Дмитрий Кольцов
И пожнут бурю
Глава V
«Гора» сдвинулась со стоянки полчаса спустя. Это означало, что все сотрудники цирка заняли вагоны, а вся мебель, утварь и т.п. были погружены. Поезд медленно набирал ход, и в пассажирских вагонах люди были веселы, что-то активно обсуждали. Специально для досуга артистов в составе находилось два вагона-ресторана, которые, скорее, являлись в вечернее время вагонами-кабаками. В эти годы, последние годы Второй империи, пассажирские вагоны только начинали приобретать более-менее современный размер и вид. Специально по приглашению Сеньера во Францию прибыл знаменитый американский промышленник Джордж Пульман, за баснословные деньги составивший чертежи вагонов для «Горы». Из-за этой мастерской работы поезд получился поистине великолепным. И вагон-ресторан (которых было два), всегда пользовался большим успехом у артистов. Этот раз, когда цирк следовал из Марселя в Лион, оказался особенно интересным, поэтому стоит вам об этом узнать немного подробнее.
Шарль Сюлар, вечно пьяный заводила, о котором вы уже читали недавно, и в поезде не терял времени зря и в вагоне-ресторане, в каком из двух, даже непонятно, также заведовал баром, угощая дорогих артистов в основном дешевым алкоголем и орехами. Пространства для возможных баталий с поварихой Бернадетт было меньше, чем в шатре, поэтому приходилось обходится рассказыванием шуток, от которых если кто бы и стал смеяться, так это только сам Сюлар. А учитывая то, что трезвым его редко можно было застать в таких внутрицирковых заведениях, сразу становился понятен источник такого сортирного юмора.
– Огюст, послушай, тут такую шутку вспомнил, сейчас расскажу, – будучи уже под большим градусом, обратился Сюлар к одному из цирковых акробатов, Огюсту Бо, – ты когда-нибудь бывал в Барселоннете? Нет, точно не бывал! Так там так грязно, что, думаю, не пора бы назвать город Бернадеттом, а? Ха-ха-ха!
И все в таком же духе. Огюст смотрел на заливавшегося пьяным смехом Сюлара и искренне не понимал, как в его больном организме может выдерживаться столько дешевого коньяка. Меж тем, в вагоне находились еще и не упомянутые ранее артисты. Среди них был, например, Венцель Лорнау, старший сын Густава Лорнау, главы семейства Лорнау. Венцель был известен своим мастерством наездника, до того ловкого, что мог управлять лошадью, сидя вниз головой, будучи пристегнутым ботинками к стремени. Это всегда вызывало ликование публики, и если на афишах было написано имя Венцеля Лорнау, то билеты раскупались за несколько часов. Сейчас же Венцель сидел за столом вместе с симдором, то есть экстремальным эквилибристом, Жаком Турнье, и активно обсуждал прошедшие в Марселе дни.
– И, значит, сажусь я на лошадь, – с жаром рассказывал Венцель, одновременно поглощая жюльен, – собираюсь ехать на манеж, как, вдруг, смотрю, а на мне трико-то не то совершенно! Тема выступления – небеса, все в белом и синем, а я напялил красное трико, серый камзол, лошадь мне вообще дали какую-то рябую. Смотрю – ржут, как эта лошадь, парни Блез с Карлом! Вот братья-то, а! Нигде не сыщешь! Только они так могут подставлять!
– И как ты им потом отомстил? – с интересом спросил Жак.
– А как тут еще можно поступить! Облил водой на репетиции! Смотрю – репетируют партию, я украдкой, подговорив Клода, подымаюсь на мостик, который на самом верху, где монтажеры сидят. За мной по ведру воды тащат братья поумнее – Герман и Феликс. А вода ледяная, бррр!
– И что дальше было?
– Я гляжу сверху на этих остолопов – репетируют, ничего не подозревая. Даю команду мальчикам – и они выливают на братьев воду, ха-ха! Они так опешили, что заорали, как бешеные. Это услыхал Буайяр, подошел к ним, наорал на них, те просто в замешательстве, показывают наверх, будто их оттуда обили. Буайяр смотрит наверх – никого, мы уже удрали к тому времени. От этого им еще больше влетело от старика – заставил неделю мыть манеж, раз так любят воду!
Жак и Венцель залились смехом, как к ним подошел Альфонс Лорнау, по привычке с сигарой в зубах.
– Как дети малые, ей богу, – усмехнулся Альфонс и присел за столик к друзьям, – вместо подшучиваний друг над другом, лучше бы с новоприбывшим удосужились познакомиться.
– Так это было дня четыре назад, дядя! – с обидой произнес Венцель и продолжил поглощать жюльен, который почти уже остыл.
– Да и не было времени даже у нас к нему подойти, – подхватил Жак, – вы хоть скажите, каков новоприбывший-то?
– Вот сам подойдешь к нему и спросишь, – ответил Альфонс, забирая бокал, наполненный коньяком, у официанта, – я не Бернадетт, чтобы сплетничать.
– Скажите хоть одну вещь, – с интересом сказал Венцель, – он в какой класс определен? Мы не слыхали, чтобы его в первый или второй определяли, иначе бы новость прогремела, как гром среди дня.
– Неужто уродец? – снова подхватил Жак.
– Я вам сейчас по лбу настучу, – раздраженно ответил Альфонс, – откуда мне знать, в какой класс его определили? Я говорил с ним еще до того, как его забрали к Хозяину…
– Ух, интересно, что же Хозяин ему сказал…
– Мне больше интересно, как новоприбывший себя повел, когда встретился с Хозяином. Просто я в первый раз чуть в штаны не наложил от страха…
– Да ты не единственный такой, ха-ха! Да, Венцель?
– Дядя! Меня отец после этого еще и отлупил, почем зря! Не хочу тот ужасный день вспоминать!
Дальше эти трое продолжили что-то активно обсуждать и смеяться, а жюльен все-таки остыл, потому как Венцель до конца поглотить его не смог. За другим столиком, в самом конце вагона, сидели двое друзей – Иштван Золле и Мартин ап Бедивер. Иштван, венгр по национальности, был в цирке самым известным канатоходцем и трюкачом на трапеции; не было равных, наверное, даже во всей Европе его мастерству в этом деле. А Мартин, ирландец по происхождению, был сразу эквилибристом и клишником, то есть мог скручиваться в разные формы, будучи при этом на длинном железном шесте или на проволоке. Иштван и Мартин также обсуждали прошедшие выступления в Марселе, а также строили планы относительно Лиона. Дружили они уже очень давно, и, хотя им обоим было не больше тридцати каждому (Мартину двадцать пять, а Иштвану двадцать семь), казались всем очень мудрыми и старыми друзьями, очень близкими. Это было понятно исходя от того, что почти всегда и везде они находились вместе. Их беседа была полна предположений и догадок насчет Лиона, а также кучи восторженных эпитетов относительно выступлений друг друга. Это сильно раздражало Альфонса, который не мог без легкого отвращения на них смотреть, предполагая, что под очень близкой дружбой скрывается тайное родство или еще чего похуже.
За центральным столиком, относительно расположения столиков, ранее описанных, а не из-за расположения в центре вагона (хотя, тут более применим термин «срединный»), сидела Клэр Марис. Сидела одна. Попивала свежевыжатый яблочный сок, который специально для нее готовил Сюлар, напрочь забывая о своей дрянной натуре, когда его просила о чем-то Клэр. Да и вряд ли кто-то отказал бы Клэр, которая славилась своей красотой и нежным нравом, который мог сразу превратиться в воинственный, если ей что-то не нравилось. Клэр часто выступала в паре с Иштваном, но общих тем для беседы у них никогда не оказывалось, если в одном помещении с ними находился Мартин. И девушке оставалось только пить сок и читать любимый роман.
К моменту, когда автор описывает читателю расположение артистов внутри вагона-ресторана, наступило вечернее время, поезд был уже далеко от Марселя, проезжая Авиньон. Авиньон был особо любим Пьером Сеньером, так как являлся очень долгое время резиденцией Римских пап, что придавало особый антураж этому небольшому городишке, в котором только папский дворец и представлял единственную весомую достопримечательность. Причем Хозяину дворец настолько понравился, когда тот его посетил, что по итогам визита в город и во дворец, Сеньер написал громадную статью, посвященную периоду пленения Пап, а также более чем на восемь страниц описал, как посещал дворец, какие у него особые черты, какие залы обязательно стоит посетить. Как ни странно, статья имела ошеломляющий успех в обществе. Папа Римский, прочтя статью, прислал ответ Сеньеру, в котором благодарил его за особое почитание истории и культуры, а также за преданность вере и церкви, так как в статье помимо восьми страниц о дворце было еще столько же о вере, в частности, католической вере, как первоисточнике величия цивилизации и той силы, без которой европейское общество никак не могло бы развиваться и неуклонно скатилось в ветхозаветные принципы жизни, с жертвоприношениями и убийствами младенцев. В общем, статья сделала и так чрезвычайно знаменитого антрепренера Сеньера еще и чрезвычайно знаменитым исследователем и литератором, что существенно повысило доходы как лично Сеньера, так и цирка, который стало посещать еще больше людей. Таким образом, совершенно не подозревая, Сеньер достиг сразу двух целей – стал уважаем уже абсолютно во всех слоях общества, и к тому же официально стал миллионером и одним из богатейших жителей Европы. И вот, в очередной раз проезжая Авиньон, поезд, вопреки ожиданиям правительства города, не стал делать в нем остановку. Однако даже вечером толпы людей собрались по бокам от железнодорожного полотна, дабы поприветствовать труппу цирка и лично его владельца Пьера Сеньера. Артисты это заметили и выглядывали в окна, изображая из себя кумиров, что, собственно, не было лишено истинности. На протяжении почти десяти километров, что проезжала «Гора» через Авиньон, толпа стояла и кричала, махала, аплодировала, свистела, кидалась цветами. Машинисты отчаянно свистели, пытаясь разогнать людей, но их разве кто-то слушал. Да и мало ли, по какой причине свистит паровоз. Некоторые вообще были уверены, что это ответная реакция циркачей на радостные вопли народа, и свист этот – звуки благодарности, так как поезд остановить не представлялось возможным, то выбрали такой вариант ответа. Разумеется, это был полный бред. Но в бред этот верили. Артисты же были веселы и рады такому. Те артисты, что находились в вагонах-ресторанах, первыми увидели такую форму приветствия, и не нашлось ни одного из них, кто бы не подлетел к окну, чтобы помахать в ответ.
Как только же Авиньон был преодолен, все вернулись на свои места. Изменилось только то, что артистов стало больше в вагонах-ресторанах, и артисты сами были необычайно веселы. Та же Клэр Марис, до этого занятая своим любимым романом, отвлекшись от выдуманного мира, стала веселей и теперь сидела с постоянной улыбкой, но это время тоже быстро прошло. В вагоне появился Алекс Моррейн. Он давно имел виды на Клэр, однако совершенно не любовные, нет. Виды в данном случае были куда более изощренные, и совершенно не были связаны с последующим нахождением в постели.
Когда Алекс оказался у столика Клэр, та, заметив это, сильно вздохнула и поспешила отвернуться. Но это не помогло, и Моррейн присел напротив.
– Как можно такой красавице сидеть одиноко в такое прекрасное время? – ласково, со свойственным притворством, обратился Моррейн к Клэр, подзывая официанта, – тебе не кажется, что это недопустимо?
Клэр не смотрела на Алекса, вместо этого наблюдая за летящим пейзажем за окном. Зрение у Клэр было самым сильным в цирке, она без затруднений могла разглядывать в темноте разные вещи. И деревья, и поля в темноте французского вечера вызывали у девушки намного больше интереса, чем докучавшие прилипания Моррейна.
– Нуу, нельзя же постоянно в молчанку играть, Клэр, – Алекс заказал две чашки кофе, поскольку знал, что Клэр очень любит его и не терпит алкоголь, – давай выпьем крепкого горячего, как Ад, кофе и расслабимся. А, как смотришь на это?
Тут Клэр уже не выдержала и обратила-таки внимание на Моррейна, который с ехидной улыбкой смотрел на нее:
– Да как же ты надоел уже! Я тебе ничего про дедушкины тайны не скажу, потому что не знаю ничего. А если бы знала, то не только не сказала бы, но еще и рассказала бы ему!
Алекс после этих слов немного посерел. Это вспугнуло Клэр, и она быстро схватила чашку, принесенную официантом. Снова отвернувшись к окну, девушка в окне старалась разглядеть, как себя ведет Алекс. Он также взял свою чашку, плеснул в нее немного виски из фляжки, что вытащил из внутреннего кармана пиджака.
– Эх, Клэр, сегодня такой хороший день…был. Я хотел спокойно поболтать, как все тут болтают, но ты так жестока…
Он залпом осушил чашку, от чего у Клэр заболело горло, так как кофе, как выразился Алекс, был действительно горячий, как Ад. После этого Алекс поднялся и покинул вагон-ресторан. К девушке же подсела ее подруга, Катрин Бронн, помощница главного костюмера цирка, веселая и озорная, будто дочь Диониса, с русыми волосами и карими глазами; девушка деревенская, но очень грамотная и смышленая, поэтому и смогла пробиться в цирке на такую большую должность. Однако на фоне Клэр она была ничем не примечательной, поскольку Клэр Марис могла гордиться статусом чуть ли не самой красивой девушкой цирка. Статный рост, изящная фигура, большая привлекательная грудь, поддерживаемая стройной талией, длинные слегка рыжеватые волосы, прямой нос, тоненькие губки, и очень выразительные глаза цвета янтаря, очень редкого цвета, очень красивого. Девушки были едва не лучшими подругами и часто советовались друг с дружкой по всяким важным вопросам, но могли и часами болтать о всяких пустяках. Сейчас Катрин была очень серьезна и настроена на деловой разговор, хотя по ее полукомичному личику это не особо было понятно. Увидев, как подружка садится рядом, Клэр улыбнулась и повернулась всем телом к ней.
– Подруга, я не поняла, что этот мужлан опять делал рядом с тобой? – с деревенским акцентом Бретани спросила Катрин.
– Ох, он уже так сильно надоел, что хочется перебраться жить к тебе.
– А что, я не против, только девки другие кудахтать будут сильно, хе-хе!
– Боже, Катрин, ха-ха!
– А что поделать, коли правда? Ладно, не будем отвлекаться от этого прохиндея, говори, чего опять хотел?
– Да того же, чего и всегда хочет, – Клэр нервно покачала головой, отхлебнув из чашки и слегка поморщившись, – болтает без умолку про какие-то страшные тайны дедушки, которые будто бы могут перевернуть с ног на голову все представления о цирке и всему, что в нем происходит. И хочет, чтобы я ему эти тайны выдала. Да только не знаю я никаких тайн! Дедушка перестает быть мне начальником только во время ужина, и то не всегда.
– Дааа, дела…и что же, ты дедушке не говорила об этом всем?
– Да зачем, у него и без этого хватает дел. Рано или поздно ему самому надоест, либо же я не выдержу и огрею его чем-нибудь эдаким, хи-хи!
– Ох, как я тебя в этом поддерживаю, подруга!
Катрин осмотрелась вокруг на предмет нахождения других артистов в вагоне. Удостоверившись, что все в вагоне не представляют, по мнению самой Катрин, угрозы, она продолжила:
– Придет час, и мы освободимся от этого гнета!
– Боже, Катрин, ты снова начала эту шарманку крутить! Почему ты вообще думаешь, что Алекс какой-то мутный?
– Потому что он какой-то мутный! Вечно следит за всеми, постоянно доматывается до тебя и твоего дедушки, когда новоприбывшего только привезли, он поначалу казался самым спокойным, а потом пошел к дедушке твоему, помнишь? Сама же мне рассказывала!
Клэр призадумалась. Верить во всякие заговоры и тайны ей не хотелось, только наладилась жизнь. Но странное поведение Моррейна не заметить было действительно трудно. Вы уже, скорее всего, догадались, что Клэр Марис приходилась внучкой Мишелю Буайяру, шпрехшталмейстеру Большого шапито цирка и управляющему делами директора цирка. Дело в том, что, раз уж рассказывать про Клэр, так полностью, когда она была совсем маленькой, у нее умерла мама от чахотки, что было обычным делом в девятнадцатом веке, а отец слыл пьяницей и хапугой. Девочке приходилось самой зарабатывать на жизнь, тренируясь на улице с дворовыми мальчишками, с которыми нередко потом дралась, получая большие ссадины. Но это делало ее сильнее. К шестнадцати годам Клэр уже мастерски владела холодным оружием, что помогло ей спастись от буйного отца, которому захотелось сделать свою дочурку взрослой девочкой. Разумеется, дочурке не понравилась перспектива быть растленной собственным отцом, и она порезала отцу руки, затем сбежав. С месяц поскитавшись по окрестностям Дижона, где она родилась и жила тогда, Клэр возвратилась домой, где ее ждал не только протрезвевший отец с забинтованными руками, но и дедушка, Мишель Буайяр, приходившийся отцом ее матери, в девичестве Буайяр, а в замужестве Марис. Старик сделал внучке предложение работать в цирке «Парадиз», с высокой оплатой труда и всеми благами. Только цирк был бродячий. Это не остановило девочку, и она не думая согласилась. Так Клэр Марис оказалась в цирке «Парадиз», вот уже три года как прошло. И за эти три года дедушка ни разу не посвящал внучку в свои дела, предпочитая слушать именно ее заслуги. Тот раз, когда Буайяр рассказал Клэр про случай с Моррейном, который ночью решил пристать к старику с вопросами относительно новоприбывшего, оказался первым, когда старый шпрехшталмейстер что-то поведал из своей жизни. Ни до, ни после ничего подобного не было. Поэтому Клэр была сильно удивлена первым случаем такого «своеобразного» допроса со стороны Алекса. И у нее действительно было сильное желание подойти к дедушке и узнать, о чем так страстно говорил помощник врача. Однако силы воли у девушки оказалось намного больше любопытства, и она решила промолчать. И молчала до сих пор. Но всему когда-нибудь приходит конец. Выслушав несколько минут несуразицы Катрин о существовании в цирке масонского заговора, в который был замешан, возможно, даже духовник Хозяина и Бернадетт, которая слишком уж наигранно изображает глуповатую сплетницу, Клэр промолвила:
– Так, Катрин, прекрати нести какую-то чушь! Я все-таки приняла решение: сегодня на ужине с дедушкой задам ему вопрос про Моррейна и странные тайны, которые он имеет в виду! Пора положить этому конец, ты права. Развеем миф про заговоры, подруга!
– Вот, вот, вот! Наконец-то, подруга! – Катрин засветилась от счастья, – как кончишь дело – непременно расскажи мне, я ж, как-никак, уже, как минимум, соучастник, ха-ха!
Клэр щелкнула пальцем по лбу подруге и встал из-за стола. Обмолвившись парой фраз с Венцелем Лорнау о Лионе, она проследовала в головную часть «Горы», где находился личный вагон Мишеля Буайяра.
Глава VI
После того, как Алекс Моррейн покинул вагон-ресторан, ему в голову пришла мысль, до этого почему-то не приходившая, хотя ей следовало прийти намного раньше. Проходя через очередной вагон охраны, Алекс, вместо того, чтобы остановиться на врачебном вагоне, продолжил путь к хвосту поезда, чтобы добраться до вагона для новоприбывших, в котором находился Омар. Проходя через каждый вагон, где находились артисты, Моррейн ловил на себе всевозможные взгляды – от укорительных, до недовольных, от того, что в девятом часу вечера тот решил вдруг до хвоста поезда дойти. Алекс не обращал на такие взгляды совершенно никакого внимания, ему уже было решительно все равно, какое о нем сформировалось мнение. Он врач, вернее, помощник врача, и это главное. Он может помогать людям, лечить их. И хотя диплом врача он получил в Кембридже, должность главного врача досталась выпускнику Эдинбургского университета. Но, здесь все заключалось лишь в двух факторах: доктор Скотт был намного старше, и к тому же он работал в цирке намного дольше. Немного самолюбие Алекса, конечно, было задето в тот день, когда Хозяин дал ему должность помощника, но куда деваться – раз пришел в цирк, уйти из него не получится просто так. Теперь же он хотел, наконец, увидеть новоприбывшего, так как от старика Буайяра узнать ничего не получилось, а Клэр решительно отвергала все домыслы.
Вагон для новоприбывших находился в хвосте «Горы». Не в самом хвосте, но был последним из череды вагонов для работников, дальше начинались вагоны со зверьми. Сам вагон был больше похож на сарай. Причем как снаружи, так и внутри. Из удобств в нем было лишь два стула и одна кровать с не совсем чистым бельем. Света было крайне мало, лампы было всего две. Будто тюремная камера. Пол был устлан соединением соломы с пухом. Омар, по обычаю привыкший во время длительных поездок спать, в этот раз, наоборот, бодрствовал и разбирал свои вещи. Чувство жалости к самому себе еще не прошло, цирк казался ему чем-то совсем непонятным, недосягаемым, страшным. Сбежать хотелось постоянно, но, когда ему принесли ужин, состоявший из картофеля с бобами и стакана воды, бен Али стало немного легче. Он достал из сумки, в которую был сложен его мизерный багаж, то, чего, вроде бы, совершенно не могло быть в его багаже. Сверхтонкая шпага, которую Омар лично отлил в кузнице старика Фуле в гарнизоне Орана, находилась в ножнах, целая и невредимая. Будто провидение сохранило ее для него. Омар понял, что это был своеобразный подарок Жёва, но не стал зацикливать на этом большое внимание. Достав шпагу из ножен, Омар был в восторге от ощущения, что его творение в такое трудное время оказалось с ним. Он вспомнил слова Пьера Сеньера на счет возможности проявить себя. Омар ведь мастерски умел глотать холодное оружие. От кинжалов до шпаг. И эту особую шпагу от отлил как раз с целью демонстрировать свои умения публике. Только араб, стоявший на одном колене, приготовился открыть рот и начать тренировку, как одна из дверей отворилась, и в вагон зашел человек.
Бен Али сразу же прекратил действо и спрятал шпагу в ножны. Человек, вошедший в вагон, подошел ближе и тусклый свет раскрыл его личность. Алекс Моррейн приветливо улыбался и держал в руке бутылку, наполненную хорошим коньяком.
– Вот мы и встретились, наконец, – облегченно произнес Моррейн, – очень, очень давно искал встречи с тобой, новоприбывший! Никогда бы не подумал, что ты окажешься представителем Востока.
Омар поднялся и показал свой громадный рост. Алекс, оказавшийся на полторы головы ниже, немного опешил и протянул арабу руку.
– Мы знакомы разве? – возразил Омар, не протягивая руку в ответ.
– Ах, точно! – рассмеялся Моррейн, – как же это неучтиво с моей стороны. Александр Моррейн, старший помощник главного циркового врача. Можешь звать меня Алекс.
– Омар бен Али, – ответил Омар и протянул в ответ свою руку.
– Очень хорошо! Я, как видишь, не с пустыми руками к тебе притащился. Единственно, что, я забыл захватить стаканы. Но это же не помеха, верно?
Алекс откупорил бутылку и предложил Омару сделать первый глоток. Несмотря на шариат, которому семья бен Али строго следовала, Омар не смог сдержаться и выхватил из рук Моррейна бутылку. Сделав три больших глотка, он с облегчением выдохнул и возвратил бутылку обратно. Алекс также сделал три глотка, но не так жадно. Присев на те два стула, что составляли всю мебель, имевшуюся в вагоне, они завели разговор:
– Ну что, ты очередной важный человек, который собирается твердить мне мантру о том, что здесь в одиночку не выжить, что необходимы друзья и все в таком виде? – скептически спросил Омар, ожидая верный ответ.
– Хм, ты отлично владеешь французским, должен заметить. Я был уверен, что у тебя лишь поверхностные знания. И ты уже встречался с кем-то из наших артистов?
– Да, с Альфонсом Лорнау.
– Ха-ха-ха-ха! Здесь нет ничего удивительного, друг мой, – сказал Алекс и снова сделал глоток из бутылки, – семья Лорнау не любит конкурентов, поэтому такие запугивания для них вполне свойственны. Однако же в этом есть что-то истинное. Нет, кто я такой, чтобы давать тебе советы для жизни. У каждого свои методы выживания. Кто-то следует советам Лорнау, а кто-то идет отличным путем. Решать тебе, Омар бен Али.
– Тогда для чего ты пришел сюда? Я видел, какой длины поезд, тебе пришлось не менее тридцати вагонов пройти. Для чего, просто познакомиться? Не поверю!
Алекс ехидно посмотрел на Омара, в голове у себя отметив его странные для араба глаза. Светлые оттенки для них характерны не были. А уж небесно-голубой вообще будто меткой Бога был. Отпив еще немного из бутылки и доведя границу нахождения в ней жидкости ровно до середины, Алекс ответил:
– В чем-то я согласен с Альфонсом. Какими бы скользким он ни был, умные вещи может иногда говорить. Так или иначе, тебе, Омар, предстоит работать бок о бок с тысячью артистов и почти таким же числом других рабочих. И почти с каждым ты должен дружить. Если не дружить – то не враждовать. И лишь мнение только одного человека всегда должно быть для тебя определяющим.
– Дай догадаюсь, мое мнение? К чему эти нравоучения, мне не десять лет, – рявкнул Омар и выхватил у Алекса бутылку.
– Нет, конечно же нет, – с ухмылкой ответил Моррейн, – твое мнение здесь даже тебя интересовать не может и не должно. Здесь мнение Хозяина только важно. Как он скажет, так и будет. Он наш властитель, наш Бог. Это может не нравиться, но это так. Обычно наш цирк живет очень здорово, безо всяких происшествий. Но если вдруг что-то случится плохое и Хозяин выйдет из своего кабинета, то Рай превращается в Геенну огненную. Смотреть, как палач избивает плетьми провинившихся, заставляют всех артистов. Плакать запрещается. За попытки помочь садят вместе с ним. Правда, после этих публичных казней и порок все как-то быстро забывается. Но на самом деле петля на шее у всех вокруг просто на время ослабевает. Здесь все уже приговорены.
– Кем приговорены?
– Не строй дурака, Омар. Ты понимаешь, кто здесь всем распоряжается. У нас даже есть артисты, которые всерьез полагают, что директором цирка является старик Буайяр. Люди глубоко внутри себя прячут свои страхи, прячут испытанные эмоции. Но рано или поздно вновь наступает период кровавых расправ, дабы никто не забывал Хозяина.
– Но зачем это делать? Тут же всем платят, насколько мне известно.
– Этот вопрос надо задавать не мне, мой друг. На него я тебе ответа не дам.
Омар и Алекс еще несколько минут сидели молча, медленно осушая бутылку коньяка. Как только бутылка оказалась пуста, Алекс поднялся со стула и направился к выходу, через который вошел в вагон. Омар молча провожал его взглядом.
– Как-то холодно здесь, не находишь? – сказал Моррейн, доставая сигарету из кармана пиджака.
– Возможно, я уже привык к холоду…
Ничего не ответив, Алекс покинул вагон для новоприбывших. В переходе между вагонами он столкнулся с Альфонсом, который направлялся к Омару. Пустая бутылка из-под коньяка, которую держал в руке Моррейн, выскользнула и разбилась о рельсы. Поезд шел медленно из-за неисчислимого количества вагонов, поэтому на переходе можно было более-менее спокойно стоять.
– Ну надо же, Альфонс, – в привычной манере произнес Алекс, – совсем недавно только о тебе вспоминал, какая честь! Что, идешь в очередной раз окучивать новоприбывшего?
– Не забивай голову ни себе, ни парню, – серьезно ответил Альфонс, вплотную приблизившись к Моррейну, – ему не хватало еще твоих заискиваний. Не впутывай его в свои темные делишки.
– Хм, подумаешь…
Разойдясь, каждый направился в свою сторону. Когда Альфонс зашел в вагон, Омар сидел на стуле, даже не пошевельнувшись, лишь повернул голову, обратив внимание на то, что дверь вновь отворилась. На сей раз Омару было легче. С Альфонсом у него сразу наметилась та связь, которая, при должном уходе и поведении, могла эволюционировать в некое подобие дружеской.
– Теперь ты и с ним знаком, хе, – ухмыльнулся Альфонс, присев на стул, на котором две минуты назад сидел Моррейн, – здесь достаточно холодно, не находишь?
– Ты уже второй человек, заметивший это.
– Кто первый, я догадываюсь.
– Я привык к холоду. Жизнь научила приспосабливаться.
– Это похвально. Но не вечно же тебе сидеть здесь и чахнуть на этой табуретке! Пойдем со мной, сейчас самое лучшее время для того, чтобы предстать миру!
Не выслушав даже ответа Омара, Альфонс схватил его за руку и повел с собой. Выйдя на переход между вагонами, Омар снова испугался. Ему было страшно смотреть, как под его ногами плывут рельсы, как пейзаж стремительно сменяется. Никогда прежде он такого не наблюдал, даже когда скакал верхом на любимом коне. Альфонс вел бен Али через вагоны охраны, мрачные и темные, где сидели надзиратели цирка. Некоторые из них были похожи на тех громил, что сопровождали Омара к вагону Пьера Сеньера, другие же больше походили на жандармов. Вагоны охраны встречались на их пути регулярно, обычно по два сразу. Между вагонами охраны находились вагоны артистов и работников цирка. Проходя через каждый вагон, Альфонс представлял его обитателями новоприбывшего – Омара бен Али. По большей части люди с интересом и пиететом отнеслись к Омару, попадались и люди, которых новоприбывший не на шутку пугал или настораживал. Самый большой интерес он произвел на команду девушек-танцовщиц; молоденькие девушки были в восторге от того, что к цирку присоединился такой красивый и завораживающий парень. Омар старался вести себя учтиво, смущаясь и краснея, когда его пристально разглядывали. Одними из последних вагонов перед вагоном-рестораном были три вагона Группы Лорнау. Альфонс решил уделить знакомству Омара со своей семьей большое внимание. Первый вагон Лорнау, в который они зашли, был вагон самого Альфонса, его сына и его старшего племянника Венцеля. Венцеля в вагоне не оказалось, но оказался сын Альфонса. Звали его Жан, был он на пять лет младше Омара, то есть семнадцати лет. В момент, когда вошли Альфонс и Омар, парень разучивал гимнастические позы.
– Жан, прекращай свои издевательства над телом и знакомься с новоприбывшим, – весело крикнул Альфонс, от чего Жан вздрогнул и выругался.
– Господи, отец! – выкрикнул Жан и поднялся с пола, – так и убить можно!
– Не выражайся, сколько раз тебе говорил, – Альфонс подошел к сыну и отвесил крепкий подзатыльник, – знакомься – Омар бен Али, из Алжира.
Жан и Омар пожали друг другу руки. Сын Альфонса был наполовину обнажен, с голым торсом, на котором проявлялся молодняцкий рельеф, в черных плотных лосинах и с босыми ногами. Видимо, для гимнастических упражнений необходимо было делать тело свободным от всяких сковывающих вещей. Ростом Жан Лорнау был намного ниже Омара, приходился тому чуть ниже плеча, имел слегка взъерошенные светлые волосы, синие, как у отца, глаза и тонкие, почти незаметные губы. Лицо его, по обыкновению очень светлое, было в этот момент красное, как у вареного рака, из-за только что прерванной тренировки. Сильно и часто дыша, Жан представился и чуть отстранился.
– Жан, как видишь, хочет сделаться гимнастом и акробатом, – смешливо произнес Альфонс, проходя вглубь вагона, – это в корне отличается от традиций нашей семьи, поскольку мы либо наездники, либо укротители, либо фехтовальщики. Но брат, как глава семьи, разрешил Жану заниматься тем, что ему по душе. Ну и слава Богу.
