Джун Хёр
Журавль среди волков
© 2024 by June Hur. All right reserved.
© Тихонова А., перевод на русский язык, 2025
© Издание на русском языке, оформление. ООО «Издательство „Эксмо“», 2025
* * *
Посвящается тем, кто не побоялся стать лучом надежды в самые тёмные минуты жизни
Слово автора
Ван[1] Ёнсан-гун (после свержения – принц Ёнсан-гун / 연산군) правил с 1495 по 1506 год и считается самым страшным тираном в истории Кореи. Источники утверждают, что в первые девять лет правления он вёл нейтральную политику, но в 1504 году узнал, как его мать заставили в 1482 году покончить жизнь самоубийством, и, одержимый жаждой мести, начал кровавые репрессии.
Упиваясь бескрайней властью, Ёнсан-гун совершал страшные и жестокие поступки: отбирал у людей землю, чтобы устроить на ней личные охотничьи угодья, казнил родственников, убивал государственных чиновников и похищал женщин из всех провинций, обращая в своих наложниц.
Я сторонница правдивого изложения истории, со всеми недостойными и леденящими кровь деталями, поэтому в романе не умолчала ни о чём. Преступления Ёнсан-гуна были столь многочисленны, что я не могла описать их все, но имейте в виду: в этой книге поднимается немало тяжёлых тем. А именно: изнасилование (упоминание), сексуальные домогательства, женоненавистничество, похищение женщин и девочек, сексуальная эксплуатация, инцест (упоминание), физическое насилие, убийство, жестокое обращение с животными, самоубийство (упоминание), детоубийство (упоминание), психологическая травма, панические атаки.
1
Исыль
Июль 1506 г.
Не ходи дальше горы Самаксан.
Я как наяву слышала слова бабушки, призывающие повернуть назад, но не внимала предупреждению: возвращаться было уже поздно. Сосновые иголки царапали мне лицо, но я продиралась дальше по лесу, не обращая внимания на мозоли на ступнях и пропитанные кровью сандалии. Ноги, не привыкшие к долгим походам через каменные склоны, крутые обрывы и бурные реки, онемели.
«Исыль, детка,– слышала я бабушку.– Обходи те места стороной».
Я одёрнула чогори[2], чтобы освободиться от цепляющихся за одежду ветвей, и побрела по узкой тропе, пока передо мной не возникла башенка, возведённая у лесной поляны подобно надгробию. В граните были высечены слова:
НАРУШИТЕЛИ ГРАНИЦ БУДУТ КАЗНЕНЫ
Проклятый государь. Раньше земли за этой вехой принадлежали десяткам тысяч людей, но ван Ёнсан-гун прогнал их всех и превратил часть провинции Кёнгидо – земельные владения между Йонъином, Кимпхо, Пхочхоном и Янпхёном – в свои личные охотничьи угодья.
«Да сразят его небеса», – прошипела я и твёрдым шагом вышла на поляну.
Надо мной повисли дождевые тучи, и в воздухе чувствовалась сильная влажность. Впереди виднелась дорога, тянувшаяся через луг. А дальше, за вуалью тумана, маячили пышные зелёные горы – молчаливые наблюдатели, свидетели того, как десятки мужчин, женщин и детей навсегда пропали в этих краях. Возможно, и я здесь умру, если позволю себе забыться хоть на мгновение.
Я провела пальцем под мокрым от пота воротом.
Если потеряюсь, обратиться будет не к кому. Нельзя ошибиться ни с одним поворотом.
Я покопалась в своём путевом мешке и выудила нарисованную чернилами карту, чтобы в сотый раз её изучить. Мой маршрут проходил через заброшенные рисовые поля, снесённые деревни, холмы и долины, вдоль реки Ханган, и завершался у крепостных ворот столицы. Путешествие было долгое, и моё нетерпение нарастало. Суён нуждалась в моей помощи. Она ждала меня – единственную, кто мог вернуть её домой.
– Потерпи немного, Суён, – прохрипела я, шагая по пыльной дороге. – Ещё чуть-чуть осталось.
Мы со старшей сестрой пережили настоящий кошмар: солдаты правителя убили наших отца и мать, а нас должны были изгнать на далёкий остров, но мы сбежали и спрятались у бабушки. Горе ослабило нашу и без того хрупкую связь; мы жили под одной крышей, но вели себя как незнакомки. Всё наше общение сводилось к невнятным замечаниям, произнесённым себе под нос, и взглядам искоса. Бабушка, должно быть, глазам своим не поверила, когда увидела записку о том, что я отправляюсь на поиски сестры.
Я и сама себе поразилась.
Моё сердце не принимало Суён, пока я с раздражением думала о ней как о мученице, обременённой младшей сестрой. Но за последние три дня, три страшных дня, всё изменилось. Из родственницы, вызывающей чувство горечи, Суён превратилась в моих глазах в драгоценного ребёнка, каким видели её наши родители, в девочку, которую они обожали, родившуюся после восьми долгих лет ожидания. Мама и папа окружали её заботой и любовью и дорожили ею больше, чем дюжиной сыновей. В детстве я тоже любила сестру. Она всегда была не прочь посмеяться и веселила меня так, что я визжала от хохота. Она мастерила забавных марионеток из всякой всячины и развлекала восторженную публику – то есть меня – завораживающими народными сказками. Благодаря ей в детстве мне всегда было весело.
И она, моя сестра, пропала.
Не умирай, Суён. Живи. Пожалуйста.
Я не позволила себе отдохнуть, лишь задержалась ненадолго у небольшого ручья. Я с утра ничего не ела, поскольку взяла еды всего на два дня, а уже шёл третий. Поэтому зачерпнула воды обеими руками и жадно пила до тяжести в желудке, чтобы подавить невыносимый голод. Потом смыла с лица грязь, пот и слёзы, поднялась на ноги, опираясь на большой камень, и продолжила свой путь.
На дороге, ведущей к городку, мне попались тряпичная кукла и потерянная сандалия; ещё я увидела зелёный росток, пробившийся между камнями.
От вида опустошённого городка и стоявшей в нём жуткой тишины по коже побежали мурашки. Лианы оплетали тёмные хижины, поглощая стены и крыши. Улицы, прежде наполненные прохожими, их голосами и весельем, были давно заброшены. Родственники, соседи, друзья – все пропали. Кто сразу сбежал из провинции, кто остался защищать свой дом и погиб от руки вана и его солдат.
Наблюдают ли за мной сейчас их призраки?
«Зачем ты здесь?– спросили бы они.– Это запретные земли».
Принять правду было слишком тяжело. Я пыталась от неё отмахнуться, но на меня вновь нахлынули воспоминания о том, что произошло три дня назад, когда я всё ещё была той бессердечной и эгоистичной Исыль, не выносившей жизни под одной крышей со старшей сестрой.
Я выбежала из дома после ужасной ссоры, начавшейся по моей вине. Как всегда. «Терпеть её не могу, – прошипела я, несмотря на колющее чувство вины. – Лучше бы она умерла вместо мамы и папы!»
Всерьёз я этого не желала, но, словно привлечённый моими дурными мыслями, в нашу деревню заглянул ван Ёнсан-гун – бесчестный правитель, похищавший женщин развлечения ради: и обручённых, и замужних, и знатных, и неприкасаемых, не делая различий. А моя сестра была прелестна, как азалия в цвету.
Вероятно, она выбежала за мной следом; я не сомневалась, что её похитил Ёнсан-гун.
– Бабушка, – прошептала я, оставляя позади городок-призрак; капли дождя барабанили по пыльной дороге, и далёкие горы окутал белый туман. – Я найду Суён. И домой без неё не вернусь.
* * *
Я брела под дождём, склонив голову против ветра. Постепенно мрак неба растаял в бледно-серый оттенок утра. Изнемогая от усталости, я мечтала лишь о том, чтобы рухнуть на землю и свернуться в комочек. Наконец к полудню вдали показалась небольшая деревенька, не заросшая сорняками. На крышах лежал толстый слой золотистой соломы, а глиняные стены выглядели гладкими и чистыми. Раздался звон колокола, а за ним из деревни послышались шум быстрых шагов и скрип колёс телеги.
Звуки жизни.
Я достала накидку, которой обычно покрывала голову, – сейчас я нуждалась в ней не из-за этикета, а для того, чтобы скрыть лицо. Чтобы никто меня не увидел и не запомнил. Мне не положено здесь быть, и, возможно, тут я не в безопасности. Крепче стиснув края накидки, я зажала походный мешок под мышкой и опустила взгляд. «Одна нога вперёд, другая нога вперёд», – повторяла я, заставляя себя идти.
На стенах висели исписанные листы бумаги, точно такие же, как в бабушкиной деревне. Я так часто их перечитывала, что помнила наизусть.
Заботясь о подданных, ван повелевает оповестить народ о том, что в этих местах появился убийца.
Помогите друг другу найти преступника…
Я насторожилась, когда на грунтовой дороге передо мной появилась запряжённая быком телега. Деревянные колёса опасно болтались на своей оси. Идущая впереди телеги женщина остановилась и посмотрела прямо на меня. Знаю, что она увидела: мрачную девушку со вздёрнутым подбородком, заносчивую на вид и в шёлковом наряде, как аристократка-янбан, но покрытую пылью и грязью.
– Извините, – глухим голосом произнесла я, уже отвыкшая от разговоров, – есть ли здесь гостиница?
Она молча показала пальцем куда-то в сторону и пошла дальше, стегнув быка, впряжённого в телегу.
Я направилась туда и вскоре оказалась перед вытянутым зданием с соломенной крышей и просторным двором, в котором толпились путники. Плотнее закутавшись в накидку, я окинула взглядом незнакомые лица. «Никому нельзя доверять,– подсказывал опыт, накопленный за последние два года.– Нигде нет полной безопасности». Я прикрыла тканью лицо, чтобы окружающие видели лишь мои глаза, сверкающие угрозой: «Не приближайтесь».
Я глубоко вдохнула, расправила плечи и вошла во двор. Торговцы разгружали товары, двое ребятишек умывались на веранде, огибавшей гостиницу. Усталые путники тихо беседовали, утоляя голод. С кухни шёл пар, и я вдохнула аппетитный аромат бульона с соевой пастой.
В желудке всё сжалось, а голова закружилась. Накопившаяся за три дня слабость взяла своё, колени подкосились, земля пошла ходуном, и я пошатнулась. В эту же минуту меня подхватила крепкая рука.
– Осторожно, – прозвучал женский голос.
Туман перед глазами рассеялся, и я увидела девушку ненамного старше меня. Роскошный парик качхе из блестящих чёрных кос, уложенных на макушке, украшал её, словно корона, а тёмные глаза сверкали. От правой брови по лицу тянулся шрам.
– Новая гостья… – Она так легко склонила голову набок, словно тяжёлый парик весил не больше пёрышка.
– И похоже, издалека?
– Да, – сипло ответила я и прокашлялась. – Из…
На самом деле из уезда Чхунчхон. Но я назвала ближайшую деревню.
– Хм-м…
Она изучила взглядом мою одежду и окровавленные сандалии и снова посмотрела мне в глаза.
– Ты пересекла запретные земли, не так ли?
– Мне казалось, сюда приходят за горячей едой и укрытием от дождя, а не за допросами, – холодно ответила я.
– Не волнуйся, я никому не скажу, – прошептала она и перевела взгляд куда-то вдаль, где за дорогой тянулись тростниковые заросли и возвышалась каменная башня. – Все, кто путешествует через эту часть провинции Кёнгидо, выглядят так, словно побывали в загробном мире. Мне знаком этот взгляд. Как у моего отца.
Она вздохнула, и на её губах вновь заиграла улыбка.
– Тебе нужны еда и крыша над головой?
Мне было необходимо отдохнуть. Отчаянно необходимо.
– Да…
– Тогда лучше места не найти. В моей гостинице тебе будет комфортно, – сказала хозяйка, предлагая опереться на её руку.
– Я могу идти сама, спасибо, – огрызнулась я, но колени у меня задрожали, и пришлось схватиться за протянутую руку. Потом я попыталась отстраниться, но она меня не отпустила.
– Выглядишь так, словно вот-вот упадёшь в обморок.
Превозмогая боль в плечах и спине, я позволила ей провести меня дальше во внутренний двор и усадить на веранду, где три других путешественника склонились над низкими столиками, уплетая обед. Четвёртый, в соломенной шляпе, обрабатывал свой окровавленный кулак. Я устроилась за отдельным столом, кряхтя от боли в мышцах, и держась за его краешек, чтобы не потерять равновесие. Голова кружилась всё сильнее.
– Подожди, принесу тебе самое сытное блюдо, – проворковала хозяйка.
Я моргнула, пытаясь побороть слабость. Мне совсем не хотелось упасть в обморок перед незнакомцами, включая эту девушку, подозрительно милую и любезную. Я достала карту, перевернула и посмотрела на портрет Суён, который сама написала чернилами. «Живи, сестра, – прошептала я портрету. – И я тоже выживу». Её нежные глаза смотрели на меня со спокойным, мягким…
По затылку пробежали мурашки. Кто-то заглядывал мне через плечо.
Я поспешно свернула листок и подняла взгляд на улыбчивую хозяйку. Она поставила передо мной миску бульона с варёными овощами и травами. От неё ещё шёл пар, но я не заметила ни одного кусочка мяса. Не к такой сытной еде я привыкла, но за последние два года пришлось смириться с тем, что большая часть населения питается тем, что находит в горах.
– Направляешься в Ханьян[3]?
– Зачем вы спрашиваете? – огрызнулась я.
– Предпочитаю знать, кто у меня гостит. Кого-то ищешь?
– Нет.
– Ты это сама нарисовала? – спросила она, показывая на свёрнутую бумагу.
– Да.
– Юноша на портрете выглядит слишком молодо, чтобы быть твоим отцом…
– Это девушка, – резко возразила я.
Хозяйка вовсе не смутилась, а расхохоталась.
– Да я шучу! Значит, сестра?
– Даже если так, это не ваше дело, ачжумма[4], – проворчала я, убирая свёрток в походный мешок.
В глазах хозяйки блеснула смешливая искорка.
– Ачжумма? Я ещё молода и не замужем. Честно говоря, и не намерена ни за кого выходить, хотя из желающих выстроилась целая очередь, врать не буду. – Она выдержала паузу, словно ожидая, что я посмеюсь, а затем продолжила: – Мне всего девятнадцать. Ну, что смотришь на меня, как на врага? Я лишь хочу помочь. Ты ищешь старшую сестру, а тебе самой на вид не больше восемнадцати.
Мне семнадцать.
– Тебе кто-нибудь помогает в поисках? Отец? Мать?
Они оба мертвы. А у меня нет желания терпеть чужое любопытство. Я бросаю на хозяйку резкий взгляд и собираюсь сказать что-нибудь терпкое, но вдруг понимаю, что её назойливость может быть выгодна. В гостиницы стекаются и слухи, и полезные сведения. А у меня нет ни знаний о столице, ни плана, как добраться до сестры.
– Ты прошла через охотничьи угодья вана, рискуя жизнью, – жарко прошептала хозяйка, не обращая внимания на мою неохоту говорить о себе. – И теперь ты здесь, недалеко от столицы… Она убежала или…
– Нет, её забрали из нашей деревни три дня назад, – произнесла я ровным голосом, внимательно наблюдая за реакцией хозяйки.
Она вздохнула.
– Ещё одна…
Я тут же ухватилась за эту ниточку.
– Вы знаете о других?
Девушка быстро огляделась. Нас мог услышать только один мужчина, сидевший напротив, но он явно не беспокоил её, поскольку она ответила:
– Да, и о многих. У нас даже повесили колокол, и в него бьют всякий раз, когда через деревню проходит ван, – предупреждают местных девушек. Тех, что здесь ещё остались. Я уже давно не видела в этих краях своих ровесниц.
– Ван сам проезжает через деревню?
Она кивнула.
Мы обе затихли, и я заметила, что постоялец напротив всё-таки прислушивается к нашему разговору. До этого он протирал тканью окровавленные костяшки, но теперь замер. На нём была накидка из соломы, хотя дождь уже давно прошёл, а шляпа надвинута на глаза. Казалось, он средних лет, но я почти не могла разглядеть лица, заросшего бородой.
– Как…
Я стиснула кулак, и ногти врезались в ладонь. Это опасный вопрос. Он может повлечь за собой арест и даже казнь. Никому нельзя доверять, но сейчас не было выбора. Мне больше не к кому обратиться.
– Как мне увидеться с сестрой? Хотя бы поговорить, подержать её за руку… Это всё, что мне нужно, – произнесла я как можно тише, покосившись на незнакомца, который нас подслушивал.
Хозяйка закусила губу, перевела взгляд на него же и нахмурила тонкие брови.
– Знаешь, когда ван выезжает на охоту, он берёт сотни своих любимых наложниц…
– Пленниц, – резко поправила я её.
– …с собой на охоту, – продолжила хозяйка, пропустив моё замечание мимо ушей. – Уверена, его величество не заметит пропажи одной девушки.
А потом торопливо добавила, прекрасно понимая, что наше государство усеяно шпионами:
– Всего на минуту, конечно. Вы с сестрой успеете поговорить, подержаться за руки, как ты и сказала. Уверена, в этом нет ничего преступного. Мужьям запрещено видеться с жёнами, но о сёстрах никто не упоминал…
До меня постепенно дошёл полный смысл её слов, и в душе зажглась слабая искра надежды.
– Когда… – прошептала я и сглотнула, унимая дрожь в голосе. – Когда ван выезжает на охоту?
– Летом довольно часто, – ответила хозяйка, поддерживая поднос у талии. – Полагаю, ты слышала колокол, когда прибыла в деревню.
Я проследила за её взглядом и обернулась. По дальнему холму расползлась тёмная полоса, и под палящим солнцем развевались красные флаги. Я заправила за ухо сальную прядь волос и стиснула юбку обеими руками, чтобы никто не увидел, как они трясутся.
– Ван держит своих женщин при себе, – произнёс мужской голос, такой грубый и повелительный, что я вздрогнула. Лицо постояльца было всё так же скрыто под соломенной шляпой. – Лучшие мечники и лучники охраняют как своего господина… так и наложниц.
Мы обе уставились на него, а он продолжил как ни в чём не бывало, баюкая окровавленный кулак в ладони:
– Если попытаешься выкрасть сестру прямо из-под носа правителя, вы обе лишитесь жизни. Не успеешь и близко к ней подойти, как тебя намертво пронзит стрела.
– Я не собираюсь её красть, – спокойно ответила я, несмотря на поселившийся в груди холод. Вполне возможно, что это шпион вана. – Я всего лишь хочу с ней увидеться.
– Я восхищаюсь твоей любовью к сестре, но своими глазами видел, как такая любовь приводила людей к гибели. На твоём месте я бы поберёгся.
– Это мой дядя Вонсик, – прошептала хозяйка. – Он охраняет гостиницу, защищает нас от воров и головорезов. К его советам стоит прислушиваться.
Она театрально взмахнула рукой, словно надеясь смахнуть с моего лица несчастное выражение, и излишне бодро произнесла:
– Не грусти! Пока твоя сестра жива, судьба может свести вас вместе.
С этими словами хозяйка развернулась и ушла, погасив искру моей надежды.
Я посмотрела на тёмное облако охотничьей процессии, и внутри у меня всё сжалось от страшной мысли, что путешествие было напрасным. Что я бессильна и сестру никогда не вернуть.
– Послушай, – обратился ко мне Вонcик; он ещё раз осмотрел кулак, сжал и разжал пальцы и отложил тряпку. – Ешь свой обед. Ты не доберёшься до дома на пустой желудок.
– Я не вернусь туда, пока не увижусь с сестрой, – отрезала я, но всё же взяла деревянную ложку и принялась черпать овощной бульон.
Вонсик задумчиво на меня посмотрел, а затем встал из-за стола и удалился в свою комнату.
Я взяла миску обеими руками и выпила остатки. Вытерла губы рукавом и посмотрела на пустое дно. Я ничем, абсолютно ничем не могла помочь Суён. Во мне нет ни силы военного генерала, ни хитрости великого стратега. Я обычная девушка, приносящая одни неприятности. Тёмное пятно на жизни моей сестры.
Мои размышления прервал панический крик:
– Госпожа Юль! Госпожа Юль!
Все постояльцы оглянулись на шум, и я тоже. Во двор забежал долговязый юноша в странной одежде: ярко-красном халате, подвязанном золотой лентой. Лицо его было мертвенно-бледным.
Он помчался прямо к хозяйке гостиницы и выпалил, тяжело дыша:
– Труп! Прямо на окраине деревни. Старейшина сказал, что уже доложил об убийстве в столичное следственное ведомство. Он думает, что убийца – Безымянный Цветок. Значит, это уже двенадцатая жертва!
Безымянный Цветок.
Так прозвали неизвестного убийцу, который охотился на чиновников – тех, что поддерживали вана Ёнсан-гуна. Некоторые называли его Хранителем, потому что он крал рис у богатых и подкладывал в дома голодающих. Безымянный Цветок. Я повторяла про себя это имя, пока хозяйка и долговязый юноша горячо шептались.
– Совпадение ли это? – спрашивала она. – Убийство произошло в тот же день, когда ван выехал на охоту через нашу деревню…
– Думаю, что не совпадение.
Юль нервно потёрла шею.
– Старейшина не хочет, чтобы государь видел тело, поэтому приказал перенести труп в тростниковое поле, – продолжал юноша, всё больше бледнея. – Он переживает, что ван подожжёт деревню в порыве ярости, если убийство омрачит охоту.
Убийца меня больше не интересовал.
Я поднялась, чтобы уйти к себе в комнату, но хозяйка ещё не сказала, где мне можно поселиться. Повернувшись к ней, я заметила дрожащий на ветру листок на деревенской стене.
Заботясь о подданных, ван повелевает оповестить народ о том, что в этих местах появился убийца.
Когда у нас развесили эти листы с обращением правителя, я вышла на улицу их почитать, хотя мне следовало бы оставаться дома. Дочери осуждённых опасно попадаться на глаза солдатам, а в тот день они были повсюду.
Помогите друг другу найти преступника. Если вам что-то известно об убийствах одиннадцати чиновников, включая уважаемого господина Има, сообщите немедленно. На одежде жертв преступник оставляет оскорбительные надписи кровью… Любому, кто предоставит полезные сведения, полагается щедрая награда.
«Щедрая награда», – горько прошептала я.
Тогда эти слова возымели на меня волшебный эффект, и я весь день фантазировала, как одарят мою семью в обмен на «полезные сведения», о жизни за надёжными стенами поместья, как раньше: благоухающий сад, верная прислуга, готовая угодить любому моему капризу… Всё вернётся на круги своя, опять станет размеренным и скучным, и больше всего на свете меня будут тревожить красота ногтей, сияние кожи и будущий жених. Полная надежд, я вернулась в наш глиняный домик с соломенной крышей, но сестра меня отчитала.
Не глупи. Никто нас не спасёт, тем более ван.
Напряжение между нами росло, и два дня спустя она обронила жестокие слова, которые заставили меня стрелой вылететь из хижины.
Я закрыла лицо ладонями, жалея, что не могу повернуть время вспять. О том, что вышла тогда на улицу, что прочитала о «щедрой награде»…
Смутные, неясные мысли вдруг заклубились, как облако, но тут же исчезли. Я нахмурилась, пытаясь ухватиться за ускользавшую нить, но меня отвлекла Юль. Она подбежала к решётчатой двери, за которой не так давно исчез охранник, и громко постучала.
– Дядя Вонсик! Дядя!
Дверь отворилась, и хозяйка сказала тихо, но с жаром:
– Похоже, убийца, которого вы ищете, сразил новую жертву.
Вонсик вышел из комнаты всё в той же соломенной шляпе и расправил широкие плечи. Только тогда я заметила, какой он высокий и мускулистый. Влажный ветерок раздул полы соломенной накидки, открывая взгляду меч в блестящих чёрных ножнах, богато украшенных золотом, и я поняла, что он не простой обыватель.
– Тело перенесли в тростниковое поле, – объяснила Юль. – За ним остался кровавый след, поэтому мы без труда его найдём.
– Сначала надо переговорить со старейшиной. Где он?
– Ёнхо видел его в северной части поля.
В ту минуту я поняла, что делать. Во мне поднялась волна страха, но я стиснула кулаки, вонзив ногти в ладони, и отогнала сомнения. Ван обещал щедрую награду. Если помогу поймать преступника, возможно – как знать? – он вернёт мне сестру, которую я подвела.
Я готова сделать всё, чего желает ван, всё, что угодно, лишь бы ещё раз увидеть Суён.
