Джон Гришэм
Время милосердия
3
Окружная тюрьма наполнилась свободными от дежурства помощниками шерифа, клэнтонскими полицейскими и прочими людьми, как имевшими отношение к охране порядка, так и обычными зеваками. Все курили, пили кофе, грызли черствые пирожные и негромко обсуждали погибшего товарища и опасности службы. Оззи засел в своем кабинете и завис на телефоне: звонки в полицию штата, в лабораторию криминалистики, лаконичные ответы на запросы репортеров, друзей и вообще неизвестно кого.
Примчался преподобный Чарльз Макгерри. Его проводили в просторный кабинет, где он поздоровался за руку с шерифом и сел. Оззи изложил подробности и объяснил, что Кира захотела видеть священника. По ее словам, у них не было поблизости родни, идти им просто некуда. Хотя девочка и сидела пока в камере с братом, он, Оззи Уоллс, не предполагал выдвигать против нее обвинения. Две другие камеры для несовершеннолетних в тюрьме были заняты, а продолжать находиться здесь ей совсем ни к чему.
Священнику было двадцать шесть лет, и он очень старался, возглавляя сельский приход. Оззи посещал его церковь во время своей предвыборной кампании, но тогда там служил другой человек. Чарльз Макгерри оказался приятным молодым человеком, застигнутым врасплох случившимся. Его, только что отучившегося в семинарии, церковь Доброго Пастыря направила в приход всего год и два месяца назад. Взяв у Тейтума стаканчик с кофе, священник поведал то немногое, что знал о семье Гэмблов. Джози и ее дети появились в поле его зрения примерно полгода назад, когда кто-то из прихожан обмолвился, что им нужна помощь. Однажды в выходной священник заглянул к ним и получил от Стюарта Кофера отнюдь не гостеприимный прием. Уходя, он пригласил Джози к себе на воскресную службу. Она с детьми несколько раз побывала в церкви, однако намекнула, что Кофер этого, мягко говоря, не одобряет. Тайком от Стюарта Макгерри пару раз поговорил с ней по душам и пришел в ужас от ее рассказа о прошлом. Оба ее ребенка были внебрачными, она родила их несовершеннолетней. Получила срок за хранение наркотиков. Признавалась, что часто поступала из рук вон плохо, но клялась, что все это в прошлом. Пока Джози отбывала срок, один ее ребенок находился в приемной семье, другой – в сиротском приюте.
– Вы можете поместить девочку в безопасное место? – спросил Оззи.
– Да. Пусть побудет некоторое время у нас.
– В вашей семье?
– У меня жена и малыш, мы ждем второго. Живем в пасторском доме при церкви. Места немного, но комната для нее найдется.
– Хорошо. Забирайте ее. Только чтобы из округа девочка ни ногой. С ней будет общаться наш детектив.
– Ясно. А что Дрю? Он крепко влип?
– Похоже. Гарантирую, что парень нескоро покинет окружную тюрьму. Будет сидеть в камере для несовершеннолетних. Уверен, не сегодня-завтра суд назначит ему адвоката. До тех пор мы с ним не говорим. Дело вполне понятное. Он сознался сестре, что застрелил Кофера. Других подозреваемых нет. Влип – не то слово, преподобный, увяз по самые уши!
– Что ж, шериф, благодарю вас за участие.
– Всегда пожалуйста.
– Соболезную вашей потере. В это трудно поверить.
– Еще бы. Ладно, пройдемте в камеру. Забирайте девчонку.
Макгерри двинулся следом за Оззи и Тейтумом через наполненный людьми кабинет. Заметив священника, все притихли. Многие смотрели на него, как на игрока команды соперника: ведь он явился, чтобы оказать содействие семье убийцы. Для священника это было странное место и еще более странная ситуация, а значение недружелюбных взглядов оставалось загадкой.
Надзиратель отпер дверь камеры, и они вошли внутрь. Кира немного смутилась, потом преодолела неуверенность и бросилась к Макгерри. Впервые за много часов она увидела человека, которому могла доверять. Он крепко обнял девочку, погладил по голове, прошептал, что пришел за ней и что их мама поправится. Она вцепилась в него, всплакнула. Объятия затянулись, и шериф с нетерпением посмотрел на Мосса Джуниора.
«Пора пошевеливаться», – говорил его взгляд.
На нижней койке, в густой тени, Дрю с головой спрятался под одеяло и боялся пошевелиться. Макгерри понемногу высвободился из объятий Киры и попытался аккуратно смахнуть слезы с ее глаз, но она плакала не переставая.
– Я отвезу тебя к себе домой, – повторил священник, она в ответ изобразила подобие улыбки. Он попробовал разглядеть на койке Дрю, но без особого результата.
– Можно сказать ему пару слов? – спросил он шерифа.
Он не разрешил.
– Все, уходим.
Макгерри взял девочку за руку, и они выбрались из камеры в коридор. Она не попрощалась с братом, и тот остался один, в своем темном мире. Оззи вывел их через черный ход и проводил на парковку. Пока они садились в машину священника, подошел помощник Суэйз и что-то зашептал шерифу на ухо.
Оззи выслушал и кивнул.
– Звонили из больницы, – сообщил он Макгерри, шагнув к водительскому окну. – Джози Гэмбл очнулась и спрашивает о детях. Я съезжу туда. Отправляйтесь за мной.
По дороге шериф думал о том, что целый день будет носиться между «горячими точками», пока не закончит распутываться эта жуткая история. Когда он проскочил на «красный», Тейтум предложил сменить его за рулем.
– Я шериф или нет? – рявкнул Оззи в ответ. – Еду по важному делу. Посмотрел бы я на того, кто вздумает жаловаться!
– Ну, уж не я. К вашему сведению, пока вы общались со священником, мне позвонил с места преступления Луни. Туда явился Эрл Кофер и стал орать, мол, подавай мне парня. Луни и Пертл его не пускают, а Эрл рвется внутрь. Он захватил с собой двух племянников-молокососов, те строят из себя крутых, в общем, целый скандал. Тут как раз подъезжают следователи штата в фургоне лаборатории криминалистики. Им удается втолковать Эрлу, что весь дом – активное место преступления, и он нарушит закон, если войдет туда. Тогда Эрл зарулил на передний двор и стал сидеть в машине со своими племянниками. Луни попытался их спровадить, Эрл ответил, что это его собственность. В смысле, собственность семьи. Уверен, он все еще там.
– Что ж, примерно через час я встречусь с Эрлом и со всей его семейкой. Хочешь со мной?
– Ну их к черту!
– Если не желаешь по-хорошему, то поедешь в приказном порядке. Мне необходимы двое белых за спиной. Это ты и Луни.
– Они что, ваши избиратели?
– Здесь все – мои избиратели, а то ты не знаешь, Мосс! Если ты побеждаешь, значит, за тебя проголосовал каждый, считая его прабабку. У меня было семьдесят процентов голосов, жалоб не поступало, но я все равно должен встречаться с каждым в округе Форд, кто не отдал за меня свой голос. Все мои избиратели гордятся своим выбором и хотят снова проголосовать за меня.
– Я думал, вы набрали шестьдесят восемь процентов, а не семьдесят.
– Было бы все семьдесят, если бы не лентяи из Блэкджека.
– Лентяи? Моя родня голосует, как подорванная, Оззи. Самые неутомимые избиратели! Бегут на избирательный участок с утра пораньше и целый день там торчат, чтобы за всех проголосовать: за опоздавших, за отсутствующих, даже поддельных бюллетеней не чураются. Голосуют за мертвых, за психов, за не прошедших по возрасту, за осужденных преступников, лишенных права голоса. Вы уже и не помните, но двадцать лет назад мой дядюшка Феликс сел в тюрьму, потому что голосовал за мертвецов. Два кладбища оживил за одни выборы! Голосов все равно не хватило, его противник набрал на шесть штук больше и посадил дядю за решетку.
– Твой дядя сидел?
– Почему «сидел»? Отделался следственным изолятором. Провел в нем всего три месяца, заявил, что там вполне терпимо, вышел на свободу героем, вот только голосовать никогда больше не мог. Большой был мастер плотно забивать ящики бюллетенями! Вам позарез нужна моя родня, Оззи, уж мы-то знаем, как выигрывать выборы!
Второй раз за сутки шериф припарковался рядом с дверями приемного отделения больницы. По коридору третьего этажа прогуливались все те же два помощника шерифа, тот же молодой врач болтал с медсестрой. Долго ждать новостей не пришлось. Джози Гэмбл была в сознании, хотя находилась на успокоительных из-за острой боли в раздробленной челюсти. Все жизненные показатели были в порядке. Ей еще не сообщили о смерти Стюарта Кофера и об аресте ее сына. В ответ на вопросы Джози о детях врач уверял, что они в безопасности.
Оззи набрал в легкие побольше воздуха и покосился на Тейтума, читавшего его мысли и уже качавшего головой.
– Вы босс, вам решать.
– Она выдержит плохие новости? – спросил он врача.
Тот улыбнулся, пожал плечами:
– Можно сейчас, можно повременить. Разница невелика.
– Я пошел, – решился Оззи.
– Я подожду здесь, – произнес Тейтум.
– А вот и нет, марш со мной!
Через четверть часа, покидая больницу, Оззи и Тейтум увидели пастора Макгерри и Киру, сидевших в комнате ожидания приемного отделения. Шериф приблизился к ним и тихо сообщил, что только что навестил Джози, она в сознании и дожидается Киру. Известие о смерти Кофера и об аресте Дрю привело Джози в смятение, она хочет видеть дочь.
Он еще раз поблагодарил пастора за помощь и обещал позвонить.
У машины Оззи сказал Тейтуму «веди ты» и шагнул к пассажирской дверце.
– Я с радостью. Куда едем?
– Я уже несколько часов не видел окровавленных трупов, так что давай полюбуемся на Стюарта, мир его душе.
– Сомневаюсь, что он успел сменить позу.
– Мне надо поговорить с людьми из штата.
– Уверен, такое дело они не запорют.
– Они хорошие специалисты, такие не запорют.
– Вам виднее. – Тейтум захлопнул дверцу и завел автомобиль.
За чертой города Оззи произнес:
– Сейчас половина девятого. Я на ногах с трех часов.
– Я тоже не завтракал.
– Я здорово проголодался. Что-нибудь открыто в этот чудесный воскресный час?
– Хьюи как раз закрывает лавочку, к тому же у него не кормят завтраками. Как насчет «Опилок»?
– «Опилки»?
– Ага. Насколько я знаю, это единственное место, открытое так рано в воскресенье, во всяком случае, в этой части нашего округа.
– Знаю, меня там ждут с распростертыми объятиями. Особая дверка с табличкой: «Вход для негров».
– Я слышал, ее уже сняли. Вы хотя бы раз заглядывали внутрь?
– Нет, помощник шерифа Тейтум, я никогда не бывал в сельской лавке «Опилки». Когда я был ребенком, там еще собирался ку-клукс-клан, и это не являлось секретом. Да, теперь уже 1990 год, но те, кто закупается и утоляет голод в «Опилках», не говоря о тех, кто, сидя зимой у старой чугунной плиты, травит анекдоты про черных, жует на террасе табак и сплевывает на тротуар, строгая палочки и играя в шашки, – это не та публика, с которой мне хочется иметь дело.
– Зато у них вот такие оладьи с голубикой!
– В мою порцию они положат отраву.
– Ошибаетесь. Давайте сделаем одинаковый заказ и поменяемся тарелками с оладьями. Если я подавлюсь и склею ласты, то меня отпоют на пару с Кофером. Представьте эту похоронную процессию, кружащую по площади!
– Как-то не тянет.
– Оззи, вас дважды избирали шерифом округа Форд с большим отрывом. Вы ходите в местных героях, я не верю, что вы робеете зайти перекусить в здешнее кафе. Если боитесь, обещаю вас защитить.
– Дело не в этом.
– В этом, в этом! Много наберется бизнесов с хозяевами-белыми, куда вы не суетесь все семь лет, что служите шерифом?
– Я был не во всех белых церквях.
– Это потому, что побывать во всех превыше человеческих сил. Их не менее тысячи, и постоянно строятся новые. Я про бизнесы, а не про церкви.
Провожая глазами маленькие фермы и сосновые рощи, Оззи раздумывал над ответом.
– На ум приходит всего один.
– Вот и давайте обнулим список.
– Там по-прежнему болтается флаг Конфедерации?
– Скорее всего.
– Кто теперь хозяин?
– Не знаю. Сам уже несколько лет там не бывал.
Они проехали по мосту через реку и свернули на другую сельскую дорогу. Тейтум поднажал, мчась по осевой. Здесь и в будни-то бывало немного машин, а воскресным утром было – совсем никого.
– Полицейский участок Пайн-гроув. Девяносто пять процентов белых, за меня проголосовало только тридцать процентов избирателей.
– Тридцать процентов?
– Ага.
– Я рассказывал вам про своего деда с материнской стороны? Его называли Грампс. Он умер еще до моего рождения, что, наверное, к лучшему. Сорок лет назад он баллотировался в шерифы округа Тайлер и набрал восемь процентов голосов. Так что тридцать процентов – впечатляющая цифра.
– На исходе голосования я был ею не сильно впечатлен.
– Забудьте, босс. Вы одержали блестящую победу. Сейчас у вас есть шанс переубедить просвещенную публику, просиживающую штаны в «Опилках».
– Кстати, откуда взялось название «Опилки»?
– В этих краях лесопилка на лесопилке, лесоруб на лесорубе. Суровые люди. Я не в курсе, сейчас выясним.
Парковка была наполнена пикапами, новых среди них было немного, в основном старые и битые, и все стояли в беспорядке, словно водителям некогда аккуратно парковаться, так спешили позавтракать. Флагшток прославлял великий штат Миссисипи и славное дело Конфедерации. В клетке около веранды нюхали друг друга два черных медведя. Оззи и Мосс поднялись по скрипучим ступенькам. За дверью находилась сельская лавка под свисавшими с потолка копчеными окороками. Сильно пахло жареным беконом и тлеющими дровами. Пожилая женщина взглянула из-за прилавка сначала на Тейтума, потом на Оззи и заставила себя кивнуть, выдавив: «Доброе утро».
Беседуя между собой, они подошли к столикам, половина из которых оказались заняты белыми мужчинами; женщин здесь не наблюдалось. Все ели и пили кофе, многие курили, непринужденно болтали – пока не увидели Оззи. Шум голосов ощутимо стих, но лишь на секунду-другую, пока до посетителей не дошло, кто он такой и что оба – стражи правопорядка. Тут же, словно доказывая свою терпимость, посетители возобновили прерванные разговоры, причем активнее, чем раньше, тщательно игнорируя пришедших.
Тейтум указал на свободный столик, и они сели. Оззи уткнулся в меню, хотя это было лишнее. Появилась официантка с кофейником и наполнила их чашки.
Посетитель за соседним столиком не справился с любопытством и снова уставился на вновь прибывших.
– Раньше это место славилось оладьями с голубикой, – обратился к нему Тейтум. – А как сейчас?
– Так же, – ответил сосед с усмешкой и похлопал себя по изрядному брюху. – Оладьи, а еще колбаска из оленины. Лучшее средство для заботы о фигуре.
Все засмеялись.
– Прошел слушок про Стюарта Кофера, – произнес кто-то. Голоса стихли. – Правда, что ли?
Тейтум кивнул своему начальнику, словно говоря: «Действуйте! Докажите, что вы – популярный шериф».
Оззи сидел спиной ко многим посетителям, поэтому ему пришлось встать и осмотреть кафе.
– Боюсь, так и есть, – начал он. – Стюарта застрелили примерно в три часа ночи в собственном доме. Мы потеряли одного из наших лучших сотрудников.
– Кто стрелял-то?
– Сейчас я не могу сообщить подробности. Дождитесь завтрашнего дня.
– Говорят, его шлепнул паренек, живший у него в доме.
– Мы арестовали юношу шестнадцати лет. Его мать была подружкой Кофера. Это все, что я могу сказать. Сейчас на месте преступления находится полиция штата. На сегодня на этом все. Подробности появятся позже.
Оззи говорил дружелюбно, но все равно не мог предвидеть дальнейшего. Деревенский старикан в грязных башмаках и выцветшем комбинезоне, в фуражке кормовой компании, уважительно произнес:
– Спасибо, шериф.
Возникла пауза. Лед был сломан, прозвучало еще несколько благодарностей.
Оззи сел и заказал оладьи и колбасу. Пока они пили кофе и ждали еду, Тейтум заметил:
– Неплохо для избирательной кампании.
– Никогда не думаю о политике.
Тейтум отвернулся, чтобы не засмеяться.
– Знаете, босс, если бы вы завтракали здесь хотя бы раз в месяц, то все голоса были бы ваши.
– Хватило бы и семидесяти процентов.
Официантка положила им на столик воскресную джексонскую газету и улыбнулась Оззи. Тейтум стал изучать спортивный раздел, шериф заглянул в раздел новостей штата. Подняв голову от газеты, он увидел на стене кафе два больших расписания футбольных матчей команды университета в Оксфорде и команды университета штата в 1990 году. Вокруг расписаний висели флажки обеих команд и черно-белые фотографии позирующих игроков прошлых лет – сплошь белых, из другой эпохи.
Оззи играл за колледж Клэнтона и мечтал стать первым чернокожим игроком оксфордской команды, но его туда не взяли. В составе уже было двое черных, и Оззи решил, что его сочли лишним. Тогда он поступил в университет Алкорн, проучился там четыре года, был принят в команду в десятом круге и зачислен в состав «Лос-Анджелес Рэмс». Сыграл в одиннадцати матчах, потом повредил колено и снова оказался в Миссисипи.
Изучая лица прежних звезд, он размышлял, сколько из них действительно играли в профессиональный американский футбол. В НФЛ пробились еще двое чернокожих игроков из округа Форд, но их фотографий на стене не было, как и его.
Оззи приподнял газету и попытался прочитать заметку, но отвлекся. Вокруг обсуждали погоду, приближающийся ураган, клев окуня в озере Чатулла, смерть всем известного старика-фермера, недавние выкрутасы сенаторов штата в Джексоне. Притворяясь, будто читает, он прислушивался и пытался представить, о чем они станут говорить после его ухода. О том же самом? Вряд ли.
Оззи знал, что в конце 60-х годов в «Опилках» собирались «горячие головы», собиравшиеся строить частную школу в ответ на предательские решения Верховного Суда об отмене сегрегации. Школа выросла на подаренном кем-то участке за пределами Клэнтона – железный барак, где учителям недоплачивали и где учеба обходилась недорого, хотя энтузиастов и эта цена не устраивала. Школа продержалась считанные годы и закрылась из-за долгов и давления в пользу бесплатных школ во всем округе.
Официантка подала им оладьи и колбасу, налила еще кофе.
– Пробовали когда-нибудь оленью колбасу? – обратился к шерифу Тейтум. За все свои сорок лет он почти не высовывал носа из округа Форд, но часто приходил к выводу, что превосходит эрудицией своего босса, однажды пересекшего Штаты от океана до океана со своей командой НФЛ.
– Такую делала моя бабка, – ответил Оззи. – Я за ней наблюдал. – Он попробовал, пожевал. – Неплохо, правда, островата.
– Я видел, как вы рассматривали фотографии на стене. Не хватает вашей, босс.
– Зачем она здесь, Тейтум? Не надо, обойдусь.
– Это мы еще посмотрим. Какая несправедливость!
– Брось.
Они увлеклись оладьями. Каждой тарелки хватило бы на семейство из четырех человек. Насытившись, Тейтум наклонился к шерифу и спросил:
– Какого вы мнения о будущих похоронах?
– Я ему не родня, Мосс, или ты этого не заметил? Пусть решают его родители.
– Верно, но не получится ведь просто помолиться и опустить его в могилу. Все же он был вашим помощником. Как насчет почетного караула, парадного шага, торжественного салюта? На своих похоронах я хочу толпы людей и рыдающих родственников.
– Ничего, обойдешься. – Оззи опустил нож и вилку, медленно отпил кофе, посмотрел на своего помощника, как на воспитанника детсада, и продолжил: – Тут есть особенность, Мосс: наш бесценный друг Кофер погиб не при исполнении служебного долга. В свободное от службы время он поддавал, кутил, мало ли, чем еще занимался… Трудно будет выбить средства на пышное прощание.
– А если семье захочется шоу?
– Знаешь, там пока фотографируют его труп. Всему свое время. Ешь давай. Надо торопиться.
Когда они добрались до дома Стюарта, Эрла Кофера с племянниками и след простыл. Караул, что называется, устал; наверное, их затребовали домой родные. На подъездной дорожке и в переднем дворе было тесно от автомобилей полиции и прочих машин: двух фургонов лаборатории криминалистики штата, скорой помощи, которой предстояло увезти тело, и еще одной – на всякий случай, двух автомобилей добровольной пожарной команды – без них никогда не обходилось.
Оззи был знаком с одним из следователей штата. Тот коротко ввел его в курс дела, хотя шериф совершенно в этом не нуждался. Пришлось снова разглядывать Стюарта, хотя он никуда не передвинулся с того места, где расстался с жизнью. Разница сводилась к тому, что пятна крови на простынях успели потемнеть, а окровавленные подушки куда-то исчезли. Двое экспертов в защитных комбинезонах тщательно собирали образцы мозга со стены над изголовьем.
– Все как в учебнике, – произнес следователь. – Но мы все равно отвезем его на вскрытие. Паренек, наверное, в окружной тюрьме?
– Где ему еще быть? – Как всегда в подобных случаях, Оззи злило высокомерие сотрудников из столицы штата. Он не был обязан приглашать их на место преступления, но опыт подсказывал, что на процессах убийц присяжные лучше воспринимают объяснения специалистов из полиции штата. Тем быстрее удавалось их убедить.
– У него взяли отпечатки пальцев? – спросил следователь.
– Нет, мы решили предоставить это вам.
– Правильно. Мы заедем в тюрьму за отпечатками, заодно проверим его на следы пороха.
– То-то он ждет не дождется.
Они вышли на воздух. Тейтум закурил, шериф взял у пожарного стаканчик кофе из термоса. Никто не торопился, особенно Оззи. Дверь дома открылась, санитар пятился, толкая каталку с плотно завернутым в простыни телом. Колесики простучали по булыжнику дорожки, носилки задвинули в скорую и закрыли дверцы.
Эрл и Джанет Коферы жили в нескольких милях от Стюарта в низком доме в стиле ранчо 60-х годов, где вырастили троих сыновей и дочь. Стюарт был их старшим, потому и получил в наследство от деда десять акров леса и дом, где жил и умер. Клан Коферов не был богат и не владел обширными угодьями, но всегда отличался трудолюбием, бережливостью и избегал проблем. По южной части округа было разбросано немало их родни.
В 1983 году, впервые баллотируясь в шерифы, Оззи не знал, как голосует эта семейка. Через четыре года, когда Стюарт уже надел форму и гонял на блестящей патрульной машине, Оззи получил все их голоса. Они гордо выставили перед своим домом его предвыборные плакаты и даже выписали небольшие чеки в пользу избирательного фонда шерифа Уоллса.
Сейчас, в это ужасное воскресное утро, все они ждали, чтобы Оззи засвидетельствовал им свое почтение и ответил на вопросы. С целью продемонстрировать им свою поддержку прикатили не только шериф и помощник Тейтум, но и еще одна машина, с Луни и Маккарвером – двумя другими белыми помощниками шерифа. Миссисипи есть Миссисипи; Оззи давно усвоил, когда надо использовать своих белых помощников, а когда – чернокожих.
Как и следовало ожидать, длинная подъездная дорожка была уставлена легковыми автомобилями и пикапами. На террасе ждала, покуривая, группа мужчин. Тейтум нашел, где припарковаться, они вышли и зашагали через лужайку навстречу родне убитого, их хмурым приветствиям. Обе пары, Оззи с Тейтумом и Луни с Маккарвером, стали пожимать руки, соболезновать, горевать вместе с семьей. Эрл поднялся им навстречу и поблагодарил за то, что приехали. Глаза у него были заплаканные, он сам выглядел хмурым. Оззи только и оставалось, что сжимать его ладони обеими руками и слушать всхлипы. Вокруг шерифа собралась целая толпа, желавшая услышать что-нибудь новое.
Видя их печальные, встревоженные взгляды, Оззи кивал, напуская на себя такую же скорбь.
– Вообще-то я мало что могу добавить к тому, что вы уже знаете, – начал он. – Вызов был принят в два сорок ночи, позвонил сын Джози Гэмбл и сообщил, что его мать избита и, кажется, мертва. Приехав, мы нашли мать в кухне, без сознания, при ней была ее четырнадцатилетняя дочь. Девочка сказала, что ее брат стрелял в Стюарта. Стюарта мы увидели в спальне, на кровати. Ему один раз выстрелили в голову из его служебного пистолета, лежавшего рядом на кровати. Парень, Дрю, отказывался говорить, поэтому мы его забрали. Сейчас он в следственном изоляторе.
– Вы уверены, что это его рук дело? – спросил кто-то.
Оззи покачал головой.
– Пока у меня мало сведений. По правде говоря, я выложил вам почти все, что мы знаем. Добавить мне нечего. Может, что-нибудь появится завтра.
– Его же не выпустят?
– Нет. Думаю, суд скоро назначит ему адвоката, и система возьмет парня в оборот.
– Его будут судить?
– Понятия не имею.
– Сколько лет мальчишке?
– Шестнадцать.
– С ним могут поступить как со взрослым и приговорить к смертной казни?
– Это решит суд.
Стало тихо. Одни смотрели себе под ноги, другие вытирали глаза.
– Где Стюарт сейчас? – тихо спросил Эрл.
– Его увезут в Джексон, в криминалистическую лабораторию штата, для вскрытия. Потом тело отдадут вам с миссис Кофер. Я бы хотел увидеть Джанет, если можно.
– Даже не знаю, шериф, – произнес Эрл. – Она лежит, рядом с ней сестры. Не уверен, что она захочет кого-то видеть. Дайте ей время.
– Разумеется. Прошу, передайте ей мои соболезнования.
Подъехали еще две машины, на дороге притормозила третья. Оззи потоптался еще несколько минут и, извинившись, попросил его отпустить – дела. Эрл и все остальные поблагодарили шерифа за сочувствие, он пообещал позвонить завтра и сообщить новости.
