Дмитрий Миронов
Друг Мартын и каракулевая треуголка
– Тебе, Галина – половину…
Она лакала, запрокинув голову. Фиолетовая нижняя губа шлепала по граням посуды. Ласковое, уже почти осеннее солнце, купалось в стакане с янтарной жидкостью. Выстрелило искрой на последней капле, упавшей в глотку старухе…
Все вокруг были счастливы. И говорили на каком-то булькающем языке:
– Я вчера бль, бль, бльна…
Наконец-то, папа с другом вынырнули из толпы.
Дальше пошли втроем. Отец, сложив руки в трубочку, что-то говорил в ухо дяде Мартыну. Тот таращил глаза, в комичном ужасе подпрыгивал на ходу, делая в воздухе велосипед. Они хохотали, я завистливо морщил нос. Остановились на углу. Папа сказал мне:
– Зайдем ко мне на работу. Это недолго.
Будто у меня был выбор.
«Работа» началась с бетонного забора. Потом железные ворота и двухэтажное здание с табличкой у входа – «Инструментальный цех НИИ Минтяжмаш…». Не успел до конца прочитать, нам гостеприимно распахнули дверь.
– Обана! – закричал отец, и вытащил из карманов две бутылки с «отравой». В комнате на лавках вокруг стола сидели пьяные мужики. Все очень обрадовались, кто-то захлопал в ладоши.
Мне дали помидор, и мужчина в синем халате повел меня на второй этаж.
– Вот тебе бумага и карандаш. Рисуй. Только гитару не трогай, а то она расстроится.
Гитара лежала на диване. Конечно же, я подошел и провел пальцем по струнам. Подумал, что сейчас же потекут слезы из белых колков на грифе, или еще из какого места. Но ничего не случилось.
В кабинете стояло еще несколько письменных столов. На стенах висели диаграммы и вымпелы «передовых коллективов». Здесь хоть не воняло, как на первом этаже.
Нарисовал какую-то фигню. Сложил рисунок в самолетик. Он полетал немного и рухнул за шкаф с документами.
Стал разглядывать картинки из «Крокодила» и записки с цифрами под стеклом на столе. И вдруг, увидел уголок бумаги, торчащий из-под всех этих инсталляций. Потянул и вытащил черно-белую фотографию…
