Дмитрий Артёмов
Неядерная весна
На месте происшествия и в тайнике, в подвале здания на Тельманштрассе, 21 обнаружены:
4 пистолета Р-38, 2 пистолета-пулемёта МР-40, 647 патронов к ним, 1 пистолет-пулемёт ППС-43, 96 патронов к нему, 4 гранаты М-39, 10 шашек ВВ «гексоген» в упаковке по 450 граммов (маркировка США), 8 детонаторов немецкого производства, бухта провода для подрыва, 2 подрывные машинки немецкого производства, 1 механическое устройство для подрыва с замедлением, 2 ножа подрывника, 8 карт местности, оккупационные деньги – 20 000 немецких марок. 2 поддельных удостоверения личности офицера на бланках МВ №218425 и МВ №224850, командировочные удостоверения за подписями офицеров штаба ГСОВГ (в/ч 89430, г. Вюнсдорф). Изготовители документов и подлинность подписей устанавливаются. Изъяты фрагменты использованного взрывного устройства. Иных документов и предметов, имеющих значение для дела оперативной разработки (шифр «Чернь»), не обнаружено. Военная прокуратура гарнизона решает вопрос о возбуждении уголовного дела по факту терр.акта и нападения на советских военнослужащих.
На направленность умысла тер.акта указывает обстоятельство, что все раненые советские военнослужащие проходят службу в 8-м отделении РО (связь и шифрование) и осуществляют связь, шифрование, дешифрование сообщений по плану «Бином». Также диверсанты располагали конспиративной квартирой на Тельманштрассе, 21 вблизи места совершения тер.акта. Владелец квартиры, Пауль Штокман 1898 г.р., техник-смотритель домоуправления, взят под стражу. Оперативной проверкой установлено, что Штокман проходил службу в местном подразделении фольксштурма.
Розыск иных исполнителей и их пособников, причастных к терр.акту, по состоянию на 17-00 28.04.1949 года результата не дал.
О реализации оперативных мер по происшествию и розыску вышеуказанных лиц будет доложено к 17-00 29.04.1949 года.
Главнокомандующему Группы советских оккупационных войск в Германии, генералу армии Чуйкову, о произошедшем доложено.
Начальник ОО МГБ СССР
по 8-й гв.ОА ГСОВГ
Полковник госбезопасности /Воронов/
Передано с офицером связи 28.04.1949 в 17-30.
ГЛАВА ЧЕТВЁРТАЯ. ПАНА НЕТ, ОСТАЛАСЬ ПАНИ.
Капитан вышел без препятствий на косогор у Кугельдорфа. Три параллельные улочки, из которых и состоял городок, казались пустынными. Приглядевшись, капитан увидел, что одна из улиц являет собой цепочку изуродованных войной домов, виднелись заросшие воронки следов от снарядов. Здесь наступали союзники – американцы здесь не экономили на артиллерийской поддержке даже при бросках танковых колонн через населённые пункты, малопригодные к обороне.
А так была почти пасторальная идиллия немецких деревень и малых городов – аккуратные палисады и цветы на подоконниках, до блеска лакированные калитки и ворота во дворы. В стороне наблюдались ровные выгородки полей и пастбищ.
На крайней справа улице виднелась большая двухэтажная кирпичная усадьба. Но там толпились вооружённые люди в черной форме с красными нашивками. Явка очевидно была провалена.
Это были явно не солдаты регулярных войск, а те самые призраки в чёрной форме, с винтовками наперевес. Выглядели они зловеще – под касками неизвестного образца с чёрными чехлами виделись только глаза, лица были скрыты под чёрными же масками.
Командовал призраками мужик, помимо чёрной формы одетый в чёрную лётную «кожанку» и карикатурно сидящую на голове чёрную же фуражку. Однако, при этом он не скрывал лица – лицо в шрамах шевельнулось будто от боли и последовала отрывистая команда на английском без пауз.
– Выводите и кончайте ублюдков! Времени нет!
Капитан, не помня себя, метнулся вдоль улицы и замер в ступоре – из дома выводили группу из четырёх зверски избитых мужчин. Послышались отчаянные крики и ругань, под удары прикладов по живой плоти.
Пинками и руганью гнали шатающихся людей в поношенных штатских костюмах в потёках крови. Особенно выделялся двухметровый, светловолосый плечистый мужчина, со слегка седеющим ёжиком волос и тонкими, как у пианиста, пальцами рук. Усталые голубые глаза, смотрели с явной неизбежностью в закатное небо.
Их швырнули к кирпичной стене и по команде «Fire!» два залпа из пяти «ли-энфилдов» срубили обречённых как деревья.
«Кожанка» в фуражке подошёл к казнённым, выхватил «люгер» и с омерзением на лице добил выстрелами хрипящие и дёргающиеся тела. Затем повернулся к высокому стрелку в маске.
– Эта бешеная баба молчит?
– Да, сэр!
– Выводите…
От входа боевики погнали избитую жгучую брюнетку в камуфляже, лет двадцати восьми-тридцати с красивой пышной шевелюрой, забранной на затылке. Лицо её выражало презрение.
– Огонь!
Винтовочные пули раскрошили кирпичи. Женщина с окровавленным лицом повалилась среди мертвецов.
Капитан, будто забыв про неравное число противников, рванул с плеча рюкзак, одним рывком сдёрнув шнур…
Последнее, что ощутил старший группы боевиков, была горячая волна воздуха в спину и разрывающая боль удара в голову… Он не почувствовал своего крика, сознание падая в бездну слышало только отчаянные крики его бойцов…
Связка «штилхенгранат» расшвыряла на куски троих боевиков. Ещё двое, схватившись за головы, корчились на земле. Выбежал третий, но тут же получил нож в горло.
Фигура в рваных пятнах камуфляжа подошла к недобиткам и с будничностью мясника довершила дело…
Его взгляд уткнулся в тело Вацлава… «Эх ты, бродяга. Сколько ведь обманывал судьбу… Видимо, команда на ликвидацию исходила даже раньше наших умозаключений… Но кто?».
Капитан стукнул по стене. Призраки в чёрном были, всё же, со знаками различия-красными нашивками с набранной зелёными буквами пластизолем, надписью – «Sentinels»28. На хрипящих шеях болтались овальные личные номера с гравировкой винтовочного патрона в круге. Полный набор показной избранности экстремистов был налицо.
Он услышал слабый стон из клубка мертвецов – трепыхалась женская рука в камуфляже.
Картина получалась совсем невесёлая – Вацлав явно здесь появился не один, а короткая реплика командира боевиков явно намекала на то, что женщина есть единственный случайный свидетель произошедшего с Вацлавом и его товарищами. Потрясти бы хорошо её эту пани без пана…
Взвалив её себе на плечи, он пошёл в дом. Хотя бы одна живая душа должна была тут остаться. Первая же дверь направо был приоткрыта
Просторная комната была и смотровым кабинетом, и перевязочной, и небольшой палатой на две койки. Здесь же стояли вдоль одной стены кушетка и стеклянный стерильный шкаф с медикаментами и инструментом, чуть поодаль комод-картотека и рабочий стол. Капитан положил женщину на койку, обратив внимание на трёхцветную нашивку на левом рукаве – «АА». «82-я воздушно-десантная… Странно, у Михалёва не было данных о переброске в американскую зону новых частей…».
На шум прибежал лысоватый хозяин кабинета в белом халате и истерично начал ругаться, сильно картавя немецкую речь.
– Кто вы? Зачем вы тащите эту женщину сюда?
–А ты что раненых не видел? Хоть и не война, а только попробуй помощь не оказать! Если надо – заплачу! Не хочешь – пристрелю. Имя, род занятий?! Говори!
Рука капитана потянулась за «браунингом».
– Я умоляю вас, не стреляйте! Я всё скажу! Я – Анри Блюм! Меня наняли как врача эти люди в чёрном! Мне страшно от этой вакханалии! Меня и так тут мушке держат за каждое слово!
–Что? Наёмник, значит, и кого попало лечить не станешь?
– Я приехал сюда неделю назад. У них здесь целая казарма, их было изначально человек пятнадцать, вместе с этим, в кожаной куртке. Они его звали «Капитан», он меня и вербовал во Франкфурте. Где оставшиеся в живых – не знаю. Они уехали на грузовике ночью и могут вернуться.
–А откуда взялись люди в штатском и эта дама?
– Их привезли два дня назад, сильно избитых. Этого большого поляка и его людей мне ужасно жаль. Они работали до этого на ремонте дизельной станции в Хаазебурге, в восьми километрах отсюда, я видел их в городе.
– Но дама-то явно не в штатском.
– Я всего не знаю.
Надо было ослабить напряжение разговора. Врач явно выглядел запуганно.
– Лечить-то будете?
–Ладно, укладывайте её для осмотра…
Бережно положив женщину на кушетку, капитан сел на стул в углу кабинета. Он отметил, что врач работает на осмотре весьма уверенно. Он быстро ввёл какой-то укол, замерил пульс и давление. Однако он долго и внимательно осматривал голову и хмыкал с удивлением.
– Она пока без сознания, но, слава богу, не в коме. Пули прошли по касательной, по волосам. Налицо шок и контузия, степень тяжести последней пока под вопросом. Оставьте её здесь, понаблюдаю до завтра.
Капитан без просьб и сожаления вытащил из карманов камуфляжа двести долларов и положил на стол.
– Приятно иметь дело с деловым человеком.
– Заметьте, я плачу и за информацию, и за вашу спокойную жизнь. Надолго вас нанял «Капитан»?
– Да, был обозначен срок на три месяца и заплачено вперёд новыми марками. Здесь оборудовался полевой медпункт. Я с ним старался не общаться и не вникать в его дела – весьма неприятная личность. Но обосноваться тут они старались надолго. Хозяин дома, Конрад, здесь ходил почти беспрепятственно. Он здесь, в гараже. Я закончу и пойдем знакомиться.
– А как местные жители отнеслись к таким «гостям»?
– Откровенно неприязненно. Кому нужно соседство с тёмными личностями? Лес и так кишит бандитами, а тут такое…
– Спасибо вам. Я осмотрюсь и зайду. И такой вопрос – как дальше-то будете жить?
– Я здесь останусь – Конрад, хозяин этого дома, предложил за символическую плату работать здесь частной практикой – врачей после войны из деревень как ветром сдуло.
– Хорошо.
Капитан увидел на первом этаже приоткрытую дверь комнаты, наподобие кабинета. На сукне стола стояла разбитая немецкая коротковолновая радиостанция Torn.Fu.a2, она же «Антон». «А местоположение передатчика надо иногда менять…».
Капитан вышел на улицу. Из дома напротив окликнули:
– Герр офицер! Герр офицер!
Из темноты вышел крепкий мужчина в рабочей одежде.
– О, чувствуется старый солдат! Где воевали? Восточный фронт?
– Так точно. Меня зовут Клаус. У нас здесь все мужчины – фронтовики. Хорошо, что вы уложили этих ублюдков-вели они себя здесь больно беспардонно. Но это не всё. Из дома на пригорке – мужчина показал рукой на околицу – видели , как сюда едет грузовик с людьми. Очень хотим их прогнать отсюда, оружия бы побольше.
– Подберём на трупах. Сколько ещё людей с нами?
– Пятеро.
Быстро стемнело. Через пять минут мужики с винтовками залегли у дома Конрада – у окраины загудел «бедфорд» без тента, набитый людьми…
Водителя капитан снял первым выстрелом из М3А1. Старший машины вскоре с хрипом выпал из кабины. Машина протаранила забор и остановилась. Остальные боевики с криками начали перемахивать через борт, трое уже не поднялись – это стреляли местные, с первого выстрела отправляя боевиков в небытие.
Осталось пятеро. Но они рванули вглубь городка, растворившись в темноте.
– Они уходят к развалинам! Быстро туда!
Взяв с собой парня по имени Бруно, капитан бросился вслед за двумя тенями, уходящими к полосе заросших воронок. Ударила автоматная очередь.
«Ну вот, а говорил, что моя машинка-барахло и замену не найдешь, а тут само в руки» – подумал капитан.
Он навалился на боевика, не обращая внимания на пальбу, и ударил того в глазницу ножом – шок вырубил его. Бруно залег и выстрелил навскидку, но вскоре скрючился от боли. Времени оглядываться назад не было. Второй боевик, почуяв слабость противника, занёс приклад винтовки над головой капитана, но тут же получил ножом в живот. Далее последовал удар в горло. Проклятая мясницкая работёнка!
«Пешки умирают первыми. Они мне не нужны» – подумал капитан, добивая раненых боевиков.
Простонал Бруно:
– Ногу задел, тварь… Я дойду сам.
Но где ещё трое? Не испарились же?
Подбежали мужики:
– Они у мясобойни, один ранен. Клаус держит их на мушке.
Добежать на окраину, где стояла бойня, они не успели – раздался взрыв гранаты. Клаус злобно чертыхался в темноте.
– Вонючие смертники! Фарш самоприготавливающийся! Спешите видеть!
В разбитом сарае капитан испытал форменное омерзение – подорвавшиеся боевики были молодыми женщинами, лет 25-ти.
– На панели больше вероятность выжить, всё-таки – зло сплюнул под ноги Клаус.
Собрав оружие – а «улов» в шесть «ли-энфилдов», четыре «стэна» и десяток гранат впечатлял – мужчины потащили Бруно до дома Конрада.
– Не закончишь ты сегодня, старик – весело проговорил капитан в сторону кряхтящего над раненым Бруно Анри.
– Пока стреляют – я лечу. А тут это не кончится ещё лет пять…
А лечил он явно соблюдая лукавые правила «честного слова» – Бруно затащили в холл на втором этаже. Присутствие дамы в кабинете Анри могло раздразнить разгорячённых удачным боем мужиков. И так хватило кровавого дознания со смертельным исходом за день.
Клаус тронул капитана за плечо:
– В грузовике целую сельскую ярмарку покойники привезли – пойдем, посмотрим.
***
От увиденного у капитана отвисла челюсть. Боевики везли в Кугельдорф всё для капитального обеспечения разведбазы. Здесь было четыре десятка ящиков с галетами, тушёной говядиной, сахаром, сгущённым молоком, кофе, сигаретами, пресловутыми рационами «К», мешки с крупами и мукой. Привезли даже мыло, стиральный, зубной порошки и постельное бельё. Имелся и запас медикаментов и инструментов для Анри. Но у капитана зрение сузилось как в туннеле, когда он увидел ладный опломбированный кожаный чемоданчик. Это была новая, явно с хранения, британская коротковолновая радиостанция «Paraset» для радистов глубинной и нелегальной разведки MI-6. На сборах в Каменце достаточно подробно изучался данный аппарат связи, и капитан, скрывая успокоение и нежелание проболтаться местным о своей задаче здесь, воровато запрятал чемодан с рацией.
За радушной делёжкой трофеев местными жителями, это будто бы не заметили. Из ворот гаража вышел высокий наголо обритый мужчина лет сорока пяти.
– Здравствуй, весенний Санта-Клаус! Наворотил ты тут, до утра не закопаем и не спрячем.
– Вы, стало быть, Конрад?
– Угадал. Мужики нашу охрану и закапывание трупов этих подонков обеспечат, пойдем в дом, покажу твоё жилье. Куда тебе бежать после такого вечера?
– Спасибо за приют. Я так понимаю, что всё не просто так?
– Сообразительный малый. Мне такое нравится – лукаво и широко улыбаясь, ответил Конрад.
Радушный хозяин и Клаус помогли занести положенную капитану добычу – несколько пистолетов, два «ли-энфилда» и два «стэна» с патронами. Клаус от греха подальше отдал капитану все гранаты – «целее будут». На кухню занесли и часть мешков и ящиков с продуктами. Конрад бросил Клаусу.
– Это плата за нового постояльца. Мне он нужен.
Поднявшись на второй этаж, капитан увидел импровизированную казарму из шести двухъярусных коек (женщины, видимо, спали отдельно, в большом холле), большого оружейного шкафа, платяного шкафа и двух тумбочек. На тумбочке лежал ладно сложенный гражданский костюм – на глаз будто на капитана – и стояла коробка с ботинками. Казенная идиллия удивила интернациональностью и неожиданными подарками судьбы.
Конрад зевающе-слащаво сказал.
– Доделывай свои дела и спи. Мы сделаем свои. Утром будет разговор – и, бросив ключ капитану в руки, закрыл дверь.
Капитан осторожным взглядом оглядел этот большой обеденный зал, ставший казармой. Слишком основательно готовили эту базу. Только для чего? Неужели Вацлав кого-то крепко спугнул и попался? Бригада электриков с радиостанцией и примкнувшей к ним дамочке в американской форме десантника… Это не набор случайных предметов на запоминание – это явная система какого-то противодействия этим, как их, «часовым». Да от лукавства хозяина с прищуром дельца пробирал мороз по коже. Просто так отсюда не уйти.
Да и вытащенная с того света деваха внешне выглядела бойко. В одиночку здесь работать будет сложно. Придётся искать оперативные подходы и вербовать. Местные с прищуром – в разведку не пойдут. Крестьянская психология труслива на авантюры, когда в собственном доме относительно спокойная и размеренная жизнь. Человек без твёрдой опоры под ногами и предсказуемого «завтра» более сговорчив.
Капитан развернул станцию к работе, выйдя через дверь «чёрного хода» в ближайшую рощу (пришлось повозиться с проволочной антенной), – станция включилась достаточно быстро и уверенно принимала франкфуртские радиостанции с бодрыми ритмами фокстрота. До установленного времени связи было 20 минут…
РАДИОГРАММЫ
22-43 28/04/1949
«Грач» – «Стреле»
Вышел на место явки, вступил в бой с вооруженной группой. Информатор и его люди были ранее убиты боевиками из организации «Часовые». На месте имеется подготовленная база для действий разведгрупп. Прошу согласия на вербовку оставшейся в живых женщины– дезертира из армии США, из группы информатора. Прошу дополнительной информации по «Часовым». Жду указаний.
22-57 28/04/1949
«Стрела» – «Грачу»
В центре произошёл теракт. Действия по плану «Бином» приостановить, возвращение сейчас невозможно. Вербовку разрешаем, действуйте по месту самостоятельно. Соблюдайте скрытность. Связь в установленное время.
Не успели обжиться, так начались сюрпризы. Неужели та группа, прорвавшаяся у хутора, подобралась к разведотделу? Как всегда – ничего определённого. А в этом уютном городке можно просидеть хоть вечность и быть попросту схваченным местной полицией без аусвайса в кармане. При обстоятельствах отхода на восток, при переходе же в советскую зону, сейчас дознание будет недолгим – «мы вас не знаем».
Накаляло мысли отсутствие денег на длительную перспективу. В условиях одичалого, послевоенного капитализма западных оккупационных зон Германии, надо было действовать с холодной улыбкой средневекового флорентийского прохиндея Макиавелли и соглашаться на любую грязную работу. Эх, Конрад – какую гадость ты приготовил на утро мне?
У капитана не осталось сил. Содрав с себя камуфляж, он подошёл к тумбочке с будильником, замкнув стрелку сигнала на семь утра. На циферблате широко улыбался весёлый гном.
Капитан и не понял, как его тело провалилось в пустоту сна на не расстеленной кровати.
ГЛАВА ПЯТАЯ. ЭЛИЗАБЕТ САНДЕРС.
Я проснулась среди ночи в какой-то пахнущей медикаментами комнате с пустующей кроватью слева и приличным оснащением процедурного кабинета. Страшно болела голова, не было сил даже подняться. Почему всё так? Убить, чтобы дать выжить? Или внезапно кто-то появился ещё?
Начинаю перебирать полный застарелых кошмаров затяжной сон…
…Раскалённые пески и выжженное небо над головой. Горят почти бесцветным, бензиновым пламенем грузовики на дороге, слышна отчётливая стрельба из британского оружия – «ли-энфилды», «стэны», ударяют взрывы гранат… На меня ползут какие-то люди в чёрной одежде с культями оторванных рук и ног, оскалив зубы в предсмертной гримасе. Рука щупает табельный «веблей-скотт» на ремне и снова ударяет в голову темнота. Закручивает песчаный вихрь и раздаётся протяжное «а-а-а-а!»…
Ну да, ливийские пески весной сорок первого наложились на бесчинства этих подонков в чёрном.
Слишком тогда закрутил вихрь войны девочку-идеалистку. За два года до той войны, в 1937-м, я поступила в медицинский колледж в Бостоне. «Стук в двери» по радио от Би-Би-Си и скорбно-лукавые репортажи первого военного года сменялись холодным душем злых разговоров отца и его друзей, хлебнувших сполна Западный фронт Первой мировой в 1918-м солдатами-добровольцами Армии США. После той войны отец остался в регулярной армии инструктором в пехотной школе, но из-за пьяной драки в офицерском клубе со штабным лизоблюдом, со скандалом в 1928-м уволился в звании капитана. Друзья отца не бросили, напомнив тому про тяжелый труд юности – он плавал матросом на торговом судне до 1916 года. Тогда, в том же 1916-м встретил маму, чернявую девчонку из Норфолка…
Поражаешься её стоицизму – любовь на расстоянии к молодому моряку, война, ожидание мужа из мясорубки, мотания по гарнизонам с детьми от невадской пустыни до восточного побережья и снова ожидание из морей…
Отец в тридцатые годы служил механиком на сухогрузе, в редкие дни межрейсового отдыха после плавания на Карибы и в Бразилию проводя время с нашей большой семьёй. В семье я была третья, последняя, из дочерей и была, что называется «папиной дочкой». Быть заводилой в мальчишеских играх, а то и влезать в драки с парнями постарше было обычным делом – дети «великой депрессии» росли одичавшими Тарзанами из романов Берроуза посреди каменных припортовых джунглей.
Очень сильно меня осадила к пятнадцати годам мама. И так почти все свободное после школы время, после промежутка «врастания в улицу», я проводила в госпитале, где мама работала медсестрой в хирургическом отделении. Привыкая к ремеслу врача на фоне страданий и боли людей, я тогда выбрала служение для людей, и к семнадцати выбор был уже окончательным.
В дождливом ноябре 1939-го ушёл в плавание, в конвое до Британии, папа. Вернувшись в Штаты в феврале 1940-го улыбающийся сорокапятилетний блондин, со здоровенными моряцкими руками, превратился в старика со стекленеющим взглядом.
Они прошли через все возможные круги ада Атлантики на поверхности моря. Пронизывающий холод ветров, солёными брызгами поедающий металл и оседающий льдом на палубах и надстройках, холод этого же металла в трюмах превращали и двадцатилетних парней в ходячих мертвецов, будто доживающих последние дни. Для кого-то это и были последние дни. Немецкие подводные лодки на удалении от британского берега, вне зон патрулирования авиации и кораблей, торпедными атаками и наглыми артобстрелами из надводного положения «открывали ворота» в последний круг ада из леденящих волн, и, в «бальзамирующем заживо» соляре, когда углеродистая пленка топлива сжирает сначала кожу, а потом убивает внутренние органы. Но, если человек ещё жив, то он обречен медленно умирать на вязком, холодном и чавкающем одре моря, даже если судьба дала шанс в виде спасательного плота.
Отец, как человек рабочей среды, давно стал человеком левых взглядов. Ещё когда в 1936-м началась гражданская война в Испании, отец произнёс весьма пространный монолог за ужином:
«Эти паршивые англичане доиграются со своим упрямым желанием тишины в своих колониях и на морях. А пока французиков швыряет свой парламент то вправо, то влево, как пьяную портовую шлюху, лозунгами при этом успокаивая испивший чашу военных жертв народ, колбасники и макаронники будут хапать и отбирать последнее у дурачков-«кабальеро», радостно перескочивших из монархии в республику, получивших по морде от реакционного офицерья, не оглядываясь на русских и немцев с их жертвами красных революций и чинного наци-парламентаризма. И безнаказанность дьявола породит куда большее зло. Отыграются потом и на русских, которые сейчас играют в стыдливый оппортунизм среди чужаков в Европе, имея японцев с ножом за спиной на востоке. Гитлер, добив Европу и Россию, потянет руки к Штатам на пару с япошками. И нас снова сделают виноватыми, что мы не остановили это дерьмо, и как мародёры топчемся на пепелище, раскланиваясь на переговорах. Время ждать не будет!».
Молодость взыграла старыми предсказаниями отца. Очередной его уход в море в апреле 1940-го с конвоями не удержал меня, когда в аудиторию пришёл старый полевой хирург Первой мировой, любимый всем нашим курсом доктор Джейкобс, и объявил о добровольном наборе медсестёр для работы в британском военном госпитале. Ватага восторженных девчонок, успокаивая себя старой американской поговоркой, что «лёгкий день был вчера» поехала не первую свою «войну», в британскую метрополию.
Нашу группу отправили на почти что передовую воздушной битвы за Англию, на одну из баз истребительной авиации в устье Темзы. Сразу меня определили в группу медэвакуации. В нашу задачу входило первичное и вторичное оказание помощи вывозимых гидропланами, катерами и кораблями, а то и самой эвакогруппой с берега, подбитых британских лётчиков. Первичная помощь зачастую не оказывалась правильно в силу нехватки времени на выдёргивание сбитого лётчика из воды. К тому же среди немецких лётчиков-истребителей наметилась тенденция из мести атаковать и спасателей в Па-де-Кале. В итоге девятнадцатилетние мальчишки- лётчики нередко умирали на родном берегу от шоковых поражений и кровопотери. От переохлаждения-то, по старой моряцкой привычке, их ещё успевали отогреть хорошим бренди внутрь и химическими грелками на теле. И мы, загоняя наш «Bedford MWV», успевали довезти мальчишек, кричащих и корчащихся от боли после шока, до стационарных условий помощи.
Тогда и пришло осознание нехватки времени на жизнь. Когда за пять-семь минут успеваешь вытащить человека с того света, то замедляется время, пока в страхе не оглядываешься на часы. А сейчас время снова тянулось в ужасе…от того, что жива.
…Опять эта голова… Вроде по ощущениям касательное… Эти подонки чего-то или кого-то испугались и не стали стрелять наверняка. А может была команда именно испугать? Этот «капитан» в чёрном кричал что-то о работе Вацлава на русских и попытке выхода на того связь. Он надеялся, что я с невнятным бормотанием про дезертирство и убийство офицера буду к нему лояльнее. Но ведь глупо говорить о том, и как баран соглашаться с тем, чего не знаешь. Блеф – вещь недолговечная…
Снова провал в сон и снова песчаный вихрь душил за горло. Проснувшись, я откашлялась. Часы на стене не показывали и получаса сна. Рёбра поломаны? Ведь не жалели, гады, на «допросе методами второй степени устрашения». Ощупываю себя под грудями – нормально. Хотя, может это опять «пляска памяти» в африканских песках.
В ноябре 1940-го командование госпиталя сделало «ход конём». Предложили нашей группе девчонок записаться добровольцами в британскую армию, сдав документы об американском гражданстве куда подальше. Опыт с наземными группами медэвакуации Королевских ВВС заинтересовал штабистов генерала Уэйвелла в Африке. После двухмесячной обкатки в учебном центре (бой-девочка дорвалась до оружия, марш-бросков и звания лэнс-капрала) шестерых из нас, с британской квалификацией парамедиков, отправили в Каир, в распоряжение медслужбы Королевских ВВС. Тут снова наметился отсев – двое умудрились понравиться госпитальному начальству и остались там. Оставшаяся четвёрка была распределена на передовой аэродром у Мерса-Матрух. Заканчивался феерический идиотизм маршала Грациани с декабрьским наступлением в Ливии, подсчётом британскими офицерами «пленных макаронников акрами» и разгулом дизентерии в песках – смешным и страшным напополам. С воздуха мы наблюдали в охраняемых периметрах с пленными десятки, если не сотни скрюченных, в характерной позе и со спущенными штанами, несчастных – с поносом их добивало обезвоживание.
Работы по сбитым у Бардии и Тобрука в январе 1941-го лётчикам было не так много. К тому же стали практиковать вылеты на поиск на тихоходных самолётах «Лайсандер». На самолётах приходилось работать и за лётчика-наблюдателя, хотя наша главная задача беспокоила нас больше. Каждый выезд и вылет в пески давался с трудом – давил не столько климат, сколько внезапно меняющаяся погода и страх не спасти сбитого лётчика при обезвоживании и заражении крови. Страх переросший себя и ставший долгом врача, испепелял слабости, недосыпание по ночам под страхом наличия местной ползучей гадости под одеждой и в ботинках и постоянную жажду. Не пугала и вероятность попасть в плен, на фоне буквально отсутствующей линии фронта в понимании прошлой мировой войны в Европе.
Ещё меньше мы боялись патрулей берсальеров, благо наши автомашины были радиофицированы и мы могли запросить подкрепление. У кого-то из нашего командования тогда возникла горячая идея использовать нас так же, как разведчиков-новозеландцев из LRDG29, ибо мы залезали между позиций итальянцев до десяти миль, выдёргивая из лап смерти сбитых «птенцов империи». Но блаженный вопль нашего начальства «медицина должна оставаться медициной» осадил инициативу.
Но в сумасшедший дом завезли новеньких буйных – в Африке высадились немцы. К апрелю 1941-го Роммель изо всех сил рвался к Тобруку. Мы оставались при полевом аэродроме, помогая и наземным войскам. В середине апреля мы увидели настоящий ад в песках и не ощутили радости от победы над противником. 5-я лёгкая дивизия Африканского корпуса Роммеля бестолково прорывала юго-западный сектор обороны Тобрука, изображая англичан в начале англо-бурской войны, идущих ровными боевыми порядками. Буров изображала 9-я австралийская дивизия. Конец наступления был фатальным – за прорвавшимся в промежуток обороны между двух опорных пунктов танковым полком после удара пехоты по позициям австралийцев, которые полезли в отчаянную штыковую атаку, втягивались пулемётный батальон и сапёры. Немцы шли прямо на замаскированные позиции полевой и противотанковой артиллерии, которые начали почти безнаказанно бить немецкие танки, те пытались отойти назад, едва ли не давя друг друга. Втянувшаяся колонна батальона пулемётчиков была накрыта сосредоточенным огнём трёх опорных пунктов. Спасения разбегающимся немцам не было…
Догорающая колонна батальона на фоне чадящих на удалении танков выглядела зловеще под закатным солнцем. Стоны раненых, пленных и сладковатый запах разлагающегося мяса на густо замешанном бензиновом «аромате» с пороховой гарью вызывал рвоту и омерзение. Идеалистку шарахнул по глазам оскал войны, который вновь повторился там же, под Тобруком, через две недели.
Нашу группу медэвакуации отозвали в Мерса-Матрух в середине мая – шла перегруппировка войск перед операцией «Бэттлэкс»30. Путь через аэродром Сиди-Резег оказался небезопасным – на дорогу выскочили патрули немцев на броневиках и лёгких танках. Охранение успело развернуться к бою, колонна начала уходить из-под огня в пески. Удар раскаленного воздуха вышвырнул меня из санитарного «бедфорда». Очнувшись, я увидела четверых немцев, добивающих из МР-40 моих товарищей, машину пытались облить бензином. Перед головой лежал выбитый из рук «стэн». Гранат не было.
Рука нащупала семизарядный автоматический «веблей-скотт» в поясной кобуре. В спине и правом плече саднило что-то горячее. В голове стучало «выстрели и откатись». Взяла на прицел первого – ему перебило шею двумя пулями, гортанно заорав он упал. Второй не успел понять откуда стреляют – вдали ещё шёл бой – и получил две пули в грудь, рухнув в песок. Перекат, подхватываю рукой «стэн»… Бегут трое, один канистру так и не бросил. Очередь пуль из «мечты водопроводчика» и нагретая безжалостным солнцем полупустая канистра довершили смерть – с взрывом он с криком начал гореть, второго оглушило, третий падает, кувыркаясь от очереди в живот. И ему подарок… Четвёртый из этой компании побежал к броневику. Я добегаю до оглушенного – тот истерически орёт. Забираю МР-40 и стреляю по ногам беглецу к броневику. Снова вопль…