Джудит Макнот
Что я без тебя…
Judith McNaught
Until you
© Eagle Syndication, Inc., 1994
© Перевод. Е. С. Шерр, наследники, 2015
© Издание на русском языке AST Publishers, 2016
* * *
Глава 1
Элен Деверне сидела на измятой постели среди атласных подушек, с восхищенной улыбкой глядя на бронзового от загара, мускулистого Стивена Дэвида Эллиота Уэстморленда, графа Лэнгфорда, барона Эллингвуда, пятого виконта Харгроув, виконта Эшбурна, который, работая плечами, натягивал рубашку, всю в оборках, снятую им накануне вечером и брошенную в ногах кровати.
– Ну что, сходим на следующей неделе в театр, как договорились? – спросила она.
Доставая шейный платок, Стивен удивленно посмотрел на нее.
– Разумеется. – Он повернулся к зеркалу над камином и стал ловко укладывать в тончайшие складки нежный белый шелк вокруг шеи. – А почему ты спрашиваешь? – удивился он, глядя на ее отражение в зеркале.
– Потому что на следующей неделе начинается сезон[1] и приезжает Моника Фицуеринг. Мне сообщила об этом наша общая парикмахерша.
– Ну и что? – спросил он, не моргнув глазом.
Элен, вздохнув, повернулась на бок и, облокотившись на подушку, с искренним огорчением проговорила:
– Я слышала, ты наконец решился сделать Монике предложение, которого они с отцом ждут вот уже целых три года.
– Ах, вот оно что! – произнес он небрежно, однако слегка поднятая бровь красноречивее всяких слов говорила о том, что Элен не следовало затрагивать эту тему.
О том же свидетельствовало и выражение его лица, однако Элен подумала, что их многолетняя и такая приятная для обоих связь дает ей право открыто выражать свои чувства.
– Насколько мне известно, ты не раз готов был ублажить предложением руки и сердца не одну жаждущую выйти замуж особу, но я никогда не спрашивала тебя об этом.
Не ответив, Стивен подошел к постели, невольно залюбовавшись Элен. Ну разве можно сердиться на такую прелесть?
Элен и в самом деле была ослепительно хороша, ее длинные золотистые волосы рассыпались по соблазнительной груди и изящной спине. Красота в ней сочеталась с умом, непосредственностью, изысканностью. В общем, о такой любовнице мог мечтать каждый мужчина.
Она была слишком практична, чтобы надеяться на брак с ним, понимая, что это абсолютно нереально для женщины в ее положении, и в то же время слишком независима, чтобы всерьез и надолго связать себя брачными узами, – и то, и другое лишь укрепляло их отношения. Так по крайней мере думал сам Стивен.
– А теперь ты хочешь, чтобы я подтвердил или опроверг слухи о том, что собираюсь жениться на Монике Фицуеринг? – спокойно спросил он.
Элен ответила ему ласковой соблазнительной улыбкой, неизменно вызывавшей в нем желание:
– Да, хочу.
Стивен смерил ее долгим взглядом и наконец произнес:
– Допустим, это правда. Что тогда?
– Тогда, милорд, скажу вам, что вы совершаете большую ошибку. Все, что она может предложить тебе, – это свою красоту, свое происхождение, может подарить тебе наследника. Но у нее нет ни твоей силы воли, ни твоего ума. Возможно, она станет заботиться о тебе, но никогда не поймет. Тебе будет с ней скучно даже в постели, начнутся ссоры, взаимные упреки, обиды.
– Спасибо, Элен. Пожалуй, мне здорово повезло, что ты проявляешь такой живой интерес к моей личной жизни и готова поделиться со мной своим опытом.
От его сарказма ее улыбка стала не такой уверенной, но все же не исчезла.
– Вот видишь, – мягко заметила Элен, – я поняла, что ты сердишься на меня, но не придала этому особого значения, а Моника Фицуеринг была бы в шоке от подобного тона.
– Прошу извинить меня, мадам, – с легким поклоном язвительно произнес Стивен, – если мой тон показался вам недостаточно вежливым.
После неудачной попытки схватить Стивена за рукав и усадить на постель рядом с собой Элен отказалась от этой мысли, однако тему разговора не сменила, только просияла улыбкой, стараясь остудить его гнев.
– Невежливый тон? Упаси Боже, Стивен. Напротив. Твой тон обычно прямо пропорционален раздражению. Чем больше раздражение, тем вежливее тон. А уж когда ты доходишь до точки кипения, твоя вежливость и корректность не знают границ. Они вызывают тревогу. Даже страх.
Как бы в подтверждение своих слов Элен поежилась, и Стивен невольно улыбнулся.
– Но я знаю, – сказала она все с той же обворожительной улыбкой, – что делать, когда ты сердишься… – У нее перехватило дыхание, потому что в этот момент большая рука Стивена скользнула под простыню и легонько сжала ее груди.
– Просто хочу согреть тебя, – сказал он, а она обвила его шею руками и крепко прижала к себе.
– И отвлечь от тягостных дум?
– Ну, для этого достаточно подарить тебе красивую шубку.
– Чтобы согреть меня?
– Нет, отвлечь, – сказал он, прильнув к ее губам, и тут они занялись самым приятным делом на свете, которое и греет, и отвлекает.
Было уже почти пять часов утра, когда граф снова оделся.
– Стивен? – сонно шепнула Элен, в то время как он запечатлел на ее челе прощальный поцелуй.
– Да, дорогая?
– Хочу тебе кое в чем признаться.
– Никаких признаний, – заявил Стивен. – Ведь мы договорились с самого начала. Никаких признаний, никаких упреков, никаких обещаний. И нас это вполне устраивало.
Однако сегодня Элен это не устраивало, хотя возразить ей было нечего.
– Признаться, я ужасно ревную к этой Монике Фицуеринг.
Стивен досадливо вздохнул и выпрямился, приготовившись выслушать излияния Элен, разумеется, без особого восторга, о чем свидетельствовали его слегка приподнятые брови.
– Я понимаю, тебе нужен наследник, – начала она, скривив свои полные, чувственные губы в некое подобие улыбки. – Но что тебе стоит выбрать женщину чуть-чуть похуже меня? Чуть-чуть посварливее. И чтобы нос чуть-чуть крючком или маленькие-премаленькие глазки. Вот тогда бы я не возражала.
Стивен усмехнулся, но, решив раз навсегда закрыть этот вопрос, сказал:
– Моника Фицуеринг для тебя неопасна, Элен. Уверен, она знает о наших отношениях и не станет вмешиваться.
– Откуда такая уверенность?
– Она сама мне об этом сказала, – не задумываясь ответил Стивен, но, заметив недоверие на лице Элен, добавил: – Чтобы окончательно развеять твои сомнения и закончить этот малоприятный разговор, могу тебе сообщить, что у меня уже есть достойный наследник. К тому же я в любом случае не намерен связывать себя брачными узами сейчас или когда-либо в будущем ради того лишь, чтобы обзавестись законным наследником.
Удивление на лице Элен сменилось веселым недоумением, когда она, выслушав эту, мягко выражаясь, странную тираду, не удержалась от следующего вопроса:
– Но что еще может заставить жениться такого мужчину, как ты, если не желание обзавестись наследником?
Стивен с презрительным видом пожал плечами и усмехнулся, показывая, что таких причин просто не существует, что все они тривиальны, абсурдны или же высосаны из пальца.
– Ничто не может заставить такого мужчину, как я, вступить в брак, – ответил он с веселой улыбкой, за которой крылось отвращение к браку как к освященному Богом высшему счастью, этой иллюзии, процветавшей даже в том изысканном обществе, где Стивен вращался.
Исполненная любопытства, Элен внимательно и в то же время настороженно смотрела на Стивена, все больше недоумевая.
– Меня всегда удивляло, что ты в свое время не женился на Эмили Лэтроп. Не говоря уже о ее красоте и прекрасной фигуре, она одна из немногих женщин Англии, которая благодаря своему высокому происхождению достойна породниться с семьей Уэстморленд и подарить наследника. Ни для кого не секрет, что ты дрался на дуэли с ее мужем, но не убил его и не женился на ней годом позже, когда старый лорд Лэтроп кикнулся и откинул копыта.
Слэнг в ее устах звучал так забавно, что Стивен расхохотался, запрокинув голову. Дуэль для графа была делом обычным.
– Лэтроп, одержимый идеей защитить честь Эмили и положить конец распускаемым о ней слухам, решил вызвать на дуэль одного из ее предполагаемых любовников, которых хватило бы на целый легион. До сих пор никак не пойму, почему выбор пал именно на меня.
– Трудно сказать, но уверена, что это возраст сыграл с ним такую злую шутку.
– Что ты имеешь в виду? – не без любопытства спросил Стивен.
– Твои способности дуэлянта, ведь о них ходят легенды.
– Да Лэтропа мог бы победить даже ребенок, – пропустив ее похвалу мимо ушей, сказал Стивен, – до того он был дряхлым. Прицелиться и то был не в силах, а пистолет держал обеими руками.
– Поэтому ты в него и не выстрелил?
Стивен кивнул:
– С моей стороны это было бы просто нечестно.
– Но он вызвал тебя на дуэль при свидетелях, и ты поступил в высшей степени благородно, сделав вид, будто промахнулся, и тем самым пощадив его гордость.
– Ошибаешься, Элен, – возразил он и, отчеканивая каждое слово, добавил: – Я просто выстрелил в воздух.
Выстрелить в воздух означало принести извинения, то есть признать свою вину. Втайне надеясь, что есть какое-то иное объяснение этому факту, Элен в раздумье промолвила:
– Ты хочешь сказать, что действительно был любовником Эмили Лэтроп и, выстрелив в воздух, признал свою вину?
– Именно так.
– Можно я задам тебе еще один вопрос?
– Задавай, – ответил он, едва сдерживая досаду и про себя возмущаясь этим беспрецедентным вмешательством в его личную жизнь.
Она в смятении отвела глаза, что случалось с ней крайне редко, затем посмотрела на него с той самой улыбкой, перед которой он обычно не мог устоять, но не сейчас, когда вслед за улыбкой посыпались вопросы, противоречившие даже его понятиям о нормах отношений между полами.
– Интересно, что привело тебя в постель к Эмили Лэтроп?
И если от ответа на этот вопрос он просто уклонился, то следующий вызвал в нем бурю негодования.
– Что она делала с тобой или для тебя, неужели искуснее меня вела любовные игры?
– Было, признаться, кое-что, от чего я приходил в восторг, – произнес Стивен.
Жажда выведать любовную тайну другой женщины помешала Элен уловить в словах Стивена сарказм.
– И от чего, позволь узнать?
Он в раздумье устремил взгляд на ее губы.
– Хочешь, продемонстрирую? – Женщина кивнула, и тогда Стивен, склонившись над ней, обеими руками уперся в подушку так, что его бедра оказались почти на уровне ее головы. – Ну что, не раздумала? Показать, как это делается? – спросил он наигранно страстным шепотом.
Она снова кивнула, причем так игриво и энергично, что раздражение его стало спадать, и он уже не знал, то ли смеяться, то ли сердиться.
– Покажи мне то, что тебе особенно нравилось, только скорее, – произнесла она тоже шепотом, ласково поглаживая его плечи.
И Стивен показал, как это делается. К немалому ее удивлению, он зажал ей рукой рот и с соответствующей его тону улыбкой произнес наставительно:
– Она никогда не задавала мне подобных вопросов, не интересовалась ни тобой, ни другими женщинами, и именно это мне в ней особенно нравилось.
Трудно описать отразившееся на лице Элен разочарование, однако на этот раз она уловила в его вкрадчивом тоне угрозу.
– Надеюсь, мы поняли друг друга, моя любопытная красавица?
Она мотнула головой и сделала отчаянную попытку изменить баланс сил в свою пользу, нежно лизнув его ладонь…
Стивен усмехнулся, разгадав ее хитрость, и убрал руку, не имея ни малейшего желания ни заниматься сексом, ни тем более болтать, и, быстро запечатлев на ее лбу легкий поцелуй, почел за лучшее ретироваться.
Густой туман окутал ночь своим серым покрывалом, сквозь которое с трудом пробивался тусклый свет фонарей. Стивен взял у лакея поводья и ласково заговорил с парой гнедых, которые били копытами и потряхивали гривами. Эти кони впервые попали в город и, когда Стивен ослабил вожжи и пустил их рысцой, бежавший у обочины тротуара конь вел себя как-то нервно, пугаясь в тумане даже стука собственных копыт по булыжной мостовой и теней, отбрасываемых уличными фонарями. Когда слева хлопнула дверь, он шарахнулся в сторону и понес, однако Стивен привычным движением натянул поводья и повернул на Мидлбери-стрит. Лошади как будто немного освоились и теперь бежали крупной рысью. Но тут вдруг где-то поблизости завопил кот, он спрыгнул с тележки, а следом за ним на мостовую лавиной обрушились яблоки. В тот же момент из открывшейся двери трактира хлынул поток света. Началось настоящее светопреставление: завыли собаки, поднялись на дыбы кони, из трактира кто-то вышел шатаясь, исчез на миг между остановившимися на тротуаре двумя экипажами и вынырнул прямо перед экипажем Стивена.
Стивен закричал, но было поздно.
Глава 2
Тяжело опираясь на трость, Ходжкин, дворецкий, в убогой гостиной молча, с почтением слушал рассказ важного господина, лорда Уэстморленда о безвременной кончине хозяина. Слушал бесстрастно, как и положено слуге, и даже потом, когда господин закончил, никак не выказал своих чувств, лишь старался успокоить лорда.
– Как печально, милорд, для бедного лорда Берлтона и для вас. Но ничего не поделаешь, несчастный случай есть несчастный случай, и вам не в чем себя упрекать.
– Думаете, мне от этого легче? Ведь под колесами моего экипажа погиб человек! – с горечью произнес лорд, обращаясь скорее к самому себе, чем к дворецкому.
Неудивительно, что пьяный барон угодил под колеса, но факт остается фактом – правил экипажем не кто иной, как Стивен. И вот он жив и здоров, а молодой Берлтон погиб, и, как оказалось, даже некому его оплакивать. Такой несправедливости Стивен не мог стерпеть!
– Уверен, у вашего господина есть где-то семья – кто-то, кому я мог бы рассказать о случившемся.
Ходжкин отрицательно покачал головой, в полном отчаянии оттого, что снова потерял работу и вряд ли найдет ее до конца дней своих. Барон нанял его потому лишь, что больше не нашлось охотников выполнять одновременно обязанности дворецкого, камердинера, лакея и повара, да еще за такую смехотворную плату.
Боже! Как же он посмел нарушить правила и подумать о собственной судьбе? И, откашлявшись, Ходжкин быстро добавил:
– Как я уже вам говорил, у лорда Берлтона нет близких родственников. Его друзей и знакомых я не знаю, потому что прослужил у барона всего три недели… – Тут он оборвал свою речь и на лице его отразился ужас. – Господи! – воскликнул старик. – Я был так потрясен, что совсем забыл о его невесте. На этой неделе должна была состояться свадьба.
На Стивена опять нахлынуло чувство вины, однако, исполненный решимости, он спросил:
– Кто она и где ее можно найти?
– Она американка, барон познакомился с ней за границей, и завтра она прибывает на судне из наших колоний. Отец ее тяжело болен и не смог сопровождать дочь, так что скорее всего она приедет либо с родственницей, либо с компаньонкой. Вчера вечером лорд Берлтон как раз прощался со своей холостяцкой жизнью. Вот все, что мне известно.
– Но вы должны знать имя девушки. Как Берлтон ее называл?
Напористость лорда Уэстморленда и стыд за свою старческую забывчивость довели несчастного старика до полного изнеможения.
– Я ведь уже вам говорил, что поступил в услужение к барону недавно и еще не успел войти к нему в доверие, – стал он оправдываться. – При мне он называл ее «моя невестушка» или «моя наследница».
– Напрягите память! Ведь упоминал же он хоть когда-нибудь ее имя!
– Нет… я… Постойте-ка! Что-то припоминаю… Ее фамилия навела меня на мысль о графстве Ланкашир, где я очень любил бывать в детстве. Ланкашир. Ланкастер! – завопил он вне себя от восторга. – Вспомнил! Ее фамилия – Ланкастер, а имя – Шарон… Впрочем, нет! Чариз! Чариз Ланкастер!
Усилия Ходжкина были вознаграждены одобрением лорда. И тотчас же последовал новый вопрос:
– А как называется ее судно?
Тут Ходжкину не пришлось напрягаться, он сразу вспомнил и, очень гордый собой, просиял от восторга и даже стукнул тростью об пол.
– «Утренняя звезда»! – завопил он и залился краской, устыдившись своего недостойного поведения.
– Больше ничего не вспомните? Тут может помочь любая подробность.
– Есть кое-что, только не хочется болтать лишнего.
– Говорите же, – с неожиданной для самого себя резкостью сказал Стивен.
– Я слышал от барона, что леди совсем юная и настоящая прелесть. Насколько я понял, она без ума от своего жениха, а для ее отца главное – титул барона.
Надежда Стивена на то, что это брак по расчету, растаяла, как дым, когда он услышал, что девушка без ума от своего жениха.
– Ну а сам барон? – спросил лорд, натягивая перчатки. – Как он относился к своей женитьбе?
– Видимо, тоже был влюблен в будущую жену.
– Чудесно, – помрачнев, пробормотал Стивен, направляясь к выходу.
Лишь после его ухода Ходжкин наконец предался мыслям о своей несчастной доле. За душой у него ни пенни, а о какой-нибудь хоть самой плохонькой работенке и мечтать нечего. Он сам не знал, как сдержался, чтобы не просить, нет, не молить лорда Уэстморленда порекомендовать его кому-нибудь, но не решился на столь бесцеремонный и в то же время бессмысленный шаг. Еще за два года до того как лорд Берлтон взял его наконец к себе на службу, старик понял, что никому не нужен камердинер или лакей с лицом, испещренным морщинами, сутулившийся от старости и едва таскавший ноги.
В полном отчаянии, мучаясь также от ужасной боли в суставах, Ходжкин, понурившись, прошаркал в свою комнату в задней части убогих апартаментов, но не успел до нее дойти, как услышал нетерпеливый стук в парадную дверь и заковылял обратно.
– Да, милорд? – произнес он, увидев на пороге графа, только что покинувшего дом.
– Когда я садился в экипаж, то вдруг подумал о том, что со смертью лорда Берлтона вы лишились своего жалованья. Мой секретарь мистер Уитон позаботится о компенсации, – без обиняков по-деловому сказал лорд и уже перед самым уходом добавил: – В моих имениях всегда нужны компетентные люди. Если не собираетесь на покой, свяжитесь с мистером Уитоном. Он сообщит вам детали.
Закрыв дверь, Ходжкин повернулся, окинул взглядом грязную комнату и, все еще не веря в случившееся, вдруг почувствовал себя сильным и молодым. Шутка ли! Получить работу! И не где-нибудь, а в поместье одного из самых обаятельных и влиятельных аристократов Европы!
И предложил ее граф не из жалости, Ходжкин почти уверен, не тот он человек, чтобы держать слуг из милости. Напротив, говорят, он со слугами строг и требует, чтобы в поместьях был идеальный порядок.
«А может, все-таки из жалости?» – терзался сомнениями Ходжкин, не в силах избавиться от чувства унижения. Но тут он вспомнил, как граф сказал, что всегда нуждается в людях компетентных, имея в виду его, Ходжкина. Да, да, так он и сказал: «компетентных». Сердце старика наполнилось радостью и гордостью.
«Компетентный!»
Ходжкин медленно повернулся к висевшему в холле зеркалу и, опершись на черную трость, взглянул на свое отражение. Компетентный…
Он приосанился, что далось ему нелегко, даже причинило боль, распрямил свои узкие плечи, тщательно расправил борта далеко не нового черного сюртука и внимательно посмотрел на себя. Не такой уж он дряхлый, больше семидесяти трех не дашь! Лорду Уэстморленду, во всяком случае, не показался развалиной. Уж это точно! Стивен Дэвид Эллиот Уэстморленд, граф Лэнгфорд считает Элберта Ходжкина достойным приобретением! Лорд Уэстморленд, обладатель поместий по всей Европе, с его дворянскими титулами, полученными от матери и двух предков, сделавших его своим наследником, считает Элберта Ходжкина также достойным дополнением к одному из своих великолепных поместий!
Ходжкин склонил чуть набок голову, пытаясь представить себе, как он будет выглядеть в элегантной лэнгфордской ливрее, зеленой с золотым шитьем, но что-то мешало ему, как будто туман. Тогда он поднес свои тонкие длинные пальцы к краешку глаза и ощутил доселе неведомую ему влагу.
Смахнув слезу, старик едва сдержался, чтобы не помахать тростью и не сплясать джигу, однако тотчас же спохватился. Нет, такое безумие не к лицу будущему слуге лорда Стивена Уэстморленда, в любой ситуации ему надлежит сохранять достоинство.
Глава 3
Похожее на огромный огненный шар солнце уже скользнуло за окрашенный багрянцем горизонт, когда к стоявшей с самого утра на пристани карете подошел матрос.
– Вон она – «Утренняя звезда», – сказал он Стивену, прислонившемуся к дверце кареты и от нечего делать наблюдавшему за пьяной сварой у соседнего трактира.
Указывая на судно, матрос озадаченно посмотрел на двух кучеров, демонстративно сжимавших в руках пистолеты и, видимо, не столь безразличных, как их хозяин, к опасностям, таившимся в этом злачном месте на каждом шагу.
– Вон она! – повторил матрос, указывая на неясные очертания в сумерках небольшого суденышка под парусами, входившего в порт. – И запоздала-то всего на чуть-чуть.
Выпрямившись, Стивен сделал знак одному из кучеров, чтобы кинул матросу монетку за труды, а сам медленно побрел вдоль пристани. Как было бы хорошо, думал Стивен, если бы рядом с ним сейчас оказалась мать или хотя бы невестка!
Женщины умеют и пожалеть, и утешить, и их присутствие смягчило бы удар, который он вынужден будет нанести девушке, сообщив трагическую новость и разбив ее заветные мечты.
… – Это сущий кошмар! – воскликнула Шеридан Бромлей, когда сбитый с толку мальчик-слуга уже во второй раз пришел сообщить, что на пирсе ее дожидается «джентльмен».
«Ну, конечно же, это лорд Берлтон», – подумала девушка вне себя от волнения и выпалила:
– Скажи ему, чтобы подождал. Нет, что я умерла. Нет, лучше скажи, что мы никак не можем прийти в себя от морской качки. – Она захлопнула перед его носом дверь и, прежде чем прислониться к ней спиной, задвинула щеколду, после чего уставилась на перепуганную горничную, которая, насупившись, сидела на краешке узкой койки одной на двоих, теребя пухлыми ручками носовой платок. – Скажи, что все это ночной кошмар, Мэг, что я проснусь, и он рассеется как дым!
Мэг так энергично замотала головой, что ленты ее белого чепчика затрепыхались.
– Нет, это не сон. Придется вам все объяснить барону, но так, чтобы он поверил и не обиделся.
– В таком случае я должна буду его обмануть, – в отчаянии произнесла Шеридан. – Не могу же я сказать, что умудрилась потерять его невесту где-то на побережье Англии. Именно потерять. Ведь это убьет его!
– Но вы не теряли ее, она просто-напросто сбежала! Сбежала с мистером Морисоном на последней остановке в одном из портов.
– Не в этом дело! Главное, что я обманула доверие ее отца и барона. Недосмотрела. И теперь нет иного выхода, как пойти к барону и во всем признаться.
– Боже упаси! – воскликнула Мэг. – Он тут же посадит нас в тюрьму! И потом, надо как-то уладить это дело, ведь нам некуда деваться, одна надежда на него. Мисс Чариз не оставила ни пенса, нам даже не на что купить обратный билет.
– Найду себе какую-нибудь работу, – заявила Шерри, хотя голос ее дрожал, а сама она готова была провалиться сквозь землю.
– Кто вас возьмет без рекомендательного письма! – воскликнула Мэг, чуть не плача. – И ночевать нас без денег никто не пустит. Так что придется спать в сточной канаве или каком-нибудь еще более ужасном месте.
– Что может быть ужаснее сточной канавы? – спросила Шеридан. Но только было Мэг открыла рот, чтобы ответить, как Шеридан жестом руки остановила ее и, немного приободрившись, не без юмора сказала: – Нет, нет! Умоляю! Только не это. Не говори, что нас превратят в белых рабынь.
Мэг побелела как мел, так и оставшись с разинутым ртом, а потом еле слышно произнесла:
– Белых… рабынь?
– Мэг! Ради Бога, я просто неудачно пошутила.
– Не надо говорить ему правду, не то нас бросят в каталажку. – Мэг казалась очень испуганной.
– Но почему, – взорвалась Шерри, впервые в жизни близкая к истерике, – ты без конца твердишь о тюрьме?
– Потому что у них здесь такие законы, мисс, и вы… то есть мы… мы их нарушили. А случайно или нарочно, им это безразлично. Они даже слушать нас не станут, засадят за решетку, и дело с концом. Здесь уважают только аристократов, а остальных и за людей не считают. Мало ли что может взбрести барону в голову! Что мы убили ее и ограбили или же продали. И поверят ему, а не нам, потому что мы здесь никто, и закон, само собой, будет на его стороне.
Шеридан хотела сказать что-нибудь утешительное или смешное, но была просто не в состоянии после всех физических и моральных мучений, которые ей пришлось пережить, не говоря уже о морской качке и исчезновении Чариз за два дня до их прибытия на место. И зачем только она взялась за это гиблое дело? Просто переоценила свои способности, решив, что справится с недалекой, испорченной семнадцатилетней девчонкой и что любые трудности морского путешествия ей нипочем. В общем, понадеялась на свой острый ум и практичность, а также опыт, приобретенный в школе мисс Тэлбот, где она обучала хорошим манерам юных леди, среди которых была и Чариз.
Введенный в заблуждение самоуверенностью Шеридан, отец Чариз, человек строгий, вынужденный из-за болезни сердца отказаться от поездки в Англию с дочерью, предпочел Шеридан в качестве ее компаньонки другим более опытным претенденткам на эту роль, хотя она была всего на три года старше Чариз.
Не обошлось тут, разумеется, и без самой Чариз, которая то обхаживала отца, то дулась на него, требуя, чтобы ее сопровождала именно мисс Бромлей, и отцу ничего не оставалось, как согласиться. Аргументировала Чариз свой каприз тем, что именно мисс Бромлей помогала ей писать письма барону, что она не похожа на тех кандидаток с кислыми физиономиями, с которыми отец беседовал.
С мисс Бромлей будет весело, умасливала Шеридан отца, мисс Бромлей не даст ей затосковать по дому и вместо того, чтобы выйти замуж за барона, вернуться в Америку, к своему папочке.
Все это чистая правда, в смятении размышляла Шеридан. В какой-то мере она виновата в побеге девушки с малознакомым человеком. Не исключено, что этот поступок Чариз совершила под влиянием романа, который Шеридан пересказала ей во время их путешествия, душещипательной романтической истории.
Ее тетушка Корнелия была категорически против любовных романов с их «глупой романтичностью», как она говорила, и Шеридан приходилось читать тайком, задернув занавески вокруг кровати. Уединившись таким образом, девушка вживалась в образ героини романа, с упоением принимала ухаживания лихих красавцев аристократов, позволяя им завоевывать ее сердце с первого взгляда.
Потом она закрывала глаза и предавалась мечтам. Вот она танцует с ним на балу, в роскошном платье, с уложенными в какую-то немыслимую прическу золотистыми волосами. Вот гуляет по парку, опираясь своей изящной рукой на его сильную руку, а из-под модной шляпки выбиваются непокорные пряди золотистых кудрей. Она переживала каждый роман столько раз, что самые любимые сцены помнила наизусть и часто их про себя повторяла, неизменно ставя на место героини себя…
«Барон схватил руку Шеридан и прижал к губам, клянясь в верности до гроба.
– Ты – моя единственная любовь…»
«Графа так потрясла красавица Шеридан, что он, потеряв самообладание, поцеловал ее в щеку.
– Прости, но это выше моих сил. Я обожаю тебя!»
Но одну, самую любимую сцену воображение рисовало ей особенно часто.
«Принц заключил ее в объятия и прижал к сердцу:
– Будь у меня сотни царств, я все до единого бросил бы к твоим ногам, моя ненаглядная. Что я без тебя?»
Лежа в постели, Шеридан меняла по собственному вкусу сюжет, диалоги, даже ситуации и место действия, неизменным оставался только он, герой ее романа. Она знала о нем все до мельчайших подробностей, потому что сама его придумала. Сильный, мужественный, волевой и в то же время добрый, мудрый, терпеливый. Высокий и красивый – с темными волосами и чудесными голубыми глазами, то обольстительными, то проницательными, то искрившимися юмором. Он любит посмеяться вместе с ней, и она рассказывает ему смешные анекдоты. Он обожает читать и образованнее ее, а возможно, и практичнее. Шеридан ненавидит высокомерие и напыщенность. И если вынуждена мириться с этими качествами как с неотъемлемой частью отцов ее учениц в школе, то в собственной семье ничего подобного не потерпит.
И конечно же, ее роман имеет счастливый конец. Воображаемый герой становится воображаемым мужем. Опустившись на одно колено, он предлагает ей руку и сердце и произносит: «До тебя я не знал счастья… До тебя я не знал, что такое любовь… До тебя я искал свою половинку и вот наконец нашел». Или что-то еще в этом роде.
Ее избранник ценит в ней не только красоту лица, но и красоту души. Покоренная его нежностью и неоспоримыми аргументами в пользу их брака, Шеридан отвечает ему согласием, и, ко всеобщему изумлению и всеобщей зависти, они сочетаются браком в Ричмонде, штат Вирджиния. Он увозит ее и тетушку Корнелию в свой роскошный особняк на холме, где всего себя отдает их супружескому счастью и где единственной ее заботой будет, какое надеть платье. В довершение ко всему он помогает ей разыскать отца и убеждает его переехать к ним, после чего жизнь их становится еще счастливее. У Шеридан, разумеется, не было ни малейшего шанса встретить в лице мужчины само совершенство, но даже случись такое, «само совершенство» и не взглянуло бы в ее сторону. Однако в теплой постели и ночной темноте все казалось возможным. Каждое утро Шеридан Бромлей зачесывала назад свои густые рыжие волосы, собирая их в пучок на затылке, и отправлялась на работу. Никому и в голову не пришло бы, что эта весьма строгого вида особа, которую и персонал школы, и ученики, и их родители прозвали старой девой, глубоко романтична.
Однако она сумела внушить всем, в том числе и самой себе, что является воплощением практичности и рациональности.
И вот теперь, из-за того что она не оправдала оказанного ей безграничного доверия, Чариз придется выйти замуж не за блистательного милорда, а за самого заурядного мистера, с которым она, возможно, будет влачить жалкое существование. И если даже ее папашу от гнева не хватит удар, то уж наверняка он сделает все, чтобы превратить жизнь Шеридан и ее тетушки в сущий ад.
А бедняжку Мэг, такую застенчивую и робкую, прослужившую в качестве горничной Чариз пять лет не за страх, а за совесть, наверняка выставят за дверь и рекомендательного письма не дадут. А без него о приличном месте и мечтать нечего.
Но все это лишь в лучшем случае! Если им удастся каким-то образом вернуться домой.
А в худшем, если права Мэг, а Шеридан уверена, что она права, им обеим придется провести остаток жизни в тюрьме – и бедняжке Мэг, и практичной и рациональной Шеридан Бромлей.
Терзаемая страхом и чувством вины, Шерри едва сдерживала готовые хлынуть горячим потоком слезы. Сколько несчастий обрушилось на их головы, и все из-за ее дурацкой доверчивости и не менее дурацкого желания хотя бы краешком глаза взглянуть на блистательный Лондонский Сити и изысканных аристократов, о которых она начиталась в романах. И почему только она не прислушалась к тетушке, постоянно твердившей, что за всеми этими достопримечательностями можно не разглядеть простого женского счастья, что Бог не прощает гордыню, так же как жадность и праздность, и что для настоящего джентльмена скромность в женщине важнее красоты!
