Дмитрий Витт
Маньяк Синкевич
Синкевич. Да! И каждого их них я хочу спасти, но спасти могу далеко не каждого. Представьте, что каждый день через меня проходят десятки таких, как вы. И каждый из вас говорит одно и то же, и стремится к одному – быть счастливым. Но вы решили, что только вы достойны жизни. Отчего? Отчего жизни не достоин такой же Качалов, которому не удалось выкарабкаться?
Качалов. Я не знаю. Он… Достоин. Все достойны.
Синкевич. Именно! Давайте, вернёмся ко мне в кабинет.
Синкевич кладёт руку на плечо Качалову. Свет на сцене гаснет.
Свет загорается. Снова кабинет Синкевича.
Синкевич. Так вы всё же считаете, что каждый Качалов достоин жить настоящей жизнью.
Качалов. Да!
Синкевич. Значит, вы готовы пожертвовать собой ради жизней других?
Качалов. Разве есть что-то дороже человеческой жизни?
Синкевич. Есть, Василий Андреевич. Жизни двух человек. Трёх. Десяти. Ста. Тысячи. Миллиона. И вы должны пожертвовать собой ради жизни миллионов.
Качалов. Что ж, наверное… Наверное, это будет правильно.
Синкевич садится за стол.
Синкевич. Что ж, тогда я сейчас всё подготовлю.
Радиоприёмник включается. Играет увертюра к «Дон Жуану» Моцарта.
Синкевич. И мы вас умертвим.
Качалов (испуганно). Что? Умертвите?
Синкевич. Василий Андреевич, камчатка – неврологическое заболевание. У нас нет никаких других способов исследовать человеческий мозг, кроме как вскрыть черепную коробку.
Качалов. Вы с ума сошли! С чего вы решили, что после чудесного исцеления я дам умертвить себя?
Синкевич молча включает радиоприёмник.
Радиоприёмник. А смертность от вируса продолжает расти. На сегодняшний день от камчатки ежедневно умирает сорок тысяч человек.
Качалов. Нет! Нет, это нечестно!
Синкевич. Жизнь, она вообще не справедлива, Василий Андреевич.
Качалов. Нет-нет-нет! Что вы мне предлагаете?
Синкевич. Я предлагаю вам отдать свою жизнь, чтобы сохранить миллионы других жизней.
Качалов. Хорошо! Я вас понял! Вам плевать на мою жизнь, зато важны жизни других. Я вас понял. Позвольте я всё же вам ещё кое-что покажу.
Качалов кладёт руку Синкевичу на плечо. Свет на сцене гаснет.
Свет загорается. Стол Синкевича стоит посреди сцены. Вокруг него стоят стулья. По радиоприёмнику играет «Andante F major» из «Концерта для фортепиано №21» Моцарта.
Качалов. Садитесь, доктор.
Синкевич покорно садится за стол.
Качалов. Добро пожаловать ко мне домой!
Синкевич. Зачем мы здесь?
Качалов. Я считаю, что мои родные должны знать моего спасителя в лицо. Познакомьтесь! Моя жена – Елена Качалова. (Рукой указывает на пустой стул.)
Радиоприёмник (Женский голос). Здравствуйте, доктор! Спасибо, что уделили нам вечер. Вы не представляете, какая для нас радость видеть воочию васиного спасителя.
Качалов. (Указывает рукой на два других стула.) Мои дети – Петя и Маша. Дети, поздоровайтесь с дядей доктором.
Тишина.
Качалов. Они у меня стеснительные. (Указывает рукой на соседний стул.) Моя тёща – Надежда Ивановна. Мама, поздоровайтесь с гражданином доктором.
Радиоприёмник (Старческий женский голос). Он мне не нравится.
Качалов. Ну, мама, этот человек спас мне жизнь.
Радиоприёмник (Старческий женский голос). Это его работа. Он за это деньги получает.
Качалов. Мама, пожалуйста, прекратите! Проявите уважение к гражданину доктору.
Радиоприёмник (Старческий женский голос). Поучи меня ещё! Ты и твоя семья живёте в моей квартире!
Качалов. (Синкевичу) Мама не в настроении. (Стулу, на котором сидит жена.) Дорогая, займись ужином. Я пока разложу посуду и приборы.
Радиоприёмник (Женский голос). Конечно, дорогой!
Качалов достаёт из шкафа тарелки, приборы, бокалы и всё аккуратно расставляет на столе.
Качалов. Вы не поможете мне, доктор? Право мне неудобно вас просить…
Синкевич. Ну, что вы?! Конечно! Давайте, я займусь тарелками.
Синкевич раскладывает на столе тарелки.
Радиоприёмник (Женский голос). А, вот, и ужин!
Качалов. Ох, успели точно в срок!
Синкевич. И не говорите!
Качалов. Садитесь, доктор. Я расставлю бокалы.
Синкевич. Бросьте! Право, мне несложно.
Качалов. Да вы не только мастер своего дела, но и воспитанный человек. Дети! Берите пример с дяди доктора.
Из радиоприёмника доносится детский смех.
Качалов. (тоже поедая из пустой тарелки) Милая, дети, представляете, доктор говорит, что ещё никому не удавалось вылечиться от камчатки. Я – первый.
Радиоприёмник (Женский голос). Да, я слышала о вирусе по новостям. Такой ужас! Мы были так поражены, когда Вася пришёл от вас в бодром духе и сказал, что вы пообещали ему скорейшего выздоровления и долгую жизнь. Если честно, доктор, мы даже считали вас мошенником. Мы слышали по телевизору, что лекарства от вируса нет. Но вы оказались не таким, доктор. Вы действительно вылечили моего мужа!
Синкевич. На самом деле, об этом я хочу поговорить с вами, Елена. Могу ведь вас так называть?
Радиоприёмник (Женский голос). Конечно, доктор, как вам угодно!
Синкевич. Состояние вашего мужа на тот момент, как он ко мне пришёл, было неутешительным. Я хотел узнать у вас: действительно ли он принимал препараты строго те, что я прописал, или же пил что-то помимо них?
Качалов. Опять та же песня!
Радиоприёмник (Женский голос). В неутешительном состоянии? Что вы хотите сказать? Мой муж был на грани смерти?
Качалов. (радиоприёмнику) Дорогая, ты только не волнуйся! (Синкевичу) Ну, спасибо, доктор!
Радиоприёмник (Женский голос). Милый, пожалуйста, не говори так с доктором!
Качалов. О, что ты, дорогая! Это мы так!
Радиоприёмник (Женский голос). Это был настоящий ад, доктор! Сначала Вася забывал какие-то мелочи: время, даты, – просыпал в школу или в рабочий день отправлялся на реку рыбачить, думая, что у него выходной. Потом он стал теряться в пространстве. Впервые я увидела это, когда мы разделились в торговом центре, и он заблудился. По трансляции сообщили, что в комнате охраны сидит мужчина, который потерялся. Я сразу поняла, что это Вася.
Качалов. Милая, зачем это сейчас всё вспоминать? Тем более при детях.
Радиоприёмник (Женский голос). Самым страшным для нас стал тот день, когда я пришла с работы и обнаружила, что в квартире пахнет газом. Васенька забыл выключить. Мама спала. Дети играли в комнате. Я могла потерять их всех! Я набросилась на него с расспросами, как он мог забыть выключить газ! Но он даже не понимал, кто я. Тогда я взяла скалку и принялась бить его, не жалея. Где-то в глубине души я понимала, что он болен, доктор. И мне стыдно за то, что я сделала. Но материнский инстинкт, страх потерять детей и маму, оказался сильнее.
Синкевич. Как ни странно, но я вас понимаю. Я столько раз сталкивался с тем, что родные люди срывались на больного человека, совсем забыв о его недуге. Больной – это уже не тот человек, что был раньше. И этого нового человека семья должна принять. Но не у всех это получается.
Качалов. У моих получилось, доктор. То, что рассказывает Елена, было лишь моментом слабости. В остальное же время они всегда поддерживали меня.
Радиоприёмник (Женский голос). Умоляю тебя, откуда ты можешь помнить это!
Качалов. Дорогая, о чём ты? Что ты такое говоришь?
Радиоприёмник (Женский голос). Когда он совсем слёг, мне пришлось работать одной и кормить всю семью и больного человека. Мы ели одни макароны. Залезали в долги, чтобы купить детям форму на предстоящий учебный год. Много денег уходило ему на лекарства. В середине месяца у нас заканчивался шампунь, и мы мылись одной лишь водой. И тогда… Ох, прости меня, Вась! Я приходила убитая домой. Смотрела, как ты лежишь в полном блаженном неведении того, что происходит вокруг тебя. И в эти моменты так ненавидела тебя! И даже… Господи! Господи! Я не должна была этого делать!
Качалов. Милая, пожалуйста, успокойся! Я прошу тебя!
Радиоприёмник (Женский голос). Васенька, прости меня! Я хотела… Я хотела перестать давать тебе лекарства, чтобы ты поскорее умер! Чтобы на один голодный рот в семье стало меньше.
Качалов. Боже, какие ужасы ты говоришь! Прошу тебя, прекрати!
Радиоприёмник (Женский голос). Мне так стыдно перед тобой!
Синкевич. Василий Андреевич, кажется, нам стоит пройтись!
Радиоприёмник (Старческий женский голос). А лучше бы он сдох к чёртовой матери! Зажили бы, как люди! Столько кровушки нашей он попил!
Синкевич. Василий Андреевич, дайте мне руку.
Качалов даёт Синкевичу руку. Свет на сцене гаснет.
Свет загорается. Сцена пуста. Только Синкевич и Качалов. На полу стоит радиоприёмник.
Синкевич. Куда вы меня привели?
Качалов. На сцену. Здесь я играл в детской театральной студии.
Синкевич. Интересная у вас семья, Качалов.
Качалов. Не судите о них. Лена права: они прошли через ад. Не знаю, как бы я поступил на их месте.
Синкевич. И всё же любви и ласки в вашей семье я не увидел. Возможно она и была когда-то, но как раньше уже не будет. Понимаете, что бы вы не делали, они будут смотреть на вас и видеть то беззащитное, ни на что не способное, тело, что ещё недавно лежало у них на диване и не понимало, кто он, где находится, и кто все эти люди вокруг.
