Джонатан Эйг
Мухаммед Али: Биография
6. Я молод, и мне плевать
Историки скажут, что 1959 год ознаменовал конец десятилетия «американской невинности». Это были времена, когда дух одержал победу над плотью, эра, которая запомнилась розовыми «Кадиллаками», «драйв-ин»-кинотеатрами и ресторанами, прилизанными рок-н-ролльщиками, вездесущим бейсболом и рейдами студентов за трусиками в женское общежитие. Все это переливалось яркими цветами, словно в голливудском фильме о юности.
Клея, который на тот момент заканчивал учебу в школе, совершенно не волновали тревожные слухи о войне, равно как и акция четырех чернокожих первокурсников Сельскохозяйственного и технического колледжа в Гринсборо, Северная Каролина. Студенты вежливо попросили кофе в закусочной «Вулворт», а затем, когда им отказали в обслуживании, сели там же в молчаливом протесте. Их действия всколыхнули волну сидячих демонстраций в семи других южных штатах. Вскоре в апреле 1960 года группа решительно настроенных темнокожих ребят сформировала Студенческий координационный комитет ненасильственных действий. Они участвовали в «рейсах свободы», направленных на борьбу с сегрегацией в автобусах, а также во множестве других протестных акций в защиту гражданских прав. Самодисциплина и храбрость этих молодых бунтарей могли найти отклик в сердце Кассиуса Клея, но на тот момент парня не интересовала политика. Он был молод, красив и талантлив. Все его внимание было сосредоточено на боксе, девочках, машинах, деньгах и своем отражении в зеркале.
Когда один репортер обвинил Клея в самодовольстве, это, по-видимости, задело парня.
«Нет, – возразил он, – я просто молод, и мне плевать».
Однажды Кассиус посетил школьное шоу талантов в своей школе. Когда шоу закончилось, он заметил свою бывшую одноклассницу по имени Арета Суинт и поздоровался с ней. Арету исключили из школы в прошлом году после того, как она забеременела и родила мальчика. Она оставила ребенка дома с матерью, чтобы сходить на шоу талантов и повидаться со старыми друзьями. Когда выступления подошли к концу, Клей предложил Арете проводить ее до дома.
Большинство парней не хотели встречаться с девушкой, у которой был ребенок, пусть даже речь шла о такой красотке, как Суинт. Еще больше их настораживало, что отец ее ребенка отбывал срок в тюрьме. Но Клею не было до этого дела. Ему всегда нравилась Суинт, и он был не из тех, кого волновали подобные мелочи. После шоу Клей проводил Суинт до дома на Бичер-террас. Девушка наслаждалась компанией Клея. Ей нравился его заразительный смех. Несмотря на хвастливость, Кассиус показался ей простым и робким. Суинт знала, что Клей был звездой школы. Все девочки восхищались его спортивными успехами, его эффектной фигурой с длинными мускулистыми руками, которые он при любом удобном случае старался демонстрировать, надевая обтягивающие белые рубашки с коротким рукавом. У него были красивая кожа и темно-карие глаза, а также маленькая щель между верхними передними зубами, и это несовершенство делало его еще более очаровательным. «Он был лакомым кусочком, – сказала Суинт, позже изменившая свое имя на Джамилю Мухаммад. – Он притягивал девочек как магнит». Но Суинт больше привлекала личность Клея, а не его внешность.
«Особенно мне в нем нравилось, – сказала она, – что он мог заставить забыть тебя обо всем плохом, даже если у тебя неудачный день. Он всегда на позитиве, всегда шутит. У него волшебное чувство юмора».
В тот вечер, когда Клей и Суинт дошли до Бичер-террас, они вместе поднялись до квартиры Суинт на втором этаже. Когда они подошли к двери, Клей наклонился для поцелуя. Суинт закрыла глаза, а затем послышался грохот. Но поцелуя не последовало. Когда Суинт открыла глаза, она увидела Клея, живой клубок из рук и ног, у подножия лестницы.
У него закружилась голова.
Он смущенно посмотрел на Суинт. «Никто не поверит в это», – промолвил он.
Весну и лето 1960 года Клей и Суинт провели вместе, хотя Клей был слишком занят боксом, а Суинт – своим малышом, чтобы их отношения переросли в нечто более серьезное. Клею нравилось играть с мальчиком Суинт, Аланом. У малыша была плюшевая колли, и Клей, бывало, обматывал леску вокруг шеи игрушки, прятал ее под ковром, а затем заставлял собаку гулять по комнате.
«Каждая минута с ним была наполнена весельем, – сказала Суинт. – Вот таким человеком он был».
Клей постоянно твердил о своем намерении стать профессионалом, но пока оставался в лиге любителей. В мае 1950 года молодой боец приехал в Сан-Франциско, чтобы побороться за место в олимпийской сборной Америки. За возможность побывать на Олимпиаде соревновались восемьдесят молодых претендентов. Десять из них – каждый в своей весовой категории – попадут в команду и поедут на Олимпийские игры в Рим. Но прежде чем поучаствовать в отборочных соревнованиях, Клею пришлось преодолеть свой панический страх перед перелетами.
Кассиус Клей-старший боялся авиаперелетов, и во время первого полета молодого боксера из Луисвилла в Чикаго в 1958-м или 1959-м стало ясно, что фобия отца передалась сыну. В своей биографии 1975 года Клей описывал такую неистовую турбулентность, что «некоторые сиденья срывало с винтов на полу». В своих воспоминаниях Джо Мартин рисует во многом схожую картину: «Нас мотало во все стороны, на пол посыпались вещи, представляете? И вот самолет начал снижаться, а моторы загрохотали и взвыли. Я правда подумал, что нам конец… Посадка была такой жесткой, что винты моего кресла повылетали из пола, а на моем животе осталась черная отметина от ремня. В это время Кассиус Клей молился и кричал. Парень был до смерти перепуган».
Год спустя после этого травмирующего опыта Клей заявил Мартину, что пропустит отборочный тур в Сан-Франциско, если туда можно добраться только на самолете. Если бы он победил в Сан-Франциско, это означало бы, что ему предстоял еще один полет в Рим, а затем еще один обратно в Соединенные Штаты. Клей настаивал, что ему лучше поскорее стать профессионалом и распланировать бои в городах, куда он мог добраться на машине, автобусе или поезде. Он сказал, что его целью было стать самым молодым чемпионом-тяжеловесом в истории бокса. Клею было только восемнадцать, а значит, в запасе у него оставалось три года, чтобы побить рекорд Флойда Паттерсона, который стал чемпионом в возрасте двадцати одного года и десяти месяцев.
Мартин хотел, чтобы Клей полетел в Сан-Франциско и обеспечил себе место в команде. Он заверил своего ученика, что самый быстрый путь на чемпионат тяжеловесом лежит через олимпийское золото.
«Клей принял важнейшее решение, – писал Дин Игл, спортивный колумнист Louisville Times, одной из газет его родного города. – Если бы он не полетел сейчас, то ему еще долго пришлось бы колесить на автобусах, перед тем как он добился бы какого-нибудь успеха в профессиональном боксе». Далее Игл заметил, что с недавних пор бейсбольные, баскетбольные и футбольные команды начали путешествовать на самолетах, и цена страховки авиакомпаний свидетельствовала о низких рисках авиаперелетов. За 25 центов авиапассажир мог оформить страховку с размером страховых выплат в 7 500 долларов; следовательно, шанс погибнуть в авиакатастрофе составлял около 30 000: 1.
«В конце концов Мартин убедил Клея полететь, но перед этим Кассиус забежал в военный магазин, купил парашют и носил его прямо в самолете», – вспоминает сын Мартина, Джо Мартин-младший. Когда по пути в Сан-Франциско самолет попал в зону турбулентности над Индианой, Клей скорчился в своем кресле и начал молиться.
Клей с легкостью прошел первые раунды квалификационных состязаний, но в финальном раунде он столкнулся с опасным противником, за которым тянулся кровавый след из поверженных бойцов до самого Сан-Франциско. Аллен «Джунбаг» Хадсон, ветеран войны из Лонг-Айленда, боксер-тяжеловес с самым свирепым хуком на турнире и характером под стать. Его прошлый соперник продержался лишь тридцать две секунды.
Хадсон вселял ужас на ринге и за его пределами. Но даже если он заставил Клея понервничать, тот ничем не выдал своей тревоги. Перед боем парни решили перекинуться в карты. Очень скоро безобидные шутки между Кассиусом с Хадсоном переросли в ругань и лай. Томми Галлахер, боец-любитель и будущий тренер, вспоминает, как резко заскрипели стулья, боксеры выпятили грудь и взметнули кулаки. Согласно Галлахеру, виновником конфликта был Клей. «Это был самый несносный парень на свете, – вспоминает Галлахер. – Забияка! Хулиган! Он был выходцем из среднего класса. Он не вырос в черном гетто, но вел себя до ужаса отвратительно. Вообще-то, мне кажется, он до смерти перепугался и не знал, что делать».
Джулиус «Джули» Менендес, главный тренер олимпийской сборной по боксу 1960 года, вмешался в конфликт, велев юношам надеть перчатки и выйти в ринг, если они хотят драться. Так они и поступили. За день до запланированной встречи Клей и Хадсон сразились перед горсткой своих сверстников и тренеров. Бой, в котором на карту была поставлена только гордость.
«Неприятно признавать это, – сказал Галлахер, – но [Клей] выбил из него дерьмо».
В день их официального боя на стадионе «Кау-Пэлас», исход которого определял, кто из них отправится на Олимпиаду в Рим, Хадсон и Клей лаяли друг на друга с неслыханной для любительского бокса яростью. Это был судьбоносный момент для Клея, который на протяжении всей своей карьеры дразнил своих противников, убежденный в том, что хвастовство и дурные манеры подрывали их самообладание. Вдобавок это было прекрасной иллюстрацией того, что бокс, даже любительский, питался гневом: это была битва, и каждый боксер, который когда-либо выходил на ринг, стремился доказать свое превосходство, использовать слабость соперника, выбить челюсть, сломать нос, повредить глазницу, свернуть череп, вырубить свет.
Несмотря на вспыхнувшую вражду между двумя бойцами, Клей сохранял спокойствие в первые минуты матча, нанося удары и двигаясь, словно разведчик, перед тем как пуститься в полномасштабную атаку. Ловко танцуя, он уворачивался от ударов Хадсона. Перемещая свою руку то вперед, то назад, Клей оставался вне досягаемости грозного левого хука своего соперника. В Хадсона прилетел удар, но это его не остановило, и он продолжил с силой прорываться через джебы Кассиуса, избивая тело молодого бойца. По прошествии двух раундов оба бойца стояли на ногах, но Клей лидировал по очкам, а это означало, что Хадсону понадобился бы нокаут в третьем и последнем раунде, чтобы обеспечить себе место в олимпийской команде.
Прозвенел гонг, бойцы встретились в центре квадратного ринга и уже не разменивались на сантименты. Темп ускорился. Хадсон нанес два левых удара. Клей увернулся от обоих и несильно ударил Хадсона правой. На это Хадсон ответил своим мощным правым, который пришелся по корпусу Клея. Кассиус обрушил на противника град джебов. Хадсон чуть было не достал Клея левым хуком, но удар лишь слегка задел его лицо. Бойцы вошли в клинч и начали пихаться. Рефери разнял их, и тогда случилось то, на что рассчитывал Хадсон и к чему совершенно не был готов Клей. Хадсон преодолел слабый джеб Клея и зарядил еще один левый хук – именно он поразил Клея в подбородок, развернув его голову и шею. Кажется, Клей даже не увидел приближение удара. Его зад первым грохнулся о настил ринга. Это был быстрый, громовой удар, сопровождаемый ревом толпы. Но Клей вскочил на ноги, прежде чем рефери начал отсчет, и начал энергично кивать и говорить, пытаясь прогнать туман из головы и убедить рефери, что с ним все в порядке, что он готов к бою, что он еще не побежден.
Рефери схватил Клея за перчатки, посмотрел ему в глаза в поисках следов сотрясения и объявил, что бой продолжается.
Хадсон двинулся на Клея, пытаясь прикончить своего младшего противника, но его пыл остудили два сильных удара. Теперь Клей оставил свои танцы и уже не гнался за очками, им завладели адреналин и жажда крови. Уклонившись от удара, Клей отпрянул корпусом назад и нанес мощный правый хук – один из тех, что он редко использовал, поскольку этот прием оставлял его открытым для ответных ударов. Но он не только идеально нанес этот удар – ему удалось поразить Хадсона, который на мгновение потерял равновесие. В то время как Хадсон попытался найти опору, Клей прыгнул вперед и разрядил еще один сокрушительный правый, который впечатался в челюсть Хадсона. Удар повернул его голову на 180 градусов и отбросил лицом в канаты в углу ринга.
Хадсон поднялся на ноги, но уже не мог перестать шататься. Рефери объявил о завершении боя. Высоко подняв руки над головой в форме буквы V, Клей радостно прыгал по рингу, в то время как Хадсон обмяк в своем углу и заплакал.
Это было самое жестокое противостояние, которое видел Сан-Франциско в ту неделю. Молодой Кассиус Клей стал победителем и, вполне возможно, главным претендентом Америки на олимпийское золото в Риме.
После завершения отборочных соревнований Клей попросил Джо Мартина одолжить ему денег на поезд. Когда Мартин отказался, возразив, что он уже заплатил за самолет, Клей заложил свои золотые часы – один из призов турнира – и отправился домой на поезде.
Клей как раз успел на выпускную церемонию Центральной средней школы. Однако за считаные недели до этого еще не было известно, получит ли он аттестат об образовании. Бо́льшую часть старших классов он провел вдали от школы, участвуя в боксерских турнирах по всей стране. Даже когда он посещал занятия, его успеваемость оставляла желать лучшего.
Некоторые члены преподавательского состава настаивали, что Клей не заслуживает аттестата. «Он был не очень прилежным учеником, – сказала Бетти Джонсон, одна из учителей школы. – Он ходил в школу только потому, что был обязан это делать». Однажды в старших классах Клей вручил своей учительнице английского языка сочинение об Элайдже Мухаммаде и «Нации ислама». Любое выполненное задание от Клея стало бы настоящим праздником для педагога, но, по воспоминаниям Бетти Джонсон, эта учительница была «убежденной христианкой, и упоминание о сепаратизме или о воинственно настроенных чернокожих пугало ее». Учительница английского намеревалась завалить Клея на экзамене, но учтивый и уважаемый директор школы Этвуд Уилсон произнес на собрании преподавателей речь, которая войдет в историю Центральной средней школы под названием «Предмет нашей гордости». Уилсон понимал беспокойство некоторых членов преподавательского состава, которые думали, что выдача аттестата Клею будет плохим примером для молодых спортсменов, которые могут решить, что школьные занятия не имеют значения, если они умеют быстро бегать, метко бросать мяч или больно бить кулаками. С другой стороны, сказал Уилсон, Кассиус Клей однажды может прославиться, заработав больше денег, чем все преподаватели школы вместе взятые. Если это произойдет, то каждый из преподавателей и администрации школы будет хвастаться тем, что знал и учил его. Это стало бы самым большим предметом их гордости. В этом случае Уилсон не хотел, чтобы его запомнили как человека, который выгнал Кассиуса из школы.
Клей закончил школу. Он стал 376-м из 391 выпускников и получил «справку о посещении». Это был документ самого низкого уровня, предоставляемый выпускникам, но его было достаточно, чтобы войти во взрослую жизнь.
7. Герой Америки
Перед тем как отправиться в Рим, Кассиус Клей вместе со своей олимпийской сборной провел пару дней в Нью-Йорке. Дик Шаап, репортер из газеты Newsweek, прибыл в отель, где остановились боксеры, и пригласил Клея и троих его товарищей по команде на обед. Шаап, который знал всех в округе, хотел пойти в Гарлем, чтобы встретиться с легендой бокса Шугаром Рэем Робинсоном.
Клей был взволнован. Он преклонялся перед Робинсоном и адаптировал под себя его боксерский стиль. Клей был крупнее Робинсона, но полагал, что сможет сражаться с той же скоростью и талантом. Он также восхищался умением Шугара Рэя привлечь внимание, его большой свитой, с которой боксер повсюду путешествовал, и «Кадиллаками» невероятных расцветок, которые боксер менял как перчатки. В Америке было всего несколько чернокожих мужчин, которые выставляли напоказ свои богатства и славу так же экстравагантно, как это делал Робинсон, и Клей намеревался пополнить их число. Шаап, Кассиус и еще три боксера втиснулись в такси, чтобы доехать до ресторана Шугара Рэя на углу Седьмой авеню и 124-й улицы. Но приехав на место, они не застали там Робинсона, поэтому было решено прогуляться по Гарлему. На углу Седьмой авеню и 125-й улицы с импровизированной трибуны выступал член «Нации ислама», одетый в костюм с галстуком. Он призывал чернокожих мужчин и женщин покупать товары только у чернокожих торговцев, чтобы поддерживать свой народ и гордиться этим.
«Он не вляпается в неприятности?» – спросил Клей Шаапа.
Во время прогулки Клей подметил важную деталь антуража «Нации ислама». В Гарлеме уже давно стояли импровизированные трибуны, многие из которых располагались на этом же самом углу. В основном спикеры доносили схожую мысль о важности отделения черных с образованием своей собственной экономикой. Больше всего иногородних гостей, таких как Клей, удивляла сдержанная реакция полиции на этих уличных проповедников. Всем было известно, что копы арестовали активистов за гораздо менее резкие высказывания, чем те, что позволяли себе члены «Нации ислама».
Ораторы «Нации ислама» говорили о власти. Они предлагали доказательство, божественное и историческое, что белые люди были дьяволами и обречены на падение. Сам Аллах открыл это Своему Пророку, Достопочтенному Элайдже Мухаммаду. Толпа с надеждой в глазах внимала словам проповедников.
Шаап счел молодого боксера чересчур доверчивым. По его словам, Клей был «таким внушаемым… что я с легкостью мог бы обратить его в иудаизм». Однако, будучи белым человеком, Шаап не мог понять, почему чернокожий парень с юга так воодушевился, когда услышал божественное объяснение несправедливости, царившей в его жизни; когда узнал, что существует причина, по которой чернокожие так долго подвергались гнету, и что эти страдания скоро закончатся. Как писал Джеймс Болдуин, послания Элайджи Мухаммада производили сильный эффект, потому что отражали исторические страдания чернокожих и предлагали способ положить им конец, наделяя последователей «Нации» «непоколебимой гордостью и безмятежностью, защищающих их, словно сияющий щит».
Но Клей приехал в Гарлем не затем, чтобы услышать слово Достопочтенного Элайджи Мухаммада – здесь он намеревался встретить пророка другого порядка. Когда Шугар Рэй Робинсон наконец подъехал на своем пурпурном «Линкольне Континенталь», Шаап познакомил юных олимпийцев с человеком, которого многие считают величайшим боксером всех времен и народов. Присущая Клею дерзость мигом улетучилась, и он смиренно сделал шаг навстречу своему кумиру.
Робинсон подписал фотографию для одного из молодых боксеров, пробормотал что-то невнятное другому, а затем откланялся. «Его типичная надменность и презрительность», – прокомментировал Шаап. Клей удостоился лишь кивка в свою сторону.
«Это был так больно, – вспоминал он много лет спустя. – Если бы Шугар Рэй только знал, как сильно я любил его и как давно следил за его карьерой, тогда, быть может, он не поступил бы так… я дал себе слово: “Если я когда-нибудь стану знаменитым и фанаты целый день будут ждать моего автографа, я точно буду относиться к ним иначе”».
Когда Клей прибыл в Рим, он вел себя словно коронованная особа, перед которой верные подданные раскидывали лепестки роз. Он вошел в Олимпийскую деревню, будто его объявили здешним королем, а все остальные пришли лишь за тем, чтобы отпраздновать его восхождение на трон и восхититься его красотой и грацией.
Журналистам он представлялся как Кассиус Марселлус Клей VII, вероятно, надеясь, что его родословная могла восходить к римскому гладиатору или королю. С фотоаппаратом вокруг своей шеи Клей носился по деревне «дружелюбный и игривый, словно щенок», как вспоминал репортер, чью камеру и позаимствовал Кассиус. Он увлеченно делал снимки, а затем вернул камеру, чтобы попасть на групповые фото.
«Сделал сегодня сорок восемь фотографий», – сказал он перед тем, как отвлечься, чтобы запечатлеть группу иностранцев. Он жестами расставил людей для кадра, а затем вернулся к интервью. Он завладел вниманием группы русских и тут же заставил их улыбаться и обниматься.
«Нужно выучить язык, – сказал Кассиус. – Меня застали врасплох. Все, что я знаю по-итальянски, это bambino».
Клей строил глазки многим привлекательным женщинам – «лисички», как он называл их. Особенно ему приглянулась выдающаяся американская легкоатлетка Вильма Рудольф. Он встретился с певцом и актером Бингом Кросби и прогулялся с ним рука об руку, а затем сфотографировался с Флойдом Паттерсоном, боксером-чемпионом в тяжелом весе и золотым медалистом Олимпийских игр 1952 года. Клей обратил внимание репортера, что он был немного выше Паттерсона и обладал более длинными руками.
«Увидимся с тобой через два года», – сказал Клей, намекая, что он был готов сразиться с чемпионом. Репортеры умалчивают, последовал ли ответ от Паттерсона, но можно с уверенностью утверждать, что хвастливость молодого боксера пришлась по вкусу далеко не всем. Отчасти людей ранило, с каким выражением Клей отпускал свои шутки. Другие спортсмены травили с улыбкой на лице, но физиономия Клея оставалась серьезной. Он никогда не пытался смягчить эффект своих слов.
Клей впервые побывал за пределами Соединенных Штатов, и впервые его окружало столько знаменитостей и спортсменов мировой величины. Очутившись в этом новом мире, он попытался дистанцироваться от своего прошлого. Однажды вечером он пошел на танцы со спортсменами из других стран, а на другой день присоединился к группе ребят, которые отправились на площадь Святого Петра, чтобы посмотреть на папу Иоанна XXIII. Почему бы и нет? Никому не было дела, что он черный, что он с трудом мог читать, что он был юн и происходил из скромной и необразованной семьи. Его никто не знал, поэтому он мог переписать свою историю с чистого листа.
«Почему люди не могут быть такими дружелюбными всегда?» – спросил он репортера из его родного города.
Для журналистов Олимпиада была не только прекрасной возможностью как следует погулять на представительские расходы – Олимпиада также позволила писакам, которые редко выходили за рамки конкретных спортивных тем, рассказать о чем-то более масштабном и значимом. Олимпийские игры стали лучшей в мире сценой, на которой можно было наблюдать взаимодействие разных народов, рас, религий и идеологий. В 1960 году, в разгар холодной войны, соревнования в Риме воспринимались через призму смертоносной борьбы между коммунизмом и капитализмом, которая разрывала весь земной шар. Важную роль на Олимпийских играх 1960 года сыграли американские женщины: во-первых, женщины боролись за равные права; во-вторых, сборная США надеялась, что женщины смогут обеспечить Америке преимущество над Советами, когда дело дойдет до общего медального зачета. Олимпиада в Риме способствовала и другим культурным сдвигам. Именно там случился первый допинговый скандал, первая коммерческая телевизионная трансляция и выступил первый бегун, которому заплатили за то, чтобы он носил определенную марку спортивной обуви.
Десятиборец Рафер Джонсон, возглавивший делегацию США на Параде наций на Олимпийском стадионе, стал первым чернокожим спортсменом, который нес американский флаг на олимпийских соревнованиях. Выбрав Джонсона, американцы намеревались сообщить миру, что Америка – страна свободы и возможностей. Но критики США все равно возразили, что Джонсон и другие темнокожие американцы, как и прежде, сталкивались с дискриминацией у себя на родине. Европейские журналисты были удивлены, увидев столько черных спортсменов в американской команде. Двенадцать процентов мужчин и двадцать пять процентов женщин в американской команде были чернокожими. В Олимпийской деревне столовые и общежития американской команды были общими для белых и черных, но просьбы белых спортсменов, которые настаивали на белых соседях по комнате, обычно удовлетворялись.
Двадцать четыре года назад пропагандистская машина Гитлера обвиняла Соединенные Штаты в использовании низших «черных недолюдей», таких как легкоатлет Джесси Оуэнс, в соревнованиях с так называемой расой «ариев» Гитлера. Но теперь, как никогда, смешанная команда из белых и черных спортсменов была предметом гордости американцев.
Клей приковал к себе внимание прессы не только из-за своего веселого характера, но также потому, что он был воплощением духа Игр 1960 года. Он был дерзким и самоуверенным – качества необычные для молодого чернокожего спортсмена. Он открыто говорил о своем стремлении стать профессионалом и разбогатеть, что тоже было неслыханно. И он не боялся говорить о политике, даже если не совсем понимал, о чем идет речь.
– Существует ли кризис, связанный с неграми в Соединенных Штатах? – спросил иностранный репортер у Клея перед началом соревнований.
– Ох, тут есть некоторые проблемы, – сказал он. – Но нет ничего такого, чего нельзя было бы исправить. И США до сих пор – величайшая страна в мире.
Когда советский репортер начал допытываться у него, правда ли, что чернокожие в Штатах не могли посещать те же рестораны, что и белые, Клей ответил честно. Он сказал, что это действительно так и что нередко черным людям проблематично поесть в американских ресторанах, но это не единственный показатель величия нации. Жизнь в Америке все равно была прекрасной. В конце концов, как он выразился, «мне не приходится сражаться с аллигаторами и жить в хижине».
Клей всю свою жизнь боролся за внимание и искал самую высокую трибуну, чтобы забраться на нее и во весь голос сообщить миру, что он особенный и людям лучше обратить на него внимание. Если бы в возрасте восемнадцати лет он оказался в армии, поступил в колледж или работал на фабрике, вряд ли бы кого-нибудь волновали его взгляды на расовый кризис в Америке. Его дерзость могла бы аукнуться ему выговором – или чем-нибудь похуже – от сержанта-инструктора, учителя, бригадира или сердитого белого полицейского. Не будь Клей знаменитым спортсменом, ему, возможно, пришлось бы держать свой бунтарский дух при себе.
Невозможно было представить лучшего времени и места для молодого человека, который торопился стать звездой. Разумеется, чтобы завершить свой путь к славе, ему еще предстояло сражаться и выигрывать, и боксеры, с которыми ему суждено было встретиться, были отнюдь не такими дружелюбными, как репортеры.
До начала соревнований журналисты называли Клея лучшим боксером довольно заурядной американской команды. Дэн Даниэль, легендарный спортивный обозреватель New York World-Telegram, предсказал, что никто из девяти американцев, скорее всего, не станет профессиональным боксером. «Если и есть среди наших бойцов претендент на победу в Риме и потенциальная звезда, – писал Даниэль, – то это 175-фунтовый Кассиус Клей из Луисвилла… Некоторые утверждают, что Клей в лучшей форме, чем [Флойд] Паттерсон, когда тот завоевал медаль в среднем весе на Олимпиаде 1952 года в Хельсинки… Тем не менее Клей оказался в самой сложной из десяти весовых категорий, представленных на соревнованиях в Италии».
В своей весовой категории полутяжелого веса Клею предстояло встретиться с тремя лучшими, по мнению многих журналистов, боксерами-любителями. Среди них были Тони Мэдиган, австралиец, с которым Клей встретился полтора года назад в Нью-Йорке; русский Геннадий Шатков, обладатель золотой медали Олимпиады 1956 года в Мельбурне в среднем весе, и главный претендент на золотую медаль, поляк-левша по имени Збигнев Петшиковский («какой-то парень с пятнадцатью буквами в имени», – так Клей в шутку отозвался о Петшиковском), у которого за плечами были 230 боев и победы на европейских чемпионатах.
Начался первый бой. Клей в белой майке с номером 272 на спине выпорхнул из своего угла ринга, танцуя, отвешивая джебы и двигаясь так быстро, что создавалось впечатление, будто его двадцатичетырехлетний соперник из Бельгии Ивон Бекот дерется с воздухом. Бекот бил, промахивался, оглядывался в поисках Клея, снова бил и вновь промахивался. Стоило Бекоту поднять голову, как Клей тут же атаковал его левым джебом. В конце первого раунда мощный джеб Клея сбил бельгийца с толку. Во втором раунде Клей перешел к решительным действиям и послал Бекота в нокдаун своим левым хуком, который был таким быстрым, что мало кто из зрителей смог его увидеть. До конца второго раунда Бекот получил настолько серьезные повреждения, что рефери остановил бой.
В ходе следующего боя Клей подбил оба глаза русскому золотому медалисту Шаткову и заработал себе легкую победу. Затем следовал матч-реванш с Тони Мэдиганом. После их встречи в Нью-Йорке Мэдиган признался, что Клей принадлежал к категории тех бойцов, которых он страшился. «Он высокий и очень подвижный, с быстрой левой рукой, – сказал Мэдиган. – У меня не хватает ловкости, чтобы дать достойный отпор таким бойцам. К сожалению, мне не под силу подстраивать свой стиль боя под такие обстоятельства».
В Риме Мэдиган не пытался изменить свою тактику. Он опустил плечи и осторожно прощупывал Клея, позволяя тому бить длинными быстрыми джебами, а сам целился тяжелыми хуками в корпус и голову Клея. Бойцы шли ноздря в ноздрю, но единогласным решением судьей Клей был выбран победителем. Теперь ему предстояло схлестнуться с Петшиковским в борьбе за золото.
Клей, должно быть, вспомнил о левше Амосе Джонсоне, когда узнал, что в финале ему суждено встретиться с Петшиковским. Годом ранее в Висконсине, на Панамериканских играх, Джонсон устроил Клею худшую взбучку в его жизни. С тех пор Клей провел непрерывную цепочку из сорока двух побед. И вот судьба снова подкинула ему не только очередного левшу, но и одного из лучших боксеров мира в лице Петшиковского.
«Только меня бесят эти леворукие боксеры?» – спросил Клей спортивного обозревателя Рэда Смита. Смит уверил его, что многие спортсмены согласятся, что для боксеров-левшей уготован отдельный котел в аду.
Клей не показывал своего волнения. Тренеры упрашивали его больше времени проводить в спортзале, но Кассиус был слишком занят автографами и фотосъемкой. Утром он пробегал пару миль, но кроме этого он не видел нужды для тренировок. Либо он был готов, либо нет.
Прозвенел гонг, и Клей приступил к работе. Ступив на ринг, боксер добровольно теряет контроль. Он тренируется, учится, отдает всего себя. Возможно, он разрабатывает стратегию, план нападения. Возможно, он молится. В урочный час он перелезает через канат и встречается лицом к лицу со своим противником, который также тренировался, учился, посвящал себя этому делу без остатка, возможно, молился и разрабатывал стратегию, призванную на корню пресечь чужие шансы на успех. Начинается бой, а вместе с ним и сомнения. Случиться может все что угодно: победа, поражение, даже смерть. Великие бойцы уходили в небытие. Они не думают об этом. Они мчатся навстречу судьбе.