Джон Диксон Карр
Окно Иуды
Сэр Уолтер Шторм замолчал.
Он говорил беспристрастно, поминутно сверяясь с бумагами. Теперь, когда он выдерживал паузу, взгляды многих людей невольно обратились к Джеймсу Ансвеллу, который безучастно сидел в своем закутке в окружении охраны.
– Во время того разговора мистер Хьюм попросил обвиняемого приехать на Гросвенор-стрит в шесть часов вечера. Затем, как вы узнаете, он сообщил дворецкому, что ожидает посетителя, который (вот его точные слова) «может доставить нам некоторые неприятности, так как ему нельзя доверять».
Примерно в пять пятнадцать вечера покойный удалился в свой кабинет в задней части дома. Занимаясь банковским делом на протяжении многих лет, он устроил в своем доме нечто вроде конторы, подходящей для работы. Вы узнаете, что существует три входа в этот кабинет: дверь и два окна. Тяжелая, плотно пригнанная дверь закрывается изнутри на засов, а снаружи на американский замок. В ней даже нет замочной скважины. Оба окна закрываются железными складными ставнями, которые, как вы узнаете, были специально задуманы для защиты от взлома. Именно в этой комнате покойный привык хранить важные документы и письма, которые приходилось забирать из банка. Однако в последние несколько лет кабинет не использовался в качестве сейфа, поэтому покойный не считал нужным запирать дверь и окна.
Он держал в этой комнате свои трофеи. Уважаемые присяжные заседатели, у мистера Хьюма было хобби – он увлекался стрельбой из лука. Состоял в Королевском обществе лучников и в Обществе кентских лесничих, существующих ради поддержки и развития этого благородного, освященного веками спорта. На стене его кабинета висело несколько сувениров с ежегодных состязаний: три стрелы, с указанными на них датами: «тысяча девятьсот двадцать восемь», «тысяча девятьсот тридцать два», «тысяча девятьсот тридцать четыре» (в эти годы покойный завоевал трофеи), – и бронзовая медаль, также полученная от Кентских лесничих в тысяча девятьсот тридцать четвертом году за рекордное количество очков, или точных попаданий в цель.
В тот вечер, четвертого января, мистер Хьюм зашел в свой кабинет примерно в пять пятнадцать. А теперь прошу вашего внимания! Он вызвал к себе Дайера, дворецкого, и попросил того закрыть и запереть ставни на окнах. Дайер переспросил: «Ставни?» – выражая этим удивление, так как покойный не закрывал их с тех пор, как перестал использовать комнату в качестве конторы. Покойный ответил: «Делай, что я говорю. Думаешь, мне хочется, чтобы Флеминг видел, как этот дурак будет себя вести?»
Вы узнаете, что мистер Рэндольф Флеминг, сосед мистера Хьюма, разделяющий его увлечение стрельбой из лука, живет в доме по другую сторону узкой бетонной дорожки, на которую выходят окна комнаты. Дайер исполнил приказ и надежно запер ставни на щеколды. Стоит упомянуть о том, что два подъемных окна также были закрыты изнутри. Осмотрев комнату и убедившись, что все в порядке, Дайер заглянул в буфет, где обнаружил хрустальный графин, полный виски, сифон с содовой и четыре чистых стакана. Затем он покинул комнату.
В шесть часов десять минут прибыл обвиняемый. Вы услышите свидетельские показания, которые позволят вам решить, пребывал ли мистер Ансвелл в ужасном волнении или нет. Он отказался снять пальто и потребовал, чтобы его немедленно проводили к мистеру Хьюму. Дайер отвел его в кабинет и вышел, закрыв за собой дверь.
Примерно в шесть двенадцать Дайер, который остался стоять в узком коридоре за дверью, услышал, как обвиняемый сказал: «Я пришел сюда не для того, чтобы совершить убийство, разве что это будет абсолютно необходимо». Несколько минут спустя раздался крик мистера Хьюма: «Молодой человек, что с вами? Вы сошли с ума?» Затем послышались звуки, о которых вам расскажут позже.
Генеральный прокурор снова сделал паузу, на этот раз весьма небольшую. Сэр Уолтер Шторм входил во вкус, хотя голос его по-прежнему оставался беспристрастным, и он произносил слова все с той же тщательной артикуляцией. Единственным жестом, что он себе позволял, было движение указательного пальца, который он медленно направлял на присяжных, когда читал с листа. Шторм был высокого роста, и полы его мантии слегка колыхались в такт его речи.
– В этот момент Дайер постучал в дверь и спросил, все ли в порядке. Его хозяин ответил: «Да, все хорошо, уходи», что тот и сделал.
В шесть тридцать мисс Амелия Джордан спустилась со второго этажа и, прежде чем выйти из дома, решила заглянуть в кабинет. Она хотела постучать, но услышала, как обвиняемый воскликнул: «Поднимайтесь! Поднимайтесь, черт возьми!» Мисс Джордан попробовала открыть дверь, но та была заперта на засов. Тогда она побежала по коридору и вскоре наткнулась на Дайера. «Они там дерутся! Убивают друг друга! Останови их!» – крикнула она. Дайер ответил, что, пожалуй, будет лучше вызвать полицию. «Раз ты такой трус, – сказала мисс Джордан, – беги позови мистера Флеминга». На это Дайер возразил, что неразумно оставлять мисс одну в доме, будет лучше, если она сама сходит за мистером Флемингом.
Она пошла и встретила соседа, выходящего из своего дома. Вернувшись, они нашли Дайера на пороге кухни с кочергой наперевес, и все трое направились к двери в кабинет. Дайер постучал; спустя минуту они услышали тихий скрип, в котором верно распознали звук отодвигаемого засова. Я говорю «верно», господа присяжные заседатели, ибо засов действительно двигали. Этот засов очень тугой, и требуется определенное усилие, чтобы его отодвинуть, сам обвиняемый неоднократно об этом упоминал.
Обвиняемый приоткрыл дверь на несколько дюймов, разглядел стоящих в коридоре и распахнул ее до конца со словами: «Ну что ж, пожалуй, вы можете войти».
Оставляю на ваше усмотрение, стоит ли расценивать это высказывание как весьма легкомысленное, учитывая обстоятельства, которые были таковы: мистер Хьюм лежал на полу между окном и столом (в какой именно позе, вы узнаете позже), пронзенный стрелой, торчавшей из его груди. Вы узнаете, что это была одна из трех стрел, висевших на стене кабинета, – именно там ее видели в последний раз, когда покойный был жив.
Относительно этой стрелы мы предоставим медицинское свидетельство, согласно которому она вошла в тело с такой силой и в таком месте, что попала точно в сердце и стала причиной мгновенной смерти.
Вы узнаете со слов привлеченного эксперта, что стрела никак не могла быть выпущена из лука, но использовалась как колющее оружие наподобие ножа.
Вы узнаете от сотрудников полиции, что стрела (которая много лет висела на стене) была покрыта пылью, кроме одного места, где остались весьма разборчивые отпечатки пальцев.
Наконец, вы узнаете, что отпечатки принадлежали обвиняемому.
Что же произошло, когда он открыл дверь мисс Джордан, мистеру Флемингу и дворецкому? Вскоре все трое установили, что обвиняемый находился в комнате наедине с трупом. Мистер Флеминг спросил: «Кто это сделал?» – на что обвиняемый ответил: «Полагаю, вы скажете, что это сделал я». Мистер Флеминг сказал: «Выходит, его убили вы; надо вызвать полицию». Тем не менее они продолжили изучать комнату и нашли, что окна и железные ставни были закрыты изнутри. Далее мы покажем, что обвиняемый был обнаружен наедине с убитым в закрытом помещении, где не нашлось буквально ни малейшей щели или трещины, через которые мог бы выйти или войти другой человек. Пока мистер Флеминг обыскивал комнату, обвиняемый сидел в кресле и с совершенно невозмутимым видом (вам подтвердят это свидетели) курил сигарету.
Раздался чей-то громкий кашель, который несколько разрядил напряженную обстановку; люди зашевелились. Не могу точно сказать, с какими чувствами присутствующие слушали речь генерального прокурора, однако в такие моменты всегда возникает определенная атмосфера… Тогда в зале суда она была зловещей. Позади нас, на местах, отведенных для сотрудников Городской земельной корпорации, сидели две дамы. Одна симпатичная, одетая в леопардовый жакет, вторая – невзрачная дурнушка с густым слоем косметики на породистом лице. Следует отдать им должное: они не ерзали на стульях, не смеялись и не болтали в полный голос. Их злорадный шепот слышали лишь мы одни.
– Представляешь, я видела его один раз на вечеринке, – говорила леопардовая дама. – Все это ужасно возбуждает… Только представь – через три недели его повесят…
– Тебя это правда забавляет, дорогая? – отвечала плосколицая. – Лично я считаю, что в зале суда могли бы поставить стулья поудобнее.
Сэр Уолтер Шторм положил ладони на стол и пристально рассматривал присяжных:
– Итак, господа присяжные заседатели, что скажет обо всем этом сам обвиняемый? О том, как очутился в комнате наедине с убитым. Как объяснит отпечатки пальцев на оружии? И зачем ему было приносить с собой в дом заряженный пистолет (об этом факте вы узнаете позже)? Дальше вы услышите, что говорил обвиняемый в тот вечер, обращаясь к мистеру Флемингу, Дайеру и доктору Спенсеру Хьюму, который появился вскоре после того, как было обнаружено тело.
Слова обвиняемого уже включены в протокол, составленный детективом-инспектором Моттремом на основании допроса в ноль часов пятнадцать минут пятого января. Инспектор Моттрем и сержант Рэй отвели подсудимого на Довер-стрит, где он добровольно сделал заявление, которое я намерен вам зачитать.
«Это заявление я делаю по своему желанию и без принуждения, зная, что все сказанное мной будет записано и использовано в суде в качестве улики. Я желаю себя оправдать, так как полностью невиновен. Я прибыл в Лондон этим утром, в десять сорок пять. Покойный знал о том, что я буду в городе, так как моя невеста сообщила ему письмом о том, что я сажусь на девятичасовой поезд во Фроненде, в графстве Суссекс. В час тридцать мистер Хьюм позвонил мне и попросил навестить его в шесть вечера. Он сказал, что хочет уладить дела относительно своей дочери. Я приехал к нему в шесть десять. Он тепло встретил меня, несколько минут мы поговорили о стрельбе из лука. Когда я заметил три стрелы на стене, он сказал, что они по-прежнему остры и ими можно убить человека. Тогда я ответил в шутку, что пришел к нему не для того, чтобы совершить убийство, разве что это будет абсолютно необходимо. Я уверен, что в тот момент дверь не была закрыта на засов, а в моих карманах не лежало никакого оружия.
Я сказал, что хочу жениться на мисс Хьюм и прошу его согласия. Он предложил мне выпить, и я согласился. Мистер Хьюм налил нам виски с содовой в два стакана. Затем он провозгласил тост за мои успехи и объявил, что полностью одобряет нашу свадьбу».
Сэр Уолтер Шторм поднял голову от своих бумаг. Казалось, целую вечность он буравил взглядом присяжных заседателей. Нам не было видно лица, однако затылок его парика был весьма выразителен.
– Обвинение просит вас поверить подсудимому, что покойный действительно позвал его, чтобы «уладить дела относительно его дочери». В остальном вам придется самостоятельно решить, насколько это заявление правдоподобно. Не успевает подсудимый войти в дом, как разговор заходит о стрельбе из лука и мистер Хьюм в самой дружелюбной манере замечает, что одной из стрел на стене можно убить человека. Весьма странное развитие событий, впрочем позволяющее подсудимому пошутить по поводу убийства. Еще более странно то, что после тех слов, которые покойный произнес раньше тем же днем в присутствии свидетелей, он желает подсудимому успехов и дает согласие на свадьбу. Посмотрим, что здесь написано дальше.
«Я выпил примерно половину стакана, когда голова моя закружилась и я почувствовал, что теряю сознание. Я понял, что в мой напиток что-то подмешали, но не мог произнести ни слова. Затем я начал заваливаться вперед, на стол. Последнее, что я услышал, были слова мистера Хьюма: „Что с вами? Вы сошли с ума?“
Когда я пришел в себя, то по-прежнему сидел в кресле, хотя был уверен, что раньше с него упал. Чувствовал я себя ужасно. Посмотрел на часы – была половина седьмого. Затем я заметил ногу мистера Хьюма, торчащую из-за стола. Он лежал там, мертвый, в точности как вы видели. Я попросил его встать, еще не понимая, что произошло. Потом я обследовал комнату и заметил, что одна стрела исчезла со стены. Попробовал открыть дверь, но она была заперта на засов. Тогда я подошел к окнам и увидел, что ставни закрыты на щеколду. Меня осенило, что в убийстве наверняка обвинят меня, поэтому бросился на поиски стакана с виски, которым меня угощал мистер Хьюм. Однако найти его не смог. Графин снова был наполнен, как и сифон с содовой. Четыре стакана в буфете стояли чистыми, хотя мы определенно использовали два из них. Этого я объяснить не могу.
Вскоре я снова подошел к двери, чтобы внимательнее ее осмотреть. Заметил пыль на своей руке и вернулся к телу, чтобы изучить стрелу. В тот момент раздался стук в дверь. У меня не было выбора, так что я ее открыл. В комнату ворвался крупный мужчина, за ним слуга с кочергой в руке; мисс Джордан осталась стоять на пороге. Вот все, что я могу вам сказать. Ни разу в жизни не касался я той стрелы».
Сэр Уолтер Шторм зашуршал бумагами, складывая их на стол в аккуратную стопку. Такое же шуршание донеслось из разных концов зала.
Леопардовая дама прошептала:
– По-моему, Ансвелл совершенно сошел с ума.
– Ты так думаешь, дорогая? – откликнулась плосколицая. – Какая же ты наивная. Он просто хочет, чтобы все так решили.
– Ш-ш-ш!..
– Господа присяжные заседатели, – произнес сэр Уолтер, разводя руками будто бы в некотором замешательстве, – я не собираюсь комментировать ни это заявление, ни вещественные улики, которые будут представлены вам свидетелями и сотрудниками полиции. Как понимать эти странные показания, как будет их толковать сам обвиняемый и мой уважаемый ученый коллега – все это выходит за рамки моей компетенции. Суть обвинения такова, что этот человек, испытав на себе гнев Эйвори Хьюма, узнав о его неожиданном, твердом намерении не допустить свадьбы, повздорил с ним и жестоко убил ни в чем не повинного старика.
В заключение я хотел бы напомнить, что ваш долг – установить, подтверждают ли предоставленные вам улики вину подсудимого или нет. Это неприятная процедура, однако она совершенно необходима. Если вы придете к выводу, что обвинение не смогло, несмотря на всю очевидность, достаточно обосновать свою позицию, прошу вас принять оправдательное решение без малейших колебаний. Я откровенно признаю, что мы не способны назвать убедительную причину, по которой отношение покойного к обвиняемому резко изменилось. Однако враждебность эта является неоспоримым фактом, который я призываю вас положить в основание всего дела. Если вы затем посчитаете, что обвинение вполне доказало свою состоятельность, прошу вас не допустить, чтобы слабость характера подсудимого стала одной из линий его защиты; вы обязаны в таком случае без малейших колебаний приговорить обвиняемого к высшей мере наказания, предусмотренной законом.
Глава вторая
«Взгляните на фотографию номер пять…»
Генеральный прокурор, шурша мантией, опустился на свое место. От стола солиситоров ему передали стакан воды. Судебный исполнитель, ходивший на цыпочках перед скамьей присяжных, согнувшись в три погибели, чтобы не мешать им следить за речью прокурора, теперь выпрямился в полный рост. Мистер Хантли Лоутон, помощник сэра Уолтера Шторма, поднялся, чтобы допросить первых свидетелей.
Ими оказались представители официальных ведомств, которые весьма поспешно ответили на все вопросы. Гарри Мартин Кумб, полицейский фотограф, подтвердил, что определенные фотографии были сделаны им на месте преступления. Лестер Джордж Франклин, земельный инспектор Вестминстерского района, осмотрел здание под номером двенадцать на Гросвенор-стрит и составил различные чертежи дома. Копии этих планов передали каждому из присяжных. Мистер Хантли Лоутон, напыщенный человек с крючковатым носом, задержал второго свидетеля:
– Если я правильно понимаю, пятого января по просьбе детектива Моттрема вы провели инспекцию комнаты, которую здесь называют кабинетом, в доме двенадцать по Гросвенор-стрит?
– Верно.
– Удалось ли вам найти какой-нибудь вход или выход из этой комнаты, помимо двери и двух окон? Я имею в виду что-нибудь вроде тайного лаза или коридора.
– Ничего похожего.
– То есть стены комнаты были гомогенными?
Молчание. Свидетель бросил взгляд по сторонам.
– Вас спрашивают, не было ли в стенах отверстий, – произнес судья Рэнкин.
У него оказался мягкий спокойный голос, в котором звучал тот особый здравый смысл, определяющий истинное значение каждого предмета. Всем сразу стало ясно, что судья – мастер своего дела. Он замер, сидя на краю высокого кресла, с любопытством рассматривая свидетеля, пока тот не произнес:
– Отверстий, ваша честь? Нет, никаких отверстий.
Судья записал его ответ в тетрадь, а мистер Лоутон монотонно продолжил допрос:
– То есть вы не нашли в стенах щели, достаточно широкой, чтобы сквозь нее прошло древко стрелы?
– Нет, сэр. Ничего такого.
– Спасибо.
Перекрестного допроса не последовало; Г. М. только покачал головой и ссутулился еще больше. Его застывшая поза ни капли не изменилась; оставалось лишь надеяться, что он не пялился все это время на присяжных заседателей своим обычным злобным взглядом.
– Вызываю мисс Амелию Джордан.
На место свидетеля (узкую кабинку с навесом, стоявшую между скамьей присяжных и судейскими креслами) привели мисс Джордан. В обычное время она наверняка была спокойной, уверенной в себе женщиной, однако в тот день споткнулась у входа в кабинку и, по всем признакам, пребывала в расстроенных чувствах, когда произносила слова присяги. Невозможно было сказать, споткнулась ли она по причине волнения или наоборот; вновь обретя равновесие, мисс Джордан густо покраснела. Выглядела она неважно. Амелии Джордан недавно перевалило за сорок; ей удалось сохранить остатки былой привлекательности, несколько подпорченной недавней болезнью. Элегантные хромированные очки были почти незаметны на лице, каштановые волосы собраны в аккуратную прическу, голубые глаза смотрели строго. Ее наряд был удостоен похвалы от наших соседок. Она была одета в черное, насколько я помню, на голове черная шляпка с козырьком.
– Ваше имя Флора Амелия Джордан?
– Да.
Быстро ответив, она откашлялась, как бы подбирая для голоса нужную тональность. Мисс Джордан не смотрела ни на судью, ни на присяжных, ни по сторонам – только на утешительную фигуру Хантли Лоутона, который старался показать себя с лучшей стороны.
– Вы были личным секретарем мистера Хьюма?
– Да. То есть нет… Я оставила эту должность, так как он не нуждался в услугах секретаря после того, как… В общем, я занималась домом, чтобы ему не пришлось нанимать экономку.
– Его честь и присяжные вполне вас понимают, – мягко проговорил мистер Лоутон, пытаясь успокоить мисс Джордан, проговорившую последние слова слишком поспешно. – Вы состояли в определенных отношениях.
– Нет, у нас не было отношений. У нас…
– Мы вас вполне понимаем, мисс Джордан. Как давно вы были знакомы?
– Четырнадцать лет.
– Вы знали его достаточно хорошо, не так ли?
– О да, очень.
Далее мисс Джордан показали два письма, имеющие отношение к помолвке мисс Хьюм: одно было написано девушкой отцу, второе – ответное письмо мистера Хьюма. Мисс Джордан видела первое письмо раньше, а другое помогала составить. По этим письмам можно было судить о характерах людей, их писавших. Мэри Хьюм, очевидно, была импульсивной, капризной и слегка рассеянной девушкой, что вполне соответствовало ее фотографии (блондинка с широко посаженными глазами), украшавшей утренний выпуск «Дейли экспресс»; впрочем, в ее характере безусловно имелась твердая практичная жилка. Эйвори Хьюм представал добрым, заботливым отцом со склонностью к занудным нотациям. Одна мысль особенно сильно приводила его в восторг:
Вряд ли я загляну в слишком уж отдаленное будущее, если скажу: однажды у меня появится внук… (Когда зачитывали этот фрагмент, обвиняемый побледнел, как привидение.) …и я настолько в этом уверен, моя дорогая дочь, что собираюсь оставить все, что имею, твоему сыну; я также уверен, что всех нас впереди ждет много счастливых лет.
Раздались неловкие покашливания. Ансвелл сидел, слегка наклонив голову, положив руки на колени. Мистер Хантли Лоутон продолжил допрос свидетельницы:
– Вы можете вспомнить, что говорил мистер Хьюм о помолвке в целом?
– Да, он часто повторял: «Все складывается просто замечательно. Лучше не придумаешь». А я возражала: «Но вы совсем не знаете мистера Ансвелла». Он отвечал: «Славный молодой человек, я знал его мать, она была весьма достойной леди». Нечто в этом роде.
– Другими словами, он считал свадьбу делом решенным?
– Ну, нам так казалось.
– Нам?
– Доктору и мне. Доктору Спенсеру Хьюму. По крайней мере, я так полагала, за других не могу говорить.
– Хорошо, мисс Джордан. – Прокурор сделал паузу. – Заметили ли вы перемену в поведении мистера Хьюма между тридцать первым декабря и четвертым января?
– Да, заметила.
– Когда вы заметили ее в первый раз?
– Субботним утром, в день его смерти.
– Пожалуйста, расскажите об этом.
Гипнотическая манера речи мистера Лоутона почти совсем успокоила мисс Джордан. Она говорила негромко, но ее хорошо было слышно. Поначалу она не знала, куда девать руки: то складывала их на бортике кабинки, то убирала вниз; в конце концов она решительно обхватила бортик. Упоминая о письме, которое помогала писать, мисс Джордан с трудом сдерживала слезы.
– В пятницу я и доктор Спенсер Хьюм, – начала она, – должны были отправиться к Мэри в Суссекс, чтобы провести выходные с ее друзьями. На самом деле мы просто хотели ее поздравить. Предполагалось поехать на машине, однако в середине субботы мы все еще находились в Лондоне, потому что у доктора Хьюма оказалось много срочных дел в больнице Святого Прейда[9]. В пятницу вечером Мэри позвонила из Суссекса, и я сказала ей, что мы собираемся приехать. Упоминаю о ее звонке, потому что…
– Мистер Эйвори Хьюм собирался поехать с вами? – спросил прокурор.
– Нет, он не мог. В воскресенье у него были дела, кажется связанные с Пресвитерианской церковью. Но он просил передать свои наилучшие пожелания. И мы должны были привезти Мэри обратно с собой.
– Понятно. Что же случилось в субботу утром, мисс Джордан?
– В субботу утром, – было видно, что она говорит о событиях, которые давно не давали ей покоя, – во время завтрака, от Мэри пришло письмо. Я поняла, что оно от Мэри, потому что узнала почерк. И удивилась – зачем ей было писать, если только вчера вечером она говорила с отцом по телефону.
– Что стало с этим письмом?
– Я не знаю. Мы искали его повсюду, но так и не нашли.
– Тогда просто расскажите нам, что сказал или сделал мистер Хьюм, получив это письмо.
– Прочитав его, он резко поднялся из-за стола, положил листок в карман и отошел к окну.
– И?..
– Я спросила: «Что случилось?» Он сказал: «Жених Мэри будет сегодня в городе и хочет нас повидать». Я ответила: «Значит, в Суссекс мы не поедем», имея в виду, разумеется, что нужно встретить мистера Ансвелла и составить ему компанию за ужином. Мистер Хьюм повернулся ко мне и произнес: «Вы должны поехать в Суссекс, как и предполагалось».
– Каким тоном он это сказал?
– Отрывисто и в ледяной манере, в таких случаях ему лучше не перечить.
– Понятно. Что было дальше?
– Я спросила: «Вы, конечно, пригласите его на ужин?» Секунду он смотрел на меня, а потом ответил: «Мы не станем никуда его приглашать, тем более на ужин». Затем он покинул комнату.
Прокурор положил руки на спинку скамьи. В этот момент обвиняемый резко вскинул голову.
– Мисс Джордан, если я не ошибаюсь, примерно в половине второго того же дня вы проходили по холлу мимо двери, ведущей в гостиную?
– Да.
– И услышали, как мистер Хьюм разговаривает по телефону?
– Да.
– Вы заглянули в комнату?
– Да. Он сидел в кресле спиной ко мне около низкого столика между двумя окнами, на котором стоял телефон.
– Не могли бы вы повторить, как можно точнее, слова, которые он тогда произнес?
Свидетельница спокойно кивнула и сказала:
– Он произнес: «Учитывая все, что я слышал, мистер Ансвелл…»
– Вы можете поклясться, что именно эти слова он произнес?
– Могу.
– Пожалуйста, продолжайте.
– «Учитывая все, что я слышал, полагаю, нам стоит уладить вопрос относительно моей дочери».
Судья остановил свои маленькие глазки на прокуроре и проговорил все тем же спокойным голосом:
– Мистер Лоутон, как вы собираетесь установить, что человеком на другом конце провода был обвиняемый?
– Ваша честь, у нас имеется свидетель, который слышал этот разговор по второму телефону, стоящему в холле. Полагаю, он согласится сообщить нам, принадлежал ли голос в трубке обвиняемому или нет.
С левого края первой скамьи раздался возмущенный, если не сказать злобный, кашель. Г. М. поднялся со своего места, опираясь костяшками пальцев на стол. По неведомой причине косица его парика задралась вверх, напоминая поросячий хвостик. Его голос оказался первым по-настоящему человеческим звуком, который мы услышали в тот день в зале суда.
– Ваша честь, – прогрохотал Г. М., – чтобы сэкономить время, предлагаю сразу признать, что по телефону говорил обвиняемый. На самом деле мы на этом настаиваем.
Отвесив несколько поклонов и вызвав неумеренное изумление и любопытство, он рухнул обратно на свое место. В ответном поклоне мистер Лоутон умудрился смешать ледяную вежливость с усмешкой (которую разделяли и остальные юристы в зале).
– Продолжайте, мистер Лоутон, – сказал судья.
Прокурор повернулся к свидетельнице:
– Вы передали нам слова покойного: «Учитывая все, что я слышал, полагаю, нам стоит уладить вопрос относительно моей дочери». Что еще он сказал?
– Он сказал: «Да, буду весьма признателен…» – затем немного помолчал и произнес: «Не стоит обсуждать это по телефону. Не могли бы зайти ко мне?» Затем: «Подойдет ли вам шесть часов вечера?»
– Каким тоном он это сказал?
– Отрывисто и формально.
– Что случилось потом?
– Он тихо опустил трубку на рычаг, несколько секунд смотрел на телефон и произнес: «Мой дорогой Ансвелл, я разделаюсь с вами, будьте вы прокляты!»
Тишина.
– В каком тоне он сказал эти слова?
– Так же как раньше, только теперь он был чем-то доволен.
– Вам не показалось, что в этот момент он разговаривал сам с собой, высказал вслух свои мысли?
– Да.
Рассказывая свою историю, мисс Джордан, как большинство свидетелей, занимала оборонительную позицию. Она понимала, что все сказанное может быть использовано против нее. Ее увядшая красота и модные очки почти растворились в тени черной шляпки с козырьком. Мисс Амелия Джордан принадлежала к тому типу весьма практичных женщин, которые, однако, всецело зависели от мужчин. Она изъяснялась необыкновенно нежным голоском, поэтому любая грубость, даже фраза «будьте вы прокляты», казалась в ее устах неуместной.
– Что вы сделали после того, как услышали эти слова?
– Я быстро ушла прочь, – неуверенно ответила мисс Джордан. – Я была… настолько удивлена неожиданной переменой и тем, как мистер Хьюм разговаривал с мистером Ансвеллом… Не знала, что и подумать, поэтому не хотела, чтобы он меня заметил.
– Спасибо, – ответил прокурор, а затем произнес в задумчивой манере, четко выговаривая каждое слово: – Учитывая все, что я слышал… Вы полагаете, мистер Хьюм что-то узнал о подсудимом и это заставило его изменить свое мнение о нем?
В этот момент раздался невозмутимый голос судьи (казалось, ни один мускул не дрогнул на его лице, пока он говорил):
– Мистер Лоутон, я не могу вам позволить задать этот вопрос. Генеральный прокурор отметил, что обвинение не будет доискиваться до причины, которая заставила покойного изменить свое отношение к обвиняемому. Поэтому прошу вас воздержаться от предположений на этот счет.
– Прошу прощения, ваша честь, – проговорил прокурор с искренним смирением, быстро развернувшись к судье. – Уверяю, я не хотел делать никаких предположений. Попробую еще раз. Мисс Джордан, можно ли сказать о мистере Хьюме, что он был человеком, чьими поступками часто руководила мимолетная прихоть?
– Нет, только не он.
– Он был благоразумным человеком, который привык подчиняться доводам рассудка?
– Да.
– Давайте предположим, что в понедельник мистер Хьюм решил, что Джон Смит – весьма умный джентльмен. Станет ли он считать его дураком во вторник, если не обнаружит очень вескую причину для такой оценки?
Мягкий голос судьи заглушил все прочие звуки в зале, когда он сказал:
– Мистер Лоутон, я настаиваю, чтобы вы прекратили задавать свидетельнице наводящие вопросы.
– Как-будет-угодно-вашей-чести, – скромно-вежливо пробормотал прокурор и сразу же обратился к мисс Джордан: – Итак, давайте вернемся к вечеру четвертого января. Сколько людей, по-вашему, находилось в доме в шесть часов вечера?
– Мистер Хьюм, Дайер и я.
– Проживает ли в доме кто-то еще?
– Да, доктор Хьюм, повар и горничная. Однако последние двое взяли отгул, а доктора Хьюма я должна была забрать на машине из больницы Святого Прейда не позже шести пятнадцати, потому что оттуда мы хотели сразу же отправиться в Суссекс…
– Хорошо, мисс Джордан, – пресек прокурор ее нервозную многословность. – Где вы находились в тот вечер примерно в шесть часов десять минут?
– Я была наверху, собирала чемодан доктора Хьюма – он попросил меня это сделать, потому что у него не было времени вернуться за своими вещами из больницы. И мне, конечно, не стоило забывать про свой саквояж…
– Да-да, понятно. Полагаю, примерно в шесть десять вы услышали дверной звонок?
– Да.
– Что вы сделали?
– Я выбежала на лестницу и посмотрела вниз через перила.
– Вы видели, как вошел обвиняемый?
– Да, я… я разглядела его через нижнюю часть перил, – проговорила свидетельница и покраснела. – Я хотела узнать, как он выглядит.
– Вполне естественно. Не могли бы вы рассказать, что произошло дальше?
– Дайер открыл дверь. Этот человек… – быстрый взгляд в сторону обвиняемого, – вошел и сказал, что его зовут Ансвелл и мистер Хьюм ожидает его. Затем уронил свою шляпу. Когда Дайер предложил забрать шляпу и пальто, он ответил, что останется в пальто.
– Ответил, что останется в пальто, – медленно повторил прокурор. – Как это было сказано?
– Сердитым тоном.
– А потом?
– Дайер повел его через холл к коридору, ведущему в кабинет. Проходя мимо лестницы, он посмотрел наверх и увидел меня. Затем они вошли внутрь, а я вернулась к чемодану, не зная, что и подумать.
– Просто говорите о том, что делали, мисс Джордан, этого будет достаточно. Перенесемся вперед – на часах почти половина седьмого. Где вы находились к тому времени?
– Я надела шляпу и пальто, взяла багаж и спустилась вниз. Дайеру было велено пригнать машину из гаража на Маунт-стрит к парадной двери, однако внизу никого не оказалось. Тогда я пошла к мистеру Хьюму спросить, не хочет ли он передать через меня сообщение дочери или дать другие указания, прежде чем я уеду.
