Джудит Макнот
Само совершенство
Глава 3
Школьный автобус остановился перед уютным домиком в викторианском стиле, который Джулия вот уже три месяца считала своим домом. Те самые три месяца, что она прожила у Мэтисонов.
– Ну вот, Джулия, мы и приехали, – сказал водитель автобуса. Он, как и всегда, был доброжелателен, но никто из ее новых друзей не помахал ей на прощание, как обычно. Это холодное подозрительное молчание вызвало в ней приступ животного страха, от которого во рту появился металлический привкус и заболел живот. Джулия еле волокла ноги, плетясь к дому по заснеженной тропинке. Накануне в школе кто-то украл деньги, которые учительница собирала на обеды. Они пропали прямо из ее стола. По поводу этой кражи всех учеников в ее классе опросили, но получилось так, что именно Джулия в тот день задержалась в кабинете дольше других – ей надо было доделать задание по географии. И поэтому именно она стала главной подозреваемой. Не только потому, что у нее была прекрасная возможность украсть деньги, но и потому, что она была здесь новенькой, была чужой – девочкой из большого города, и, поскольку ничего подобного до сих пор не случалось в этом классе, все считали ее виновницей кражи. Сегодня днем, ожидая у двери кабинета директора школы, когда ее пригласят войти, Джулия услышала, как мистер Дункан сказал своей секретарше, что собирается позвонить преподобному Мэтисону и его жене и рассказать о краже денег. По всей видимости, мистер Дункан ему уже позвонил, потому что машина преподобного Мэтисона стояла у дома, а он редко возвращался домой так рано.
Когда Джулия дошла до калитки в невысокой беленой ограде из штакетника, колени ее уже дрожали так сильно, что стукались друг о друга. Мэтисоны поселили ее в отдельной комнате, которую она считала своей, с кроватью под балдахином и цветастым нарядным покрывалом, но не по этой нарядной комнате она будет скучать так сильно, как по ежевечернему ритуалу – сказке на ночь и поцелую перед сном. И еще по смеху. И по их красивым голосам. О, у них у всех такие ласковые, такие добрые и такие веселые голоса! При одной мысли о том, что она больше никогда не услышит, как Джеймс Мэтисон говорит ей: «Спокойной ночи, Джулия. Не забудь помолиться, моя хорошая», – Джулии хотелось броситься на снег и зарыдать в голос. И как сможет она жить дальше, если никогда больше не услышит, как Карл и Тед, которых она уже привыкла считать своими старшими братьями, зовут ее поиграть с ними или сходить в кино. Никогда больше не пойдет она в церковь со своей новой семьей, никогда не сядет на первую скамью вместе с ними, никогда не будет слушать, как преподобный Мэтисон говорит о Боге почтительно внимающим каждому его слову прихожанам. Вначале в церкви ей не очень нравилось: служба казалась бесконечно долгой, и скамейки были твердыми, словно на камне сидишь. Но со временем она стала вслушиваться в то, что говорил священник, и почти что начала верить в то, что Он существует – этот добрый, любящий Бог, которому есть дело до каждого, даже до такой негодной девчонки, как Джулия Смит. Стоя по щиколотку в снегу, Джулия пробормотала «пожалуйста», обращаясь к Богу, о котором рассказывал преподобный Мэтисон, но в глубине души она знала, что просит напрасно.
Надо было догадаться, что все случившееся с ней слишком хорошо, чтобы продлиться долго, с запоздалой горечью осознала Джулия, и слезы, которые она так долго сдерживала, заволокли глаза. На мгновение она позволила себе понадеяться на то, что все ограничится поркой, что ее не станут отправлять назад в Чикаго, но она слишком хорошо знала жизнь, чтобы цепляться за эту надежду. Ведь ее приемные родители не верили в действенность порки, но зато считали ложь и воровство серьезными преступлениями, в равной степени неприемлемыми Богом и ими самими. И Джулия пообещала им не лгать и не воровать, и они ей поверили.
Лямка новой нейлоновой сумки, в которой Джулия носила книги, соскользнула с ее левого плеча, и сумка упала на снег. Джулия в своем горе даже не обратила на это внимания. Волоча сумку за вторую лямку, она в немом ужасе подошла к крыльцу.
На кухонном столе остывало ее любимое лакомство – печенье с кусочками шоколада. Обычно от вкусного запаха этого печенья у Джулии текли слюнки, но сегодня к горлу подступил рвотный ком, потому что Мэри Мэтисон никогда больше не будет готовить это лакомство специально для нее. На кухне, что удивительно, никого не оказалось, и, заглянув в гостиную, Джулия обнаружила, что и она пуста. Однако из спальни братьев доносились знакомые голоса. Повесив дрожащей рукой сумку с книгами за лямку на крючок для одежды в прихожей, Джулия стянула новую белую стеганую зимнюю куртку и повесила поверх сумки, после чего поплелась по коридору в комнату братьев.
Карл, ее шестнадцатилетний сводный брат, увидел Джулию в дверях их общей с братом спальни и, обняв «сестренку» за плечи, сказал:
– Привет, Джули-Горошина. Что думаешь о нашем новом плакате?
Обычно Джулия всегда улыбалась, когда они ее называли этим ласковым прозвищем, но сейчас ей хотелось завыть от тоски, потому что так ее теперь никто больше не будет звать. Тед, который был на два года младше Карла, улыбнулся и показал на плакат с фотографией их нового кумира, кинозвезды Зака Бенедикта.
– Классный, правда? Когда-нибудь я куплю себе мотоцикл как у него.
Джулия сквозь слезы взглянула на большой, от пола до потолка, постер с изображением широкоплечего и неулыбчивого мужчины, стоявшего возле мотоцикла.
– Круче не бывает, – согласилась Джулия. Язык шевелился с трудом. – А где ваши мама и папа? – уныло спросила она. Приемные родители Джулии с самого начала предложили ей называть их мамой и папой, на что она с готовностью согласилась. Но теперь, зная, что она вот-вот будет лишена этой привилегии, Джулия решила упредить события. – Мне надо с ними поговорить. – Голос ее уже был хриплым от едва сдерживаемых слез, но она решила, что чем раньше все это закончится, тем будет лучше, потому что страх перед неизбежным стал уже невыносимым.
– Они у себя в спальне. Шепчутся о чем-то, – сказал Тед, не сводя с плаката восхищенного взгляда. – Мы с Карлом собираемся завтра вечером в кино на новый фильм с Заком Бенедиктом. Хотели и тебя с собой взять, но мама не разрешила – в фильме много драк, и его не позволяют смотреть детям до тринадцати. – Неохотно оторвав взгляд от своего кумира, Тед посмотрел на Джулию и увидел ее страдальческое лицо. – Эй, детка, не расстраивайся ты так. Мы возьмем тебя в кино в следующий раз, когда…
Дверь в комнату отворилась, и приемные родители Джулии вышли в коридор. Лица у них были мрачные.
– Мне показалось, что я услышала твой голос, Джулия, – сказала Мэри Мэтисон. – Перекусишь немного, прежде чем примешься за уроки?
Преподобный Мэтисон посмотрел на сведенное напряжением лицо Джулии и произнес:
– Я думаю, Джулия слишком расстроена, чтобы браться за уроки. – Обращаясь к Джулии, он сказал: – Ты, наверное, хочешь поговорить о том, что тебя беспокоит. Когда лучше – сейчас или после ужина?
– Лучше сейчас, – прошептала Джулия.
Карл и Тед обменялись озадаченными тревожными взглядами и собрались выйти из комнаты, но Джулия покачала головой, и они остались. Решив покончить со всем этим сразу, Джулия дождалась, когда приемные родители сядут на кровать Карла, и дрожащим голосом сообщила:
– В нашем классе из стола пропали деньги.
– Мы знаем, – спокойно сказал преподобный Мэтисон. – Директор школы уже звонил нам. Мистер Дункан, как и твоя учительница, похоже, считают тебя виноватой.
По дороге из школы Джулия уже решила для себя, что, какие бы обидные и несправедливые слова ей ни пришлось выслушать, она не станет умолять их ни о чем, не станет унижаться. Ни за что. К несчастью, она не могла представить, какие страшные муки ей предстоит испытать в этот момент – момент утраты новой семьи. Джулия сунула руки в карманы джинсов, бессознательно заняв оборонительную позицию, но, к ее ужасу, плечи начали трястись со страшной силой, а из глаз брызнули жгучие слезы. Джулия смахнула их рукавом.
– Ты украла деньги, Джулия?
– Нет! – крикнула она сквозь слезы.
– Ну что ж, очень хорошо. – Преподобный Мэтисон и его жена одновременно встали, и Джулия, решившая, что они уже пришли к заключению, что она не только воровка, но и лгунья, совершенно забыла о своем твердом намерении ни в коем случае не просить и не унижаться, принялась умолять их поверить ей.
– Клянусь, я не брала эти деньги! – сквозь слезы повторяла она, судорожно теребя край свитера. – Я обещала вам, что не буду врать и воровать, и я вас не обманула! Пожалуйста, поверьте мне…
– Мы тебе верим, Джулия.
– Я изменилась, честное слово. Я… – Она вдруг замолчала и, хватая ртом воздух, подняла на них глаза в немом изумлении. – Вы… Что? – прошептала она.
– Джулия, – сказал приемный отец, погладив ее по щеке, – когда ты к нам приехала, мы попросили тебя дать нам слово, что больше не будет никакого вранья и воровства. Когда ты пообещала нас не обманывать, мы пообещали тебе доверять. Помнишь?
Джулия кивнула. Она очень хорошо запомнила тот трехмесячной давности разговор в гостиной. Джулия осмелилась поднять глаза на свою приемную мать, увидела на ее лице улыбку и бросилась к ней в объятия. И Мэри обняла ее, окутав уютным запахом корицы и гвоздики, без слов обещая жизнь, в которой будет все: и сказки на ночь, и поцелуи, и радость, и смех.
И тогда слезы потоком потекли из глаз Джулии.
– Ну, перестань, так и заболеть можно, – смущенно приговаривал преподобный Мэтисон, глядя поверх головы Джулии в заблестевшие от слез глаза жены. – Дай маме накрыть стол к ужину, а обо всем, что связано с украденными деньгами, пусть позаботится наш Господь. – При упоминании о Господе Джулия вдруг замерла и пулей выскочила из комнаты, бросив через плечо, что сейчас вернется и поможет накрыть на стол к обеду.
Ошеломленное молчание, последовавшее за ее внезапным уходом, нарушил преподобный Мэтисон, озабоченно проговорив:
– Не надо ей сейчас никуда ходить. Она все еще очень расстроена, и к тому же скоро стемнеет. Карл, – обратился он к сыну, – выйди и посмотри, куда она собралась.
– Я тоже пойду, – сказал Тед, на ходу натягивая куртку.
В двух кварталах от дома Джулия схватилась за обледеневшую бронзовую ручку двери в церковь, где служил ее приемный отец, и, рванув изо всех сил, распахнула тяжелую дверь. Бледный зимний свет проникал сюда через высокие стрельчатые окна. Джулия прошла по проходу и остановилась перед алтарем. Чувствуя неловкость от того, что не знает, как надо действовать в подобных обстоятельствах, Джулия подняла глаза к деревянному распятию. Помолчав немного, она заговорила смущенно:
– Спасибо за то, что Ты заставил Мэтисонов мне поверить. Я хочу сказать, что я знаю, что это Ты заставил их поверить мне, потому что это самое настоящее чудо. Ты не пожалеешь, – пообещала она. – Я буду очень-очень хорошей, такой, что все смогут мной гордиться. – Она повернулась, чтобы уйти, но передумала, снова повернулась к распятию и сказала: – Да, и если у Тебя найдется немного времени, Ты не мог бы сделать так, чтобы мистер Дункан узнал, кто на самом деле украл эти деньги? Потому что, если этого не случится, я все равно буду наказана, а это несправедливо.
В тот вечер после ужина Джулия убрала в своей комнате, которую она всегда содержала в идеальном порядке, не оставив ни пылинки, ни соринки. Принимая ванну, она дважды вымыла за ушами. Она была исполнена такой решимости стать безупречной, что, когда Карл и Тед пригласили ее поиграть с ними в настольную игру «Эрудит», суть которой заключается в составлении слов на доске в клетку по правилам кроссворда, она даже не думала подсматривать на цифры в нижнем правом углу фишек, чтобы выбирать те буквы, которые ей было бы выгоднее всего использовать.
* * *
В понедельник Билли Несбита, ученика седьмого класса, поймали за распитием пива под трибунами школьного стадиона во время большой перемены. Пива у него было много, и он щедро делился им с друзьями, а в пустой картонке из-под пива был обнаружен тот самый злополучный конверт, на котором рукой мисс Эббот, классной руководительницы Джулии, было написано: «Деньги на ленч».
Мисс Эббот принесла Джулии свои извинения перед всем классом. Директор школы вызвал Джулию к себе в кабинет и с недовольным видом признал перед ней свою ошибку.
После уроков Джулия вышла из школьного автобуса перед церковью и провела пятнадцать минут внутри. Всю дорогу до дома она бежала, так ей хотелось поскорее поделиться радостной новостью. Раскрасневшаяся от ледяного ветра и возбуждения, она влетела в дом и помчалась на кухню, горя желанием предъявить Мэри Мэтисон неопровержимые доказательства своей невиновности.
– Я могу доказать, что не брала те деньги! – задыхаясь, выпалила она занятой приготовлением ужина матери и братьям, сидевшим перед кухонным столом.
Мэри посмотрела на Джулию с озадаченной улыбкой и, ничего не сказав, продолжила чистить морковку. Карл лишь на мгновение оторвал взгляд от листа бумаги, на котором он вычерчивал план дома, работая над проектом под названием «Архитектурное будущее Америки». Тед рассеянно ей улыбнулся и продолжил читать анонс к новому фильму с Заком Бенедиктом в главной роли.
– Мы знаем, что ты их не брала, – произнесла наконец миссис Мэтисон. – Ты же сразу сказала нам об этом.
– Ты что, забыла? Ты сказала нам, что не брала, – напомнил ей Тед, перевернув страницу журнала.
– Да, но… Но теперь я могу вам это доказать! – воскликнула Джулия, в недоумении переводя взгляд с одного невозмутимого лица на другое.
Миссис Мэтисон отложила морковь и, вымыв руки, принялась с улыбкой расстегивать Джулии куртку.
– Ты уже все доказала – ты дала нам слово.
– Да, но мое слово – не доказательство. То есть недостаточное доказательство.
Миссис Мэтисон посмотрела Джулии прямо в глаза.
– Джулия, – сказала она ласково, но твердо, – никаких доказательств не требуется. Твоего слова вполне достаточно, чтобы мы тебе верили. – Расстегнув пуговицы стеганой куртки Джулии, она добавила: – Если ты всегда будешь честна со всеми так, как честна с нами, тебе никогда и никому ничего не придется доказывать. Всем будет достаточно одного твоего слова.
– Билли Несбит стащил деньги и купил пива для друзей, – упрямо заявила Джулия. И, не в силах остановиться, продолжила: – Почему вы так уверены, что я всегда говорю правду и больше ничего не буду красть?
– Мы достаточно хорошо тебя знаем, – с нажимом на последнем слове сказала ей приемная мать. – Мы доверяем тебе, и мы любим тебя.
– Да, сестренка, мы тебя любим, – с улыбкой сказал Тед.
– Да, мы тебя любим, – эхом откликнулся Карл и, подняв глаза от своего проекта, кивнул.
К своему ужасу, Джулия почувствовала, как слезы жгут глаза, и она торопливо отвернулась. Этот день стал поворотной точкой в ее жизни. Мэтисоны распахнули для нее двери своего дома и свои сердца, они доверяли ей и любили ее. Они знали обо всех ее прегрешениях – и все равно любили ее. Джулия почувствовала себя счастливой избранницей судьбы. Чем заслужила она такое счастье? Теперь она знала, что чудеса случаются, и это чудо случилось с ней. Только теперь она по-настоящему поверила в то, что судьба ее не обманула, что эта чудесная семья дана ей навсегда, пожизненно. Они щедро дарили ей тепло своих сердец, и она расцветала от их тепла, как нежный цветок, открывающий лепестки навстречу солнечным лучам. Она с головой ушла в учебу и сама удивлялась тому, как легко ей все дается. А когда пришло лето, попросила оставить ее в летней школе, чтобы наверстать упущенное.
Прошел примерно год с тех пор, как Джулия Смит переехала жить к Мэтисонам. В один прекрасный зимний день Джулию торжественно пригласили в гостиную. Там ее ждали нарядно упакованные подарки – первые в ее жизни подарки на день рождения. Все Мэтисоны с радостным волнением наблюдали за тем, как счастливая именинница разворачивает подарки. Но самый дорогой, самый ценный подарок был припасен напоследок. Этот подарок был в простом коричневом конверте, с виду ничем не примечательном, и представлял собой лист гербовой бумаги с напечатанным витиеватым шрифтом текстом, начинавшимся словами: «Прошение об удочерении».
У Джулии на глаза навернулись слезы. Подняв взгляд, она прижала лист к груди.
– Вы хотите меня удочерить? – выдохнула она.
Тед и Карл, поняв превратно причину ее слез, начали говорить одновременно. В голосах их звучала тревога.
– Мы только хотели, чтобы все это было официально оформлено, Джулия. Чтобы у тебя была фамилия Мэтисон, как и у нас, – сказал Карл, а Тед добавил:
– Я хочу сказать, что, если ты против, ты не обязана соглашаться… – Он замолчал, когда Джулия бросилась его обнимать, едва не сбив с ног.
– Я хочу этого! – крикнула она. – Хочу! Хочу!
Ничто не могло омрачить ее радости. В тот вечер, когда братья пригласили ее сходить с ними и еще с несколькими общими приятелями в кино, чтобы посмотреть фильм с их кумиром Заком Бенедиктом в главной роли, она с радостью согласилась, хотя и не могла понять, что такого особенного они находят в этом актере. Млея от счастья, она сидела в третьем ряду кинотеатра с братьями по обе руки от нее, соприкасаясь с ними плечами, и рассеянно смотрела на экран, где темноволосый парень только и делал, что гонял на мотоцикле и дрался. При этом вид у него был какой-то отстраненный и скучающий.
– Тебе понравился фильм? Правда, Зак Бенедикт классно играет? – спросил Тед, когда они вышли из кинотеатра вместе с другими подростками, которые говорили в основном примерно то же, что и Тед.
Решимость Джулии всегда говорить правду и ничего, кроме правды, едва не рухнула. Она так сильно любила Теда и Карла, что готова была соглашаться со всем, что бы они ни думали.
– Он… Ну, он кажется мне каким-то старым, – сказала Джулия, ища поддержки у трех девочек-подростков, которые пошли в кино вместе с ними.
Тед посмотрел на нее с удивлением.
– Какой же он старый? Ему только двадцать один год! Но он знает жизнь. Я хочу сказать, что прочитал в одном журнале про кино, что он провел детство на ранчо, с шести лет зарабатывал себе на жизнь тем, что ухаживал за лошадьми. Он еще мальчишкой научился джигитовке и вместе с цирковой группой ездил по стране, выступал с конными трюками. Потом увлекся мотоциклами. Зак Бенедикт, – закончил Тед торжественно, – тот идеал, к которому может только стремиться любой мужчина.
– Да, но он мне кажется… каким-то холодным, – возразила Джулия. – Холодным и недобрым.
Девочки громко засмеялись над тем, что Джулии казалось вполне очевидным.
– Джулия, – хихикая, сказала Лори Полсон, – Захарий Бенедикт потрясающий мужчина, к тому же очень сексуальный. Все так думают.
Джулия, которая знала, что Карл втайне вздыхает по Лори, тут же ответила:
– А я так не думаю. Мне не нравятся его глаза. Они у него желтые и очень недобрые.
– Глаза у него не желтые, а золотистые. У него невероятно чувственный взгляд, спроси у кого хочешь, тебе каждая скажет!
– Джулия в этом не разбирается, – вмешался в разговор Карл. – Она еще маленькая.
– Не такая уж я маленькая, – возразила Джулия, взяв братьев под руки. – И я точно знаю, что этому Заку Бенедикту до вас далеко. Вы оба намного красивее.
Лесть возымела действие. Карл снисходительно улыбнулся своей тайной пассии и сказал:
– Беру свои слова обратно. Джулия очень зрело мыслит для своего возраста.
Тед все еще был полностью поглощен мыслями о своем кумире.
– Представь, что тебе с детства приходится зарабатывать себе на жизнь на ранчо, объезжать лошадей…
Глава 4
1988 год
– Уберите отсюда этих чертовых быков, от их вони и труп загнется! – раздраженно бросил Захарий Бенедикт, окинув животных неприветливым взглядом.
Быки находились в загоне, временно сооруженном в непосредственной близости от основательного деревенского дома, изображающего жилище состоятельного владельца ранчо. Зак делал пометки в сценарии, сидя на раскладном стуле с надписью РЕЖИССЕР. От съемок в павильоне студии было решено отказаться в пользу съемок натурных, хотя на бюджет фильма это повлияло не лучшим образом. Для натурных съемок и был арендован этот дом, вернее, не просто дом, а целая роскошная усадьба в сорока милях от Далласа, с тенистой аллеей и просторной конюшней. Впрочем, источником благосостояния техасского миллиардера, у которого была арендована эта самая усадьба для съемок фильма, было отнюдь не ранчо, а расположенный неподалеку участок, украшенный нефтяными вышками. Фильм, под рабочим названием «Судьба», который сейчас снимался вблизи Далласа, если верить журналу «Варьете», должен был принести Заку очередной «Оскар» за лучшую мужскую роль и за лучшую режиссуру, при условии, конечно, что удастся его закончить, – картину с самого начала съемок преследовал злой рок.
До вчерашнего вечера Зак считал, что хуже дела уже идти не могут. Изначально утвержденный бюджет в сорок пять миллионов долларов был превышен на семь миллионов, и четыре месяца, отпущенные на съемки, давно истекли. И теперь, после нескольких месяцев бесконечных задержек, оставалось снять лишь две сцены, но чувство облегчения и удовлетворенности, которое должен был бы испытывать Зак в предвкушении завершения главного этапа создания картины, сводила на нет едва сдерживаемая ярость, мешавшая ему сосредоточиться на изменениях, которые он собирался внести в следующую сцену.
Справа от него, возле главной дороги, сейчас устанавливали камеру так, чтобы захватить то, что на экране должно было выглядеть как пламенеющий закат с панорамой Далласа на горизонте. Через открытые двери конюшни Зак мог видеть рабочих, устанавливающих в нужных местах снопы сена, и помощников осветителя, которые сновали со своими приборами туда-сюда, выполняя указания оператора. За конюшней, вне зоны досягаемости камер, двое каскадеров отгоняли машины с опознавательными знаками техасской дорожной полиции, которые назавтра предстояло снять в сцене погони. По периметру лужайки, под сенью дубов широким полукругом стояли трейлеры, где гримировались и отдыхали актеры, снимавшиеся в главных ролях. Жалюзи на окнах были опущены, кондиционеры по случаю беспощадной июльской жары работали на полную мощь. Припаркованные поблизости палатки на колесах вели бойкую торговлю охлажденными напитками, их охотно раскупали истекающие потом члены съемочной группы и страдающие от перегрева актеры.
Рабочая группа фильма состояла исключительно из профессионалов – людей, привычных к тому, что порой приходится много часов проводить в ожидании съемок короткого эпизода, и всегда готовых явиться к режиссеру по первому его зову. Обычно атмосфера на съемочной площадке была довольно теплой и дружеской, а перед окончанием съемок так вообще праздничной. При нормальном стечении обстоятельств те люди, которые сейчас, явно испытывая неловкость, переминались, разбившись на мелкие группки, возле палаток и молча поглощали прохладительные напитки, уже окружили бы Зака плотным кольцом, перебрасываясь шутками и прибаутками, вспоминая пережитое за время съемок, или с энтузиазмом делились бы соображениями по поводу завтрашнего празднования окончания съемок. Однако после того, что произошло вчера, никто не хотел общаться с Заком по доброй воле, по мере возможности избегая любого контакта с ним, и, разумеется, праздника по поводу окончания съемок никто не ожидал.
Сегодня все тридцать восемь человек, занятых на съемках в Далласе, старательно обходили режиссера стороной, и для них всех предстоящие несколько часов работы казались мукой. И как следствие, каждый, кому сегодня приходилось давать указания, гаркал на своих подчиненных, словно фельдфебель на плацу. И у тех, кто всегда выполнял эти указания расторопно и ловко, сегодня все, как назло, валилось из рук, как это обычно бывает, когда не терпится поскорее покончить с тем, что делать не хочется и противно.
Зак почти физически ощущал исходящие от окружающих флюиды: сочувствие и жалость от тех, кому он нравился, злорадство от тех, кто его не любил или водил дружбу с его женой, жгучее любопытство со стороны тех, кто не питал ни к нему, ни к его жене никаких особых чувств.
С опозданием осознав, что никто не услышал его приказ убрать быков, Зак огляделся в поисках главного помощника и увидел его на лужайке. Тот стоял, уперев руки в бока и запрокинув голову, и смотрел, как взлетает один из вертолетов, на которых отснятый за день материал переправляли в Даллас для обработки. Вращающиеся лопасти подняли облако пыли, обдавая Зака жаром, густо приправленным запахом навоза.
– Томми! – раздраженно заорал Зак.
Томми Ньютон повернулся и затрусил к нему, отряхивая пыль с шорт. Очкастый коротышка с редеющими темно-русыми волосами и карими глазами, помощник режиссера больше походил на кабинетного ученого, чем на киношника, но за неприметной внешностью скрывался человек с удивительным чувством юмора и неиссякаемой энергией. Однако сегодня даже Томми, похоже, утратил рабочий настрой. Сунув под мышку планшет на случай, если придется что-то записывать, он спросил Зака:
– Ты меня звал?
Даже не потрудившись поднять на него взгляд, Зак бросил угрюмо:
– Позаботься о том, чтобы кто-нибудь отогнал быков подальше.
– Конечно, Зак. – Повернув регулятор громкости прикрепленного к ремню передатчика, Томми поправил микрофон с наушниками и обратился к Дугу Ферлоу, старшему плотнику, руководившему бригадой рабочих, возводящих забор вокруг конюшни для завтрашней финальной сцены. – Дуг, – произнес в микрофон Томми.
– Что, Томми?
– Вели парням у загона выпустить быков на южное пастбище.
– Я думал, они нужны Заку для следующего кадра.
– Он передумал.
– Ладно, сейчас этим займусь. Мы можем начинать устанавливать декорации в доме, или он хочет с этим повременить?
Томми перенаправил этот вопрос Заку.
– Не делайте ничего, – отрывисто бросил тот в ответ. – Ни к чему не прикасайтесь, пока я не просмотрю отснятый материал. Если что-то будет не так, я не хочу тратить время на еще один дубль.
Передав слова Зака Дугу Ферлоу, Томми уже собрался отойти, но после непродолжительных колебаний все же произнес:
– Зак, ты, вероятно, не в настроении слушать то, что я хочу сказать, но, боюсь, у меня не будет иного шанса.
Зак попытался изобразить вежливый интерес, и Томми с запинкой продолжил:
– За эту картину ты заслужил еще пару «Оскаров». У нас у всех мурашки по коже бегали в нескольких сценах с Рейчел и Тони, и это не преувеличение.
Одно упоминание имени его жены, в особенности в сочетании с именем Тони Остина, довело Зака почти до точки кипения. Он резко встал, сжимая в руке сценарий.
– Мне приятно это слышать, – сказал он сухим деловым тоном. – Для съемок следующей сцены еще хватит освещения, так что, когда на конюшне все будет готово, будем снимать. Пусть съемочная группа поужинает, а я пока все проверю. Возьму что-нибудь попить и пойду куда-нибудь, где смогу сосредоточиться. – Мотнув головой в сторону небольшой дубовой рощицы, Зак добавил: – Найдешь меня там, если понадоблюсь.
Он направлялся к палатке с напитками, когда дверь трейлера Рейчел распахнулась, и она вышла из него в тот самый момент, когда Зак проходил мимо. Глаза их встретились, и все вокруг разом притихли и замерли в ожидании. Казалось, даже воздух был насыщен электричеством, как перед грозой, но Зак не стал задерживаться возле жены. Сделав вид, что ее не видит, он прошел мимо Рейчел к палатке с напитками. Потягивая холодную минеральную воду, он пообщался с ассистентом Томми Ньютона и перекинулся парой слов с двумя каскадерами. Зак был очень хорошим актером и за это свое представление, несомненно, заслужил еще один «Оскар». Только он знал, чего ему стоила эта непринужденность. Он не мог видеть Рейчел, не вспоминая ее такой, какой увидел вчера вечером, когда неожиданно зашел в их номер в отеле и застал ее вместе с Тони Остином…
Вчера днем он сообщил ей, что намерен вечером устроить совещание с бригадой операторов и помощниками режиссера, чтобы обсудить некоторые новые появившиеся у него идеи. Он собирался заночевать у себя в трейлере. Однако когда все приглашенные собрались у него в трейлере, как он просил, Зак обнаружил, что оставил свои записи в отеле, и, вместо того чтобы кого-то за ними послать, решил для экономии времени отправиться в отель вместе со всеми. Он пребывал в необыкновенно приподнятом настроении – съемки близились к финалу, и по его внутренним ощущениям результат стоил всех потраченных усилий. Зак в сопровождении пяти своих помощников вошел в номер и включил свет.
– Зак! – воскликнула Рейчел, скатившись с лежавшего на диване обнаженного мужчины. Дрожащей рукой она потянулась за пеньюаром, в глазах ее стоял ужас. Тони Остин, который был ее партнером и, как и она, играл в фильме ведущую роль, резко сел.
– Зак, пожалуйста, не нервничай! – воскликнул он и, вскочив с дивана, метнулся за его спинку, когда Зак шагнул к нему. – Не трогай мое лицо! – истерично выкрикнул он. – Мне еще в двух сценах сниматься и…
Зака пришлось оттаскивать пятерым мужчинам.
– Зак, не дури! – воскликнул главный осветитель, пытаясь удержать режиссера.
– Мы не сможем закончить этот чертов фильм, если ты испортишь ему физиономию! – задыхаясь, проговорил Дуг Ферлоу, схватив Зака за руки.
Зак расшвырял обоих и успел нанести несколько точных ударов Тони по ребрам до того, как его скрутили и оттащили от него. Тяжело дыша, Зак наблюдал, как голого прихрамывающего Остина, окружив плотным кольцом, выводят из номера. За открытой дверью люкса собралась небольшая толпа из постояльцев отеля. Всех, надо думать, привлекли крики Рейчел, которая умоляла Зака перестать избивать Тони. Зак громко захлопнул дверь прямо перед носом любопытных зевак.
Обойдя Рейчел, которая зябко куталась в шелковый персиковый пеньюар, Зак, с трудом сдерживая желание ее ударить, прошел к двери в спальню.
– Убирайся! – сказал он. – Убирайся немедленно, или я за себя не отвечаю!
– Не смей мне угрожать, ты, выскочка! – бросила она ему в ответ с такой ненавистью, что Зак невольно замер, пораженный. – Если ты хоть пальцем меня ударишь, мой адвокат заставит тебя при разводе оставить мне не половину, а все, что у тебя есть! Ты понял меня, Зак? Я с тобой развожусь. Мы с Тони поженимся!
Зак едва не утратил над собой контроль, осознав, что, кувыркаясь друг с другом в постели, жена и ее любовник еще и потешались над ним, строя планы на дальнейшую жизнь с его, Зака, деньгами. Схватив Рейчел за плечи, он грубо толк-нул ее к двери:
– Я убью тебя раньше, чем ты получишь мои деньги! А теперь убирайся!
Рейчел споткнулась, упала на колени, затем поднялась и, взявшись за ручку двери, с перекошенным от ненависти лицом бросила ему на прощание:
