Дмитрий Владимирович Потехин
Жизнь пугала
– Пользы от тебя, – тихо проворчал сторож, дымя самокруткой. – Лучше б на тряпки…
Старик вынул изо рта папиросу и, пожевав беззубым ртом, сплюнул на шинель. Он ушел, шелестя огуречной ботвой.
«Зачем?» – подумал он, равнодушно проводив взглядом сторожа и его пса. Ему казалось, что он уже когда-то видел этого старика и всех этих далеких людей. Но когда и как?
Он давно оставил надежду каким-то чудесным образом сорваться со своего шеста и броситься вдогонку за этим человеком, который так легко и свободно передвигается на своих двоих. Если бы у него был хоть малейший шанс, хоть ничтожная тень возможности… Он перевел взгляд на березу, которая, играя листвой, словно потешалась над ним.
Однажды в середине дня в поле прибежали босоногие мальчишки. Пока сторож и собака запропастились неведомо куда, они искали созревшие огурцы, играли в войну, стреляли в него из рогатки и тростниковых трубок. Один камешек попал ему в чугунок и со звоном отскочил. Вместе с этим звоном внезапно проснулось давно забытое чувство – воспоминание о боли. Он знал, что боль не лучшее, что было в той жизни, однако был готов молить небеса за возвращение хотя бы одного этого чувства. Боли, которая взорвала бы его бредовое существование. Мальчишки все больше досаждали ему. Он хотел, чтобы они убрались, перестали нарушать тишину, дразня его своей свободой, своей жизнью, так и бившей ключом. Особенно он разозлился, когда понял, что стал невольным участником их игры. Никто в прошлой жизни, какой бы она ни была, уж точно не смел использовать его в качестве мишени и декорации. «Идите сюда, ближе. Как только вы подойдете, порыв ветра повалит меня прямо на вас. Я вам покажу!» – уныло мечтал он.
Вдалеке раздался яростный лай собаки и ругань вернувшегося сторожа. Дети бросились наутек. Один из них, наиболее шустрый, успел оторвать от шинели пуговицу.
Время продолжало течь. Будь он человеком, он, возможно, уже сошел бы с ума. Но он был всего лишь бесплотным сознанием, которое не знало другой жизни. Призраки прошлого оставались призраками. Иногда они накатывали на него, почти проявляясь в виде в воспоминаний, но в следующий миг отступали и рассеивались.
Вороны, которые совсем не боялись его смешной схожести с человеком, брезгливо кружили над ним и иногда садились на его тощие «руки», чтобы поболтать и почистить перья.
Одна из таких ворон отчего-то проявила к нему интерес.
– Как дела? – он явственно различил ее неслышную речь.
– Откуда ты знаешь, что я живой? – передал он вороне свою мысль.
– Не живых нет, – ответила ворона. – Люди считают иначе, потому что слепы. Бедные люди!
– Я был одним из них?
– Наверняка.
– Почему я продолжаю жить в таком виде?
– Не знаю. У тебя должно было что-то остаться от прежней жизни. Когда поймешь, сможешь найти ответ.
Ворона смотрела на него черными бусинками глаз, в которых на мгновение, как ему показалось, мелькнуло сочувствие. Или это была всего лишь снисходительность?
– Что ждет меня дальше?
– То же, что и сейчас. Будешь торчать здесь изо дня в день, из года в год. Я ведь не могу унести тебя с собой.
– Я не смогу так.
– Сможешь. Ты должен истлеть. Смерть, которая с тобой произошла, уже не повторится. Тебя ждет что-то новое. Но что это будет, предсказывать не берусь.
Ворона задумалась, и принялась щипать клювом перья под черным, косматым крылом.
– Вот что, – неожиданно промолвила ворона. – Этой ночью случится гроза. Я знаю… Она подарит тебе сон.
– Как?
– Увидишь.
Ворона больше ничего не сказала ему и, закончив приводить себя в порядок, неторопливо вспорхнула, не удостоив прощанием своего полуживого друга.
***
Впервые за свою недолгую жизнь он чего-то ждал. Почти как если бы был живым человеком. Солнце невыносимо медленно клонилось к закату, а небо постепенно начинали устилать пока еще белые, но уже тяжелеющие облака. В сумерках, когда последние, почуявшие ненастье пташки попрятались в ветвях деревьев, а теплый, игривый ветер, вовсю носился по полю, тормоша огуречную ботву и развевая рваные полы шинели, в небе показалась огромная, черная, беременная дождем туча. Ночь наступила почти мгновенно – непроглядная, клубящаяся неестественно плотным мраком. Ветер, вконец разгорячившись, ломал ветви кустов, поднимал с дороги пыль, таскал за косы несчастную березку, яростно срывая с нее пышный наряд. Вдали ослепительными нитями уже вытанцовывали молнии. Крохотными редкими каплями долетал, готовый обрушиться в любой момент ливень.
Когда мгла сделалась непроглядной, так, что даже нельзя было увидеть соседку-березку, а молнии озаряли поле страшным фосфорическим светом, когда гром так нещадно сотрясал землю, что сидевшая в шалаше собака сторожа сходила с ума от ужаса, «Когда?» – вопрошал он…
Пылающий янтарный шар, рожденный одной из молний, поплыл над землей, ощетинясь сотней острых, злых лучей. Медленно и напряженно, словно сдерживая невыносимое желание напасть, шар подобрался к нему, зависнув в нескольких метрах от его «головы».
