Дмитрий Алексеевич Игнатов
Великий Аттрактор
– Не припомню, что бы я показывал свой жетон…, – я оглядываюсь. Передо мной стоит худощавая брюнетка в очках с толстой оправой. Она одета в облегающее фигуру чёрное платье с, наброшенной на плечи на манер шали, белой вязаной накидкой. Девушка явно хотела бы выглядеть как женщина вамп, но неисправимо остаётся хрестоматийным книжным червём, одинокой настолько, что держит кота.
– В будни у нас не так много посетителей, как хотелось бы. А вы явно зашли по работе. Просто ждали, когда кто-нибудь появится. И потом, такой выбор книги…
– Кстати, о работе, – перебиваю я, и показываю девушке листок для заметок с написанной фамилией, – Вы помните этого человека?
– Эм… Да, – девушка неловко улыбается из-под очков, – Смутно… Почти забыла.
– Хорошо, – улыбаюсь я в ответ, понимая, что она со мной заигрывает. Похоже, барышня совсем одичала среди своих книг, раз готова броситься на первого встречного.
– У нас тут есть нечто вроде маленького домашнего кафе для посетителей. Может быть, выпьем по чашечке кофе и обсудим то, что вас интересует?
– Не откажусь, – уверенно отвечаю я, и следую за девушкой, наблюдая, как она подчёркнуто крутит бёдрами, видимо, надеясь на продолжение вечера. Через пару минут мы уже сидим друг напротив друга за небольшим круглым столиком под бордовым абажуром с бахромой. Всё кафе представляет собой четыре точно таких же столика под такими же абажурами, занимающих пространство почему-то не занятое книжными стеллажами.
– У вас можно курить? – деликатно спрашиваю я.
– Вам… можно, – выдержав многозначительную паузу, всё так же заигрывающе отвечает брюнетка. Я неторопливо закуриваю, отпиваю кофе и внимательно смотрю ей прямо в глаза.
– Я не знаю, что вам сказать… Я и правда не особо запомнила этого посетителя. Он был у нас только однажды, даже завёл клубную карту, взял у нас всего одну книгу.
– Какую?
– Минутку. Я сейчас посмотрю, – девушка поднимается с места и проходит вдоль стеллажей, давая мне возможность в очередной раз оценить прелести её фигуры. Вскоре она возвращается с потёртым томиком в светло-коричневом переплёте.
– Вот эта, – она кладёт книгу на стол и вновь садится напротив, внимательно и почти изучающе наблюдая за моими действиями.
– «История Древней Греции». Интересно, – секунду я кручу книгу в руках, потом открываю и, увидев вложенную библиотечную карточку с именем клиента, практически автоматически выдёргиваю её и сую в карман. После чего продолжаю неторопливо листать томик. Будет неприятно, если он оставил на страницах какую-то отметку или послание о себе, которое я пропущу. Поняв мой интерес по-своему, брюнетка решает продолжить беседу.
– Не думала, что вы любите книги. Ваша… Организация… Она напоминает мне тех ребят у Брэдбери… «451 градус по Фаренгейту».
– Напрасно, – отвечаю я, не отвлекаясь от просмотра страниц, – У нас с ними масса различий… Начнём хотя бы с того, что мы сжигаем книги вместе с людьми.
Брюнетка нервно хихикает. Кажется, мой показной цинизм хорошо дополнил тот образ, который она уже себе нарисовала.
– И всё же… Какой в этом смысл? В чём ценность забвения?
– Похоже, Вы не обсуждали закон о «проклятии памяти» со своим сенатором.
– Я вообще далека от политики.
Мой взгляд останавливается на заломленных страницах. По всей видимости, их читали с наибольшим интересом. Я поднимаю глаза на брюнетку и, расслабленно откинувшись на спинку стула, отпиваю кофе.
– Вы помните историю о Герострате?
– Конечно. Он сжёг знаменитый храм Артемиды в Эфесе.
– Он объяснил цель своего поступка желанием остаться в веках. И с тех пор у нас регулярно появляются «Геростраты» всех сортов. И теперь их интересы не ограничиваются зданиями. Они годами насилуют и убивают женщин и детей, оставляя на их телах разные символы и знаки. Они взрывают себя в переполненных залах аэропортов и вагонах метро. Они обвешиваются камерами и транслируют в Сеть то, как совершают массовый расстрел безоружных людей… И когда мы возьмём одного, его разрушительной идеей уже может заразиться десяток таких же «Геростратов». А то и похуже… Это вирус. Вирус тщеславия. Вот с чем мы боремся. У Герострата получилось остаться в человеческой памяти. Но больше не получится ни у кого, – я замолкаю и снова бросаю взгляд на брюнетку, которая, не мигая, смотрит на меня, – Вы спрашивали: «В чём ценность забвения?». Забвение защищает и приносит спокойствие. В мире было слишком много зла, чтобы о нём помнить… Кажется, свою шляпу я оставил там?
– Вы уже уходите?
– Да, – я отдаю книгу брюнетке, – Благодарю за сотрудничество.
– Но…– она растерянно берёт томик у меня из рук и следует за мной, – Может, вы ещё зайдёте как-нибудь?
– Возможно. В следующем месяце.
– Это… Хорошо, – она слегка мнётся, глядя как я надеваю шляпу, тщательно заматываю шею шарфом и застёгиваю плащ, – Простите… А как вас зовут?
– Никак.
– А серьёзно?
– Серьёзно. Процедура «damnatio memoriae» применена ко всем магистратам забвения прижизненно. У нас нет имён.
– Прямо как у «Людей в чёрном»?
В ответ я молча улыбаюсь и выхожу на улицу. Мокрый снег летит с неба частыми и крупными хлопьями. Они на секунду вспыхивают в плотных пучках света от фонарей и исчезают во тьме, чтобы через секунду облепить моё лицо и одежду. «Да, как у грёбаных людей в чёрном»,– думаю я и закуриваю. Сколько раз я слышал этот идиотский вопрос… Жаль, что у меня в кармане зажигалка, а не вспышка для стирания памяти.
V
Печь. Она располагается в подвале нашего служебного здания. Когда-то давно это была угольная котельная, снабжающая теплом все этажи. Сейчас мы используем её для своих целей. «У нас тут нечто вроде маленького домашнего крематория для клиентов» – придумываю я шутку, вдруг вспомнив вчерашний разговор в книжном клубе, и сам невольно улыбаюсь.
Я сижу на старом стуле с металлическими ножками напротив открытой заслонки, за которой бушует оранжевое пламя. Ощущение, что смотришь прямо в Ад. Одну за другой я бросаю в огонь бумаги: выписки, счета, медицинские карточки, отдельные документы или простые записки. Всё в печь.
На этот раз я действую по протоколу, хотя это, скорее, можно назвать ритуалом. Сначала в огонь отправляются все собранные бумаги. Потом… Я достаю из кармана плаща маленький пакетик без наклеек и надписей. Потом – сам клиент. Неужели он провалялся у меня в кармане плаща всё это время? Я брезгливо выкидываю его в печь. И, наконец, в последнюю очередь огню предают карточку клиента с именем. Ту самую бумажку, которую я достаю из конверта каждый раз, когда начинаю новое дело.
Раздаётся телефонный звонок. Я встаю со стула и, всё ещё держа карточку в руке, иду к столу в противоположном углу комнаты. Мои шаги гулко раздаются в пустом подвальном помещении. Я снимаю трубку.
– Да?
На другом конце провода звучит узнаваемый чуть заикающийся голос нашего архивиста. Этот компьютерный жук недолюбливает и, кажется, немного боится меня.
– Не смог дозвониться тебе на сотовый. Решил, что ты в подвале.
– Да, я здесь.
– Послушай… Выяснилась новая подробность по твоему текущему делу, – он делает паузу.
– Ну, говори!– подгоняю я.
– У твоего клиента, оказывается, есть семья. Бывшая жена и ребёнок.
– Семья? Как такое возможно? У него были только родители. И они давно умерли…
– Брак не был оформлен официально. Ребёнок записан на фамилии матери. В большинстве баз отец не указан. Я… Просто пропустил…
– Пропустил?! – меня начинает разбирать злость,– Ты хоть понимаешь, что у бывшей жены может остаться масса материалов?! Фото, дневники, да хоть всего до чёрта лысого… И мне придётся подчищать всё за тобой! Ты идиот?
– Ну, хорошо, хорошо! Я ошибся…
– Ты идиот?
– Что? Ошибиться нельзя?
– Идиот,– я раздражённо бросаю трубку. В моей руке до сих пор находится листок с именем. Я молча смотрю него. Похоже, этот парень пока не хочет меня отпускать.
VI
Маленький симпатичный домик в пригороде. Стены недавно выкрашены в светло-зелёный цвет. Не знаю, как правильно называется этот оттенок… Салатовый? Вокруг растут ровно подстриженные кусты. Лужайка тоже обхожена. Очевидно, за домом по-хозяйски следит мужская рука. Я поднимаюсь на крыльцо и звоню в дверь. После некоторого ожидания мне открывает женщина. По виду лет 40-45, светлые волосы вьются мелкими кудряшками, поверх домашнего платья в мелкий цветочек надет фартук с жирными пятнами. Она вполне могла бы сойти за классическую домохозяйку из 50-х, если бы не жирные пятна. Я сразу показываю свой жетон.
– Магистрат забвения. Разрешите войти?
– Да… Конечно, – растерянно бормочет она и пропускает в дом. Мы заходим на кухню. На столе разложены продукты, пока ещё пустая кастрюля на плите, приготовлены разделочная доска и нож… Похоже, я отвлёк хозяйку от приготовления обеда.
– Меня интересует ваш муж.
– Он… Он сейчас на работе.
– Вот этот! – я резко показываю ей бумажку, практически ткнув в самое лицо, и по его выражению моментально понимаю, что женщина прекрасно помнит моего клиента.
– Мы расстались… Пять лет назад.
– Мам, кто это? – в проёме кухонной двери замирает мальчик лет девяти.
– Ребёнок от него? – киваю я в сторону мальчишки.
– Да, – отвечает женщина.
– Кто это, мам? – повторяет мальчик свой вопрос.
– Это из полиции. Дядя просто задаст нам несколько вопросов.
– Да, – я поворачиваюсь к мальчику, – Вы ведь живёте с папой? Он сейчас на работе?
– Да… Но это не мой настоящий папа. Он жил с нами раньше, а потом ушёл.
– Правда? А ты помнишь, как его звали? Твоего настоящего папу?
Мальчик уверенно отвечает. Он хорошо помнит его. На некоторые вещи у детей такая цепкая память, получше всякой бумажки. Он смотрит на меня своим пристальным открытым взглядом. С таким не договоришься. С детей не затребуешь подпись на протоколе о неразглашении. Их не запугаешь. Память о родителях живёт у них в генах…
Я перевожу взгляд с мальчика на мать. Кто первый? Что будет правильнее с точки зрения морали? Женщина, кажется, инстинктивно прочитав мои мысли, делает резкое движение. Это предопределяет мой выбор. Звучит приглушённый выстрел. Пуля попадает ей точно в сердце. Я резко разворачиваюсь и отправляю вторую пулю в сердце мальчика. Он не успевает вскрикнуть.
Пару секунд я стою, глядя на пистолет в своей руке. Легкий дымок выходит из ствола с каким-то смертельным умиротворением. Практически как дым из недокуренной сигареты в пепельнице. Эти мгновения тянутся непростительно долго. Нужно лечить нервы.
Я перешагиваю через тело женщины и, подойдя к плите, открываю вентиль. Газ начинает с шипением выходить, заполняя кухню. Я поднимаю гильзы, стараясь не смотреть на тела. Безоболочечные экспансивные свинцовые пули хорошо плавятся, но оставляют очень неприятные ранения.
Выхожу в коридор, оклеенный дешёвыми синтетическими обоями и пластиковыми панелями. Это будет хорошо гореть. Скоро здесь будет настоящий Ад. На вешалке оставлена маленькая курточка мальчика. Я засовываю бумажку с именем в её рукав и, щёлкнув зажигалкой, пару секунд наблюдаю, как разгорается бумага и ткань, а потом быстрым шагом выхожу из дома.
Взрыв я слышу уже с противоположного конца квартала. Огненное зарево полыхает на фоне темнеющего вечернего неба. Я закуриваю, размышляя, стоит ли вызывать пожарную охрану, но решаю не тратить на это своё время. В конце концов, дело закрыто, и я заслужил небольшой отдых. Вечер ещё только начинается и можно посидеть в «Месте»… А лучше зайти к той недотраханной брюнеточке. Она явно ко мне не ровно дышит. Например, перечитать по ролям «451 градус по Фаренгейту». А что? Неплохая книга. Я люблю Брэдбери. Ну, не читать же мне «Сказки матушки гусыни»…5
Капелька триумфа
Свет красного аварийного фонаря пульсировал с невозмутимостью метронома, периодически заполняя бетонное пространство КПП. Склонившись над пультом, полковник стёр со лба холодный пот и отключил сигнал тревоги, а после обессилено опустился на стул.
Наставшая тишина продлилась не более пары минут, но они показались полковнику целой вечностью. Резкий звонок телефона, стоящего на столе, заставил полковника вздрогнуть. Он медленно снял трубку и, стараясь сохранять спокойствие, спросил:
– Пётр Петрович… У вас там всё в порядке?
– Да, всё отлично, – ответил в трубке слегка легкомысленный голос.
– Я эвакуировал комплекс…
– Правда? Я рад, что вы находите себе занятие. Но меня это сейчас не особо интересует.
– А что вас сейчас интересует? – как можно более мягко спросил полковник.
– Только мои воспоминания…
* * *
– Гениально! Гениально! – из угла в угол радостно забегал Петр Петрович. Он сам ещё не до конца верил своей неожиданной догадке, но формула, небрежно выведенная им на доске минуту назад, неумолимо воодушевляла. Стабильный стрэнглет существовал. Должен был существовать. Обязан был существовать. А это означало, что… Петр Петрович нервно потеребил свою заострённую троцкистскую бородку и пробормотал:
– Можно попробовать применить магнитное удержание…
Петр Петрович был сейчас на грани нервного срыва. Слишком долго он ждал своего звёздного часа. Слишком долго разрабатывал бесперспективные темы. И вот теперь он почувствовал вкус грядущего переворота в мире фундаментальных частиц. Да, конечно, к этому вкусу примешивалось предвкушение мировой славы, и, быть может, Нобелевской премии, а ещё сладковатый дурманящий запах государственного финансирования.
А пока что… Нужно понять, как поставить опыт. Рассчитать вероятность рождения и требуемую энергию. Холодный душ экспериментальной физики охолонул учёного. Петр Петрович нахмурился и нервно стёр формулы с доски. Где всё это будет делаться? И кем? Каким-нибудь Хельмудом Скарсгардом в какой-нибудь уютной Швейцарии. А никаким не Петром Петровичем Сажиным. Не им…
* * *
– Пётр Петрович… Вы ещё там? – немного нерешительно спросил полковник, судорожно вслушиваясь в тишину на другом конце трубки.
– Да, – ответил Сажин, – Вы, наверное, заскучали там, товарищ полковник? Не хотите спуститься ко мне вниз?
– Пожалуй, – согласился полковник.
– Тогда идите к центральному лифту, я включу его.
– Хорошо. Главное, не наделайте глупостей, Пётр Петрович.
Полковник положил трубку на рычаг аппарата, медленно поднялся и уверенным шагом пошёл по подземному коридору в сторону лифта. Свет люминесцентных ламп сейчас казался ему каким-то особенно безжизненным и зловещим.
Полковник подошёл к лифтам и, нажав кнопку вызова, услышал, как заработал механизм, поднимающий кабину на верхний уровень. Где-то под потолком затрещал внутренний громкоговоритель.
– Я не слышу вас, полковник, но вы меня, надеюсь, слышите… – голос Сажина, искажённый динамиком, гулко отражался от бетонных стен и тоже казался каким-то мёртвым, – Я просто хотел сказать, что вам не следует снимать с себя ответственности. Ведь без вас ничего бы не вышло… И в конце концов вы получили то, что желали…
Подъёмный механизм замолчал, и двери лифта с лёгким позвякиванием открылись перед полковником.
* * *
Кабинет с окнами, задрапированными плотными тяжёлыми шторами, массивная мебель, полумрак… Казалось, за последние 30 лет изменился только портрет на стене над головой начальника при больших погонах.
– Опять эти ваши новые физические принципы? – нахмурился генерал.
– Учёные так не говорят, но… – полковник пожал плечами
– Но?
– Новое оружие может быть разработано в течение 5-10 лет.
– Не слишком ли самоуверенно, полковник?! – снова нахмурился генерал.
– Комиссия подтвердила, что у темы есть потенциал.
– Уж не примеряете ли вы на себя, часом, лавры Лаврентия Берии?
– Я выполняю свой долг, – сухо ответил полковник.
– Ну, хорошо, хорошо! Работайте! – устало махнул рукой старый генерал.
До выхода на заслуженную пенсию ему оставалось чуть менее года. Пока суд да дело, а там пускай молодые разбираются, что получится из этих новых физических принципов с этими их частицами, бластерами и кластерами.
* * *
Нижний уровень комплекса выглядел буднично. Управление ускорителями осуществлялось из лаборатории уровнем выше. Туда же стекались и данные детекторов для обработки. Здесь же, среди хитросплетения разноцветных кабелей, лишь изредка работали техники.
Выйдя из лифта, полковник на какое-то мгновение замер, прислушиваясь к размеренному гулу оборудования. Всё работало надёжно. Слишком надёжно. И как удачно было выбрано место. Глубина залегания. Отдаление от крупных населённых пунктов. Максимальное время подлёта ракет потенциального противника.
Отличное место, чтобы заниматься передовыми научными исследованиями высокого уровня секретности. Или, чтобы окончательно похоронить их…
* * *
– Здесь, – остановившись на пригорке, проговорил полковник.
– Где? – не понял Петр Петрович, стараясь ещё теплее закутаться в пуховик, который был велик ему минимум на два размера.
– Здесь!… – ещё более неопределённо ответил полковник, торжественно, словно Петр I, указывая рукой на панораму, разворачивающуюся под местом, где они остановились.
Вид с пригорка открывался, и, правда, величественный. Вниз шел довольно крутой спуск, обрывающийся практически вертикально над голубой гладью реки. Дальше, река делала изгиб, серпом оборачиваясь вокруг холма, поросшего густым лесом.
Впрочем, Петр Петрович оценивал не красоты местной сибирской природы. Мысленно он уже размечал площадку для экспериментального комплекса: вписывал в рельеф кольцо коллайдера, прикидывал, где будут располагаться охладители реактора, детекторы и агрегаты магнитных ловушек.
– Да, – наконец проговорил он, – Это место подходит.
Полковник молча кивнул, что-то отметил в своём планшете и направился назад к вертолёту. Обоим предстояло ещё, как минимум, полтора часа трястись внутри Ми-8 до военчасти.
* * *
Узкий коридор, словно проток в теле какого-то громадного животного, раскрывался в полость главного машинного зала. Кабели, как сеть кровеносных сосудов, расползались в разные стороны и уходили вверх по сводчатым стенам. Вверху они смыкались на округлой махине магнитной ловушки. Сейчас она всей своей многотонной массой нависала над полковником и напоминала пульсирующее в грудной клетке сердце.
– Сердце комплекса… – невольно проговорил полковник.
– А вы романтик, – неожиданно ответил Пётр Петрович из громкоговорителя.
Полковник обернулся и посмотрел туда, где из стены чуть выступала стеклянная коробка рубки аварийного управления. Внутри, словно рыба в аквариуме, за пультом сидел Сажин.
– Вы же сами всегда так его называли, – заметил полковник, аккуратно нащупывая пальцами рукоятку ПМа.
– Да бросьте полковник, – чуть раздражённо отмахнулся Сажин, –Это всего лишь бомба. Просто бомба. И Вы знаете это намного лучше меня… Кстати, вы зря хотите достать ваш пистолет. Это бронированное стекло ему не пробить.
– Нет, всё нормально, – полковник демонстративно приподнял руки, –Может, впустите меня и мы поговорим? Просто поговорим.
– Это вряд ли получится… – злорадно улыбнулся Сажин, – Я заблокировал дверь изнутри. Но я могу предложить вам стул. Присаживайтесь, полковник.
Напротив рубки полковник действительно увидел стул, судя по всему, специально принесённый Сажиным с верхнего уровня. Полковник неторопливо поднял его, переставил ближе к стеклу, за которым всё так же злорадно улыбался учёный, и спокойно сел.
– И что же мы обсудим?
– Да всё, что угодно. Не торопитесь, время у нас пока ещё есть, – хихикнул Сажин, продолжая изображать усмешку поверх своей заостренной бородки.
– И всё же… Пётр Петрович, чего вам не хватало? Ведь хорошо же всё начиналось…
* * *
Комплекс, построенный метростроевцами прямо под лесом в толще холма в рекордные сроки, с каждым днём прирастал дорогостоящей аппаратурой титанических размеров и наливался своей электростатической и электромагнитной силой.
– Какой вам ЦЕРН? Скоро все захотят быть здесь! Но не смогут! – всё чаще с нескрываемой гордостью заявлял Сажин сотрудникам на планёрках.
Петр Петрович ликовал. Впервые ему было доверено настолько масштабное мероприятие. И хотя всюду сновали военные, которых он недолюбливал и откровенно считал недалёкими, Сажин всё равно искренне наслаждался происходящим. Некоторые из его коллег, раньше не замечавшие его таланта, теперь находились у него в подчинении и с подобострастием подбегали для вопросов и консультаций.
– Какая необходима напряжённость поля, Петр Петрович?
– Такого коэффициента размножения хватит, Петр Петрович?
– Подпишите, пожалуйста, Пётр Петрович…
Петр Петрович наливался в благостной улыбке и постепенно распухал от чувства собственной важности. До завершения работ ещё было очень далеко, а успех экспериментов был под большим вопросом, но он уже ощущал себя победителем. А их, как известно, не судят.
Тем более, что работы шли с опережением графика. Пётр Петрович не жалел бюджетных средств, щедро раздавая заказы Средьмашу, Точмашу и другим "Машам", как он их снисходительно величал в кулуарных разговорах. Впрочем, велись такие разговоры открыто, никто всё равно не возражал бы. В те годы многие предприятия и НИИ были крайне признательны Сажину за невиданные финансовые вливания в отечественную науку.
Каждый день Пётр Петрович не без удовольствия наблюдал, как все элементы громадного конструктора складываются под его чутким руководством в единое и поистине величественное сооружение. По вечерам, запершись в своём кабинете и просматривая на компьютере текст своей научной работы, Сажин всё сильнее ощущал себя центром происходящего.
– Всё это делается здесь! И кем? Не каким-нибудь Хельмудом Скарсгардом в какой-нибудь вшивой Швейцарии. Нет! Самим Петром Петровичем Сажиным! Мной!
Пётр Петрович решительно нажал на несколько клавиш и заменил немилое сердцу английское слово «стрэнглет» на намного более нежное и какое-то родное «страпелька».
* * *
– Значит дело в этом? – предположил полковник, – Вы хотите славы? Известности? Так ведь это не проблема. Когда вы закончите все эксперименты… Когда изделие будет готово, вы сможете опубликовать свои научные работы. Приоритет открытия навсегда останется за вами.
– Наука? Открытие?! – истерично взвизгнул Сажин, вскакивая с места, – Как поздно вы вспоминаете эти слова, полковник! Довольно! Наука всегда интересовала вас в последнюю очередь. Всех вас!
Физик перевёл дух и медленно подошёл почти вплотную к бронированному стеклу.
– Никаких экспериментов больше не будет, полковник, – Петр Петрович сделал паузу, – Изделие… готово. Вот оно над вашей головой.
Полковник ещё раз оглянулся вверх, где находилась громадина магнитной ловушки.
– Внутри?
– Да. Внутри, – Сажин ненадолго замолчал, задумавшись, – удивительный по силе потенциал… Разрушительный… Но и созидательный. Воплощение Божьего гнева. Абсолютное оружие… Неужели вы думали, что я отдам его вам, полковник? Чего ради? Научная слава? Награды? Деньги? Всё это лишь бумажки, чтобы потешить пустое человеческое тщеславие. Стекляшки для дикаря. А эта штука… Она бесценна! Одним своим существованием она перечёркивает всё то, что можно получить за неё.
Полковник изменился в лице. Сейчас оно стало каким-то свинцово-серым, а взгляд пустым и безэмоциональным.
– Что вы хотите?
* * *
Утро на экспериментальном комплексе для многих началось буднично. Солнце на востоке окрасило малиновым багрянцем небо, облака и верхушки сосен. Сотрудники разошлись по своим рабочим местам. Пётр Петрович в лаборатории занял своё место за спинами людей, прильнувших к мониторам с показаниями детекторов. Чуть надсаднее взвыл ускоритель, толкая вперёд ядра, доводя их до высоких энергий и скоростей. Зев магнитной ловушки как обычно разверзся, готовясь принять вожделенную частицу…
И вдруг… Где-то в глубине агрегатов щёлкнуло запорное реле. Это детектор зафиксировал теоретически предсказанные моды распада. Микроскопические осколки, следы произошедшего синтеза. Система остановила ускоритель, переключив всю энергию на магнитное удержание. Мышеловка захлопнулась.
В помещении повисла тяжёлая, плотная, словно электризующая воздух тишина.
– Надеюсь, это не такой же сбой, как в прошлом месяце, – раздражённо пробормотал Сажин.
– Нет, Пётр Петрович, – отозвался лаборант, буквально вцепившийся глазами в показания на мониторе, – Кажется, это оно…
– Кажется… – хмыкнул физик.
– По массе… По всем параметрам… Совпадает.
– Давайте проверим, – решительно произнёс Сажин, – Впустите дейтерий.
– Приступаем…
Ускоритель ещё ненадолго завыл, чтобы забросить в потенциальную яму магнитной ловушки злополучное ядро дейтерия, и снова замолчал.
– Петр Петрович… Произошла рекомбинация кварков. Масса удвоилась…– прокомментировал лаборант то, что уже видел на экране Сажин. За какую-то миллисекунду он вдруг осознал, что это тот самый момент истины, которого он так долго ждал, и с размаху ударил по кнопке тревоги.
Пока все вскакивали с мест и спешно покидали комплекс, Пётр Петрович обесточил центральный пульт, а потом взял стул и неторопливо спустился вниз к аварийному. По инструкции военные должны были полностью эвакуировать персонал за 6 с половиной минут. Прошло десять. Сажин снял трубку и набрал КПП…
* * *
– Что вы хотите? – сухо повторил свой вопрос полковник.
– Хочу вам рассказать кое-что про страпельки… Странные капельки. Действительно очень загадочная штука. Плотно упакованные кварки… Материя иного типа, в чём-то даже более совершенная, потому что для неё уже не существует атомов. Это стабильная кварковая система. Она может составить из себя всё: от субатомных частиц до объектов планетарного масштаба. Лишь бы был материал… Всё, что можно поглотить, – физик задумался, – Удивительно, что они не возникли в момент Большого Взрыва… Случись так, наша Вселенная была бы совсем иной…
– К чему вы это говорите Сажин? – не выдержал полковник, – Что вы задумали, чёрт возьми?!
– Я? Ошибаетесь. Я ничего не задумывал, – спокойно ответил Пётр Петрович, – Это вы задумали всё это! – он драматично развёл руками в стороны, – Вы решили, что с помощью моего интеллекта, ценой моего гения, вы сможете удержать в повиновении силы, всего могущества которых себе даже не представляете! Но вы ошиблись! Весь этот комплекс – это одна огромная граната, у которой уже выдернули чеку. И я устал её держать…
– Сажин, вы обезумели.
– О, нет! Я абсолютно здоров. Весь мир полон безумцев: правительства, политики, военные… В борьбе за власть, за сферы влияния, за рынки сбыта, вы готовы угрожать всему человечеству уничтожением. И для этого вам всегда хотелось получить оружие. И вот же оно! Машина Судного Дня. Она готова. Она работает… Ирония в том, что, запустив однажды, её уже невозможно остановить. Все эти сверхпроводящие магниты не могут остановить Цербера, сидящего внутри, они лишь удерживают его на коротком поводке. Но однажды у кого-то не хватит сил или терпения.
– Всё ещё можно остановить…
– Увы, ничего уже не остановить, полковник, и не исправить… Абсолютное оружие готово. Взведённый пистолет уже приставлен к виску каждого жителя планеты, независимо от его национальности, гражданства или религии. Оружие, которое невозможно применить в войне. Оно пригодно только для глобального террора. Но, раз оно создано, оно обязательно сработает. Через 10 лет, через 20, через 50… Не важно. Целые поколения могут родиться и вырасти в рабстве под страхом полного уничтожения. Зачем? Почему бы не закончить это прямо сейчас? Сразу. Без каких-либо дополнительных условий…
– Тщеславный безумец…
– Никак нет… Ни единой капли тщеславия в моих действиях нет. Потому что о моём поступке никто никогда не узнает и не вспомнит. В каком-то смысле это акт абсолютного альтруизма, полковник. Возможно, в этом и была задача человечества… Конечный итог и смысл самого нашего существования? Триумф человеческого разума! Как вы думаете?
– Остановите это!
– Я уже останавливаю. Я останавливаю всю эту Вселенную. Возможно, следующая будет лучше…
Сказав это, Пётр Петрович отключил подачу электричества.
* * *
Пётр Петрович раздосадовано стукнул кусочком мела и раскрошил его о доску. Что-то в проклятой формуле определённо не сходилось. Работы предстояло ещё много, но сейчас просто необходимо было сделать паузу. Пётр Петрович задумчиво потеребил свою заострённую троцкистскую бородку, надел шляпу и вышел на улицу. Там пока ещё светило солнце.6
