов. Похоже, собственный призрак встанет тебе всего в сотню, если захочешь.
– Давай купим, – ответил Джуд.
– Серьезно? Повысить ставку до сотни?
Сощурившись, Джуд взглянул на экран чуть ниже описания лота, на кнопку с надписью: «Купить без торга: $1000». Еще чуть ниже значилось: «Нажмите здесь, и лот ваш».
Джуд, указав на кнопку, постучал ногтем по стеклу.
– Ну их, все эти ставки. Заплатим косарь, да и дело с концом, – сказал он.
Дэнни крутанулся в кресле, осклабился, высоко поднял брови. Круто изогнутыми, выразительными, точно у Джека Николсона, бровями он играл мастерски. Быть может, Дэнни ждал объяснений, однако с чего ему показалось разумным выложить тысячу долларов за старый костюм, наверняка не стоящий и двух сотен, – этого, Джуд, пожалуй, не смог бы объяснить даже себе самому. Спустя какое-то время ему пришло в голову, что внимание подобная выходка привлечет неплохо: «Иуда Койн приобрел ручное привидение»… фанаты такие истории хавают на ура. Однако эта мысль родилась уже после, а поначалу Джуду просто захотелось, чтоб призрак достался ему, и все тут.
Подумав, что надо бы подняться наверх, поглядеть, не оделась ли Джорджия, Джуд двинулся дальше. Одеваться он ей велел битых полчаса назад, но ожидал застать еще в постели. Нутром чуял, что Джорджия намерена там и остаться, пока дело не дойдет до скандала – на который она, собственно, и нарывается. Наверняка до сих пор сидит в одном исподнем, старательно красит ногти на ногах черным лаком. Или, с ноутбуком на коленях, шарит по сайтам с готскими побрякушками в поисках очередной «штанги» покрасивее, как будто мало у нее в языке, да и в прочих местах, этих треклятых железок…
И вот тут мысли о зависании в интернете заставили Джуда, задумавшись кое о чем, остановиться и обернуться к Дэнни.
– Слышь, а как ты наткнулся на эту штуку? – спросил он, кивком указав на компьютер.
– Нам о ней на и-мейл написали.
– Кто?
– Эти, с аукционного сайта. Прислали и-мейл, а там сказано: «Поскольку прежде вы приобретали нечто похожее, мы полагаем, вас заинтересует также…» Ну, как обычно.
– А мы покупали что-то похожее?
– Наверное, какие-нибудь оккультные штуки. О них и речь.
– Я в жизни ничего с этого сайта не покупал.
– Может, купил, да просто забыл. А может, это я покупал тебе что-нибудь.
– Кислота эта, мать ее… – проворчал Джуд. – Хорошая ж память когда-то была. Школьником меня даже в шахматный клуб приняли.
– Тебя – в шахматный?.. Хрена-се. Вот не подумал бы.
– Что я шахматами мог увлекаться?
– Ага. Шахматы – это же… для ботаников, мозгами повернутых.
– Верно. Только я человечьими пальцами вместо пешек играл.
Дэнни расхохотался – чуточку переигрывая, напоказ содрогаясь от смеха, утирая с глаз воображаемые слезы. Жополиз мелкий.
2
Костюм привезли в субботу утром, в самую рань, однако Джуд уже поднялся и гулял с собаками во дворе.
Едва фургончик с эмблемой «Ю-Пи-Эс» затормозил, Ангус вырвал из руки Джуда поводок, стрелой метнулся к машине, запрыгал, брызжа слюной, принялся скрестись в дверцу с водительской стороны. Водитель, как ни в чем не бывало сидевший за рулем, взглянул на пса безмятежно, но пристально, словно доктор, изучающий под микроскопом новый штамм Эболы. Подхватив поводок, Джуд – малость сильнее, резче, чем собирался, – дернул ремешок на себя. Ангус опрокинулся на бок, в пыль, но тут же извернулся, вскочил, зарычал, изготовившись к бою. Между тем Бон тоже, туго натянув поводок, рванулась к фургончику, залаяла так пронзительно, бешено, что у Джуда заныло в висках.
Тащить собак к сарайчику, в вольер, было далековато, и потому Джуд отволок отчаянно сопротивлявшихся Ангуса с Бон через двор к парадному крыльцу, с трудом запихнул их внутрь и захлопнул дверь. Собаки, захлебываясь истерическим лаем, немедля принялись рваться наружу, да так, что дверь загремела, затряслась под ударами лап. Твари безмозглые, мать их…
Нога за ногу Джуд вернулся к воротам и подошел к фургончику «Ю-Пи-Эс». В тот же миг задняя дверца машины с металлическим лязгом распахнулась, и на подъездную дорожку спрыгнул парнишка-рассыльный с длинной плоской коробкой под мышкой.
– А Оззи Осборн померанских шпицев дома держит, – сообщил парнишка из «Ю-Пи-Эс». – Я по телику видел. Маленькие такие, милые, как домашние кошки. Вам не приходило на ум парой таких же милых собачек обзавестись?
Джуд, не ответив ни словом, принял у него коробку и ушел в дом.
Добравшись до кухни, он положил коробку на стол и налил себе кофе. Вставал Джуд рано – и уродился таким, и жизнь приучила. Конечно, в разъездах или во время записи новых альбомов он попривык отправляться на боковую около пяти утра и дрыхнуть чуть не до темноты, однако естественной такая ночная жизнь ему никогда не казалась. На гастролях, проснувшись в четыре часа пополудни в дурном настроении, с раскалывающейся головой, он вечно недоумевал: куда подевалось время? В такие минуты все знакомые казались Джуду хитрыми притворщиками, бесчувственными пришельцами из космоса в резиновых костюмах и масках друзей. Чтобы они вновь показались самими собой, требовалось изрядно принять на грудь.
Вот только на гастроли он не выезжал уже три с лишним года, а дома к выпивке почти не тянуло, и чаще всего к девяти вечера Джуд был готов лечь спать. Так, в пятьдесят четыре он снова вернулся к режиму, в котором еще мальчишкой по имени Джастин Ковзински жил на свиноферме отца. Отец, козлина неотесанный, с восходом солнца обнаружив Джастина под одеялом, не задумываясь, выдернул бы его из постели за волосы. В детстве его со всех сторон окружали грязь, лай собак, колючая проволока, обветшалые сараи, визжащие свиньи с шелушащейся кожей и влажными сплюснутыми пятачками, а людей, кроме матери, целыми днями сидевшей за кухонным столом, бессмысленно, тупо, точно жертва лоботомии, таращась в окно, и отца, правившего принадлежавшими их семейству акрами свиного дерьма да развалин при помощи злобного смеха и кулаков, он, можно сказать, тогда почти и не видел.
Одним словом, поднялся Джуд уже давно, не час и не два назад, однако еще не позавтракал и начал было жарить бекон, но тут в кухню явилась Джорджия – в одних только черных трусиках, руки скрещены на белых, украшенных пирсингом грудках, черные волосы торчат над головой беспорядочной мягкой копной. На самом деле звалась она вовсе не Джорджией. И не Морфиной, хотя под этим именем два года выступала в стрип-шоу. Звали ее Мэрибет Кимболл – так просто, так незатейливо, что, рассказав об этом Джуду, она рассмеялась, будто стесняясь собственного имени.
Подружек-готок, выступавших в стриптизе либо гадавших, а то и совмещавших гадание со стриптизом, симпатичных девчонок с анхами на груди, красивших ногти черным, у Джуда перебывало великое множество, и всех их он звал не по именам – по названиям родных штатов, и этот обычай редко кому досаждал: к чему лишний раз вспоминать себя прежней, той самой, которую старательно прячешь под макияжем а-ля ходячий труп? Этой, Джорджии, недавно исполнилось двадцать три.
– Провались эти идиотские псины, – проворчала она, отпихнув пяткой с дороги одну из собак, в восторге от аромата бекона вьюнами вившихся вокруг Джудовых ног. – Поспать, блин, не дали.
По собственной воле Джорджия просыпалась самое раннее в десять.
– Так, может, вставать, блин, давно пора? Такой мысли тебе в голову не приходило?
Джорджия, не ответив, сунула голову в холодильник и потянулась за апельсиновым соком. На удивление белую задницу под глубоко впившимися в нее тесемками трусиков Джуд оглядел с удовольствием, но как только подруга принялась пить сок прямо из пакета, тут же отвел взгляд. Ну вот, еще и пакет оставила на столе – не уберешь за ней, так сок и скиснет.
Конечно, обожанию готок Джуд был рад, а сексу с ними – стройными, сильными, татуированными, всегда готовыми испробовать что-нибудь новенькое, необычное – тем более. Однако в прошлом он был женат на женщине, которая пила сок из бокала, а напившись, возвращала пакет в холодильник. За завтраком она читала утренние газеты, и как же ему теперь не хватало разговоров с ней – разговоров двух взрослых людей! В стрип-шоу она не выступала, в гадания не верила, как взрослому человеку и полагается.
Между тем Джорджия, взрезав коробку ножом для стейков, оставила на столе и нож с налипшими на него обрывками клейкой ленты.
– Что это? – спросила она.
В первой коробке обнаружилась вторая. Внутри она сидела довольно плотно, и вытащить ее Джорджии удалось не сразу. Большая, блестящая, черная, эта коробка имела форму сердечка. Бывает, в похожих продают конфеты, но не в таких же огромных – и, кстати, не в черных, а в розовых или на худой конец желтых. Такая упаковка куда больше подходит для тонкого женского белья… вот только Джуд для Джорджии ничего подобного не заказывал и озадаченно сдвинул брови. Он представления не имел, что может оказаться внутри, но в то же время чувствовал: а ведь должен, должен бы знать, так как ждет вещи, уложенной в эту чудну́ю коробку, уже не первый день.
– Это мне? – спросила Джорджия.
Сковырнув крышку, она вынула то, что лежало в коробке, расправила, подняла перед собой. Костюм… Кто-то прислал ему костюм. Черный, из тех, каких давно уж не носят… а прочих подробностей под пластиковым пакетом из химчистки не разглядеть. Взяв пиджак за плечи, Джорджия приложила его к телу, будто платье, которое собирается примерить, но вначале хочет услышать мнение Джуда – пойдет ей или как: взгляд вопросительный, бровки мило наморщены… а Джуд все никак не мог сообразить, откуда этот костюм, от кого.
Открывая рот, он собирался ответить: сам, мол, без понятия… но, к собственному удивлению, проговорил:
– Да это ж костюм мертвеца…
– Что?
– Привидение, – пояснил Джуд, по ходу дела вспомнив обо всем. – Призрака я купил. Какая-то баба вбила себе в голову, будто ее преследует умерший отчим. И потому выставила его беспокойный дух в интернет, на продажу, а я приобрел за косарь. А это его костюм. Она думает: может, в него-то дух отчима и вселился.
– Ух ты! Круто! – воскликнула Джорджия. – Носить будешь?
И снова Джуд здорово удивился себе самому: вмиг онемевшее, покрывшееся гусиной кожей его собственное тело сделалось странным, чужим, а походя поданная Джорджией мысль показалась похабной до отвращения.
– Нет, – холодно, равнодушно ответил он.
Во взгляде Джорджии мелькнуло удивление, на губах заиграла усмешка, и Джуд понял, что выглядит… нет, не испуганным, но будто слегка дрогнул сердцем.
– Размер не мой, – добавил он, хотя, судя по костюму, при жизни неупокоившийся почти не отличался от него ни ростом, ни телосложением и весил примерно столько же.
– Тогда, может, я поношу, – решила Джорджия. – Во мне самой от мятежного духа кое-что есть. И смотреться я в мужском костюме буду – просто улет.
Опять отвращение, опять мурашки по коже… Нет, нечего Джорджии в нем ходить. Перебьется. Джуду уже от того, что она шутит насчет этого, сделалось не по себе, а уж рядиться в костюм мертвеца… В эту минуту Джуд даже представить себе не мог ничего мерзопакостнее, пусть даже сам не знал почему.
А ведь все это кое-что да значило. Таких вещей, чтоб Джуда от одних мыслей о них коробило, на свете существовало не слишком-то много. Испытывать отвращение он не привык и кощунства совсем не чуждался: кощунство неплохо кормило его вот уже три десятка лет.
– Повешу где-нибудь наверху. Пусть повисит, пока не придумаю, что с ним делать, – с не слишком-то правдоподобной небрежностью сказал он.
Заинтересовавшаяся внезапным сбоем его обычного самообладания, Джорджия смерила Джуда взглядом и сдернула с костюма пластиковый пакет из химчистки. На свету пуговицы пиджака ярко блеснули серебром. Сам костюм был строг, черен, будто воронье перо, но пуговицы – каждая величиной с четвертак – придавали ему слегка простоватый, этакий деревенский вид. К нему еще галстук-ленточку, и в чем-то подобном вполне мог бы выйти на сцену, скажем, Джонни Кэш[2].
Вдруг Ангус, разразившись визгливым паническим лаем, полуприсел на задних лапах, поджал хвост и попятился от костюма прочь.
Джорджия расхохоталась.
– Похоже, в нем вправду дух мертвеца обитает!
С этими словами она взмахнула костюмом из стороны в сторону, подняла его перед собой и двинулась на Ангуса, точно матадор с плащом – на быка. Приблизившись к псу вплотную, Джорджия испустила утробный, хриплый, протяжный стон бродячего призрака, глаза ее так и заблестели от удовольствия.
Опрометью шарахнувшись от нее, Ангус врезался задом в табурет у кухонного стола, и табурет с оглушительным грохотом опрокинулся на пол. Бон, прижав уши, взирала на все это из-под старой, сплошь в пятнах запекшейся крови, плахи для рубки мяса. Взглянув на нее, Джорджия снова залилась смехом.
– Завязывай, нах, – велел Джуд.
Джорджия бросила на него мерзкий, исполненный извращенного удовольствия взгляд – взгляд мальчишки, жгущего муравьев лупой, – но тут же скривилась от боли, вскрикнула, выругалась и схватилась за правую руку, а костюм отшвырнула на кухонный стол.
О плитки пола – «кап» – звонко разбилась ярко-алая капелька крови, сорвавшаяся с подушечки ее большого пальца.
– Козлы, блин… булавок тут понатыкали, – буркнула Джорджия.
– И правильно. Не хватай, чего не просят.
Злобно сверкнув на Джуда глазами, Джорджия показала ему средний палец и двинулась к выходу. Как только она скрылась за дверью, Джуд поднялся, убрал в холодильник сок, нож бросил в раковину, потянулся за полотенцем, чтоб вытереть с пола кровь… но тут его взгляд упал на костюм, и он разом забыл, что собирался сделать.
Расправив костюм, Джуд сложил рукава пиджака на груди, осторожно ощупал ткань, но никаких булавок в ней не нашел, обо что Джорджия могла уколоться, не понял и аккуратно спрятал приобретение в коробку.
Тут в нос шибануло едкой вонью гари. Взглянув на плиту, Джуд раздраженно выругался: бекон в сковородке сгорел дочерна.
3
Коробку он запихнул в дальний угол верхней полки чулана, а всю эту историю решил выкинуть из головы.
4
Около шести вечера Джуд, возвращаясь через кухню в дом за колбасками для гриля, услышал шепот, доносящийся из офиса Дэнни.
Вздрогнув от неожиданности, Джуд разом остановился и замер. Дэнни уж больше часа как отбыл домой, а офис запер, так что внутри не должно было быть ни души. Склонив голову набок, Джуд прислушался, сосредоточился на негромком, с легким присвистом, голосе целиком… и тут же понял, в чем дело, а разгулявшийся было пульс крови в висках застучал куда медленнее.
В офисе никого не должно было быть – и не было. Говорило за дверью всего-навсего радио, это Джуд мог сказать точно. Низким ноткам явно не хватало низов, а голосу в целом – объема. Звуки ведь тоже имеют форму, да не какую-нибудь: любой звук отражает форму помещения, в котором рожден. К примеру, в голосе из колодца слышится гулкое, округлое эхо, а голос из шкафа звучит глухо, сдавленно, будто в лепешку сплюснутый. Музыка – это не только звук, но и геометрия, и сейчас Джуд слышал за дверью голос, упрятанный в ящичек. Просто Дэнни перед уходом приемник выключить позабыл.
Отворив дверь, Джуд заглянул в офис. Лампы внутри были погашены, и, как только солнце ушло за угол, кабинет заволокло синеватым сумраком. Худшая во всем доме офисная стереосистема, полный набор компонентов от «Онкио» в стеклянной стойке возле кулера, тем не менее намного превосходила качеством большинство домашних стереоустановок. Табло ее мерцало яркими, неестественно зелеными (в тот же цвет окрашивают все вокруг приборы ночного видения) огоньками, все до единого, за исключением вертикальной рубиново-красной метки индикатора частоты, на которую настроено радио. Казалось, узкая, продолговатая, точно кошачий зрачок, метка завораживающе, не мигая, таращится прямо на Джуда.
– …И насколько ж холодной нынче выдастся ночь? – донеслось из динамиков. Резкий, шершавый, будто наждак, этот голос, судя по присвисту и одышке, принадлежал обладателю изрядного брюха. – Не придется ли нам с утра спотыкаться о примерзших к тротуару бомжей?
– Твоя забота о судьбах бездомных так трогательна, – откликнулся второй голос, чуть тоньше, пронзительней первого.
Передачу вела «WFUM» – станция, славившаяся особой любовью к группам, названным в честь смертельных заболеваний (вроде «Антракс»[3]) или степеней разложения (к примеру, «Рэнсид»[4]), и диджеями, будто зацикленными на лобковых вшах, стриптизершах да унизительном глуме над неимущими, увечными и стариками. Еще она более-менее регулярно транслировала песни Джуда, отчего Дэнни и держал приемник стерео настроенным на ее волну, выказывая верность и в то же время льстя шефу. На самом деле Джуд подозревал, что музыкальных пристрастий, стойких симпатий и антипатий у Дэнни нет никаких, а радио для него просто шумовой фон, звуковой эквивалент узора на обоях. Работал бы он у Энии – с тем же самым энтузиазмом, отвечая на электронные письма и рассылая факсы, мычал бы под нос кельтские напевы.
С этими мыслями Джуд двинулся к стойке стерео, чтоб выключить приемник, однако, не сделав и пары шагов, остановился, будто придержанный собственной памятью за плечо. Около часа назад он гулял во дворе с собаками. Стоял в самом конце грунтовой петли для разворота, радуясь щиплющему щеки морозцу. Дальше по улице кто-то жег огромную кучу сухой осенней листвы, и легкий пряный дымок тоже радовал сердце.
Тут из офиса, на ходу надевая куртку, и вышел направлявшийся домой Дэнни. Перед его отъездом они поболтали пару минут – вернее сказать, Дэнни трепался без умолку, а Джуд молчал да присматривал за собаками, безуспешно стараясь настроиться на другую волну. Что-что, а нарушить приятную, безупречную тишину – это за Дэнни Вутеном не заржавеет, можно не сомневаться.
Тишину… Да, точно: из офиса за спиной Дэнни не доносилось ни звука. Воронье карканье и энергичную, многословную трескотню Дэнни Джуд помнил великолепно, а вот чтоб радио в офисе играло, не припоминал. Будь приемник включен, голоса либо музыку Джуд бы, пожалуй, услышал: слух у него до сих пор не хуже, чем в молодости. Вопреки всем испытаниям, выпавшим на долю барабанных перепонок за последние тридцать лет. В то время как Джудов ударник, Кенни Морликс (из того, звездного, состава только они двое до сих пор и живы), заработал на сцене такой жуткий тиннит[5], что жены собственной больше не слышит, хоть она надорвись, крича ему в самое ухо.
Джуд двинулся дальше, однако ему снова сделалось здорово не по себе. Отчего? Да от всего разом. Во-первых, полумрак секретарского кабинета, приемник, красным, неземным глазом таращащийся на все вокруг. Во-вторых, память, подсказывающая, что около часа назад, пока Дэнни, стоя в дверях, на пороге застегивал молнию куртки, приемник молчал. В-третьих, мысли о том, что в офис совсем недавно кто-то заглядывал, а может, все еще здесь, следит за Джудом из темного туалета – вон, и дверь слегка приоткрыта… параноидальные, нездоровые опасения, обычно Джуду не свойственные, однако ж в голове засевшие крепко. Уже не слушая диджеев, не сводя глаз с двери туалета, сам не зная, что будет делать, если дверь вдруг начнет отворяться, Джуд потянулся к кнопке питания стерео.
– …сухие заморозки, поскольку холодный фронт теснит теплый воздух на юг, – сказал из приемника синоптик, ведущий прогноза погоды. – Мертвый тянет живущего вниз. Вниз. В холод. В бездну. Где ты и умр…
Ткнув большим пальцем в кнопку питания, Джуд выключил стерео и только после этого понял суть сказанного. Изумленный, он вздрогнул, зябко поежился и снова ткнул в кнопку, чтоб вернуть голос синоптика и разобраться, что за чушь тот несет.
Однако синоптик с прогнозом уже покончил, а микрофоном в студии опять завладел тот же самый диджей:
– …все задницы тут отморозим, а Курт Кобейн греется себе в аду! Слушайте, врубайтесь!
Динамики разразились долгим гитарным запилом, пронзительным, колеблющимся стоном струн, лишенным и внятного мелодического строя, и какой-либо цели – разве что, может, до помешательства слушающих довести. «Нирвана», вступление к «Ненавижу себя и хочу умереть»[6]… Может, к ней-то синоптик и вел, толкуя о смерти?
