Дмитрий Владимирович Бортник
Дело для двоих. Хроники Воина Силы. Книга 1
Вместо предисловия.
1 августа 1974 года, 10:00. Нью-Йорк, США.
Офис исполнительного директора Трёхсторонней комиссии Збигнева Бжезинского.
Утро не предвещало ни чего необычного. Рутина: – Почта. – Доклады и извещения референтов. – Пресса.
В одиннадцать прибыл курьер, но в отличии от прошлых посещений, он не отдал пакет секретарше, а потребовал принять лично, и вскрыть пакет в его присутствии.
В пакете были три аудио кассеты, папка с документами перевязанная и опечатанная личной печатью Дэвида Рокфеллера и сопроводительное письмо, которое посыльный просил прочесть при нём. Письмо было написано от руки, чернильной ручкой, лично Дэвидом Р.
Dear friend! This is absolutely confidential information. If this is not fiction or fake, then the materials contained there may have enormous geopolitical significance. I want to know your expert opinion. And an absolutely reasoned confirmation or refutation of the authenticity of the documents. I cannot leave these materials with you, and I do not even have the right to allow you to copy or make any recordings. My trusted person, who performed the role of courier, will be with you all the time until you give your conclusion. I think it is unnecessary to warn you about the need to keep a complete secret of everything you have seen and heard, as well as the very fact of the availability of such materials.
David R.
Перевод с английского.
Дорогой друг! Это абсолютно конфиденциальная информация. Если это не вымысел и не фальшивка, то содержащиеся там материалы могут иметь гигантское геополитическое значение. Я хочу знать Ваше экспертное мнение. И абсолютно аргументированное подтверждение или опровержение подлинности документов. Не могу оставить Вам эти материалы, и даже не имею права позволить Вам копировать, или делать какие либо записи. Мой доверенные человек, что выполнил роль курьера, будет находиться рядом с Вами всё время пока Вы не дадите своего заключения. Я думаю, что излишне предупреждать Вас о необходимости сохранять полную тайну всего увиденного и услышанного, а так же сам факт наличия подобных материалов.
Дэвид Р.
– Мистер Бжезинский, – заговорил курьер, когда Збиг закончил читать письмо, –
Вот магнитофон с наушниками, ваш корреспондент не рекомендовал вам пользоваться своей аппаратурой. Я не посвящён в курс дела, и поэтому прошу пользоваться наушниками.
Сказать, что Збигнев был заинтригован, нет, он был ошарашен такими мерами предосторожности. Ну, и, конечно же, его разрывало любопытство.
– Меган, зайди, – сказал Збигнев секретарше по телефону, и когда Меган зашла: – меня ни для кого сегодня нет. Приготовь кофе, обед мне и этому джентльмену сюда в кабинет, закрой нас в кабинете, а откроешь только тогда, когда я позвоню. Напоминаю, меня, и вообще, никого здесь нет.
Збигнев вскрыл пакет и погрузился в чтение.
Документы были отпечатаны на машинке, через копировальные листы, и у Збигнева были далеко не первые экземпляры. Это были стенограммы или расшифровки допросов какого-то Александэра Ноймана. Вели допрос два капитана, по всей видимости, какой-то израильской спец службы. То, что это не начальные листы документов, было понятно из первых же строк. И Збигневу сложно было уловить нить, и цель вопросов. Поначалу ответы и вопросы были похожи на беседу врача психиатра с больным тяжёлой формой шизофрении. Но после второго и третьего листа, после упоминания некоторых ошеломляющих фактов, которые могли быть известны только особо ограниченному кругу лиц, стало понятно, почему эти материалы попали именно к нему, и что хотел узнать у него Дэвид.
Всего было более ста листов машинописного текста, и три аудио кассеты, общей продолжительностью более четырёх часов. Збигнев призадумался.
– Сэр,… – Збиг замешкался, не зная, как обратиться к своему „надзирателю”.
– Мистер Смит, сэр, – отрекомендовался „надзиратель”.
– Ну да, конечно, Мистер Смит. – «Иметь фамилию Смит, в Америке, это всё равно, что не иметь ни какой», – подумал Збиг, и продолжил: – Тут материалов, только для беглого прочтения, не меньше, чем на восемь часов. Какие вам даны указания на этот счёт?
– Предельно чёткие и конкретные, сэр. Если вам необходимо сделать перерыв, то все материалы, в моём присутствии, вы складываете в этот кейс и опечатываете своей личной печатью. Я остаюсь в вашем офисе, в этой комнате, столько, сколько нужно, а вы свободны. И так пока вы не закончите свою работу.
– Благодарю за пояснения. Я уже дал распоряжения, всё необходимое нам доставят сюда.
Збигнев не стал складывать документы в портфель „надзирателя”, он вообще, вторые сутки ни куда не уходил. И его верная, и преданная Меган, тоже, столько же, оставалась в офисе.
На второй день „сидения”, Збиг написал отчёт для своего покровителя. Вот небольшой отрывок из его отчёта:
… Из текущих политических прогнозов, самым ближайшим событием, могла бы стать отставка Никсона. Но, на сегодня, 3-го августа 1974 года, это уже ожидаемое событие. Хотя, если учесть, что запись была сделана задолго до прогнозируемого события, то это событие переходит из разряда возможного, в область невероятного. Далее, в сентябре, прогнозируется роспуск 45-го, а в октябре всеобщие выборы 46-го парламентского собрания Великобритании. Это и другие политические события, невероятны. И если они произойдут, то можно сказать, что в части политических предсказаний, этот документ требует предельного внимания и тщательного изучения. Вот в части геополитических предсказаний, вероятность избрания президентами США таких уважаемых джентльменов, как: Джеральд Форд (1974) (ну это само-собой разумеется), Джимми Картер (1977), Рональд Рейган (1981), Джордж Буш (1989), Билл Клинтон (1993), и опять Джордж Буш (2001), негр Барак Обама – (первый негр президент!), это требует очень внимательного изучения. В тоже время, в СССР: Брежнев, будет править до 1982 года, затем, не надолго, его сменит Директор Кэй-Джи-Би Андропов и, затем, партийный функционер Черненко. Предлагаю обратить особое внимание на партийного функционера, некого Горбачёва. В настоящий момент, он не входит даже во второй, и даже в третий эшелон…
Тут Збигнев мечтательно призадумался и стал грызть кончик авторучки «PARKER». Дурацкая привычка. «Вот только не надо быть снобом, – Збиг украдкой посмотрел на своего „надзирателя”, – так легче думается. Даже если эти материалы, чьё-то провокационное послание, но золотое зерно истины в нём есть. Теперь, он точно знает, как свалить СССР. В его грандиозном плане „декоммунизации” не хватало несколько ключевых точек опоры. И самое главное, не хватало „знамени” борьбы с коммунистическим режимом. Кароль Войтыла! Если этот поп станет новым папой, то за ним пойдёт подавляющее большинство поляков. Вот Знамя, вот недостающее звено, в цепи доказательств необходимости долгого, методичного, планового разрушения, казалось бы незыблемого, коммунистического строя.
Я думаю, что со временем, мы сможем окончательно закрыть советскую проблему, не сразу, а через десять-пятнадцать лет, но это уже обозримые сроки. Надо свалить их в кризис, потом ‒ размягчить, и уже следом ‒ выпотрошить. А раз мы можем закрыть эту проблему, то и должны. Это наша главная стратегическая задача. И Польша сейчас ‒ это ведущая сувальда всего советского замка… Если мы возьмём под контроль Варшаву, то сможем стучать тараном прямо в ворота Кремля.
Теперь можно и к «Сильным Мира» сего идти, и представлять свой план…».
Книга 1. Хроники Воина Силы.
Пролог.
25 декабря 2024 года, среда, 09:30.
Санкт-Петербург, угол Благодатной ул. и Московского пр.
Меня разбудил телефонный звонок.
Мы договорились встретиться незамедлительно, в ближайшем к моему дому кафе на Московском пр., недалеко от м. Электросила.
Небольшое уютное кафе в Викторианском стиле. Пахло свежей выпечкой и завораживающим кофе. „Капитан Петров” сидел спиной к выходу и сосредоточенно помешивал ложечкой в кофейной чашке.
– Ты не пунктуален, – сказал он, не оборачиваясь и не отрываясь от своего занятия.
– Виноват. Исправлюсь, – отрапортовал я. Он встал, и мы крепко обнялись, как это бывает при встрече старых и очень близких друзей.
Капитан… Он так и остался для меня капитаном, как в том далёком 1987 году, когда его избитое тело бросили в нашу яму, зиндан, на краю кишлака Шаргари, провинции Забуль на юге Афганистана. Затем был наш дерзкий побег. Дерзкий и кровавый. Из семи пленников только я, сержант медслужбы Бондарь Алексей Сергеевич и он капитан ВДВ Петров Михаил Владимирович, остались в живых, и добрались, доползли до своих.
– Ты давно в Питере, – спросил я, когда утихла эмоциональная волна первых минут встречи.
– Только что. Утром. В семь утра прилетел. А ты?
– У меня отпуск. Пока отпуск. А там дальше видно будет.
Миловидная официантка, девушка лет двадцати, прихватив поднос, направилась к нашему столику.
– Здравствуйте, – тихим мягким голосом поздоровалась она. – Заказывать будете.
– Девушка, нам бы за встречу… – многозначительно не закончил я фразу.
Она улыбнулась.
– Ещё очень рано, бар пока закрыт, – она немного приблизилась к нам: – могу предложить коньяк или ликёр, его нам для кофе выделяют. А через полчаса придёт бармен.
– Тогда по коньячку. Ты как, не против?
– И чашечку кофе, – вдогонку добавил я.
Официантка отошла, а я сел за столик лицом к выходу. Мой друг сидел напротив, не проронив ни слова. Сколько его помню, он всегда был не многословен. Только глаза у него лучились искренней радостью.
– Сколько же мы не виделись. Не считая крайней встречи под Авдеевкой, – спросил я.
– Наверное, лет двадцать, или даже больше. Ну да, в двух тысячи первом. Ты тогда в Москве, в Бурденко работал.
– А ты к нам с осколочным из под Центароя прибыл. Я, как раз на твоём случае кандидатскую писать начал. Ну и как теперь, без последствий.
– Всё согласно возраста.
– Полковником стал?
– Да нет. Так подполканом и ушёл. Точнее меня ушли…
– Значит „товарищ капитан” мы теперь в одинаковых званиях, подполковники, – сказал я, и добавил: – В отставке. А под Авдеевкой, на передок ты гуманитарку привозил. От кого же, если не секрет?
– Да какой там секрет. От себя и привозил. Скидываемся с сослуживцами да с коммерсами, что по активнее, собираем, закупаем, и я везу. Две три машины за одну ходку. По одной ходке в месяц. Вот так и воюем.
В это время к нам подошла наша официантка. На её подносе элегантно и абсолютно симметрично были расставлены две пузатые рюмки с коньяком, чашка кофе, сахарница и блюдце с круглыми ломтиками лимона. Девушка с грацией примы Большого театра и с завораживающей улыбкой Мадонны стала расставлять содержимое подноса к нам на столик. Картинка. Мы, как два старпёра, два престарелых ловеласа были поглощены созерцанием этого юного прелестного создания.
Металлический щелчок и лёгкий выхлоп запальной трубки я пропустил мимо ушей. Рука в кожанке от входной двери метнула в нашу сторону какой-то предмет.
– Граната, – выкрикнул Михаил и со сноровкой голкипера парирующего штрафной удар метнулся в сторону девушки.
Через мгновение он всем своим огромным телом накрыл официантку. Гранаты я не видел, но команды и действия моему подсознанию было достаточно, что бы перевернуть стол и укрыться за ним. Три секунды задержки взрывателя. Раз, два, три… Много это или мало. Что бы что то предпринять, катастрофически мало, а вот, что бы перед глазами промелькнула череда мыслей… Это кому прилетело, мне или ему? От кого? Кто кроме нас есть ещё в зале? Может это для них? Раз, два, три…
Взрыва я не слышал. Просто наступила тишина…,
Оглянись, незнакомый прохожий,
Мне твой взгляд неподкупный знаком
Может, я это, только моложе -
Не всегда мы себя узнаём.
Глава 1
… но в этот момент нечто, несущееся навстречу, больно ударило сверху и в лоб, вышибая сознание. Последнее, что ощутил, – задирающиеся вверх ноги и неловкое падение в какой-то провал.
С начала я не чувствовал и не видел ничего. Была просто пустота. Но я её ощущал. Потом в этом ощущении пустоты ко мне пришло осознание того, что я живой. Я мыслю, значит я живу. Мысленно приступаю к осмотру пациента. Как могу. Изнутри себя. Дыхание. Дыхание ровное спокойное, ритм умеренный. Сердце. Сердцебиение равномерное, 60-70 ударов в минуту. Пульс уверенный ровный, наполнение хорошее. Мышечный тонус. А вот тут проблема, как проверить мышечный тонус, если ничего не чувствуешь. Нет, пожалуй я чувствую, а точнее я знаю, что хочу в туалет. А может мне это только кажется, и всё это галлюцинации умирающего сознания.
Время. Я могу просчитать время. По дыханию, по пульсу. Вдооох… Выдооох… Вдооох… Выдооох… Время идёт, а мои мысли не улетучились, не испарились.
Прошло ещё некоторое время, как я осознал себя мыслящим существом. Мой пульс с каждым ударом, с каждой секундой становился всё конкретнее и явственнее. И теперь каждый удар сердца я чувствовал у себя в голове. Так постепенно, удар за ударом, пришла боль.
Свет. В глазах появился свет. Точнее не тот дневной свет, что мы видим, а кроваво-красный свет с черными прожилками. Такой, каким мы видим яркий свет сквозь закрытые веки. Дурень, открой глаза, может что и увидишь… Открыл.
Яркий свет больно ударил по сознанию. Боль в голове усилилась до нетерпимости. Передо мной высоко яркий белый свет хирургической световой головки. Вдруг в этот яркий белый свет вплыло лицо. Я шевельнулся и свет, и лицо, и потолок, и стены, всё зашаталось и закружилось, исчезло…
25 декабря 1974 года, среда, 08:45.
Московская обл., г. Химки, Ленинский проспект, д. 7.
– Бош! Какого х… ты влез в наши тёрки с этим г…. Это наша школота и мы её трясём.
– Да делайте вы что хотите, только не в стенах нашей школы.
– А кто так порешил. Ты Бош, не нарывайся. Уроем мы тебя. И взбзднуть не успеешь.
– За е…сь пыль глотать, – сказал высокий и атлетически сложенный парень, закинув сумку-портфель за спину. – Я на урок, а ты можешь бздеть здесь сколько хочешь. Сказал он и направился вниз по лестнице в гардероб.
Сильный удар пришёлся сзади и по голове. Вниз по лестнице тело летело ещё в сознании, но приложившись головой об ступеньки, сознание отключилось окончательно.
Машина скорой помощи приехала очень быстро. Минуты через три или четыре. Врач и фельдшер работали слаженно. Пациента осмотрели, кровотечение остановили, рану затомпонировали и перевязали. Парня на носилках вынесли водитель скорой помощи и трудовик. Вокруг носилок суетились завуч и старая директриса. Врач на четвертинке тетрадного листка написал свою фамилию и номер бригады, и протянул листок директрисе.
– Состояние крайне тяжёлое, открытая черепно-мозговая, осколки задели мозговое тело, если довезём живым, это будет чудо, – сказал он директрисе, и, повернувшись к водителю: – везём в ЦРБ, это ближе.
С сиреной и мигалками «РАФик» скорой помощи выехал по аллее со школьного двора.
В тот же день, 09:30.
Московская обл., г. Химки, Ленинский проспект, д. 14.
Яркий свет больно ударил по сознанию. Боль в голове усилилась до нетерпимости. Передо мной высоко яркий белый свет хирургической световой головки. Вдруг в этот яркий белый свет вплыло лицо. Я шевельнулся и свет, и лицо, и потолок, и стены, всё зашаталось и закружилось, … не давая сознанию сориентироваться, где верх, где низ, где право и лево.
– Борис Сигизмундович, он очнулся, – голос был женский, молодой. Но звучал он неприятно из-за невыносимой громкости, которая била по мозгам, по моим многострадальным отбитым мозгам. Сильно пахло медикаментами и лизолом. И очень болела голова. А ещё голове было неимоверно тесно. На ней ощущалась жёсткая бинтовая повязка, выполненная не столь умело, как это сделал бы я, или как я учил это делать своих учеников, курсантов ВМА. А пи́сать, очень хочется. Ооо!.. Очень. Но описаться мне никак нельзя, тут как новобранец в казарму, только зашёл и обосцался, быть тебе до дембеля сцикуном. А тут ведь рядом женщина и к тому же молодая. Я хоть и старпёр, но не сцикун.
– Сонечка, ослабь ка молодому человеку завязку, смотри, как она врезались. Ты так не кровотечение остановишь, а задушишь его. – Голос мужчины был ровный и спокойный, но звучал так же громко и звонко, прямо по мозгам. Надо мной хихикнули и в поле зрения появилось милое личико в белой медицинской шапочке.
– Мм… – промычал я, и с трудом разлепил слипшиеся сухие губы.
– Пи́сать, – прохрипело моё тело, явно не моим голосом.
– Он и в правду очнулся, – сказал врач в полголоса, щадя мои мозги. – Сонечка, позови сюда санитарку. И утку пусть прихватит.
– А утка и здесь, под столом имеется. Да и я, что ли не справлюсь.
– Как скажешь, голубушка. – Тихонько проговорил врач.
– Мм… Не… – протестующее промычал я. Но был явно не понят. И под столом застучала, загремела эмалированная посуда. – Аа… – заныл я, как от зубной боли.
Мою ногу бесцеремонно приподняли, согнув в колени, к телу прижали холодный эмалированный металл, цепкие пальцы ухватили моё причинное место и одним движением направили куда надо.
– Оо… – выдох облегчения тихо расслабил мою плоть.
Под столом опять звонко звякнул металл об кафельный пол.
– Сонечка, всё равно, позови сюда санитара и пусть опять этого голубчика везут на рентген. Посмотрим, как мы с вами вправили его черепные осколочки.
Сестричка ушла. А через пару минут в открытую дверь хирургического отделения с лязганием и грохотом вкатили больничную каталку. Санитар и врач, ухватив меня за плечи и ноги, вознамерились переместить на каталку.
– Не-е, я сам.. – запротестовал я.
– Лежать, молодой человек. С такой травмой, да при таком ушибе головного мозга, первые сутки, ни каких перемещений, полный покой и постельный режим.
– Лежу, лежу, – высказался я, – только, какой же это ушиб, коллега. Там, должно быть, открытая минно-взрывная, в крайнем случае, открытая черепно-мозговая.
– Вы правы „коллега”, открытая, но не черепно-мозговая, а проникающая черепная. Вам повезло, даже оболочка не задета. Только с каких это пор падение с лестницы квалифицируется как минно-взрывная. И откуда такие „глубокие” познания в области военно-полевой медицины, а „коллега”.
Сарказма в голосе врача я не уловил, особенно на слове коллега. И продолжил.
– Моей первой диссертацией как раз и была тема по минно-взрывным травмам. В особенности по травмам головного мозга.
– Так-так, ну а если продолжать в нашей логике дальнейший разговор, то каковы были темы ваших последующих диссертаций, а „коллега”.
На этот раз я уловил сарказм и насмешку врача. Да и другие свидетели нашего разговора, давившие смех как могли, не выдержали и разразились хохотом.
Ни чего смешного я не уловил и не понял причины их хохота. Я вытянулся на каталке и твёрдым голосом скомандовал:
– Везите.
В тот же день, 09:45.
Московская обл., г. Химки, Ленинский проспект, д. 7.
Любые школы, в любые времена на переменах похожи одинаково. Шум, гам, визг, возня, беготня, но только не сегодня и не в школе № 9. Известие о несчастном случае распространилось моментально. Нет, на переменках не стало совсем тихо, но школа стала похожа на пчелиный улей в дождливый день, жужжит, жужжит, а движухи нет.
Следствие по несчастному случаю было проведено силами учителей быстро и качественно. Так, что ко времени прибытия объединённой группы, состоящей из инспектора милиции по делам несовершеннолетних, представителя ГорОНО и дежурного из городской прокуратуры, была сформирована основная версия происшествия, выявлены причины, и назначен виновник. И это был далеко не истинный виновник.
На первой перемене экстренно и в обязательном порядке все, абсолютно все, учителя, как предметники, так и учителя младших классов были собраны в учительской. Инструктаж был короткий, но ёмкий: в школе произошло ЧП, на лестнице у гардероба обнаружен учащийся девятого класса с проломленной головой, необходимо немедленно опросить всех учеников в своих классах и найти свидетелей или очевидцев происшествия. Всех кто, что-либо знает, слышал или видел необходимо немедленно, прямо на уроке, доставить в учительскую.
В учительскую доставили всего пять учеников: три мальчика и две девочки. Завуч школы опрашивала каждого ученика отдельно, тщательно и не торопясь. Самое существенное и значимое она записывала в свою толстую коричневую тетрадь. К концу второго урока в учительскую вошла секретарь школы Альбина, девушка молодая, очень высокого роста, умеренно некрасивая, но со сногсшибательно выдающимися формами.
– У Елены Леопольдовны, сердечный приступ, я дала ей валокордин и вызвала „скорую”.
Это сообщение не вызвало у присутствующих ни вздохов, ни охов, ни тем более паники. В последнее время самочувствие шестидесяти пятилетней директрисы очень сильно ухудшилось. Болела она за этот год три раза и не меньше, чем по месяцу. А мелкие больничные, по три-четыре дня, никто уже и не считал. Ей бы уйти на пенсию и сидеть дома, но она очень хотела довести до выпуска своих последних первоклашек, свой любимый 10А. С первого сентября 1929 года и вот уже сорок пять лет она, Заслуженный учитель РСФСР Бланш Елена Леопольдова, проработала в этой школе. От учительницы младших классов и до директора школы, из года в год, без перерывов и даже в годы войны, она беззаветно любила всех, своих и не своих, а просто детей, прилежных и нерадивых, тихих и шумных, и даже всех повзрослевших, а иных и постаревших учеников и учениц её школы.
Завуч спокойно и с достоинством первой леди королевства встала и вышла из учительской.
Вернулась она так же спокойно и невозмутимо. Опрос очевидцев происшествия был продолжен и вскоре окончен.
Группа из представителей руководящих, надзирающих и карающих органов прибыла в школу после третьего урока. Они закрылись в кабинете директора школы, долго, что-то обсуждали с завучем, а затем стали по одному вызывать учеников из числа очевидцев. Так к концу рабочего дня был сформулирован протокол комиссии, в котором был сделан без альтернативный вывод: что ученик 9Б класса Петров, упал со ступенек лестничного пролёта, зацепившись за развязавшийся шнурок ботинка, и в результате падения нанёс себе открытую черепно-мозговую травму средней тяжести. То, что у Петрова были импортные ботинки на застёжке „молния”, никто даже не подумал проверить. И только у дежурного помощника прокурора из городской прокуратуры, а точнее помощницы прокурора – девушки лет двадцати пяти, были вопросы, которые она планировала задать самому потерпевшему, разумеется, когда он выздоровеет, или хотя бы поправится.
В тот же день, 10:40.
Московская обл., г. Химки, Ленинский проспект, д. 14.
В палате нас было трое, я, ещё один мужчина лет пятидесяти и мужик алкоголичного вида с фингалом под глазом и с забинтованной рукой.
– Пацан, ты куревом не богат, – с надеждой в голосе спросил меня алкоголичный мужик.
– Уважаемый, во-первых, я вам не пацан, а во-вторых, я не курю.
– Ну и палата досталась, одна интеллигенция подобралась, – с досадой сказал алкоголик и направился к выходу.
В палату вошла средних лет медсестра со штативом и системой для капельниц.
– Так молодой человек, ручку правую вытягиваем и кулачком поработаем.
– Ну вот, опять меня молодым человеком назвали, – пробурчал я.
– А как же иначе, согласно возраста, – сказала она.
– Да я, пожалуй, старше вас буду.
– Вот только не смешите меня, молодой человек. Мне бы ваши годы, – сказала медсестра, ни сколько не смутившись, закрепила катетер, отрегулировала скорость введения и удалилась из палаты.
Меня упорно называют молодым человеком, возможно при взрыве у меня сильно повредилось лицо, и все окружающие его не видят. Нет… не может быть, тогда бы повязка была бы и на лице. Или я, хотя бы чувствовал какие-либо повреждения.
– Уважаемый, – обратился я к соседу по палате. – Давайте, что ли знакомиться, раз уж оказались в одной палате для интеллигенции.
Мужчина отложил газету, кряхтя встал и, опираясь о спинки кроватей, подошёл ко мне.
– Лев Борисович Аверин, – отрекомендовался он. – Инженер-конструктор.
– Бондарь Алексей Сергеевич, врач нейрохирург Военно-Медицинская Академия.
– Шутить изволите, молодой человек, – обиженно сказал Лев Борисович и стал медленно разворачиваться, что бы уйти.
– Лев Борисович, Лев Борисович, – заторопился я, – простите, если обидел, чем. Но я действительно не понимаю некоторых особенностей поведения окружающих меня людей. Может причина во мне. Меня сегодня, а может и не сегодня, изрядно контузило. Вот это обстоятельство, скорее всего и наложило свой отпечаток на моё поведение. Но, простите бога ради, я ума не приложу, что я такого сказал.
– А вы молодой человек, в зеркале своё отражение давно видели.
Эта фраза меня сильно напрягла и озадачила. И тут мне на глаза попалась газета, отложенная Львом Борисовичем, Это была газета „Труд” за… 24 декабря 1974 года.
– Лев Борисович, А какое нынче число, – осторожно спросил я.
– 25 декабря, среда, а год – семьдесят четвёртый. А вы чего-то иного ожидали. – Он посмотрел на меня в упор и с большим недоверием.
Сказать, что я удивился, лучше вообще ничего не говорить. Это был шок…Стоп. Не может такого быть. Это шутка. Розыгрыш моих коллег или сослуживцев. Они хотят увидеть мою реакцию на искажённую действительность. Ну, что ж давайте поиграем в ваши игры. Сделаю вид, что я поверил.
– Да, вы правы, я не видел себя в зеркале с самого утра. Но в данный момент не могу этого сделать по двум причинам: во-первых, мне врач строго настрого запретил вставать с постели, а во-вторых, я привязан к капельнице. Но если у вас в хозяйстве найдётся хотя бы маленькое зеркальце, я, с вашего разрешения, им воспользуюсь.
Лев Борисович не проронив ни слова, медленно, держась за спинки кроватей, направился к своей тумбочке. Покопавшись в ящике для мелочёвки, он достал небольшое прямоугольное зеркало и протянул мне. Я посмотрел и…
В зеркале отразился парнишка лет шестнадцати с забинтованной головой, с синюшными отёками под глазами и с лицом невероятно похожим на „капитана Петрова”. Моё сознание помутилось, всё вокруг поплыло и растворилось, меня как будто накрыло белой пеленой, белым туманом. Сколько времени я находился в таком состоянии, не знаю. Но, из далека, из белого тумана, стала проявляться девичья фигура. И очень знакомое лицо, лицо девушки официантки.
Девушка шла по белому туману как по облаку, и её изящная фигура, её плавно округлые бёдра, одетые в короткое чёрное платье, плотно облегающее фигуру, мерно раскачивалось в такт шагу. Она подошла ко мне, и туман рассеялся, растворился. Позади, виднелся зелёный луг или поле, но чёткости не было, зелень была как бы размытая, как не чёткое, не контрастное изображение. Подойдя почти вплотную, она изящно присела на, возникшую словно “ниоткуда”, высокую подставку и заговорила:
– Алексей, постарайтесь, как можно спокойнее услышать и принять мою информацию. От того, как вы примете и отреагируете на всё услышанное, будет зависеть вся ваша дальнейшая судьба и даже ваша жизнь.
Лицо девушки выражало полное спокойствие. Это вселяло в меня уверенность и надежду. Ах, да чего же красива эта девушка.
– Произошла ошибка в процессе „трансэкспортации”, сейчас ваше сознание интегрировано с телом Михаила и теперь вы управляете этим телом. Ваши с Михаилом нейромодуляторы очень похожи, можно сказать идентичны. Произошел перенос, откат в исходную временнýю точку функции Михаила. Он исполнял очень важную миссию в сохранении баланса сил. А сейчас, в сложившейся ситуации, эту функцию придётся исполнить вам. Что это за функция и в чём она заключается, теперь уже ваша, миссия… – она замолчала, как бы задумалась и продолжила: – об этом расскажу немного позже. А сейчас, прослушайте начальные установочные данные. Вы – Михаил Владимирович Петров, 25 мая 1959 года рождения, ученик 9Б класса средней школы №9 города Химки, Московской области… ( далее шла информация о биографических данных, составе семьи, друзьях, привычках, увлечениях и разное другое…). Первое время, примерно год, вас будет сопровождать память вашего реципиента, а также, примерно лет пять, в вашей памяти будут сохраняться послезнания событий прожитых вами лет. Далее послезнания будут нивелироваться текущими событиями и, скорее всего, они престанут быть для вас актуальными.
Михаил – человек-айра, представитель очень древнего вида homo sapiens. Ваш вид был создан специально, искусственно, путём метаморфозы человеческого организма, – продолжала говорить девушка официантка. – Его, то есть, вас, от обычного человека, отличает наличие в организме „supersistencio cerebri” и большого количества нейромодуляторов, это набор определённых органов и нервных клеток, которые обеспечивают наличие сверхвозможностей и сверхспособностей, не доступных для обычного человека. Ваши потенциальные сверхспособности „зашиты” в ваш организм на уровне подсознания, и могут проявиться не сразу, и не все. Наличие в вашем организме „supersistencio cerebri”, накладывает на вас определённые обязательства. Во-первых: „supersistencio cerebri” требует значительно больших энергетических затрат вашего организма. Как, просто в виде биологического питания, так и в виде энергетической подпитки за счёт сильных эмоциональных контактов с окружающими вас людьми. Во-вторых: по возможности, пока, как можно реже применяйте свои сверх способности, чтобы, излишне не расходовать первичную энергию „supersistencio”, и не показывать свою необычность, чтобы, не стать изгоем в обществе. Или, того хуже, не попасть под пристальное внимание, и не стать объектом для изучения. В-третьих: будьте готовы к тому, что необычность вашего организма всё же будет замечена другими людьми. Ни в коем случае не рассказывайте ни кому, без нашего одобрения и нашего согласия, о своих сверхспособностях и сверхвозможностях. Если вы попадёте в безвыходную жизненную ситуацию, или ваше тело получит смертельное повреждение, ваш организм самостоятельно перейдёт в анабиозное состояние. Это сделают ваши нейромодуляторы, так заложено в программе их действий. Из этого состояния вам, самостоятельно, без помощи другого айра, не выйти. Люди-айра в своём потенциале могут жить очень долго, значительно дольше простых людей, но не в одиночку. Найдите свою половинку, и живите долго и счастливо.
Сейчас и ещё некоторое первое время, ваше тело будет жить только за счёт первичной энергии „supersistencio”, если иссякнет запас этой, первичной Силы, прекратится жизнедеятельность вашего тела. Не расходуйте её в малозначимых ситуациях, пока не научитесь обретать и восполнять её. У людей-айра, „Сила суперспособностей” это результат деятельности нейромодуляторов. Самостоятельно, первичные нейромодуляторы вырабатываются только у мужчин-айра. Они вырабатываются в результате всплеска гормональной активности, как ответ на сильный эмоциональный контакт. Но пока ваш организм не готов выработать и принять большое количество нейромодуляторов, избегайте, по возможности, излишне эмоциональных ситуаций.