Грэм Джойс
Курение мака
– Иными словами, – произнес Фил, – впряжемся в орало.
– Какое орало? – спросил Мик.
Я не знаю, что имел в виду Фил, но одно было ясно как день: мы отправлялись в джунгли.
Поскольку этому вечеру предстояло стать для нас последним в Чиангмае, Мик был одержим идеей доставить себе на прощание максимум удовольствия. Он принял душ, побрился и спрыснул себя одеколоном.
– Джунгли так джунгли, – несколько раз повторил он, – не знаю, что нас там ждет, но пива мы там точно не дождемся.
Таким способом он ясно давал мне понять, что собирается напиться до бесчувствия.
Перед тем как выйти, я тихо стукнул в дверь Фила. Он медленно приоткрыл дверь, и мне показалось, что я побеспокоил его во время молитвы.
– Пошли с нами.
– Разгульная ночь в городе ничего не решит, – ответил Фил.
Мик снова съязвил в его адрес:
– Конечно, нам сейчас надо сесть и как следует раскинуть мозгами, я имею в виду – обмозговать грядущее.
– У нас нет никакого представления о грядущем.
– Это точно.
Он снова замкнулся.
– Фил, – сказал я, – мы собираемся пойти выпить по паре кружек пива, и я буду рад, если ты пойдешь с нами. Мне не хочется оставлять тебя в одиночестве.
– Отец, ты не понимаешь? – Он бросил на меня быстрый взгляд, – В отличие от вас, я не одинок.
С моих губ сорвался вздох, смахивающий на звук «ё».
– Ну хорошо, – уступил Фил, – я пойду с вами. Но я не хочу, чтобы вы делали из меня дурака.
– Очень мило с твоей стороны, – сказал я. – Теперь и Мик почувствует, как у него от сердца отлегло.
Фил оказался значительно оживленнее, чем я ожидал, зато Мик выглядел подавленным. Его, так же как и меня, тревожила неизвестность. За те несколько дней, что мы провели в Чиангмае, я начал понемногу привыкать к духоте, к зною, к пряной еде, бесконечной торговле по пустякам. Что касается Мика, то обычно, где бы он ни был, он вел и чувствовал себя как дома, но джунгли без баров и бильярдных столов, без отелей, холодного пива и пепси-колы существенно меняли дело.
Проходя мимо храма Ват Пан Тонг, мы заметили старого тайца, сидящего на корточках у простыни с разложенными на ней сувенирами. Мик внезапно повернулся и подошел к нему. Старик торговал амулетами из металла, дерева и терракоты. Мик взял один из них, но, когда старик назвал совершенно несуразную цену, положил амулет на место. Тогда торговец предложил ему другую вещицу, на вид более стоящую, но на деле страшно дешевую.
– Ты собираешься это купить? – спросил Фил.
– Тише, – прошипел Мик и после небольшого раздумья показал на амулет с отверстием для цепочки. И тут старик немало удивил нас: высоко подняв выбранный Миком амулет, он стал раскачиваться и громко причитать, благословляя покупку. Мик как зачарованный смотрел на этот спектакль и был явно поражен всем происходящим.
– Видите? – спросил он, после того как мы отошли от старика на несколько шагов. – Ко мне румянец вернулся. Это амулет работает.
– Языческий фетиш, – сказал Фил. – Но тщетна надежда во дворе язычников!
– Отвали, – буркнул Мик.
Я внимательно рассмотрел амулет. Это был плоский терракотовый ромб с вырезанным на нем полумесяцем с рогами вверх и с лучами струящегося света.
– Ну что ж, – сказал я. – Тайский вариант кроличьей лапки, на удачу.
– Не знаю, Дэнни, кого из вас мне противнее слушать, – ответил Мик, ускоряя шаг.
Пока мы шли к облюбованному нами бару, Фил держался позади и все бубнил по поводу амулета. Ни дать ни взять – вылитый Голлум из «Властелина колец».
Я быстренько переговорил с Шейлой и дал трубку Филу, чтобы он расписал ей подробности. Затем мы выпили по нескольку кружек пива, а Фил даже согласился сыграть пару партий в пул с девицами из бара, но ни общение, ни разговоры не ладились. Мик был не в духе. Повесив свой амулет на шею, он что-то мямлил о «правильных словах и поступках». Я не мог взять в толк, к чему он клонит, когда он сказал:
– Знаешь, Дэн, мне тут надо кое-что уладить. Расставить по полочкам.
Но потом Мик спросил, не соглашусь ли я зайти с ним к «Грустным любовникам». Он хотел извиниться перед Мэй-Лин за свое поведение.
– Конечно сходим.
Он заметно повеселел. Только вот сейчас, сразу, он не готов, сказал Мик. Ему хочется обойти бары, выпить пива, подразнить девочек, разбить пару сердец. Очень скоро он пришел в себя. Я смотрел, как одна из девиц обмахивала веером его лицо, другая протягивала дольки ананаса, и, несмотря на все неудобства, которые Мик мне доставил, все же радовался, что мы вместе отправляемся в джунгли.
У Фила были свои планы. После того как нераскаявшаяся Магдалина обыграла его в пул, он положил кий и предложил всем нам пораньше отправиться спать.
– Отчепись, – отозвался Мик с набитым ананасом ртом.
– Нет, – Фил покраснел. – Завтра у нас трудный день, и нам надо встать отдохнувшими и бодрыми.
– Знаешь что, – сказал я. – Ты отправляйся в гостиницу, а мы придем попозже.
– Боюсь, – возразил Фил, – что буду настаивать на своем предложении.
Остолбенев, я уставился на Мика, а Мик на меня. Затем Мик поднялся, смахнув порхавших вокруг него девиц.
– Ну что ж, подчиняюсь, если он настаивает. Прошу прощения, девочки, мне нужно идти. Я призван. Доброй ночи, радость моя. Целую, целую. Одно последнее объятие.
Я думал, что Мик валяет дурака. Так оно и было. Произнеся эту тираду, он рухнул обратно на стул.
– Но, поразмыслив хорошенько, а не выпить ли нам еще пива?
Фил не счел выходку Мика забавной. Покрывшись от волнения испариной, он требовательно взглянул на меня:
– Папа?
Папа! Он назвал меня папой!
– Я скоро приду, сынок, – ответил я как можно мягче.
Конечно, он был прав, но я не привык, чтобы со мной разговаривали тоном церковного старосты.
И в этот момент Фил вышел из себя. Он просто взорвался.
– Вы, оба, – заорал он, – вы соображаете, где находитесь! Невежды! Оглянитесь вокруг! Вы погрязли в омуте греха и даже не сознаете это. Блудницы! Наркотики! Пьянство! Обжорство! Лихоимство! Куда вас занесло? Вам что, нужно произносить каждое слово по слогам? Вы сидите в языческом капище зла и порока! В прибежище дикарей! Здесь моль, ржа и мрак, а вы думаете – это все шуточки? Ну что ж, недолго вам ждать, близок для вас час пробуждения!
Девицы, поначалу хихикавшие, примолкли. Лицо Фила потемнело, волосы освещались красным и зеленым неоновым огнем, и сейчас он обращался уже не к Мику и не ко мне, а ко всем собравшимся в баре. Его глаза походили на лужицы кипящей смолы. Слюна пенилась на губах. Он был совершенно безумен. Впервые в жизни я почувствовал страх перед ним и в то же время страх за него.
– Мне жаль тебя! – воскликнул он, немного придя в себя. – Да, жаль, потому что неотвратимо грядущее. Но, отец, я буду горячо молиться за тебя.
С этими словами он стремительно вышел из бара и сел в стоявшую у входа коляску моторикши. Газанув, мотор изрыгнул черный вонючий выхлоп.
– Провались ты со своей газонокосилкой, – крикнул ему вслед Мик.
Я почесал затылок и вздохнул:
– Не знаю, может, это я виноват? Не доглядел за ним?
– А на что он намекал, когда кричал о лихоимстве? – поинтересовался Мик.
К тому времени, когда мы добрались до «Грустных любовников», на душе у нас стало веселей и появилась какая-то необыкновенная легкость. Наверное, это была реакция на выходку Фила. Несмотря на то что я не принял его слов всерьез, сам поступок произвел на меня тяжелое впечатление. Как будто стая черных птиц вспорхнула и расселась по обочине еще не пройденного нами пути.
То ли от смущения, то ли от страха, но мы вели себя как поддавшие школьники, хлопающие друг друга по ляжкам и закатывающиеся от смеха по любому поводу. Каким-то образом нам удалось прихватить с собой четырех девиц из углового бара, пообещав заплатить им, если они пойдут с нами в ночной клуб. Так что нашего полку прибыло.
В «Грустных любовниках» было полно народу. Местечко, что ни говори, было почище соседних баров, и неудивительно, что девицы согласились пойти с нами. Зал вспыхивал синими и оранжевыми перекрещивающимися лучами. Играли классический соул. При первых тактах «Харлем шафл» [25] Боба и Эрла Мик потащил нас танцевать, и мы, сбившись в тесный кружок, плясали как могли. Вообще-то я еще тот танцор, но в тот вечер был в ударе и откалывал всякие несуразные коленца, так что вдоволь повеселил наших девиц.
Помню, как Чарли, когда ей было шестнадцать, откопала старые пластинки Шейлы: Отиса Реддинга, Арету Франклин [26], «Темптейшнз» [27]. Она с удовольствием слушала их и все удивлялась, что у ее родителей есть такая музыка. В школе у нее был приятель, который увлекался прежними исполнителями. За два дня мы с Шейлой прямо выросли в ее глазах. Она даже спросила меня, как я ухаживал за мамой. Ухаживал – интересно, так сейчас еще говорят? Иногда я чувствую себя современником Томаса Де Квинси.
Но Мик любил соул. Приятно было смотреть, как он танцует. Конечно, он был полноват, но танцевал отлично. Не хуже любого профессионала. Стоило притушить свет, завести соул, и этот неповоротливый увалень превращался в изящного, гибкого танцора. Прямо Нижинский. Женщины, которые обычно и не смотрели на него, просто рвались потанцевать с ним, но Мик предпочитал выделывать свои па в одиночестве. Он как магнит притягивал во время танца небольшие группы, которые толпились вокруг него и подбивали продолжать в том же духе. Так они вели себя этим вечером в «Грустных любовниках».
Пару раз я видел женский силуэт, как призрак мелькавший на помосте с вертушкой. Мэй-Лин не отводила от Мика глаз, делая при этом вид, что он ее вовсе не интересует, хотя то, что творилось на площадке, позволяло непрерывно держать его в поле зрения. Я замечал пристальные взгляды, которые она бросала на него, когда он отворачивался в другую сторону. Однажды мне показалось, что они встретились глазами, и я выругал себя за то, что пропустил этот момент. И вдруг до меня дошло, что она специально подбирала для него музыку. Мысленно я вернулся к названиям двух или трех последних композиций: «Стань со мной», «Признание», «Протяни руку».
Но мне и в голову не могло прийти, что сейчас произойдет.
Мэй-Лин поставила медленную мелодию и спустилась с помоста. Высокая, изящная, неотразимая, в пульсирующих вспышках синего света, она устремила пристальный взгляд на Мика. Он в это время был на другой стороне площадки и смотрел прямо на нее. Некоторые пары уже шли к столикам, когда вслед за первыми аккордами электрического органа раздался мощный вокал Перси Следжа – «Когда мужчина любит женщину» [28].
Я наблюдал за ними как в гипнозе. Мик тер подбородок, решая, как поступить, и, перед тем как зазвучали первые такты песни, бросил на меня быстрый взгляд. Я чуть заметно кивнул в сторону Мэй-Лин. Именно это и было ему нужно.
Бессильно опустив огромные руки, он медленно двинулся через танцзал. Пары расступались перед ним в танце. В мигающем свете его лицо казалось то ярко-оранжевым, то беспросветно-черным. В своей белой футболке он, как призрак, скользил к Мэй-Лин. Наконец он обхватил ее руками. Я видел, как она обняла его за шею. Кто-то тронул мой локоть, и колдовское очарование этого бесконечно нежного, легкого мгновения пропало.
Рядом стояла Аир, одна из девушек, что мы прихватили с собой из бара. Она улыбалась.
– Я думать, твой друг давно ее любить!
– Все может быть, – откликнулся я.
Не знаю, что у них произошло потом. Никогда не расспрашивал об этом Мика. Как-то в голову не приходило. К тому же это не важно. Из «Грустных любовников» я ушел один. Мне не хотелось его стеснять, приглядывать за ним, судить да рядить. В конце концов, это его дело.
Даже мысль о том, что нам предстоит ранний подъем, не могла заставить меня отправиться спать. Моторикша перевез меня по мосту Наварат на другой берег реки. Там, на приглянувшемся мне зеленом откосе, сидели, окутанные легким туманом, влюбленные парочки и небольшие компании молодежи, наслаждавшиеся ночной прохладой. На мосту горели фонари, в их свете порхали огромные белые мотыльки. Цвет ночи был серовато-зеленый, как у речной раковины.
Через некоторое время, держась за руки, по набережной прошли Мик и Мэй-Лин. Оба были увлечены беседой, и Мик показывал свой новый амулет. Я отодвинулся в тень и они меня не заметили. Казалось, воздух вокруг них чуть вибрировал, и, когда они прошли, за ними остался волнистый светлый шлейф. Зажмурившись, я попытался понять, было ли увиденное явью или галлюцинацией. Этот миг оказался таким необычным и красивым, что я подумал: наверное, каждая пара влюбленных должна прогуливаться по набережной, потому что набережная существует сама по себе и неподвластна времени.
Когда они ушли, я долго сидел на берегу, курил, смотрел на реку и слушал ее шум.
19
На третий час пути мы измотались вконец и решили устроить привал. Соленый пот разъедал глаза, футболка прилипла к груди. Новые кроссовки, купленные на рынке в Чиангмае, до волдырей натерли мне ноги. Мик рухнул на землю среди кочек выжженной, колючей травы и вытащил бутылку с водой. В своей широкополой походной шляпе он был похож на охотника из старых фильмов: толстяка, с гибелью которого в сюжете появляется излишек свободного пространства.
– Глоток, – показал пальцем на бутылку Кокос. – Совсем мало.
Фил привалился к дереву, обмахиваясь соломенной шляпой, которую он также купил вчера на рынке. Бхан присел на корточки и закурил. Наши проводники были обуты в дешевые пластиковые шлепанцы, поэтому я посчитал, что впереди нас ждет не особо трудный переход, но ошибся.
До гор мы добрались в кузове разбитого, видавшего виды грузовика, пропахшего соляркой. Грузовик поднимал такие столбы красной пыли, что нам пришлось натянуть футболки на головы, иначе мы бы просто задохнулись. Эта пытка прекратилась только после того, как дорога кончилась и мы распростились с грузовиком. По тропе первым шел Кокос, вслед за ним я, Фил и Мик. Бхан замыкал нашу группу. Я заметил, что оба проводника были вооружены длинными, заткнутыми за пояс ножами, похожими одновременно на мачете и ножи коммандос. Наша тропа неуклонно ползла вверх, к немигающему безжалостному диску полуденного солнца.
Мое первое впечатление было не самым благоприятным: красная почва, покрытая чахлой растительностью. Все изменилось, когда мы добрались до леса. Тут я понял, почему дорога так внезапно оборвалась. Местность была изрыта горными складками, непрерывной чередой острых вершин и распадков. Нам приходилось то подниматься вверх по склону, то спускаться в ущелье. Больше всего, до дрожи в коленях от постоянного напряжения, изматывал путь вниз.
Кокос и Бхан шли молча. Мик пытался шутить, но они никак не реагировали на его усилия. Затем, запыхавшись, Мик тоже притих. Солнце пробивалось сквозь слои влажного лесного тумана, и от этого разогретый воздух казался неприятно сырым. Футболка налипла на меня как вторая кожа. А Фил, подумать только, все еще был одет в одну из своих белых рубашек, и эта рубашка была такой мокрой, что сквозь нее можно было разглядеть его белое упитанное тело.
И вот, пока мы отдыхали на жаре и прихлебывали воду из фляжки, а Фил подпирал собой дерево, я заметил громадных красных муравьев, свернувших со своего привычного пути и направившихся вниз по ветке с явным намерением забраться на его рубашку. Я подумал, что, пожалуй, стоит их отогнать, но тут он подпрыгнул, словно у него в штанах взорвалась хлопушка, и при этом так заорал, что впору было похолодеть от ужаса. Наши проводники даже не улыбнулись.
Мы с Миком сидели на глыбах известняка, потели вчерашним пивом и пытались отдышаться. Проводники тем временем покурили, взялись за рюкзаки и всем своим видом давали понять, что готовы отправиться в путь. Мик негромко чертыхнулся и снова приложился к фляжке.
Я решил взять руководство в свои руки.
– Стоять! – рявкнул я. Это прозвучало как-то по-немецки, но произвело желанный эффект. Подойдя ко мне, Кокос заявил:
– Мы выходить. Пока нет темнота, нам надо попадать поселок. Отправляться сейчас.
Когда мы обговаривали маршрут, нам сказали, что до той деревни, где Клэр Мёрчант украла у Чарли паспорт, нам потребуется два с половиной дня достаточно тяжелого пути. По плану мы должны были останавливаться на ночлег в деревнях местных племен. Нам не оставалось ничего другого, как целиком довериться проводникам, но я чувствовал, что необходимо хотя бы притвориться «начальником экспедиции». Прислушавшись к собственному голосу, я заметил, что начинаю и сам коверкать слова:
– Курить еще одна сигарета. А потом топ-топ.
Я сунул в рот сигарету, показав тем самым, что не собираюсь двигаться с места. Кокос с досадой покачал головой. Бхана наши препирательства, видимо, не интересовали.
Мик расплылся в довольной улыбке, как будто только что загнал шар в лузу.
– Где это ты набрался таких словечек? – поинтересовался он. – Случайно не в местных борделях?
Даже Фил нашел все происходящее забавным. Он удостоил нас своим ехидным смешком, прозвучавшим как подавленный кашель:
– Он сказать мне банана!
Я смутился:
– Что это? У тебя проснулось чувство юмора? Знаешь, Фил, я к этому не привык.
– Держись веселей, приятель! – вмешался Мик и хлопнул Фила по спине.
Наконец мне удалось подняться на ноги и одеть на спину рюкзак. С самым деловым видом я махнул рукой Кокосу:
– Ты у нас главный. Можем отправляться.
Кокос бросил быстрый взгляд на Бхана и криво усмехнулся.
– Ты заметил? – спросил я Мика, когда мы снова двинулись по тропе.
– А как же, – кивнул Мик. – Считай, он тебя обложил.
По пути Мик развлекался, передразнивая меня, и я был вынужден терпеть его болтовню:
– О! Много-много большой дерево! Белый человек не ходи топ-топ. Его отдыхай. Его говори бай-бай. Его вода пей, когда я говори нельзя.
И такую околесицу он нес без перерыва в течение почти двух часов.
Проводники начали переговариваться через наши головы, хотя Кокос, который побаивался ядовитых змей, не отрывал при этом глаз от тропы. Он помянул как-то о королевской кобре, но нам так и не довелось ее встретить; зато я видел блестящую голубую змейку, спокойно скользнувшую в подлесок. Характер окружавшей нас растительности постепенно изменился. Мы забрались в заросли высокого бамбука, банановых и королевских пальм, колючих кустов лакричника. Я догадывался, что проводники говорили о нас, и это меня раздражало. Положение наше было незавидно. Они с легкостью могли нас ограбить и прирезать. В горных джунглях нас никто не нашел бы. А если бы и нашел, что с того?
Перед походом мы с Миком обговаривали, что нам делать с деньгами и документами. Я думал оставить большую часть наличных в сейфе прямо в отеле, но Мик вычитал в путеводителе, что доверять сейфам в Таиланде не стоит. Он убеждал меня, что самым безопасным местом для наших сбережений является его поясная сумка, и у меня не нашлось аргументов против. Наши проводники, понятное дело, не знали, что Мик тащил на себе груз долларовых банкнот, мои чеки и наличность. Я сам не знал, сколько у него было с собой, но, судя по той сумме, которую мы уплатили проводникам, этих денег хватило бы им лет на двадцать безбедной жизни. Что касается Фила, то легче было вырезать полоску кожи с его спины, чем вытащить из него купюру, и я совершенно не представлял, сколько денег он нес с собой.
Молчавший до сих пор Бхан выкрикнул что-то, и Кокос рассмеялся от души. Он обернулся, посмотрел на Мика, на меня, затем взглянул на Бхана. Увидев наше жалкое состояние, Кокос решил хоть как-то нас ободрить:
– Санук [29].
– Санук, – повторил Бхан, и они оба рассмеялись. Их смех эхом отозвался в высоких тонких стволах окружавших нас деревьев.
– Кто здесь санук? – прорычал Мик.
– Просто санук, – ответил Кокос и двинулся дальше.
Он вытащил из-за пояса свой длинный нож и принялся рубить висящие перед ним лианы. – Шутка.
Растительность стала более густой и сухой. Заросли кустарника упорно боролись за место под солнцем с тонкими серыми стволами деревьев поразительной высоты, образующими многоярусный полог. С деревьев свисали ползучие лианы, зачастую настолько усохшие, что создавалось впечатление развешанного на деревьях электрического кабеля. В отличие от наших привычных деревьев, у этих вообще не было нижних ветвей, и там, где стволы давали побеги, сучья были покрыты большими и тонкими, как бумага, листьями зеленого, желто-коричневого и багряного цветов. Огромные сморщенные палые листья густым слоем покрывали тропу. Земля под ногами дышала сухим жаром.
Я рассказываю вам все это, словно и вправду был увлечен виденным, хотя на самом деле мои мысли были заняты Чарли. Когда идешь долго, внимание поневоле притупляется, по сторонам уже не смотришь и думаешь о своем. Вообще это довольно опасно. Временами тропинка подходила вплотную к краю ущелья, и один неверный шаг мог стоить жизни. Ничего не стоило оступиться и пролететь метров пятьсот по склону, перед тем как разбиться о дерево. Но разум обладает, по-видимому, чем-то вроде третьего глаза, который принимает на себя заботу о безопасности, в то время как голова занята другими вещами.
Я пытался вспомнить, когда у нас с Чарли все пошло наперекосяк.
Ведь было время, когда Чарли едва ли не боготворила меня. Я столько всего знал, мог отвести от нее любую угрозу, казался прямо владыкой мира. Все отцы позволяют своим дочерям помечтать. Даже сами слегка тешатся иллюзией, зная к тому же, что она недолговечна. Да, я был маг и волшебник, мастер на все руки. Помню, она часто просила меня починить сломанную игрушку, велосипед или приемник. И я чинил. Мне это было раз плюнуть. Мне нравилось, что все у меня получается. Нравилось, что я такой молодец.
И вот внезапно я оказался полным идиотом. Не знаю, как это произошло. Чарли стукнуло тогда лет двенадцать, а я из замечательного, мудрого отца, мастера на все руки превратился в законченного болвана, причем вдруг, без всякого перехода. Что бы я теперь ни изрекал, воспринималось как чистейшая глупость и высмеивалось в манере, свойственной женщинам, когда вы чувствуете себя оскорбленным, но не можете понять, как именно вас оскорбили.
И вот, пока я тащился по джунглям и смотрел себе под ноги, я старался припомнить, когда же это случилось в первый раз? В какой день? Может, я и в Таиланд приехал для того, чтобы снова стать мастером на все руки?
– Эй! Ты погляди только! – воскликнул Мик.
Мы стояли на тропе. Мик указывал на искривленный сук дерева. Ствол был совершенно лишен листвы, но с одной из подгнивших ветвей, высоко над нами, свисало семь белых восковых цветов, похожих на звезды, ярко горящие в лучах вечернего солнца.
– Орхидеи, – сказал Бхан, кивнув головой. Это было первое английское слово, которое он произнес, с тех пор как мы с ним встретились.
– И поставил их Бог на тверди небесной, чтобы светить на землю, – пробормотал почти неслышно Фил.
– Ну что ж, хоть ради этого стоило сюда топать, – сказал Мик.
Мне показалось, что тут он слегка преувеличил, и, пока я подбирал подходящий ответ, Бхан ловко вскарабкался на дерево, сорвал один из цветков и, слетев, как заправский гимнаст, на землю, протянул орхидею Мику.
Мик сделал вид, будто собирается ее съесть. Проводники рассмеялись. Затем он сунул цветок за ухо, заморгал, повел глазами и состроил довольно смешную физиономию. Проводники засмеялись еще громче.
– Санук! – кричали они. – Ты санук! Напряжение между нами заметно ослабло. Мик стал расспрашивать о странных фруктах, которые попадались нам по пути.
– Это что?
– Плод хлебный дерево, – пояснил Бхан.
– Съедобный?
Бхан не понял, и Мик сделал новую попытку, показав пальцем на рот:
– Его хорошо есть?
Я был рад отыграться:
– Его много-много жуй-жуй.
– Пошел к черту.
– Вы прямо как дети малые, – вяло изрек Фил.
На исходе дня, усталые и измученные, мы добрались до первой деревни, где собирались остановиться на ночлег. По мере того как мы спускались в долину, лес становился реже, отдельные участки были расчищены под посадки. У озерца под отлогом гор теснился десяток хижин. В деревне лаяли собаки.
– Лайсу [30], – сказал Кокос, сообщая нам, какое племя живет в деревне.
Я достал из рюкзака флягу и глотнул воды. Не могу сказать, что мучился особой жаждой, просто хотелось как-то скрыть тревогу. Мы прибавили шагу, минуя пологие террасы распаханной красной почвы. Я думал, они здесь маис выращивают. Но по склону, освещенные косым золотистым светом, раскинулись ряды великолепных красных, белых и темно-вишневых цветов.
Глядя на красивые, словно на витрине выставленные цветы, я вдруг понял, где оказался. Фил опустился на корточки и принялся изучать цветок. Казалось, он заглядывает в душу к самому черту.
– Так вот ради чего человек оставляет дом свой и брата своего, – сказал он.
– Мак, – кивнул Кокос. – Опиум.
