Дмитрий Дашко
Мент правильный
Глава 3
Не обращая на меня внимания, он начал выкладывать на прикроватную тумбочку гостинцы.
– Извини, я на скорую руку собирался. Хватал, что под руку попалось. Тут тебе сала немного, ситного у нэпманов в лавке купил… Свежий хлеб – недавно из печи. А вот табачку, прости, не раздобыл. Зато вот – махорочка есть, – похвастался он.
– Зачем? – не понял я.
– Странный вопрос – зачем махорка? Чтобы курить, – пожал плечами парень.
Махорку мне довелось попробовать в конце восьмидесятых, когда внезапно табачные изделия и мужские носки стали предметом страшного дефицита. Порой доходило до того, что солидные мужики подбирали бычки на улице – и я не шучу.
Те, кто довёл тогда страну до ручки, вполне заслуживали пули в лоб. И это тоже совсем не шутка.
– За хлеб и сало огромное спасибо! А вот махорки не надо, – твёрдо объявил я.
– А что такое? Уж извини, папиросы американские не по карману, – голос парня дрогнул. – До получки далеко.
И мне вдруг стало глубоко противно за то, что я ненароком задел его чувства. Он ведь искренне рад встрече со мной. Почему – другое дело, это я выясню потом. Ну, а я веду себя как сволочь какая-то. Блин, аж тошно.
Не по-людски это, не по-людски. Чувствую себя последней скотиной.
Надо как-то выруливать из ситуации.
– Курить завязываю, – примирительным тоном сказал я. – Доктор запретил. Говорит, вредная штука – табак. Капля никотина убивает лошадь.
– Ясно. – Парня мои слова успокоили.
Не из обидчивых, и это вызывало к нему искреннюю симпатию.
Он улыбнулся и щёлкнул указательным пальцем по горлу.
– Ну, а с этим делом как? Не запретили?
– Нет.
– Так это же здорово! Надо бы обмыть твоё чудесное выздоровление. Правда, пока нечем, но завтра что-нибудь придумаем. Да, мужики тебе приветы передают. Рады за тебя – слов нет.
– Спасибо! Ты им тоже от меня приветы передавай! Пусть держатся! – и ведь не знаю пока, о ком речь, но говорю вполне искренне. – Обязательно! – пообещал парень.
Я набрал в грудь побольше воздуха, выдохнул и осторожно заговорил, надеясь, что после сказанного не стану выглядеть в его глазах идиотом:
– Слушай, ты извини, пожалуйста, но у меня с памятью что-то не того… Наверное, эта самая – амнезия. Что-то помню, что-то не помню7.
– А, ну это бывает, – кивнул он. – Я сам после контузии таким макаром мучился. Ничего страшного, потом в норму придёт.
– Хотелось бы…
– Да всё путём будет!
– Не сомневаюсь. Но на это время понадобится… ну ты сам по себе знаешь. И вот какая закавыка – уж больно избирательно как-то память работает. Например, что меня зовут Георгием помню, а вот как тебя – прости, но забыл.
Он посерьёзнел, подобрался и протянул мне руку.
– Тогда давай снова знакомиться. Михаил Баштанов – твой друг и по совместительству агент второго разряда губрозыска.
– Чего? – недоумённо замигал я.
Признаюсь, слова Михаила загнали меня в тупик. Предположим, что такое губрозыск – понять можно, но что это за агенты, да ещё с разрядами? И ведь не шутит же он, вполне серьёзно говорит, пусть и с лёгкой иронией.
Может, и впрямь память отшибло?
– Коллега твой, – пояснил он. – Мы с тобой вместе в губрозыске работаем аж с двадцатого года.
– Две тысячи двадцатого?
Он задумчиво почесал макушку.
– Ну ты хватил, брат! Одна тыща девятьсот двадцатого.
– Понятно, – протянул я, хотя в действительности не понял ровным счётом ничего. – С одна тысяча девятьсот двадцатого года, значит… Ну, а сейчас год какой?
– Так двадцать второй, – рот Михаила расплылся в широкой улыбке. – Причём, заметь – одна тысяча девятьсот двадцать второй.
– Это само собой, – не стал спорить я.
От услышанного голова просто шла кругом. Я просто не соображал, что со мной происходит и что вообще нужно делать в подобных случаях.
С ума сошёл? Вряд ли. Для психа я чересчур ясно и логично соображаю.
Ну и на программу «Розыгрыш» происходившее точно не походило. Да и кто я такой, чтобы так надо мной подшучивать? Обычный опер, каких пруд пруди.
И стоило мне только вспомнить о своей работе, как в мозгах что-то щёлкнуло. Пропала растерянность, пришла знакомая по службе злость – врёшь, не сомнёшь! И уверенность в собственных силах. Опера никогда не сдаются!
Хрен знает, что со мной приключилось, но мент – на то и мент, чтобы из любой ситуации, даже той, что описывают фразой «полная задница», выйти победителем. А иначе грош мне цена в базарный день.
Одно жалко: как там дочка, как ребята из отдела? Уж не знаю, доведётся ли свидеться с ними. Скорее всего – нет, по вполне понятным причинам.
Вряд ли доживу до двадцать первого века, учитывая то, что ждёт страну впереди. Одна Великая Отечественная чего стоит… Сколько людей погибнет, не узнав, что такое сладкое слово «победа»!
Но до войны ещё двадцать лет, и вряд ли мои познания о промежуточных патронах и командирских башенках на танках принесут пользу здесь и сейчас. Да и кто станет меня слушать?
Нет, я опер и если могу чем-то оказаться полезным стране, в которой когда-то родился, то только полученными за время службы навыками.
Михаил сказал, что я тоже работаю в угрозыске, то бишь по прямой профессии. Пора узнать детали.
– Слушай, Миша, ты – агент второго разряда, а я – кто? – закинул удочку я.
– Ты? Ну ты же у нас грамотный, потому делопроизводителем служишь, – огорошил меня Михаил.
Твою дивизию! Вот удар – так удар! Неужели я долбаная канцелярская крыса?
Но тут Миша хмыкнул, и я понял, что меня банальным образом разводят.
– Успокойся, Жора. Ты тоже агент и, представь себе, тоже второго разряда, – успокоил он.
Фух… прямо от сердца отлегло.
Ну не лежит у меня душа к перебиранию и складированию бумажек… Тут уж ничего не попишешь. Такой вот у меня характер. Лучше под пулю, чем рапорта строчить. Хотя тут я малость передёргиваю. Писанины в органах всегда хватает. Иной раз шутят, что главное оружие опера – это его ручка. И, в общем-то, это не так уж далеко от истины.
Мне в первый раз пришлось применять огнестрельное оружие в командировке в Чечню, до этого как-то обходилось. Там же, кстати, и рану схлопотал, когда в спину прилетел осколок от шальной мины.
Миша оценил мою задумчивость по-своему, решил, что я устал и быстро засобирался, пообещав, что завтра заскочит, причём не один, а с ребятами из Угро.
И как мне на душе стало хорошо после его слов, как тепло… Наверное, так всего было один раз в прошлой жизни, когда узнал, что Дашка родилась. Я тогда неделю как сам не свой от счастья ходил. Готов был расцеловать каждого встречного-поперечного.
Тут кто-то окликнул меня. Я скосил глаза и понял, что моей особой интересуется сосед – бородатый мужичок с хитрым взглядом и окладистой бородкой.
– Зря, мил человек, от махорочки-то отказался. Не тебе, так другим бы сгодилась, – пожурил он.
Я пожал плечами. Зря, не зря – это уж моё дело.
– Может, хоть сальцем поделишься? – как-то по-детски заканючил бородач. – А то здесь такая кормёжка, что не знаешь, от чего попервей ноги протянешь: от хвори или с голодухи.
Поскольку у меня было умиротворённое настроение, я охотно поделился с мужичкой салом, даже позволил тому отрезать кусочек от буханки.
После того, как сосед, чавкая и отрыгивая, покончил с угощением, я приступил к нему с вопросами, надеясь выведать из него как можно больше информации о себе нынешнем и о текущей обстановке.
Начну с главного, то бишь с себя – в госпитале я находился уже несколько дней, причём в бессознательном состоянии. По всему выходило, что меня порядком помяли в какой-то стычке – чем-то серьёзным так приложили по голове, что доктора вообще сомневались, смогу ли прийти в себя.
Но… не знаю, что произошло. Чудо, божественное вмешательство или какой-то технический фокус… В общем, я вдруг оказался в оболочке двадцатилетнего парня, сотрудника уголовного розыска, которого по странной случайности, а может, и не случайности, как и меня, звали Георгием. Так же совпадало и отчество. Но вот фамилия была не Победин, а Быстров. То есть теперь я Георгий Олегович Быстров, почти ровесник двадцатого века, ибо был рождён в тысяча девятьсот втором году.
Успел, что называется, побывать на «колчаковских фронтах», пусть и был в сущности сопливым юнцом. Хотя во время войны взрослеют рано. И Георгий Быстров дорос до командира взвода в овеянной легендами Конармии Будённого (удивительно, как много, оказывается, вызнал обо мне любопытный сосед).
Потом… потом уголовный розыск, мобилизация на борьбу с поднявшим голову бандитизмом. Господи боже мой, как мне всё это знакомо!
Что касается всего остального, то – если быть кратким – на дворе сейчас НЭП (новая экономическая политика), которая была объявлена советским правительством в прошлом году.
Во многом загадочная и необычная эпоха, выламывающаяся за рамки стереотипов об СССР – стране победившего социализма. Увы, мои личные знания на сей счёт ограничивались теми скудными крохами, что отложились в памяти после просмотра фильмов и чтения художественной литературы.
Я знал, что многие вчерашние революционеры восприняли НЭП в штыки. Знал, что появилось целое сословие так называемых «нэпачей» или более привычных моему уху нэпманов.
И опять же многим это придётся не по нраву, ибо в нэпманах видели «контру», представителей того класса, с которым воевали ещё буквально вчера, и вопрос «за что кровь проливали?» отнюдь не был для многих красноармейцев риторическим.
Потом начнутся индустриализация и коллективизация, гайки закрутят. Нэпманы исчезнут как утренний туман.
В конце восьмидесятых их назовут по-другому: кооператорами. Потом это будут бизнесмены и предприниматели.
Имею ли я что-то против них? Разумеется, нет.
Влечёт ли меня революционная романтика? Тоже нет. Слишком хорошо врезались в подкорку слова о тех, кто пожинает плоды революции.
Что из этого следует? Да только то, что я должен находиться где-то посередине.
Ну а там как дело пойдёт. Может, сгину в бешеной пучине событий, которыми живёт молодая республика, а может, достигну чего-то такого, чего не добился сто лет тому вперёд.
Время покажет, товарищ агент уголовного розыска второго разряда Быстров.
Глава 4
Миша обещал навестить меня на следующий день, но так и не появился. В принципе, ничего страшного, учитывая специфику его работы – могли бросить на дежурство или услать в командировку, обычное дело.
Но, когда он не появился на второй день, я уже встревожился не на шутку, да и тот факт, что кроме него ко мне больше никто не приходил, тоже не вызвал у меня энтузиазма. Что-то произошло, и это «что-то» вряд ли из разряда приятных сюрпризов.
Предчувствия меня не обманули.
Это случилось на третий день, когда мне разрешили вставать и даже совершать прогулки. Не представляете, какое это было счастье. Каюсь, грешен, как подавляющее большинство мужиков, люблю порой поваляться на диване, но всему есть предел.
Надо подвигаться, подышать свежим воздухом, округу рассмотреть.
Для прогулок больных предназначалась вымощенная булыжниками узкая дорожка, опоясывающая госпиталь почти ровным кругом. Здесь было довольно уютно: ровно подстриженные деревца и кустарники, скамейки, выкрашенные успевшей обесцветиться голубой краской, имелась даже беседка, которая практически никогда не пустовала. В ней обязательно находились если не больные, так кто-то из персонала. И практически все курили: что мужики, что женщины, включая совсем ещё молоденьких медсестёр или санитарок.
По этой причине я старался не соваться в беседку. Ну как снова проклюнется желание посмолить? Папирос у меня не было, но при желании всегда можно разжиться самокруткой.
Нет уж, от греха подальше.
Вернувшись с такой прогулки, я застал в палате невысокого плотного крепыша, у которого, казалось, совсем нет шеи. Он был весь какой-то квадратный, с непропорционально большой головой.
Одет он был в кожанку и галифе, на боку – деревянная кобура «Маузера». Увидев меня, он выбросил руку:
– Привет, Быстров! Не надоело прохлаждаться?
– Надоело, – признался я и принялся разглядывать нового для меня человека.
Очевидно, с Быстровым они были хорошо знакомы.
Вот только внешний вид посетителя мне ничего не говорил. Была тайная надежда на какие-то воспоминания от настоящего Быстрова, но, похоже, неоправданная.
– Тогда собирайся, – приказал крепыш.
– Собирайся? – удивился я. – Куда?
– На службу, куда же ещё! – удивился не менее моего визитёр. – С доктором я уже договорился. Он считает, что ты пошёл на поправку. Всё равно через два-три дня выписали бы. А что касается твоего здоровья… Ну, какое-то время позанимаешься бумажной работой, а то у нас совсем дело швах.
Тьфу ты! Накаркал Мишка! Походу придётся мне побыть канцработником или как там их называют в это время. С другой стороны – не пишбарышней, и то хлеб!
А валяться в госпитале надоело хуже горькой редьки.
– Слушаюсь! – обрадованно произнёс я, вызвав некоторое недоумение во взгляде мужика в кожанке.
Неужели узрел в моих словах что-то старорежимное, оскорбительное для его уха? М-да, похоже, язычок-то придётся покусывать… как бы не ляпнуть ненароком нечто вроде «товарищи офицеры». Могут не понять, а непонимание в некоторых вопросах тут заканчивается «стенкой».
А что же всё-таки произошло, если понадобилось выдёргивать раненного сотрудника. В принципе, вполне логично выведать об этом у того, кто прибыл по мою душу. Да и странно будет, если я не поинтересуюсь.
– А что стряслось-то? – спросил я. – Где Мишка? Обещал вчера зайти, да видимо, закрутился.
Вот хрен его знает – говорят так сейчас «закрутился» или это жаргонизм более позднего времени?
Но товарищ в кожаном вопрос понял.
– Вчера в округе видели банду Левашова. Сабель тридцать – не меньше. Туда уже бросили ЧОН, ну и наших на усиление. Народу осталось с гулькин хвост. Так что каждый штык на счету.
– То есть Мишка там? – облегчённо вздохнул я.
Приятно знать, что твой друг хоть и находится на передовой, но с ним ничего не случилось.
– Без него точно никак, – усмехнулся товарищ в кожаном.
Меня подмывало спросить собеседника, как его зовут, сославшись на всю ту же амнезию, но я не успел.
Появилась санитарка с ворохом одежды. Очевидно, это мой гардероб, то есть гардероб настоящего Быстрова, который до выписки держали в кладовой госпиталя.
Поглядим, в чём довелось рассекать моему старому «я».
Собственно, всё вполне ожидаемо. Гимнастёрка явно из старых запасов ещё царской армии, о чём свидетельствовали шлейки для погон. Вытертые галифе. Как ни странно – никакой «будёновки», или «фрунзевки», а то и «богатырки» (хрен знает, как в данное время называют данный головной убор), вместо неё какая-то мятая фуражка, зато с красной звездой. Из положительного – свежевыстиранный комплект нижнего белья. Мама дорогая, да я в точно такой же рубахе и кальсонах срочную проходил. Вот она – преемственность традиций почти на века.
И чуть не забыл: портянки (тоже свежие) и стоптанные сапоги, кстати, не кирза – её ещё не придумали.
С наматыванием портянок никаких проблем – этой нехитрой науке меня в армии туго научили, вовек не забудешь. Кто бы что ни говорил о берцах, но в ряде случаев сапоги и «онучи» предпочтительнее. Можете клеймить меня ретроградом!
Само собой, укладываться в армейский норматив сорок пять секунд от меня в данный момент не требовали, однако собрался я быстро. Да собственно, чего тут собираться – как нищему: только подпоясаться.
«Кожаный» оглядел меня со всех сторон и удовлетворённо кивнул:
– Порядок!
Было в нём что-то от унтера прежних времён. Впрочем, не удивлюсь, если так оно и есть. Почти все, кто постарше меня, успели повоевать не только в Гражданскую, но и в Первую мировую.
У больницы нас ждал легковой автомобиль, за баранкой которого сидел ещё один товарищ в кожаной куртке, только вместо кепки на его голове был шлем, а на глаза надвинуты очки-«консервы».
Крепыш сел рядом с водителем, я разместился на мягком сидении сзади.
Мотор несколько раз чихнул, потом машина завелась, и мы поехали.
Мне наконец-то представилась возможность оглядеться.
Пока увиденное не впечатляло. Не особо большой губернский город, застроенный преимущественно одно-двухэтажными домами. Почти все деревянные, изредка попадались строения, в которых первый этаж всё-таки был кирпичный.
Дорога разбитая, полная грязи, луж и ям.
Разумеется, никаких тебе светофоров и пешеходных переходов. Да откуда им взяться, если и правила дорожного движения пока отсутствуют как явление… ну, как и ГАИ само собой.
В любой миг под колёса могла броситься хоть ватага играющих детишек, хоть случайные пешеходы, да те же собаки, для которых авто было страшной экзотикой, и они регулярно извещали об этом заливистым лаем.
Мы ехали минут пятнадцать, и за всё это время нам попались только два других автомобиля: нещадно чадящий грузовичок с открытой всем ветрам кабиной – что-то вроде «полуторки», и ещё одна легковая, явно другой модели и выглядевшая более солидной. Каким-то чудом на ней умудрилось ехать не менее десятка пассажиров.
А так народ передвигался исключительно пешком или на гужевом транспорте.
Ещё обратил внимание на то, как много садов – практически каждый дом обнесён чем-то вроде палисада, а за ним произрастают деревья.
Это хорошо, зелень я люблю.
Ну и воздух – кто постоянно живёт в загазованном мегаполисе, меня поймёт.
Дышалось здесь иначе, очень легко и свободно. Можно было вдыхать полной грудью и с не меньшим наслаждением выдыхать.
Внезапно дорога стала лучше, автомобиль выехал на мостовую. Да и дома заметно похорошели. Появились полностью каменные строения с оштукатуренными фасадами. Стали чаще мелькать вывески: рестораны, синематограф (да, пока что это именно так называется, да и слово «фильм» – ещё женского рода), куча разнообразных лавок, цирюльни, аптеки…
По всем приметам, мы в городском, а следовательно, и деловом центре.
Машина подкатила к отдельно стоящему особняку из красного кирпича.
У центрального входа, выполненного в виде древнегреческого портика с треугольной крышей, с высоким крыльцом и обрамлением в виде колонн, стоял боец с винтовкой. К классической «трёхлинейке» был примкнут не менее классический русский четырёхгранный игольчатый штык – страшное оружие в умелых руках.
Время от времени хлопали высокие деревянные двери, кто-то входил, кто-то выходил. Чуть в сторонке от крыльца находилась коновязь, возле которой стояли всхрапывающие кони.
В другой стороне расположилась коляска со скучающим извозчиком, рассевшимся на облучке. Рядом «присоседилась» обычная крестьянская телега, вот только вместо мужичков на ней восседали трое вооружённых красноармейцев.
Я тут же машинально сделал для себя отметку – не вздумать называть бойцов Красной армии солдатами. А то вырвется автоматом и пиши пропало… Если получится написать.
Наша тачка припарковалась у входа.
Крепыш вылез первым, я за ним.
Пока необходимости задавать вопросы не было, мне предстояло следовать в фарватере этого товарища в кожаной куртке. Ну, а кем он является – это я выясню в самом ближайшем будущем.
Крепыш поздоровался с часовым, я на всякий пожарный тоже кивнул и получил ответный кивок. Боец явно знал Быстрова.
Стоило переступить порог, как сразу повеяло до боли родным. Почти как в ОВД, в котором я служил, разве что с поправкой на время.
Как же мне всё это знакомо! Почти как дома!
Сразу за дверями начинался длинный и гулкий коридор, от которого по обеим сторонам отходили помещения. На дверях висели таблички, изготовленные в разное время и потому отличавшиеся как формой, так и материалом, и цветом.
Первым нас встретил дежурный.
Он сидел за длинным канцелярским столом, на суконном покрывале которого стоял телефонный аппарат. Перед дежурным лежала раскрытая амбарная книга с линованными страницами – видимо, какой-то журнал: то ли посещений, то ли происшествий.
А вот «обезьянника» я пока не приметил, но учреждение, подобное губрозыску, не может обойтись без чего-то в этом роде. Наверное, он находится где-то в глубине коридора, а то и вовсе в подвале. Я видел зарешечённые оконца на уровне чуть выше земли – значит, тут есть и цокольный этаж.
Мы поднялись на второй этаж по широкой мраморной лестнице, покрытой красной, стоптанной тысячами подошв ботинок и сапог дорожке.
Тут был не менее длинный и гулкий коридор, правда, в отличие от первого этажа возле почти каждой двери имелись сколоченные из досок лавочки, и ни одна из них не пустовала.
Периодически двери распахивались, кого-то выпускали, кого-то наоборот запускали.
Навстречу конвой, моряка (как их сейчас называют – краснофлотцами?) и, судя по надписи на петлице, пришитой к воротнику рубах, бойца ЧОН, провёл угрюмого лохматого мужика с такой физиономией, что сам Ломброзо мог бы использовать его в качестве доказательства своей теории о морфологических признаках, присущих преступникам.
Уж на что мне было не привыкать, но от этого типа веяло такой угрозой, что она чувствовалась на расстоянии в несколько шагов. – Что, поймали-таки Федьку Коваля? – обрадованно произнёс крепыш, когда конвойные поравнялись с нами.
Матрос удовлетворённо кивнул.
– Да уж, пришлось за ним побегать.
– А что он такого совершил? – не выдержал я и получил в ответ немой вопрос сразу в четырёх парах обращённых на меня глаз.
– Быстров, ты что? – первым опомнился кожаный. – Это же Федька Коваль, старообрядец. Он живьём три десятка человек замуровал, включая жену и дочерей.
– Вот урод, – не выдержал я.
Федька отвёл взгляд. Кажется, ненависть в моём голосе подействовала на него.
– Ты его ко мне отведи, – продолжил кожаный. – Я сам его допрошу вместе со следователем.
– Сделаем, – пообещал матрос.
Процессия продолжила движение, ну а мы подошли к двери, на которой висела табличка «Оперчасть губроз». А что – прикольно звучит!
– Ты к себе иди, – велел кожаный, – а я к следователю заскочу. Вопросы есть?
– Есть, – признался я. – Чем заниматься в первую очередь?
– Я же сказал – пока бумагами. Сводки почитай, дела прошей – ну сам знаешь. И не боись – не забудем. Как только нужда в тебе возникнет, сразу подключу. Понял?
– Понял, – вздохнул я и толкнул незапертую дверь.
Она отворилась со скрипом давно несмазанных петель.
Ну, здравствуй, новая – старая работа! Как я по тебе соскучился!
