полная версия

Дмитрий Александров
Салыуй

Полная версия

Глава 5. Любовь к жизни

Сила Егора порой ставила Ивана в тупик. Он мог вытащить на берег лодку, просто ухватившись за борт одной рукой, легко переворачивал её; неказистый топорик в его руке разваливал на дрова плотные толстые поленья… Сила и ловкость его были какими-то спокойными, лишёнными напряжения, естественными, и создавалось ощущение, что это вовсе не весь Егор, а только малая часть его возможностей. Нельзя сказать, чтобы тело его как-то оправдывало сказанную силу: мышцы рисовались отчётливо скорее от стройности, чем от большой массы.

– Мистика, – ворчал в усы Старорук, сам себя считавший человеком не слабым.

Другая странность заключалась в том, что загар никак не приставал к Егору, хотя тот с конца мая обыкновенно ходил голым по пояс. Кожа его казалась белой, но при этом не обгорала под полуденным солнцем, холод и жара как будто совсем не беспокоили юношу.

Они жили порознь, не часто пересекаясь: обоим это подходило. Иногда Иван звал Егора помочь – тот никогда не отказывал, и если занимался в эту минуту чем-то своим, то охотно всё бросал: «Подождёт».

Егор ел один. Когда на озеро приезжали друзья Ивана, тот приглашал Егора «вместе посидеть», и юноша всегда соглашался, но каждый раз это ощущалось какой-то благодарностью в сторону начальника станции. Возле домика Егора находился удобный сход в воду, прикрытый с одной стороны мысом, образовывавшим правый берег Ивановой бухты. С другой стороны громоздились камни, на самом большом из которых – сером ледниковом валуне – Егор любил сидеть на закате. С началом июня юноша всё чаще, взяв свои простые снасти, уходил в вечерних сумерках на середину озера, возвращаясь уже с восходом. Наблюдая со стороны, сложно было сказать, когда и сколько он спал – ясно лишь, что спал он не много.

* * *

Июнь выдался жарким и богатым на грозы. В районе озера ветер гонял тучи кругами, а перед самым закатом сминал массы водяного тумана в грозную черноту. Непогода, громыхая и всаживая с треском молнии в случайные деревья, резвилась и растрачивала свою удаль по-над Пайтымом.

Того же хотелось летом Ивану.

Зимой он напоминал джеклондоновского Волка Ларсена, выброшенного со своим разломанным кораблём на последний берег, но стоило лесу снова стать зелёным, наполниться птичьим пением, и природная жажда жизни разгоралась в его узких глазах. Иван начинал меньше пить, по делу и без дела гонял по озеру, ремонтировал, строил. Возил на станцию женщин.

«Начальника озера» хорошо знали в бывшем совхозе «Дальний» (теперь именовавшемся не иначе как фермерское хозяйство), в паре деревень к востоку от города. Постоянного романа Старорук не имел; он любому стал бы отрицать самую возможность заняться семейной жизнью. Внутри же такой жизни он и желал, и боялся. Боялся, потому что детство его было совсем не таким, каким положено быть детству, а семья – не тем, что хочется вспоминать, перебирая старые фотографии. Он строил: по берегу стояли уже пять приземистых срубов. В таком количестве не было причины: друзья останавливались в «спасовке» и лишь изредка занимали один или два. Теперь в дальнем поселился Егор. Один из домов перестал пустовать, а вместе заполнился и один уголок в пустоте Иванова сердца.

Из всех знакомых с Иваном женщин чаще всего на станции бывала Варвара – ветеринар с рыжими волосами, зелёными глазами и кошачьими какими-то манерами: своеобразной грацией, которая имеет большое влияние на мужчин в провинции. Выглядела она ровно на свои тридцать три, жила одиноко, легко, без страхов и лишних стеснений. Однажды она выручила Ивана. Дело было зимой; Старорук сильно заболел, а поскольку ко врачам его могла отправить только кома, Иван дотянул до момента, когда стало совсем дурно, и невозможно было ни спать, ни есть из-за жара, кашля и тошноты. Скрипя зубами и рискуя слететь с дороги или попасть на встречную полосу, Иван приехал к Варваре не за помощью – «за какой-нибудь таблеткой, поскольку водка с перцем не помогает». Оставаться он наотрез отказался, а на предложение Варвары поухаживать за ним на станции страшно выпучил глаза и с трудом сдержал поток ругательств. Дождавшись пачки антибиотиков и бутылки солодки, он бросил с тревогой смотрящей на него спасительнице: «Буду должен. Заеду…», и, качаясь и сдерживая кашель, вышел.

Через неделю Иван уже колол дрова, топил баню, отправился на охоту. Он считал, что спасла его солодка – не в последнюю очередь по причине того, что настойка была спиртовая.

Иван привёз Варвару на станцию восемнадцатого числа, так предупредив Егора:

– Погостит у меня одна персона пару-тройку дней. Вот тебе ключ от сарая, рыбачь, гуляй где хочешь – только не мешай. Лады?

– Хорошо.

Иван пошёл было заводить «Ниву», но неожиданно развернулся и спросил:

– А у тебя-то подруга есть?

Егор мотнул головой.

– Тогда в следующий раз с собой в город возьму. Познакомлю кой с кем. Тебе такому, как бы сказать, любая рада будет – даже завидно.

Заливистый громкий смех Варвары не стихал на станции до позднего вечера. Всю ночь Чавач недовольно поводил ушами, поглядывая в сторону «спасовки». Светлая летняя ночь перетекала незаметно в утро, и помолодевший будто на десяток лет Иван, сияя, как самовар, вразвалочку направлялся к воде умываться.

Варвара выходила не раньше полудня. В первый день Егора на станции не было: после разговора с Иваном он ушёл в лес и вернулся уже при луне. Варвара впервые увидела Иванова постояльца на следующий день.

– Привет! Доброе утро! – с улыбкой произнесла она, подходя к сараю, возле которого Егор обтёсывал топором сосновую доску.

– Доброе утро, – ответил Егор в обычной своей манере, которая показалась ей холодной, неприветливой.

– Иван про тебя говорил. Говорил, например, что ты сильный. Меня сможешь поднять?

– Не хочу.

Варвара прикусила нижнюю губу, чуть наклонила голову:

– Поня-я-ятно. Ну, я позже…

В этот момент вернулся Иван: он успел съездить до шоссе.

– Аря⁸, пойдём! Курицу замаринуешь, – позвал он свою гостью тоном, на который можно было при желании обидеться… но Варвара приехала не за обидами.

Вечером она снова попыталась заговорить с не дававшим ей покоя загадочным красивым юношей – все её усилия, прямые, наивные и немного смешные, разбивались о тихое спокойствие Егора.

Варвара провела с Иваном ещё две ночи. Она подсматривала за Егором из окна «спасовки» или от бани, из-за кустов. В голове её были построены самые фантастические планы всяких попыток знакомства – ни один не был ею доведён до действия.

Утром Старорук отвёз её в город. Вернувшись, он положил еды Чавачу, завёл катер и, разрезая бежавшую от берега рябь на две косые волны, ушёл за мыс в сторону устья реки.

На закате прежний, уверенный в себе Старорук доедал мясо на берегу. Рядом стояла в ямке запотевшая бутылка, но он не выпил из неё ни капли. Кричали чайки, зло кусали комары: приближалась гроза.

Глава 6. Буря

Буря разразилась на следующий день. С ночи поднялся сильный ветер. В пять часов утра Иван, почуяв неладное, выскочил из кровати, в трусах и сапогах выбежал на пирс: ветер гнул деревья, качались фонари, первые тяжёлые капли дождя падали на доски. Бухта защищала от волн (да и не бывало большой волны на Пайтыме), но вода отчего-то прибывала. Иван, чертыхнувшись, бросился обратно, надел плащ и побежал будить Егора.

– Егор! Пошли! Хорош спать – надо лодки вытащить! Эй, парень, ты здесь?

Дверь была не заперта (Егор никогда не задвигал засова). Иван заглянул внутрь: в домике было пусто, сильно пахло жжёной канифолью. Иван глянул быстро, нет ли пожара, снова ругнулся и побежал к пирсам. Он спустил телегу со слипа, с трудом завёл на неё качающийся катер, включил лебёдку – в этот момент ударила первая молния. Гром долетел до спасательной станции секунд через десять, а вместе с ним вспыхнуло на Западе снова. Свет погас, лебёдка встала. Старорук нашарил фонарь, перевёл шестерню лебёдки на ручной и стал крутить рукоятку. В эллинг залетала вода, что-то било в стену. Вытащив катер, Иван бросился наружу, но стоило ему отойти от здания, как порыв ветра сбил его с ног. Фонарь улетел в воду. Старорук упал на пирс, сразу попытался встать.

Ветер бушевал. Трещали деревья, падали тяжёлые ветви. Хватаясь руками за кусты, Иван добрался до будки. Он хотел отстегнуть Чавача, но забившаяся в угол лайка зубами схватила руку хозяина. Чавач сделал это от страха, автоматически, и, поняв по запаху, что это рука Ивана, тотчас разжал челюсти. Старорук ругнулся, но ни его выкрика, ни скулящего с присвистом лая Чавача не было слышно за шумом стихии. Иван левой рукой снял, наконец, карабин с кольца и, держа крепко ошейник, потащил пса за собой.

Они добрались до «спасовки». Иван закрыл за собой дверь и сел на пол. Чавач убежал в комнату и спрятался под кровать. Продышавшись, Иван встал, ощупал раненую руку, в темноте добрался до лестницы, поднялся на второй этаж: нужно было проверить окна.

В своём доме Ивану не нужен был свет, чтобы находить путь. Спустившись и сухо бросив в темноту своё любимое: «Хурма на блюде!», Иван достал из шкафа связку свечей, спички. Пламя даже в доме колебалось: через щели и щёлочки с пугающим свистом забирался ветер. Громыхала кровля, гуляли вокруг молнии. Поставив свечу в кружку, Старорук пошёл искать бинт.

Одевшись, с облитой водкой и замотанной неаккуратно рукой, Иван просидел до конца бури за столом. Он вслушивался в окружающие его звуки и думал о тех разрушениях, которые происходят снаружи: вот снова ударило железом по стене эллинга – отрывает водосток. Глухо и тяжело что-то упало вдалеке – дерево. Кажется, где-то разбилось окно; не в «спасовке»: движение воздуха не поменялось… Буря тащила его «Призрак»⁹ в неизвестность, и капитану оставалось лишь ожидать своей участи.

Утихло через час.

Иван вышел наружу. Между «спасовкой» и домиками лежали две сосны. Третья упала на ближний сруб, проломив крышу и сместив брёвна; крона её висела точно над баней. Забор завалило везде, кроме ворот, закреплённых на залитых бетоном трубах. Обоих водостоков не было на месте. Иван посмотрел в сторону пирсов: на воде плавали щепки и белый спасательный круг. Целых лодок не было видно ни в бухте, ни дальше на поверхности успокоившегося озера. Не находился и Егор. «Неужели пошёл на лодке ночью и сгинул среди всего этого?» – мелькнуло вдруг в его голове очевидное предположение. Старорук попытался вспомнить, видел ли он перед бурей Егорову лодку. Её не было у пирсов – за это он мог поручиться.

– Выбленочный, снасть его, узел¹⁰… – поморщился Иван. Ему, начальнику спасательной станции, положено было организовывать поиски. Он улыбнулся горькой улыбкой и пошёл к эллингу. Машина и катер остались целы.

– Ладно, переживём, – произнёс он, подняв голову и глядя на небо.

Небо оставалось серым, каким-то ненадёжным – так сказал бы Иван. Он достал из чудом уцелевшего, хотя и потрепанного, сарая бензопилу, расчистил выезд. Чавач выходить из «спасовки» отказывался, так что Иван положил ему еды в доме:

– Давай, поешь, не будь как мышь.

Зелёная «Нива», аккуратно объезжая завалы, направилась в сторону шоссе.

В двух километрах от берега уже нельзя было найти ни одного свидетельства утреннего шторма. В конце грунтовки, ведущей от шоссе к Пайтыму, стояла белая «шестёрка» с открытым багажником. Рядом на траве была раскатана клеёнка, и мужичок в красной бейсбольной кепке раскладывал на ней какой-то товар, как будто инструменты. По всем признакам выходило, что никакой бури у шоссе не было.

Иван остановился в начале посёлка, возле магазина. Зашёл внутрь.

– Машунь, как дела у вас? Была утром гроза?

– Громыхало что-то, я аж проснулась. Я когда одна сплю, любого звука боюсь! – продавщица кустодиевского сложения, одетая в красочный сарафан, улыбнулась. – Да кажется, что стороною прошла.

– Вот и я гляжу: сухо и тихо.

– Ага. У нас всегда тихо. Разве что дальнобойщики, бывает, учудят. Тебе «Брынцаловки»?

– Что? – переспросил задумавшийся Иван.

– Ну, ты за водкой?

– Нет. Я вообще позвонить от вас приехал: у меня провода сорвало все. В грозу.

– Монетки нужны? У меня целая гора. Я здесь, знаешь, как дракон, как дракониха! – продавщица облокотилась на прилавок, глядя на Ивана хитро и желая, чтобы он этот взгляд перехватил. Затем она увидела руку в окровавленных бинтах и, охнув, распрямилась: – Это что же? Ванюш, у тебя что же с рукой-то? Ну-ка давай я полечу. Сейчас сбегаю за аптечкой. У нас всё есть! Всё как полагается по надзору, по закону то есть.

– Не суетись, дай позвоню.

Иван, не обращая внимания на продолжающиеся оханья и аханья, вышел к телефону-автомату, стоявшему у стены магазина. Когда он снял трубку и собирался отправить в погнутый приёмник монету, сзади раздался хриплый возглас:

– Наӈ ювле минэн¹¹!

Иван повернулся: позади него стояла сгорбленная старуха. Она опиралась на лыжную палку и хмуро смотрела на него глубоко посаженными маленькими глазами.

– Кай? Поди назад! Воротись к себе, не зови никого.

Иван махнул рукой и хотел было продолжить, но старуха больно ткнула его палкой.

– Мать, ты что?! Дай позвоню: человек пропал.

– Кого потерял, тот дома ждёт. Воротись к больному!

– Какому ещё больному? Чего вы привязались, – прошипел Иван. – Человек пропал. Я со станции…

– Иди домой. Иди! – она снова ткнула его в ногу. Бывший водолаз растерялся, не зная, что делать. В растерянности Старорук выглядел неуклюжим и вместе свирепым, так что мало знающий его человек мог подумать: злится.

Из магазина, не утерпев, выбежала продавщица:

– Он ранен! Ульга Миковна, не сердитесь на него. Ванюш! Пошли скорее. Налью выпить, перевяжем тебя, – она схватила было Ивана, но тот сбросил её пышную, похожую на детскую, руку.

– Маз-зута береговая… Всё, баста!

Не слушая ставшего каким-то плаксивым голоса продавщицы и неразборчивого ворчания старухи, он быстрым шагом вернулся к машине, завёл двигатель, резко развернулся и поехал по грунтовке назад, к станции. «Надо провода посмотреть. Не посмотрел. Пожар может быть, как включат», – оправдывал он своё возвращение. Лицо старухи мерещилось ему среди бликов на лобовом стекле.

* * *

Егор обрубал своим коротким топориком ветви с упавшей возле его домика сосны. Иван, загнав на место машину, подошёл к нему:

– Ты где же был?

– На озере.

Иван резко обернулся, глянул на бухту: Егорова лодка стояла у пирса.

– А что гроза? Попал в грозу?

Юноша кивнул, перешёл к следующей ветке и ударил топором наискось, сначала с одной стороны, затем с другой. Толстая сырая ветка легла подле ствола.

– Видишь, что здесь было? Ветер – ураган. Теперь много чинить. Забор повалился. Ну, ладно. А это ты бросай: бензопилой разделаем. Пила же есть. Пойдём со мной, провода глянем. На крышу ещё надо будет слазить, а ты полегче.