Джоди Пиколт
Простая правда
Глава 2
Элли
Мои ночные кошмары были наводнены детьми. В особенности шестью девочками – две из них темноволосые, четыре светленькие, коленки высовываются из-под клетчатого форменного сарафана школы Святого Амвросия, руки крепко сжаты. Понимаете, я видела, как все они вмиг повзрослели – в тот самый момент, когда старшина присяжных заседателей оправдал моего клиента, директора начальной школы, который домогался их.
Это был мой величайший триумф в качестве защитника из Филадельфии. После вынесения этого вердикта я стала известной и на меня обрушился шквал звонков от благовоспитанных кумиров общества, надеявшихся найти лазейки в законе, которые позволили бы им и дальше прятать в шкафу свои скелеты. В тот вечер, когда вердикт был утвержден, Стивен повел меня в кафе «У Виктора» на страшно дорогой обед – вместо него можно было купить подержанный автомобиль. Стивен представил меня метрдотелю как Джинни Кокран. Он сказал, что меня пригласили для беседы два старших партнера его фирмы, самой престижной в городе.
– Стивен, – с удивлением заметила я, – когда пять лет назад я проходила у вас собеседование, ты сказал, что не можешь иметь роман с женщиной, работающей в твоей фирме.
– Пять лет назад, Элли, – пожал он плечами, – все было по-другому.
Он был прав. Пять лет назад я продолжала строить свою карьеру. Тогда я верила, что главный бенефициар оправдательного приговора – скорее мой клиент, чем я сама. И пять лет назад я могла лишь мечтать о перспективах, какие предлагал мне Стивен в своей фирме.
– На какое время назначена встреча? – улыбнулась я.
Чуть позже, извинившись, я вышла в дамскую комнату. Рядом с подносом бесплатной косметики, лака для волос и духов безропотно сидела служительница. Я зашла в кабинку и расплакалась – из-за этих шести девочек, из-за свидетельств, успешно мной замалчиваемых, из-за того, что много лет назад, окончив юридический факультет, хотела стать честным адвокатом, который ни за что не взялся бы за это дело и тем более не старался бы изо всех сил выиграть его.
Я вышла из кабинки и включила воду, чтобы вымыть руки. Закатав рукава шелкового жакета, я долго намыливала и отмывала руки. Кто-то тронул меня за плечо. Обернувшись, я увидела служительницу, которая протягивала мне полотняное полотенце. У нее были жесткие и темные, как каштаны, глаза.
– Милая, – сказала она, – некоторые пятна ни за что не ототрешь.
В моих ночных кошмарах возникал еще один ребенок, но я никогда не видела его лица. Это был мой не родившийся малыш, и, судя по всему, ему не суждено было родиться. Люди подшучивают над биологическими часами, но они присутствуют у женщин, подобных мне, хотя сама я никогда не воспринимала их тиканье как звонок-напоминание, а скорее как предупреждение о бомбе. Сомневаешься, сомневаешься, а потом – бах! – все возможности упущены.
Я упоминала о том, что мы со Стивеном живем вместе восемь лет?
На следующий день после того, как его оправдали, директор школы Святого Амвросия прислал мне два десятка красных роз. Я как раз запихивала их в мусорное ведро, когда в кухню вошел Стивен.
– Зачем ты это делаешь?
Я медленно повернулась к нему:
– Ты когда-нибудь задумывался над этим? Что, однажды перейдя черту, не сможешь вернуться назад?
– Боже правый, ты опять говоришь, как Конфуций! Элли, просто скажи, в чем дело.
– Ладно. Я всего лишь хотела узнать, болит ли у тебя вот здесь. – Я указала на свое сердце. – Ты когда-нибудь смотришь на людей, сидящих в зале суда, – тех самых, чья жизнь была разрушена человеком, как тебе известно, адски виновным?
Стивен взял в руки кофейную кружку:
– Кто-то должен их защищать. Так работает наше законодательство. Если ты такой филантроп, иди работать в окружную прокуратуру. – Он вытащил из мусорного ведра розу, оторвал от нее стебель и заткнул цветок мне за ухо. – Тебе надо отвлечься. Что, если нам отправиться в Рехобот-Бич и заняться бодисерфингом? – Наклонившись ко мне, он добавил: – Голышом.
– Стивен, секс – не пластырь.
– Извини, если забыл. – Он отступил назад. – Это было так давно.
– Не хочу сейчас ничего обсуждать.
– Да и нечего обсуждать, Эл. У меня уже есть дочь двадцати одного года.
– А у меня нет. – (Эти слова, робкие и подкупающие, повисли в воздухе наподобие мыльного пузыря, готового лопнуть.) – Послушай, я в состоянии понять, почему ты не хочешь делать обратную вазэктомию. Но есть же другие способы…
– Других нет. Не хочу смотреть, как ты вечерами изучаешь каталог доноров спермы. И не хочу, чтобы социальный работник шарил повсюду, начиная с моей налоговой отчетности и кончая ящиком для нижнего белья, в попытке определить, гожусь ли я для воспитания какого-нибудь китайчонка, оставленного умирать на вершине горы…
– Стивен, сейчас же прекрати! Ты потерял над собой контроль.
К моему удивлению, он немедленно успокоился, но сел, сжав губы и пыхтя от злости.
– Не стоило этого говорить, – наконец произнес он. – Знаешь, Элли, как мне обидно.
– Почему?
– Ты только что сказала… назвала меня долбаным троллем!
Я встретилась с его взглядом:
– Я сказала, ты потерял над собой контроль.
Стивен заморгал, потом расхохотался:
– «Потерял контроль» – о господи! Я тебя не услышал.
«А когда ты в последний раз меня слышал?» – подумала я, но сдержалась и ничего не сказала.
Юридическая фирма «Пфистер, Краун и Дюпре» разместилась в деловом районе Филадельфии, расползлась по трем этажам современного небоскреба из стекла и стали. Я не один час выбирала одежду для встречи с партнерами, забраковав четыре костюма, пока не нашла тот, в котором, как мне казалось, выглядела более уверенной в себе. Воспользовалась сильным антиперспирантом, выпила чашку кофе без кофеина, опасаясь, что от натурального кофе у меня будут дрожать руки. Потом мысленно наметила путь к зданию, запланировав на поездку почти час, хотя до него было всего лишь пятнадцать миль.
Ровно в одиннадцать я скользнула за руль своей «хонды».
– Старший партнер, – глядя в зеркало заднего вида, пробормотала я. – Сумма меньше трехсот тысяч долларов в год неприемлема.
Надев солнцезащитные очки, я направилась к шоссе.
Стивен оставил у меня в машине свою кассету с записями, как он любил говорить, офигенной музыкой, которую слушал по пути на судебные процессы. Чуть улыбнувшись, я включила кассету, и машину заполнил грохот барабанов бас-гитарного бэк-бита. Я сделала звук громким, таким громким, что едва услышала сердитый сигнал пикапа, который я подрезала, когда стремительно перестраивалась.
– Опля! – похлопывая по баранке, бормотала я.
Почти сразу же руль дернулся и попытался выскользнуть у меня из рук. Я крепче взялась за баранку, но это, казалось, заставило машину взбрыкнуться, как мустанга. Меня до самого нутра окатило волной страха. Такая мгновенная паника наступает, когда понимаешь, что происходит нечто ужасное и ничего уже не поправить. В зеркале заднего вида я увидела приближающийся грузовик, отчаянно сигналивший, а мой автомобиль, мощно содрогнувшись, остановился как вкопанный посреди трассы с ограничением по скорости движения шестьдесят миль в час.
Я закрыла глаза и приготовилась к удару, но его не последовало.
Полчаса спустя я продолжала трястись, стоя рядом с Бобом из «Автосервиса Боба», пока он пытался объяснить, что именно произошло с моей машиной.
– По сути дела, она расплавилась, – вытирая руки о комбинезон, произнес он. – Маслосборник треснул, двигатель заклинило, и внутренние части спаялись вместе.
– Спаялись вместе… – медленно повторила я. – А как же их разъединить?
– Никак. Надо покупать новый двигатель. Цена вопроса пять или шесть тысяч.
– Пять или шесть… – (Механик пошел прочь от меня.) – Эй! А что мне до тех пор делать?
Боб окинул взглядом мой костюм, мой портфель, мои туфли на высоком каблуке:
– Купите себе «Рибок».
Зазвонил телефон.
– Не будете отвечать на звонок? – спросил механик, и я поняла, что звук исходит из моего портфеля.
Вспомнив о назначенной в юридическом офисе встрече, я застонала. Я уже опоздала на пятнадцать минут.
– Где ты, черт побери?! – прорычал Стивен, когда я ответила.
– У меня сломалась машина. Посередине трассы. Перед приближающимся грузовиком.
– Господи, Элли, вот зачем нужны такси!
От неожиданности я не нашлась что сказать. Никаких слов вроде: «Господи, с тобой все в порядке?» или «Хочешь, я приеду и помогу?». Я смотрела, как Боб качает головой, глядя на искореженные внутренности того, что было двигателем, и чувствовала, что на меня нисходит странное умиротворение.
– Вряд ли я смогу приехать сегодня, – сказала я.
Стивен тяжело вздохнул:
– Что ж, полагаю, я смогу убедить Джона и Стэнли перенести встречу. Перезвоню тебе.
Линия замолчала. Я рассеянно отключила телефон, потом вновь подошла к машине.
– А вот хорошая новость, – сообщил Боб. – После замены двигателя у вас фактически будет совершенно новая машина.
– Мне нравилась моя старая.
Он пожал плечами:
– Тогда представьте себе, что это ваша старая машина. Но с новым сердцем.
Я вдруг воочию увидела грузовик, ехавший за мной по трассе, который вихлял и гудел, увидела другие автомобили, обтекающие меня, как камень в реке. Ощутила запах горячего размякшего асфальта, в нем вязли мои каблуки, когда я, пошатываясь, переходила трассу. Я не из тех, кто безоговорочно верит в судьбу, но это был слишком внятный зов, явный знак, словно необходимо было, чтобы кто-то остановил меня, не дожидаясь, пока я пойму, что бегу не в ту сторону. После того как сломалась моя машина, я позвонила в полицию штата и на несколько сервисных станций, но даже не подумала позвонить Стивену. Почему-то я поняла: если меня надо спасать, то сделаю это я сама.
Снова зазвонил телефон.
– Хорошая новость, – не дав мне вставить слово, сообщил Стивен. – Важные парни хотят встретиться с тобой сегодня в шесть часов.
В тот самый момент я поняла, что уеду.
Стивен помог погрузить мои вещи в багажник машины.
– Я вполне понимаю… – начал он, хотя ничего не понимал. – Тебе надо сделать передышку, перед тем как приняться за следующее большое дело.
Я хотела сделать передышку, перед тем как решить, захочу ли когда-нибудь взяться за другое дело, но это было выше понимания Стивена. Не для того посещаешь юридический колледж, составляешь обзоры по законодательству и работаешь не покладая рук, добиваясь судебного процесса всей жизни, чтобы подвергнуть сомнению выбор карьеры. Но, с другой стороны, Стивен не мог смириться с тем, что я ухожу навсегда. Я знала это, потому что сама чувствовала то же самое. За восемь наших совместных лет мы не поженились, но и не расстались.
– Позвонишь, когда доберешься туда? – спросил Стивен и, не дав мне ответить, поцеловал меня.
Мы резко оторвались друг от друга, я села в машину и уехала.
Полагаю, другие женщины в моей ситуации – я имею в виду разбитое сердце, сумбур в голове и недавно полученную значительную сумму денег – могли выбрать иное место. Большой Кайман, Париж, даже медитативный поход по Скалистым горам. Для меня представлялось несомненным, что, пожелай я заняться зализыванием своих ран, то оказалась бы в Парадайсе, Пенсильвания, где у моего двоюродного деда была ферма. В детстве я каждое лето проводила там неделю. Дед до самой своей смерти постепенно продавал участки и клочки земли, после чего в усадебный дом переехал его сын Фрэнк, посадил газонную траву на месте кукурузного поля и открыл деревообрабатывающую мастерскую. Фрэнк был ровесником моего отца и женился на Леде задолго до моего рождения.
Не могу рассказать вам, чем я занималась в эти летние каникулы в Парадайсе, но на все последующие годы со мной остался покой, наполнявший их дом, и неторопливая деловитость, с какой там все происходило. Поначалу я думала – это оттого, что у Леды с Фрэнком не было детей. Позже я осознала, что дело в самой Леде, в том факте, что она выросла в общине амишей.
Невозможно было провести лето в Парадайсе и не встретить амишей-староверов, неотъемлемую часть округа Ланкастер. «Простые люди», как они себя называли, разъезжали в своих багги в гуще автомобильного потока, облаченные в старомодную одежду, стояли в очереди в бакалейный магазин, застенчиво улыбались из-за прилавков фермерских киосков, куда мы приходили покупать свежие овощи. Вот так я и узнала о прошлом Леды. Мы собирались купить охапку сладкой кукурузы, когда Леда завязала разговор – на пенсильвано-немецком диалекте! – с женщиной-продавщицей. Мне было одиннадцать, и, услышав, как Леда – такая же американка, как и я, – перешла вдруг на немецкий, я очень удивилась. Потом Леда вручила мне десятидолларовую купюру.
– Элли, отдай это даме, – сказала она, несмотря на то что стояла рядом и могла сделать это сама.
В машине по пути домой Леда объяснила мне, что была «простой», пока не вышла замуж за Фрэнка, который не принадлежал к «простым». По законам их религии на нее был наложен запрет, ограничивающий социальные контакты с амишами. Она могла разговаривать с амишскими друзьями и родными, но не могла есть с ними за одним столом. Она могла сидеть рядом с ними в автобусе, но не могла подвозить их на своей машине. Могла покупать у них, но нуждалась в третьей стороне – в данном случае во мне – для осуществления купли.
Ее родители, сестры и братья жили менее чем в десяти милях от нас.
– Тебе разрешают с ними видеться? – спрашивала я.
– Да, но это случается редко, – отвечала Леда. – Когда-нибудь поймешь, Элли. Я сторонюсь их не потому, что это неудобно мне. Я держу дистанцию потому, что это неудобно для них.
Леда ждала поезд, прибывающий на железнодорожную станцию Страсбург. Я вышла из вагона с двумя сумками, и она протянула ко мне руки.
– Элли, Элли! – запела она.
От Леды пахло апельсинами и стеклоочистителем. На ее широкое плечо так приятно было положить голову. Мне было тридцать девять, но в объятиях Леды я почувствовала себя снова одиннадцатилетней.
Она привела меня на небольшую автомобильную стоянку.
– Расскажешь мне, что случилось на этот раз?
– Ничего не случилось. Просто захотелось тебя навестить.
– Обычно ты навещаешь меня только на грани нервного срыва, – фыркнула Леда. – Что-то произошло со Стивеном? – Я не ответила, и она прищурила глаза. – Или, может, со Стивеном ничего не произошло – и проблема в этом?
– Стивен тут ни при чем, – вздохнула я. – Я закончила очень трудное дело, и… мне нужно расслабиться.
– Но ты выиграла это дело. Я видела в новостях.
– Угу, но выиграть – не самое главное.
К моему удивлению, Леда ничего не сказала в ответ. Как только она выехала на трассу, я уснула и резко проснулась, когда мы въехали на ее подъездную дорожку.
– Прости, – смущенно сказала я. – Не ожидала, что сразу вырублюсь.
Леда с улыбкой похлопала меня по руке:
– Можешь отдыхать у нас столько, сколько захочешь.
– О, я ненадолго.
Я достала с заднего сиденья чемоданы и вслед за Ледой поднялась по ступеням крыльца.
– Что ж, мы рады принять тебя на две ночи или на два десятка ночей. – Она наклонила голову. – Телефон звонит, – сказала она, толкнув дверь и бросившись к телефону. – Алло?
Я поставила чемоданы и потянулась, чтобы размять затекшую спину. Кухня Леды была, как всегда, чистенькой и выглядела в точности, как я ее помнила: на стене вышивка в рамке, банка для печенья в форме свинки, черно-белые квадраты линолеума. Закрыв глаза, я с легкостью представила себе, что никогда отсюда не уезжала, что самым трудным решением, которое мне пришлось принять в тот день, был выбор между садовым креслом на лужайке и скрипучими качелями на террасе с навесом. Леда, стоящая на другом конце кухни, была явно удивлена, услышав голос позвонившего человека.
– Сара, Сара, тише… – успокаивала она. – Was ist letz? – Я улавливала лишь обрывки незнакомых слов. – …an Kind… er hat an Kind gfuna… es Kind va dodt.
Опустившись на табурет у столешницы, я ждала, когда Леда закончит разговор.
Но и после окончания разговора Леда долго держала трубку в руках, а потом, бледная и потрясенная, повернулась ко мне:
– Элли, прости, но мне придется поехать в одно место.
– Хочешь, чтобы я…
– Оставайся здесь, – твердо произнесла Леда. – Ты приехала отдыхать.
Я смотрела, как отъезжает ее машина. Какой бы трудной ни оказалась проблема, Леда все уладит. Ей всегда это удавалось. Положив ноги на второй табурет, я улыбнулась. Я пробыла в Парадайсе каких-то пятнадцать минут, а мне уже стало лучше.
Глава 3
– Neh! – визжала Кэти, лягая парамедика, пытавшегося посадить ее в «скорую помощь». – Ich will net gay!
Лиззи смотрела, как сопротивляется девушка. Подол ее темно-зеленого платья был запятнан кровью. Плотным полукругом стояли потрясенные Фишеры, Сэмюэл и Леви. Стиснув зубы, вперед вышел высокий блондин.
– Отпустите ее, – сказал он на чистом английском.
Парамедик обернулся:
– Приятель, я только хочу помочь ей. – Ему удалось затолкать Кэти в заднюю часть «скорой». – Мистер и миссис Фишер, вас приглашают поехать с нами.
Сара Фишер рыдала, ухватившись за рубашку мужа и умоляя его о чем-то на языке, непонятном для Лиззи. Он покачал головой, потом повернулся и пошел прочь, приглашая мужчин идти вместе с ним. Сара робко забралась в «скорую» и, взяв дочь за руку, что-то нашептывала ей, пока Кэти не успокоилась. Парамедики закрыли двойные двери, машина загромыхала по длинной подъездной дорожке, раскидывая гальку и поднимая клубы пыли.
Лиззи понимала, что ей придется поехать в больницу, чтобы побеседовать с врачами, которые будут осматривать Кэти, но пока не двинулась с места. Вместо этого она наблюдала за Сэмюэлом. Он не пошел за Аароном Фишером, а стоял точно вкопанный и смотрел, как «скорая» исчезает из виду.
Мир проносился мимо. Цепочка флуоресцентных ламп над головой напоминала разметку посередине мощеной дороги, быстро бегущую, если смотреть с заднего сиденья багги. Носилки, на которых она лежала, резко остановились, и голос над ее головой произнес:
– По моей команде – раз, два, три!
Кэти пронесли по воздуху и опустили на холодный сверкающий стол.
Парамедик сообщил врачам ее имя, а также – Боже правый! – что у нее кровотечение там, внизу. Над девушкой склонилось женское лицо, и голос произнес:
– Кэти? Ты говоришь по-английски?
– Ja, – пробормотала она.
– Кэти, ты беременна?
– Нет!
– Можешь сказать, когда у тебя была последняя менструация?
У Кэти зарделись щеки, и она молча отвернулась.
Она поневоле обратила внимание на осветительные приборы и шум этой странной больницы. Яркие экраны, заполненные волнообразными линиями, доносящиеся со всех сторон гудки и жужжание, редкие голоса, звучащие со странной синхронностью и напоминающие ей о церковных гимнах, исполняемых многоголосым круговым каноном.
– Кровяное давление восемьдесят на сорок, – сказала медсестра.
– Частота пульса сто тридцать.
– Частота дыхания?
– Двадцать восемь.
Врач повернулся к матери Кэти:
– Миссис Фишер, ваша дочь была беременна? – (Потрясенная до глубины души, Сара уставилась на мужчину.) – Господи… – пробормотал врач. – Снимите с нее юбку.
Кэти почувствовала, как чьи-то руки стаскивают с нее одежду, дергают за нижнее белье.
– Это часть платья, и я не могу найти пуговицы, – пожаловалась медсестра.
– Их там нет, оно сплошное. Что за…
– Разрежьте, если надо. Мне потребуется анализ мочи и кала, анализ на ХГЧ и клинический анализ крови. Отошлите данные по группе крови и ее совместимости в банк крови. – (Перед Кэти снова всплыло лицо врача.) – Кэти, я сейчас осмотрю твою матку. Понимаешь меня? Расслабься. Мне надо ощупать у тебя между ног…
При первом же осторожном подходе Кэти лягнула врача.
– Держите ее! – скомандовал врач, и две медсестры закрепили ее лодыжки ремнями. – А теперь просто расслабься. Я не сделаю тебе больно. – Пока доктор диктовал медсестре с планшетом, по щекам Кэти катились слезы. – Помимо лохий, мы имеем вялую, не сократившуюся матку размером около двадцати восьми недель. Похоже на открытое устье шейки матки. Сделаем ультразвук, чтобы понять, с чем мы имеем дело. Как кровотечение?
– По-прежнему сильное.
– Вызовите сюда акушера-гинеколога.
Медсестра завернула кусочек льда в ткань и положила Кэти между ног.
– От этого тебе станет лучше, детка, – прошептала она.
Кэти попыталась сосредоточиться на лице медсестры, но перед глазами была пелена, ноги и руки дрожали. Медсестра, заметив это, укутала ее вторым одеялом. Кэти хотелось поблагодарить женщину, сказать, что ей действительно нужен человек, который поддержит ее и не даст развалиться на куски прямо на столе, но она не могла подобрать нужных слов на английском.
– Ты поправишься, – успокаивала ее медсестра.
Искоса посмотрев на мать и понадеявшись, что так оно и будет, Кэти закрыла глаза и ненадолго отключилась.
На железнодорожной платформе мать вложила ей в руку пять двадцатидолларовых купюр.
– Помнишь, на какой станции будет пересадка? – (Кэти кивнула.) – Если он тебя не встретит, позвони ему. – Мама коснулась щеки Кэти. – На этот раз в случае необходимости можно позвонить по телефону.
Само собой разумелось, что звонок по телефону – это наименьший из ее грехов. Впервые со времени отъезда ее брата Джейкоба Кэти, которой было всего двенадцать, поехала навестить его в Стейт-Колледж, где он учился в университете.
Ее мать с беспокойством оглядывалась на пассажиров, ожидающих посадки, надеясь не попасться на глаза другим «простым людям», которые могли бы сообщить Аарону, что его жена и дочь солгали ему.
К станции плавно подкатил сверкающий поезд компании «Амтрак», и Кэти крепко обняла мать.
– Могла бы поехать со мной, – сердито прошептала она.
– Я тебе не нужна. Ты большая девочка.
Кэти не о том хотела сказать, и обе они это знали. Отправься Сара в Стейт-Колледж, она ослушалась бы мужа, а допустить этого было нельзя. Посылать Кэти в качестве вестника своей любви было все равно что ходить по тонкой проволоке неповиновения. К тому же Кэти не была еще крещена в церкви. Согласно «Орднунгу», Саре не разрешалось садиться в машину с отлученным от Церкви сыном, не разрешалось есть с ним за одним столом.
– Поезжай, – скупо улыбнувшись дочери, сказала она. – Вернешься и все мне о нем расскажешь.
В поезде Кэти сидела особняком, прячась от любопытных взглядов людей, которые пялились на ее одежду и головной убор. Сложив руки на коленях, она стала думать о том дне, когда в последний раз видела Джейкоба с его сияющими на солнце медными волосами, навсегда уходящим из дома.
Наконец поезд подъехал к городку Стейт-Колледж, и Кэти прижалась лицом к окну, выискивая брата в море английских лиц. Разумеется, она привыкла к обычным людям, не состоящим в их общине, даже на самых оживленных улицах Ист-Парадайса очень редко встречались люди, одетые, как она, и говорящие на ее языке. Однако люди, ожидающие на платформе, были одеты так пестро, что у Кэти закружилась голова. Крошечные топы и шорты на некоторых женщинах прикрывали лишь небольшую часть тела. Кэти с ужасом заметила молодого человека с кольцами в носу и ухе, соединенных цепочкой.
Джейкоба не было видно.
Сойдя с поезда, Кэти стала медленно крутиться на месте, опасаясь, что ее увлечет за собой плотная толпа. Вдруг она почувствовала, как кто-то тронул ее за плечо:
– Кэти?
Повернувшись, она увидела брата и вспыхнула от радости. Конечно, она просмотрела его, поскольку ожидала увидеть Джейкоба в соломенной шляпе с широкими полями и черных брюках с подтяжками. Однако он, чисто выбритый, был в клетчатой рубашке с коротким рукавом и в штанах защитного цвета.
Кэти бросилась к нему на шею, крепко обнимая, и только сейчас поняла, как ей недоставало брата.
– Мама так скучает по тебе, – чуть дыша, сказала Кэти. – Она говорила, я должна ей все-все рассказать о тебе.
– Я тоже скучаю по ней. – Джейкоб обнял сестру за плечи и, чуть подталкивая, повел через толпу. – По-моему, ты выросла на целый фут. – На парковке он подвел Кэти к маленькой голубой машине, и Кэти с удивлением взглянула на нее. – Это моя, – тихо произнес Джейкоб. – Кэти, а чего ты ожидала?
По правде сказать, она ничего не ожидала. За исключением того, что брат, которого она всегда любила и который отвернулся от их религии и поступил в колледж, мог жить своей прежней жизнью… только в другом месте, а не в Ист-Парадайсе. Все это – необычная одежда, крошечный автомобиль – заставило ее усомниться: а так ли уж не прав с самого начала был отец, считавший, что Джейкоб, продолжив образование, не сможет оставаться в душе «простым».
Джейкоб открыл перед ней дверцу, а потом и сам залез в машину.
– И где, по мнению отца, ты сейчас находишься? – спросил он.
В неумолимых глазах отца отлучение Джейкоба от Церкви амишей было равносильно смерти. Аарон Фишер не стал бы одобрять визит Кэти к Джейкобу точно так же, как не одобрил бы письма, которые мать писала Джейкобу, а Кэти тайно отправляла с почты.
– У тети Леды.
– Очень остроумно. Вряд ли у него хватит терпения долго с ней говорить, и, значит, ложь не всплывет. – Джейкоб криво улыбнулся. – Думаю, нам следует держаться вместе.
Кэти сложила руки на коленях.
– Оно того стоит? – тихо спросила она. – Колледж – это все, что ты хотел?
Джейкоб некоторое время изучал ее.
– Это не все, потому что вас всех здесь нет.
– Знаешь, ты ведь можешь вернуться. Вернуться в любое время и признать свою вину.
– Могу, но не стану. – Увидев насупленные брови Кэти, Джейкоб потянулся к ней и подергал за длинные завязки ее капора. – Эй! Я все тот же парень, который толкал тебя в пруд, когда мы удили. И подкладывал лягушек тебе в постель.
– Вот в этом-то тебе лучше бы измениться, – улыбнулась Кэти.
– Ах ты, девочка моя! – рассмеялся Джейкоб. – У меня для тебя кое-что есть. – Дотянувшись до заднего сиденья, он достал пакет, завернутый в вощеную бумагу и перевязанный красной ленточкой. – Не пойми превратно, но я хочу, чтобы для тебя здесь был праздник. Бегство от реальности. И может быть, тебе не придется делать тот же категоричный выбор, как мне.
Он смотрел, как сестра развязывает бантик и открывает пакет, в котором оказались пара мягких легинсов, ярко-желтая футболка и кардиган из хлопка, вышитый россыпью цветов.
– О-о-о… – очарованная помимо воли, произнесла Кэти и провела пальцами по воротнику кардигана. – Но я…
– На то время, пока ты здесь. Тебе неловко будет носить здесь свою обычную одежду. А в такой… ну, никто никогда не узнает Кэти. Я подумал, может быть, на время притворишься. Будь, как я. Вот.
Джейкоб опустил перед Кэти защитный козырек и достал маленькое зеркальце, потом приложил к ней кардиган, чтобы она увидела свое отражение.
Кэти покраснела:
– Джейкоб, как красиво!
Даже Джейкоб поразился тому, что, признав это, сестра стала похожа на какого-то другого человека, выросшего вдали от него.
– Да, – согласился он. – Красиво.
По пути в больницу Лиззи позвонила по автомобильному телефону в офис окружного прокурора.
– Джордж Каллахэн, – отрывисто проговорил голос на другом конце.
– Подумать только. Попала на главного босса. Где твоя секретарша?
Узнав ее голос, Джордж рассмеялся:
– Не знаю, Лиззи. Полагаю, умчалась куда-то. Хочешь занять ее должность?
– Не могу. Очень занята арестами людей, которым окружной прокурор будет предъявлять иски.
– А-а… должен поблагодарить тебя за это. Мой собственный маленький источник занятости.
– Что ж, считай, что работой ты обеспечен: в коровнике у амишей мы нашли мертвого младенца, и что-то здесь не сходится. Сейчас еду в больницу допросить вероятную подозреваемую – и хочу предупредить, что в скором времени тебе, возможно, придется предъявлять обвинение.
– Сколько ему и где его нашли? – деловым тоном спросил Джордж.
– Несколько часов от роду, новорожденный. Он был под кипой одеял, – ответила Лиззи. – И, по словам людей, опрошенных на месте преступления, никакая женщина недавно не рожала.
– Ребенок был мертворожденным?
– Медицинский эксперт так не считает.
– Тогда, полагаю, мать родила ребенка и скрылась, – заключил Джордж. – Ты сказала, есть зацепка?
Лиззи помедлила с ответом:
– Звучит дико, Джордж, но сейчас в больнице с вагинальным кровотечением лежит восемнадцатилетняя девушка с амишской фермы, которая клялась всем на свете, что не была беременной.
Последовало напряженное молчание.
– Лиззи, когда в последний раз ты заводила на амиша уголовное дело?
– Знаю, но вещественные улики указывают на нее.
– Так у тебя есть доказательства?
– Ну, пока нет…
– Добудь их! – решительно произнес Джордж. – А потом перезвони мне.
У стойки медицинской сортировки стоял врач, объясняя только что подошедшей женщине-гинекологу, что ее ждет в отделении экстренной помощи.
– Похоже на атонию матки и задержку отделения продуктов зачатия, – сказала гинеколог, заглядывая в карту пациентки. – Я осмотрю ее, и мы поднимем ее в операционную на выскабливание. В каком состоянии ребенок?
Врач экстренной помощи понизил голос:
– По словам парамедиков, которые ее привезли, он не выжил.
Гинеколог кивнула, исчезнув за ширмой, где лежала Кэти Фишер.
Лиззи поднялась на ноги с пластикового стула, служившего ей наблюдательным пунктом. Если Джорджу нужны доказательства, она их добудет. Она возблагодарила Бога за то, что детективы носят обычную одежду, – офицер в форме не имел бы ни малейшего шанса получить конфиденциальную информацию без вызова в суд – и подошла к врачу.
– Извините, – теребя складки блузки, произнесла она. – Вы не знаете, каково состояние Кэти Фишер?
Врач поднял глаза:
– Вы кто?
– Я находилась в доме, когда у нее началось кровотечение. – (Это не было такой уж ложью.) – Просто хочу узнать, поправится ли она.
Кивнув, врач нахмурился:
– Полагаю, с ней все будет в порядке, но для нее гораздо безопасней было бы приехать в больницу на роды.
– Доктор, – с улыбкой сказала Лиззи, – не могу выразить, как я рада это слышать.
Леда толкнула дверь в палату своей племянницы. Кэти спала на приподнятой кровати. В углу молча, не шевелясь, сидела Сара. Увидев, что в палату входит сестра, Сара бросилась Леде в объятия.
– Слава Богу, ты пришла! – плакала она, крепко обнимая Леду.
Леда взглянула сверху на макушку Сары. Годы расчесывания волос на прямой пробор, стягивания их в тугой пучок и закалывания каппа[2] шпилькой оставили в ее волосах залысину, расширяющуюся с каждым годом, розовую и уязвимую, как родничок на макушке новорожденного. Леда поцеловала маленькое пятнышко и отодвинулась от Сары.
Сара быстро заговорила, словно в ней, как пар, поднимались слова:
– Врачи считают, что Кэти родила. Понадобилась медицинская помощь, чтобы остановить кровотечение. Ей сделали операцию.
Леда прикрыла рот ладонью:
– Совсем как у тебя после рождения Ханны.
– Ja, но Кэти очень повезло. Она сможет иметь детей, не так, как было со мной.
