Джон Гришэм
Серая гора
– Кладите себе салат, – сказала Мэтти, намазывая рогалик маслом.
И вот они приступили к трапезе, и на какое-то время все разговоры прекратились. Саманте хотелось больше узнать о своих гостеприимных хозяевах, а о себе умолчать, но Честер не дал ей такой возможности.
– Расскажите нам о своей семье, Саманта.
Она улыбнулась и ответила вежливо:
– Да тут и рассказывать особенно нечего.
– О, мы тебе поможем, – весело заметила Мэтти. – Ты ведь выросла в округе Колумбия, верно? Должно быть, интересная там жизнь?
И Саманта коротко описала главное. Да, она была единственным ребенком в семье преуспевающих юристов, ни в чем не знала отказа, училась в привилегированных школах, окончила университет в Джорджтауне. Затем она поведала о проблемах отца, о том, что его судили и он отсидел срок, очень тяжело переживая это свое падение.
– Вроде бы помню что-то такое, – заметил Честер.
– Да, писали во всех газетах. – И Саманта рассказала, как навещала отца в тюрьме, о том, в каком угнетенном состоянии он тогда находился. Сама она тяжело перенесла развод родителей и, отучившись в Колумбийском университете, поступила на работу помощником федерального судьи. Рассказала о том, как соблазнилась Законом с большой буквы, а затем провела три не слишком приятных года в «Скалли энд Першинг». Она обожает Манхэттен, не представляет жизни где-то в другом месте. Но теперь весь ее мир перевернулся, и да, пожалуй, она не уверена в своем светлом будущем. Никакой определенности. Она говорила, а они внимательно слушали, не сводя с нее глаз, впитывая каждое слово. Закончив, Саманта набила рот едой и собралась жевать как можно дольше.
– Да, так с людьми обращаться нельзя, – пробормотал Честер.
– Опытных и образованных сотрудников просто выбрасывают на улицу, – подхватила Мэтти и неодобрительно покачала головой.
Саманта кивнула, продолжая жевать. Ей не стоило напоминать об этом. Честер налил ей воды в бокал, и она спросила:
– У вас здесь все пьют бутилированную воду?
По какой-то неясной причине этот вопрос их позабавил.
– О да, – ответила Мэтти. – Из водопровода и колодца воду почти никто не пьет. Наши бесстрашные чинуши от науки утверждают, что она безвредна, но никто им не верит. Те, кто победнее, моются этой водой, стирают в ней, даже используют для приготовления пищи и чистки зубов. Кто угодно, только не я.
– Наши ручьи, реки и колодцы загрязнены в результате открытых разработок, – подхватил Честер. – Долины завалены отходами, родники с чистой водой засыпаны. А вода из хранилищ шлама просачивается и попадает в колодцы. От сжигания угля образуются тонны пепла, компании вываливают его в реки. Так что уж, пожалуйста, Саманта, никогда не пейте воду из-под крана.
– Поняла.
– Это одна из причин, по которой мы пьем много вина, – сказала Мэтти. – Знаешь, Честер, я бы выпила еще стаканчик, если не возражаешь.
Честер, исполнявший в доме обязанности не только шеф-повара, но и бармена, сразу же достал бутылку с полки. Поскольку машину сегодня вести не придется, Саманта тоже не отказалась от вина. Похоже, алкоголь ударил Мэтти в голову, и она принялась оживленно рассказывать о своей карьере и центре, который основала двадцать шесть лет назад. Саманта слушала ее и задавала все новые вопросы, хотя в том не было необходимости – Мэтти не умолкала ни на секунду.
На уютной кухне было так тепло, в воздухе витал такой соблазнительный запах жареных цыплят. Вкус домашней еды и легкого вина, открытость этих гостеприимных людей, обещание ночлега в теплой и чистой постели – благодаря всей этой приятной атмосфере Саманта впервые за несколько месяцев расслабилась по-настоящему. В городе достичь этого никак не удавалось: все ее действия были расписаны буквально по минутам. Последние три недели она почти не спала. Родители только что не довели до ручки. Шестичасовая поездка сюда тоже изрядно потрепала нервы. А потом еще эта история с Роуми. И только здесь наконец Саманта почувствовала – с плеч словно гора свалилась. И еще у нее вдруг проснулся зверский аппетит. Она положила себе еще одну порцию цыплят с рисом, чем очень порадовала хозяев дома.
И Саманта спросила:
– Чуть раньше на крыльце мы говорили о Доноване, и вы сказали, у него были неприятности. Это не обсуждается?
Уатты переглянулись и пожали плечами. Честер чуть помедлил, затем подлил себе в бокал вина. Мэтти отодвинула свою тарелку и сказала:
– У него, у Донована, жизнь сложилась трагически.
– Если это что-то очень личное, то обсуждать, наверное, не стоит, – заметила Саманта, просто из вежливости. Ее так и распирало любопытство.
Но Мэтти не колебалась ни секунды. Не обратила внимания на слова Саманты, и понеслось.
– Да здесь об этом все знают, и никакой это не секрет, – начала она, отметая даже намек на конфиденциальность. – Донован – сын моей сестры Розы, увы, уже покойной. Она умерла, когда мальчику было шестнадцать.
– Это долгая история, – вставил Честер, словно предостерегая жену, что вовсе не обязательно рассказывать все.
Но Мэтти не обратила внимания на его слова.
– Отцом Донована был мужчина по имени Вебстер Грей, и он унаследовал триста акров земли по соседству, в округе Карри. Земли эти принадлежали семейству Грей целую вечность, еще с начала тысяча восьмисотых. Прекрасная плодородная земля, холмы и горы, ручьи и долины, девственные леса. Там родились и росли Донован и его брат Джефф. Их отец и дед, Кертис Грей, брали мальчиков с собой в лес, едва те научились ходить, охотились и рыбачили, исследовали окрестности. Подобно многим другим ребятишкам в Аппалачах, они выросли на земле. Здесь много красивых мест, сейчас, правда, от них мало что осталось, но владения Греев – это было нечто особенное. После того, как Роза вышла замуж за Вебстера, мы часто собирались семьями, устраивали праздники и пикники. Помню, как Донован и Джефф, и мои ребятишки, и племянники плавали в горной речке Крукид-Крик, прямо рядом с нашим любимым местом, где мы обычно разбивали лагерь. – Она помолчала и отпила еще глоток вина. – Кертис умер, если мне не изменяет память, в тысяча девятьсот восьмидесятом, и Вебстер унаследовал эти земли. Кертис был шахтером, работал на большой глубине, был строгим и неподкупным членом профсоюза и очень этим гордился, как большинство мужчин его поколения. Но он не хотел, чтобы его сын Вебстер работал в шахтах. Вебстер же, как выяснилось позже, был человеком с ленцой, перескакивал с одного места работы на другое, нигде не задерживался. Семья выживала с трудом, брак был под угрозой. Он пристрастился к бутылке, и это создавало еще больше проблем. Как-то шесть месяцев провел в тюрьме за кражу товаров в магазине, и семья чуть ли не голодала. И мы страшно за них беспокоились.
– Гнилой тип был этот Вебстер, – вставил Честер.
– Самой высокой точкой на их землях была так называемая Серая гора. Достигала в высоту около трехсот футов и была покрыта лесами из ценных твердых пород дерева. Угольные компании были прекрасно осведомлены о местоположении самых богатых залежей угля в Аппалачах: геологические исследования проводились здесь десятилетиями. И для них не было секретом, что в Серой горе залегают самые толстые угольные пласты. На протяжении нескольких лет Вебстер намекал, что может сдать в аренду часть своих земель под угледобычу, но мы просто не верили ему. Потому как уже догадывались, к каким плачевным последствиям приводят открытые разработки.
– Хотя с сегодняшним днем и не сравнить, – заметил Честер.
– О, нет, даже и сравнивать нечего. Как бы там ни было, но, ничего не сказав семье, Вебстер подписал лизинговое соглашение об открытых разработках Серой горы с компанией из Ричмонда, называлась она «Вейден коул».
– Не нравится мне этот термин, «открытые разработки», – проворчал Честер. – Слишком уж законопослушно звучит. На самом деле речь шла о разрушении горы.
– Вебстер был осторожен. Далеко не дурак, нет. Просто понял, что у него есть шанс заработать хорошие деньги, и нанял опытного юриста для составления этого договора. Вебстер должен был получать по два доллара за тонну угля, гораздо больше, чем зарабатывали другие люди в наших краях. А накануне того дня, когда должны были приехать бульдозеры, Вебстер наконец рассказал Розе и сыновьям о том, что сделал. Ну, конечно, подсластил пилюлю, сказал, что за действиями угольной компании будут следить наблюдатели и контролеры, что земли после всех этих работ будут восстановлены, что большие деньги с лихвой компенсируют все неудобства. Той же ночью мне позвонила Роза, вся в слезах. Ведь в наших краях крайне отрицательно относились к тем собственникам, которые продавали свои земли угольным компаниям, их презирали, и Роза понимала, что будут думать и говорить о них соседи. Сказала, что Вебстер и Донован серьезно поссорились и вообще дела у них хуже некуда. Но это было только начало. На следующее утро целая армада бульдозеров пробила путь на вершину Серой горы – и началось…
– Настоящее насилие над землей, – вставил Честер, удрученно качая головой.
– Да, можно и так сказать. Даже хуже. Они срубали деревья под корень, вершина горы облысела, тысячи тонн ценных пород деревьев сбрасывались вниз, в долину. А потом начался настоящий ад – они стали взрывать горную породу. – Мэтти отпила глоток вина.
Честер продолжил за жену:
– У них был этот замечательный старый дом в долине, неподалеку от Крукид-Крик. Принадлежал семье на протяжении многих десятилетий. Кажется, отец Кертиса построил его в начале века. Фундамент был каменный, крепкий, но и он не выдержал, пошел трещинами. Вебстер устроил компании скандал, бесновался и угрожал, но это была лишь напрасная трата времени.
Тут снова заговорила Мэтти:
– Пылища поднялась ужасная. Как серый туман висела над долинами у горы. Роза была просто вне себя. И я часто ходила ее проведать, посидеть с ней. Земля содрогалась по нескольку раз на дню, когда гремели взрывы. Стены дома начали крениться, двери не закрывались. Нет нужды говорить, что жизнь семьи превратилась в сущий кошмар. И брак их трещал по швам. «Вейден» срезал вершину горы на целых триста футов, и после этого они вышли на пласт, и когда стали забирать уголь, Вебстер пришел и потребовал свою долю в чеках. А компания все тянула и тянула, но затем все-таки выплатила ему, один раз или два. И гораздо меньше, чем рассчитывал получить Вебстер. Тогда он натравил на них своих юристов, и хозяева компании пришли в ярость. Словом, развернулась самая настоящая война, и все понимали, кто в ней победит.
Честер лишь удрученно качал головой, а потом заметил:
– Ручей в долине пересох, его завалили землей и другими отходами. Вот так все и произошло. За последние двадцать лет мы в Аппалачах потеряли тысячи миль чистых родниковых вод с верховьев. Просто ужасно.
– А потом Роза ушла из дома, – сказала Мэтти. – Вместе с мальчиками поселилась у нас, но Вебстер отказывался покидать свое родовое гнездо. Совсем спился, стал невменяемым. Сидел на крыльце с охотничьим ружьем и грозился, что, если появится кто-то из компании, он его тут же пристрелит. Роза волновалась, как бы с ним что не случилось, и вскоре вместе с мальчиками вернулась домой. Он обещал починить дом, все отремонтировать, как только поступят деньги. Рассылал жалобы наблюдателям, даже выдвинул судебный иск против «Вейден коул», но в суде они его переиграли. Угольную компанию победить трудно.
– Колодезная вода у них была загрязнена серой, – сказал Честер. – Трудно было дышать от пыли, которая поднималась и окутывала все вокруг, – пыли от взрывов и тяжелых грузовиков. Оставаться там было небезопасно, и Роза снова ушла из дома. Прожила с сыновьями в мотеле несколько недель, потом снова ненадолго вернулась. А затем они уехали куда-то еще. Их не было около года, кажется, так, Мэтти?
– Ну, это как минимум. А гора меж тем все уменьшалась, точно таяла по мере того, как они переходили от одного угольного пласта к другому. Больно было смотреть. Цены на уголь к тому времени поднялись, ну и горняки вкалывали как бешеные, без выходных, и нагнали туда целые полчища всякой техники и грузовиков. И вот в один прекрасный день Вебстер получил чек на 30 тысяч долларов. Юрист отослал его назад, потребовал больше. Это был последний из чеков.
Тут снова заговорил Честер:
– И вдруг все закончилось. Цены на уголь резко упали, глава «Вейден» в тот же день куда-то смылся. Юрист Вебстера выставил им счет на 400 тысяч долларов и штрафные санкции. А примерно через месяц компания «Вейден» объявила себя банкротом и вышла из бизнеса. Переименовалась в новую компанию и до сих пор присутствует в наших краях. И владеет ею какой-то миллиардер из Нью-Йорка.
– И семья так ничего и не получила? – спросила Саманта.
– Сущий пустяк, – ответила Мэтти. – Несколько чеков на небольшие суммы в самом начале. Но лишь малую толику того, что должны были получить по договору.
– Распространенный фокус среди угледобывающих компаний, – заметил Честер. – Компания добывает уголь, выкачивает все, что только можно, затем объявляет себя банкротом, чтобы избежать выплат и штрафов. А затем вдруг вплывает где-то еще под другим названием. Те же скверные актеры, только название у театра новое.
– Но это просто чудовищно, – пробормотала Саманта.
– Нет. Все по закону.
– И что же произошло с семьей?
Честер и Мэтти обменялись удрученными взглядами.
– Лучше уж ты расскажи, Честер, – попросила Мэтти и отпила глоток вина.
– Вскоре после того, как «Вейден» свалил, на город обрушился ливень, начался настоящий потоп. Ручьи и реки оказались под завалами, воде некуда было стекать. И она стала искать обходные пути. Затопление – большое бедствие. Со склонов гор в долину обрушились лавины из грязи, обломков деревьев и камней, и на дом Грея обрушился этот страшный поток. Его смяло, раздавило, обломки разбросало на многие мили. К счастью, в тот момент в доме никого не оказалось. Потому что к тому времени жить в нем было уже просто невозможно, даже Вебстер не мог там оставаться. Он направил еще один иск, и снова это была бесполезная трата денег и времени. Банкротство – ничего тут не попишешь. А потом ясным солнечным днем Роза приехала на старое место и нашла лишь несколько камней от фундамента. Она поднялась повыше и бросилась вниз. Покончила с собой.
– О нет, – простонала Саманта и прикрыла рот рукой.
– А Вебстер исчез и никогда больше здесь не появлялся. Говорили, будто он живет в Монтане и неизвестно чем там занимается. Джеффа отправили к другой тете, а Донован остался с нами. И жил здесь до тех пор, пока не окончил колледж. Работал на трех работах, чтоб поступить в этот колледж, и ко времени окончания четко знал, чем хочет заниматься в жизни. Решил стать юристом и весь остаток жизни посвятить борьбе с угольными компаниями. Мы помогали ему, пока он учился. Потом Мэтти устроила его на работу в свой центр. И он проработал там несколько лет, а затем открыл свою частную юридическую контору. Ему удалось выиграть сотни исков, он воевал с каждой компанией, которая собиралась заняться здесь открытыми разработками. Он безжалостен и бесстрашен.
– И очень умен, – с гордостью заметила Мэтти.
– Что верно, то верно.
– Так он выигрывал все дела? – спросила Саманта.
Они умолкли, обменялись неуверенными взглядами. А потом Мэтти сказала:
– И да, и нет. Трудно тягаться в судах с угольными компаниями. Дерутся как черти, обманывают, лгут, прячут концы в воду, нанимают законников из крупных юридических фирм вроде твоей, а тем палец в рот не клади – просто крепостные стены возводят перед клиентами. Он и выигрывал, и проигрывал, но всегда боролся.
– И поэтому они его ненавидят, – добавил Честер.
– Да, что есть, то есть. Я вроде бы говорила, что Донован безжалостен, верно? Он не всегда играет по правилам. Считает, что угольные компании нарушают правила и тем самым вынуждают его поступать в точности так же.
– Это и привело к так называемым неприятностям? – спросила Саманта.
– Да, – ответила Мэтти. – Пять лет назад в округе Мэдисон, примерно в сотне миль отсюда, в Западной Виргинии, прорвало дамбу. И целая стена угольного шлама обрушилась в долину и накрыла собой маленький городок Прентис. Четверо погибших под завалами, практически все дома разрушены. Ужас! Что там творилось!.. Донован взялся за это дело, объединился с несколькими юристами по охране окружающей среды в Западной Виргинии и подал крупный иск на федеральном уровне. В газетах даже появились его снимки, об этом деле много писали. А сам он наговорил лишнего. Наряду со всем прочим назвал эту угольную компанию «самой грязной корпорацией в Америке». Ну тут и началось. Анонимные телефонные звонки. Письма с угрозами. Какие-то типы в тени за домом. Они начали его преследовать, и это продолжается до сих пор.
– Значит, Донована преследуют? – спросила Саманта.
– О да, – ответила Мэтти.
– Поэтому он и носит пистолет?
– Причем он у него не один. И он прекрасно знает, как пользоваться оружием, – вставил Честер.
– И вы за него боитесь?
Честер и Мэтти неуверенно заулыбались.
– Да нет, не то чтобы очень, – ответил Честер. – Он знает, что делает. И может о себе позаботиться.
– Как насчет того, чтоб выпить кофе на крыльце?
– Хорошая мысль. Пойду поставлю чайник, – сказал Честер, поднимаясь из-за стола.
Саманта прошла вслед за Мэтти на крыльцо, где уселась в плетеное кресло-качалку. К ночи сильно похолодало. На улице ни души; во многих домах света в окнах не было.
От вина Саманта окончательно осмелела и спросила Мэтти:
– И что же произошло с этим иском?
– Спорная ситуация разрешилась в прошлом году. Было достигнуто конфиденциальное мировое соглашение.
– Ну хорошо, если ситуация разрешилась, почему его до сих пор преследуют?
– Потому, что он их враг номер один. И когда его вынуждают, способен пустить в ход любые, даже самые грязные средства. И компании это знают.
Появился Честер, принес поднос с кофе, поставил на столик и ушел мыть посуду. Саманта, покачиваясь в кресле, отпила несколько глотков, потом почувствовала, что ее клонит в сон.
– У меня в машине сумочка с ночными принадлежностями, – сказала она. – Пойду принесу.
– Я с тобой, – сказала Мэтти.
– Но ведь нас пока вроде бы никто не преследует?
– Нет, дорогая. Мы в безопасности.
И обе они скрылись в темноте.
Глава 7
Двое джентльменов справа от нее глотали виски и лихорадочно обсуждали способы спасения Фанни Мэй[8]. Трое слева, по всей видимости, работали в Министерстве финансов, ставшем эпицентром коллапса. Они заливали в себя мартини без всякого уважения к налогоплательщикам. Во всех уголках бистро «Венеция» шли разговоры исключительно о конце света. Какой-то болтун у нее за спиной во весь голос пересказывал свой сегодняшний разговор со старшим советником по проведению предвыборной кампании с участием Маккейна и Пэйлин. Якобы он дал целую кучу ценнейших советов, но опасался, что их не примут в расчет. Два бармена сокрушались по поводу рухнувшего рынка ценных бумаг, словно сами потеряли миллионы. Кто-то вещал о том, что Федеральная резервная система могла бы предпринять те или иные шаги, что у Буша никуда не годные советники, Обаму интересуют лишь результаты экзит-поллов, «Голдман Сакс»[9] отчаянно нуждается в наличных, а заказы на промышленные товары в Китае резко сократились.
Саманта находилась в эпицентре этой бури, пила диетическую колу и ждала отца, который уже довольно сильно опаздывал. Вдруг она подумала о том, что, пожалуй, ни один из жителей Брэйди не имеет ни малейшего представления о том, что мир находится на грани финансовой депрессии. Возможно, именно горы защищают это место, надежно изолируют его от всей остальной страны. Или же они уже настолько давно живут в этом депрессивном состоянии, что еще одна катастрофа для них ничего не значит. Тут у нее завибрировал мобильник, и она достала его из кармана. Звонила Мэтти Уатт.
– Как доехала, Саманта? – спросила она.
– Отлично, Мэтти. Я уже в Вашингтоне.
– Хорошо. Послушай, мы только что провели совещание, и все члены совета единодушно проголосовали за тебя. Сегодня днем провела собеседование еще с одним претендентом, довольно нервным молодым человеком. Да, он тоже из твоей фирмы, но, думаю, нам не подходит. У меня сложилось впечатление, что он просто уселся в машину и поехал куда глаза глядят, лишь бы убраться подальше от Нью-Йорка. И я не уверена в его стабильности. Ни я, ни Донован не увидели в нем потенциала, и ему отказали почти сразу. Когда сможешь приступить к работе?
– А с Роуми он не сталкивался?
Мэтти усмехнулась и ответила:
– Нет, не думаю.
– Мне еще нужно съездить в Нью-Йорк, уладить там кое-какие дела. Так что смогу быть в понедельник.
– Вот и отлично. Только предупреди меня накануне. Позвони.
– Ладно, спасибо, Мэтти. Ну, до встречи.
Саманта увидела отца и отошла от стойки бара. Официантка подвела их к столику в углу, подала меню. Народу в ресторане было полно, отовсюду доносились нервные, возбужденные голоса. Минуту спустя к ним подошел управляющий во фраке и мрачно заявил:
– Прошу прощения. Но этот столик занят.
Маршал грубо рявкнул в ответ:
– Извини, приятель, не понял?
– Прошу вас, сэр, пожалуйста, не могли бы вы пересесть за другой столик?
В этот момент на улице, рядом с рестораном, остановился караван черных внедорожников. Дверцы распахнулись, из машин высыпала целая армия агентов. Саманта с Маршалом отошли от столика и вместе с другими посетителями наблюдали за этим цирком через витрины. Такое шоу – явление в Вашингтоне довольно обычное, и в тот момент все лишь гадали, кто же приехал. Может, сам президент? Или Дик Чейни? Что за шишка, о которой потом можно будет рассказать, что они удостоились отобедать с ней в одном ресторане? Наконец VIP-персона вышла из машины и ее провели внутрь, а остальные так и застыли, разинули рты и ждали.
– Кто это, черт возьми? – спросил кто-то.
– Никогда прежде не видел.
– Вроде бы тот парень из Израиля, ну, посол.
По ресторану пронесся вздох разочарования – посетители поняли, что весь этот сыр-бор поднялся из-за какой-то второсортной знаменитости. Но несмотря на то, что ее никто не узнал, по всему было видно, что человек это не простой. Его столик – то есть прежний столик Коферов – отодвинули в самый дальний угол и прикрыли взявшейся неведомо откуда ширмой. Но ведь в любом солидном ресторане округа Колумбия непременно должны храниться раздвижные ширмы, разве нет? VIP прошел со своей спутницей к столику, по мере сил стараясь выглядеть естественно – обычным парнем, заскочившим перекусить. Тем временем его телохранители патрулировали тротуар и осматривали улицу в поисках террористов-смертников.
Маршал послал управляющего куда подальше и обернулся к Саманте:
– Пошли отсюда. Знаешь, временами я просто ненавижу этот город.
Они прошли три квартала по Висконсин-авеню и нашли паб, судя по всему, не пользующийся популярностью у джихадистов. Саманта заказала себе еще одну диетическую колу, Маршал попросил принести двойную водку.
– Ну, как там все прошло? – спросил он у дочери. Он уже допытывался по телефону, что да как, но ей хотелось приберечь самое интересное до встречи.
Саманта улыбнулась и начала с Роуми. И вдруг где-то на середине неожиданно для себя поняла, что это приключение ей даже понравилось. Маршал пришел в бешенство, грозился подать в суд неизвестно на кого, но затем, выпив еще немного водки, успокоился. Они заказали пиццу, и Саманта принялась описывать ужин с Мэтти и Честером.
– Но ведь не всерьез же ты собралась там работать? – осторожно спросил отец.
– Меня взяли на работу. Попробую продержаться несколько месяцев. Если надоест, вернусь в Нью-Йорк и попробую устроиться на должность продавщицы обуви в «Барнис»[10].
– Тебе вовсе не обязательно торговать ботинками или работать по специальности в какой-то дыре. Сколько у тебя денег в банке?
– Достаточно, чтобы выжить. А сколько в банке у тебя?
Он нахмурился, отпил еще глоток. Саманта продолжила:
– Наверняка много, я права? Мама убеждена, что ты припрятал в офшоре целую тонну золота да еще кинул ее при разводе. Это правда?
– Нет, неправда. Но в любом случае – неужели думаешь, я бы тебе признался?
– Да никогда. Отрицать, отрицать, отрицать все подряд – вот главное правило адвоката по криминальным делам, верно?
– Откуда мне знать? И кстати, я честно сознался в своих преступлениях. Да и что ты вообще понимаешь в уголовном праве?
– Ничего, но учусь. И уже сдвинулась в мертвой точки. Была арестована.
– И я тоже был, и не советую продолжать в том же духе. Еще повезло, что тебе не надели наручники. Ну, что еще говорит обо мне твоя мамочка?
– Ничего хорошего. Где-то в самой глубине моего утомленного сознания часто возникает такая картина: мы все трое сидим за обедом в шикарном ресторане. Но не как семья, боже упаси! А как трое взрослых, у которых есть хоть что-то общее.
– Лично я только «за».
– А вот она – нет. Слишком много накопилось претензий.
– И как все это изменить?
– Прости, не знаю. Скажи, а ты когда-нибудь выдвигал иск против угледобывающей компании?
Маршал поболтал кубики льда в бокале – он подавал иски против слишком многих корпораций – и грустно ответил дочери:
– Нет, не припоминаю. Я специализировался по авиационным катастрофам, но Фрэнку, одному из моих партнеров, как-то довелось судиться с угольщиками. Речь шла о какой-то экологической катастрофе, связанной с вредными отходами, которые прорвались из хранилища. Фрэнк предпочитал не распространяться на эту тему, из чего можно сделать вывод, что дело он проиграл.
– Это называется шламом, или шлаком, возьми себе на заметку. Токсичные отходы, образующиеся после промывки угля. Компании хранят их за насыпными земляными дамбами, вся эта гадость гниет там годами, проникает в почву и загрязняет питьевую воду.
– Боже, смотрите, какие мы стали умные!
– О да, я действительно многое узнала за один день. А тебе известно, что в округах, где развита угледобыча, самая высокая смертность от рака в стране?
– Звучит как фраза из искового заявления.
– Эти иски очень трудно выиграть в суде, потому что уголь – это король, а многие судьи симпатизируют угольным компаниям.
– Знаешь, это просто замечательно, Саманта. Наконец-то мы говорим о реальном праве, а не строительстве каких-то там небоскребов. Я тобой горжусь. Давай вместе подадим судебный иск против кого-нибудь.
Принесли пиццу, и какое-то время они ели ее в молчании. Мимо прошла фигуристая брюнетка в короткой юбочке, и Маршал, перестав жевать, таращился на нее секунду-другую. Потом взял себя в руки и сделал вид, что дамочка эта ему совсем неинтересна.
– А какой именно работой ты будешь там заниматься? – осторожно спросил он, все еще косясь на короткую юбочку.
– Послушай, тебе уже шестьдесят, а она моего возраста. Когда наконец перестанешь пялиться?
– Никогда. Что в этом плохого?
– Не знаю. Просто думаю, это первый шаг к знакомству.
– Ты совсем не понимаешь мужчин, Саманта. Мы чисто автоматически обращаем внимание на красивых женщин. Никому и никогда это занятие еще не вредило. Мы все на них смотрим. Так что перестань.
– Но неужели не можешь удержаться?
– Нет. И вообще, к чему этот разговор? Я предпочел бы обсудить подачу исков угольным компаниям.
– Ну, я пока мало что знаю. Рассказала все.
– Так ты будешь подавать против них иски?
– Сомневаюсь. Но я познакомилась с парнем, который только этим и занимается. Он был еще ребенком, когда потерял дом и семью. И все из-за открытых разработок. И у них там самая настоящая вендетта. Он даже носит пистолет. Сама видела.
– Парень? Он тебе понравился?
– Он женат.
– Вот и хорошо. Не стоит влюбляться в какую-то деревенщину. А почему он носит пистолет?
– Думаю, не он один. Там таких много. Говорит, что угольные компании его возненавидели. И вообще это долгая история, и связана она с насилием в бизнесе.
Маршал вытер губы бумажной салфеткой, отпил глоток воды.
– Позволь мне подвести итоги тому, что я только что услышал. Это место, где сумасшедшим разрешают носить форму, называть себя констеблями, водить машины с проблесковыми маячками и сиренами, останавливать водителей с номерами других штатов и иногда даже тащить их в тюрьму. Другие, по всей видимости, не совсем умственно отсталые, занимаются юридической практикой и имеют при себе пушки. Есть там и такие, кто предлагает временную работу юристам с высшим образованием, но не намерен платить им ни цента.
– Что ж, анализ хоть куда.
– И ты хочешь начать в понедельник утром?
– Ты меня правильно понял.
Маршал лишь покачал головой и взял еще кусок пиццы.
– Думаю, это будет покруче, чем служба Закону с большой буквы на Уолл-стрит.
– Посмотрим.
Блит удалось ненадолго вырваться с работы, и они встретились за ленчем в небольшом, но людном кафе неподалеку от ее конторы, где за салатом договорились о следующем: Саманта будет платить свою долю ренты еще три месяца – дольше просто не сможет себе позволить. Блит отчаянно цеплялась за свою работу и уже более оптимистично смотрела в будущее: увольнение ей пока что не грозило. Ей очень хотелось сохранить эту квартиру, но полную выплату она не осилит. Саманта заверила ее: весьма велика вероятность того, что вскоре она вернется в город и подыщет себе какую-нибудь работенку.
Позже в тот же день она встретилась с Изабель, чтобы попить кофе и посплетничать. Сумки у Изабель были набиты битком, она собиралась ехать домой, в Уилмингтон, где жила у сестры в комнате в подвале. Она собиралась стать интерном в адвокатской группе по защите прав ребенка и одновременно искать какую-нибудь настоящую оплачиваемую работу. Настроение у нее было хуже некуда, она крайне пессимистично смотрела в будущее. Они обнялись на прощание, и у обеих возникло печальное предчувствие, что встретятся они еще не скоро.
Здравый смысл подсказывал Саманте, что надо взять в Нью-Йорке машину напрокат, загрузить ее и отправиться на юг. Она стала звонить, но вскоре выяснилось, что на любой взятой напрокат машине будут нью-йоркские номера. Может, лучше было бы взять машину в Нью-Джерси или даже в Коннектикуте, но в любом случае номера всех этих трех штатов будут в Брэйди как красный флажок. Ей никак не удавалось выбросить из головы этого сумасшедшего Роуми: ведь он все еще на свободе и наверняка патрулирует дороги в своем маскараде.
И вот вместо этого она вызвала такси, собрала все необходимые ей вещи, загрузила в машину два чемодана и объемистую полотняную сумку и поехала на вокзал. Села на поезд на Пенн-стейшн, а через пять часов поймала уже другое такси – на Юнион-стейшн в Вашингтоне – и отправилась домой к матери. Заказав суши, они с Карен сидели в пижамах, ели и смотрели по телевизору какой-то старый фильм. О Маршале не упоминали ни разу.
