Дмитрий Владимирович Потехин
Упыриха
Идя по улице, Пашка увидел вдалеке человека: толстого, бородатого, в дырявой тельняшке и телогрейке.
«Леший!»
Тут Пашка-то и вспомнил черта в татаринском доме и тех чертей, что рисовал на заборах Леший, вспомнил толстяка на печи, вспомнил голос, который слышал, когда глотал самогон.
«Вот оно что!»
Он быстро зашагал навстречу мужику, чувствуя, что нашел зацепку. Жаль, решетом по морде вдарить нельзя.
– Привет!
Леший посмотрел на него глухим, далеким взглядом, не выражающим ни радости, ни огорчения. Его глаза напоминали темный лес или чердак, опутанный паутиной.
– Че, не узнаешь?
Леший презрительно во весь рот зевнул и пошел дальше.
– А ну стой, сволочь! Ты у барыги дома был?
Леший вдруг расплылся в безобразно-глупой улыбке, как дурачок, попавший на ярмарку. Глаза превратились в довольные щелочки.
– Ты, говорят, блаженный, – зло продолжал Пашка. – Хочешь поскорее мучеником стать, да?
Мужик открыл рот и внезапно выдал:
– Топ, топ, по лбу хлоп! Не ходи с нами, у нас тетка с клыками! – и, залившись безумным смехом, ушел, шлепая по лужам.
Глядя Лешему вслед, Паша подумал, что милицию сюда подключать смысла нету. Надо действовать самому. Проследить за Лешим, посмотреть куда он ходит, когда и где встречается с татарином, и чем они вместе занимаются.
Шпионить за таким боровом легче легкого. Он, когда ходит, даже не оборачивается и почти всегда под мухой.
– Погоди, я тебя выведу на чистую воду. Я тебя вылечу, – ухмыльнулся Пашка. – На одной делянке будете лес валить!
В голове тут же развернулись захватывающие картины из фильмов про разведчиков. Надо только продумать: откуда следить, какую держать дистанцию, набросать на бумаге план хутора. Можно даже раздобыть где-нибудь шерсти и сделать себе усы или бороду для маскировки. А если у кого-то из соседских ребят есть бинокль – вообще красота. Сидишь на чердаке и смотришь, куда этот дьявол навострился.
Пашка так увлекся, составляя свой план, что не заметил, как прошел дом Михайловны. Впервые за много месяцев его окрылило чувство приключения.
Мертвая церковь
А к хутору, между тем, словно праздничный, разукрашенный паровоз, приближалось большое событие. Дочь комбайнера Краснова Катерина выходила замуж за сержанта пограничных войск Гордея Бурлака. На хуторе Гордей был парнем заметным, даже уважаемым. Вырос без родителей, окончив школу, отправился служить на советско-финскую границу, где отличился тем, что, рискуя жизнью, в одиночку задержал вооруженную группу дезертиров-перебежчиков. Приезжал на хутор раз в год, усталый, но никогда не мрачный, всегда знал, чем развеселить народ, какую историю прочитать из своего дневника. Сочинял стихи и песни, которые даже публиковались в клубной стенгазете.
Внешность Гордей имел тоже весьма внушительную: мощный, выбивающийся из-под фуражки чуб, лихие казацкие усы, шрам на подбородке. Роста был высокого и крепок в телосложении.
Красавица Катерина в него влюбилась с первого взгляда, но несколько лет стеснялась с ним даже заговорить. Наконец, не выдержала. Когда Гордей в очередной раз приехал на хутор, она подловила его на танцах. Год переписывались, и к следующему отпуску твердо было решено пожениться.
Отец Катерины поначалу сердился, но, почитав переписку и выпив с Гордеем, пошел молодым навстречу.
Старики все сплошь пророчили Катерине счастливую жизнь с таким мужем: почти офицером, честным и храбрым. Только одна старуха отчего-то вздохнула и сказала ни к селу, ни к городу: «Плохая у него фамилия «Бурлак». Несчастливая!»
Подготовка к торжествам шла полным ходом, однако Паша ничего этого не замечал. Он как-то совсем отдалился от жизни: не болтал с друзьями, перестал помогать деду с бабушкой и все ходил на разведку.
Бабушка думала, что все дело в Лизе, а вот дед стал посматривать на Пашу косо.
Следить за Лешим было и правда очень легко, но при этом ужасно скучно. Иногда Паша даже сомневался, мог ли этот тип иметь с татарином какое-то общее дело: он же вообще ничего не делал. Никаких занятий, не говоря уж о работе, у Лешего по жизни не было, кроме, разве что, художеств на стенах и распевания матерных песен на свежем воздухе. Есть он ходил к одиноким старикам, которые принимали его разносолами, должно быть из страха. Пашку так и подмывало прийти и поучить бесстыжего уму-разуму. Но выдавать себя было нельзя. Один раз Леший даже вышел из чужой избы в новой хорошей рубахе.
«Погоди, скотина, не долго тебе осталось стариков обжирать!» – с ненавистью думал Пашка.
Он сердцем чуял, что рано или поздно Леший встретится с татарином. И вот однажды это произошло…
Как-то под вечер Леший выполз из своей развалины и, пошатываясь, направился в поселок. Пашка следовал за ним, сначала по дороге, а потом, пригнувшись, через луга и поля.
Леший зашел на рынок, где очень скоро затерялся в толпе. Но унывать было рано: если он шел навестить своего друга, то должен был возвращаться назад тем же путем: через площадь, мимо каланчи. Паша спрятался за угол и стал ждать.
Расчет был верен. Минут через двадцать Леший показался на площади. В руках он нес два небольших крытых бидона для молока.
«Что это он задумал?» – удивился Пашка.
Следуя за мужиком, Паша снова миновал колхозный рынок и вышел на дорогу, ведущую на хутор. Леший, шатаясь, плыл впереди, отягощенный бидонами. Казалось, он сам не знает, куда идет.
Дойдя до середины дороги, он неожиданно свернул на тропинку, которая извилистой змеей ползла через поле и убегала в темнеющий на горизонте лес.
Паша ждал, что Леший остановится, начнет пить молоко или сделает еще какую-нибудь безумную вещь. Но тот шагал прямиком в лес.
«Во больной! Кабанов что ль пошел поить?»
День-то уже почти кончился. Усталое солнце подмигнуло из-за деревьев последними лучами. Поля накрыли сизые сумерки.
В тишине вечернего леса красться за Лешим оказалось намного труднее. Сам Леший как будто насторожился: начал поглядывать по сторонам, неожиданно останавливался, прислушиваясь к шелесту ветвей. Пашка держал дистанцию, такую большую, как только мог, шел на цыпочках, аккуратно отодвигал лезущие в лицо сухие ветки, чтобы ни одну не сломать.
Он вдруг пожалел, что не взял с собой нож или хотя бы камень. Кто знает, чего у Лешего на уме?
Прямо на глазах вечер в лесу превращался в ночь. Паша уже и не видел Лешего, только слышал хруст сучьев у него под ногами, да шорох прутьев о стенки бидонов.
Деревья неожиданно стали редеть, сделалось чуть светлее. Пашка остановился и увидел, что впереди поднимается небольшой холм, а на нем заброшенная церковь с ободранным скелетом купола и облупившимися стенами.
Эту церковь он видел давным-давно, еще когда лет в семь ходил с ребятами собирать ягоды. Говорили, что в ней живет черт.
Леший взошел на холм и вдруг полез вместе с бидонами в какую-то черную нору в земле, под фундаментом церкви.
Тут-то Пашке впервые стало по-настоящему не по себе. Чего он там забыл, куда лезет? Может, и вправду, колдун какой?
Когда Леший исчез, Пашка взбежал на холм, подошел к церкви и стал прислушиваться. Все равно, пока Леший вылезет, он уже десять раз успеет незаметно уйти.
Из темноты подвала доносилось только шарканье ног и позвякивание бидонов.
– О-оё-ёй, чей-то вы, София Александровна, совсем прихворнули-то!
Послышался хриплый вздох.
«Старуха там, что ли?» – в недоумении подумал Паша.
– А я вам вот покушать принес! Щас свет зажгу, а то темно!
Страшновато было спускаться в подвал, но любопытство пересиливало. Пашка нагнулся и как можно тише ногами вперед полез в дыру.
Как только он оказался внизу, тьму озарило пламя свечки. Пашка спрятался за каменным выступом. Он видел спину и бидоны Лешего, но не ту, с кем он разговаривал.
В ноздри заполз жуткий запах тлена.
– Во-о теперь нормально! – продолжал Леший. – У нас ведь как говорят…
Снова послышалось скверное, хрипучее дыхание. На этот раз его сопровождал тихий звон цепей.
– Щас я бидон-то открою…
Пашка осторожно выглянул из-за выступа.
Он ожидал увидеть что угодно: и сидящую на цепи жену Лешего, и даже какого-нибудь зверя, с которым сумасшедший зачем-то разговаривает, как с бабой…
Прикованное черными цепями на стене висело существо, телом напоминающее женщину. Только покрытое серой змеиной чешуей, с длинными, острыми когтями на руках и ногах. Оно было тощее, будто скелет. На плечи спадали седые, сухие как прошлогодняя трава волосы. А за плечами… Пашка зажмурил глаза и снова открыл, не веря самому себе. За плечами у чудовища росли громадные желтые крылья, с перепонками, как у летучей мыши и красными прожилками. Эти крылья безжизненным плащом распростерлись по стене, но все-таки чуть-чуть подергивались. Лицо у существа было женское, даже, может быть, когда-то красивое. Глаза большие, черные.
Леший открыл бидон, поднес его к губам чудища и наклонил, заливая подбородок и грудь густой, темной кровью.
С жадным чавканьем оно начало пить. Потом вдруг отвернулось и, издав булькающий, животный звук, разом выблевало всю кровь на пол.
Глаза твари зло уставились на кормильца.
– Покушать-то… – виновато пролепетал Леший.
Существо пыталось говорить, но до Пашки долетал лишь невнятный хрип и скрежет зубов.
– Свиньи, – промолвил Леший. – Свиная кровь-то…
Он наклонил ухо к клыкастой пасти.
– Да, да! Завтра приду с инструментом, штыри из стены вырву. Будете бегать…
Снова хрип.
– А да, это мы вам устроим, конечно! Силушки поднаберетесь сначала. А потом и того…
Тварь что-то кокетливо проворковала в ухо Лешему.
– А-а! – мужик разразился смехом идиота. – А я пожар устрою!
Пашка, как зачарованный наблюдал за этой сценой. Зрелище было настолько невероятно, что даже страх отступил куда-то на задний план.
Леший снова дал чудовищу крови. Существо высосало один бидон и принялось за второй. Паша видел, как от возбуждения содрогается его тело. Потом он заметил, что кожа постепенно начала принимать обычный человеческий цвет. Когти на ногах и руках превращались в ногти. Крылья как-то сами по себе отваливались от туловища.
Внезапно тишину оборвал чей-то чих. В следующий миг Пашка понял, что чихнул он сам.
Леший обернулся. Взгляд упырихи вонзился в чужака.
Она зарычала, заорала, завизжала, как стая бешенных кошек, как сотня ржавых ножей, скребущих металл.
Леший заорал вместе с ней и кинулся к лежащему в углу топору.
Пашка вылетел из подвала, как пуля из ружья. Бросился бежать вниз по холму, споткнулся, прокатился кубарем, вскочил и снова рванул. Следом за ним с диким воем несся Леший, рубя на пути что попадалось. Теперь Пашка боялся его, как саму смерть. Пашка чудом не выколол себе глаз, почти налетев на острый сук, едва не расшибся о ствол дерева, чуть не столкнулся лоб в лоб с летящей навстречу совой.
Позади раздался треск кустов, грохот и крик – это Леший со всей дури навернулся о торчащий из земли корень. У Пашки появилось спасительное время.
Он выскочил из леса и, пробежав метров тридцать по полю, бросился на землю и замер во ржи, неподалеку от черного, покосившегося пугала.
Паше казалось, что его дыхание слышно за версту, но это, конечно же, было не так. Появившийся вскоре из-за деревьев Леший обвел пространство невидящим взглядом и закричал: «Э-э-эй!». Его крик прокатился по полю, холодя кровь в Пашкиных жилах.
– Съест тебя! – крикнул Леший, погрозив топором пустоте.
И ушел в лес.
Кругом стояла мертвая тишина. Лишь пугало колыхало на ветру своими лохмотьями.
А на хуторе все было как обычно: уютно горели окна, где-то слышались звуки баяна и смех веселой гулянки.
Навстречу Пашке с банкой молока шла Лиза в белом платье и баретках.
– Привет! – махнула она рукой.
– Беги в дом, спрячься, не выходи! – заорал ей в лицо Паша, выпучив глаза, так что Лизка чуть не уронила банку.
Пашка влетел в свой дом как ураган, опрокинув две табуретки.
– Паш, ты чего? – испугалась бабушка.
– Там… – Пашка не мог перевести дыхание. – В церкви сидит!
– Кто сидит?
Пашка раскрыл рот и понял, что сам не знает, кто сидит в церкви.
– Баба! Мертвая!
– Какая баба?
– М-мертвая, на цепях!
– Ну какая баба-то? – плачущим голосом спросила бабушка.
– Кто? Кого убили?! – рявкнул из-за стола дед.
– Да не убили! Она живая, с крыльями… и мертвая!
Дед рывком встал из-за стола и, схватив Пашу за шиворот, поволок в другую комнату. Таким злым Пашка своего деда не видел никогда.
– Ах ты, паскуда, решил бабку раньше срока в могилу свести?! Я те покажу, как пить! Я тя так ремнем отхожу – сразу мозги на место встанут! А ну, сымай штаны!
– Дед, я правда…
– Тьфу! – дед яростно плюнул, и, развернувшись, треснул дверью. Потом Пашка услышал, как он просунул что-то в дверную ручку, наверно метлу или ухват.
Пашка стал вглядываться в окно. Ему казалось, еще чуть-чуть и он увидит кружащую в небе тварь.
Одиночество
Всю ночь Пашка не смыкал глаз. Он был почти уверен, что крылатая ведьма заявится к нему домой. Леший знал, где Пашка живет, и наверняка указал ей дорогу. Но за окном было спокойно, никто не ломился в дверь, не топал ногами по крыше. Только ночная бабочка иногда шумно пролетала над ухом.
В голубых рассветных сумерках Паша внезапно забылся сном, а когда открыл глаза, на дворе был уже день.
В голову тут же ударили воспоминания о вчерашней ночи. Пашка не знал, что ему делать, но делать что-то было надо.
Дернул ручку двери – заперта. Открыл окно и вылез в огород.
Пашка надеялся, что дед сидит в доме, но заглянув за угол, услышал его голос. Дед, стоял у калитки и мрачно беседовал со своим приятелем Агафонычем.
– А че с ним? – спрашивал тот.
– Пьет, придурок! Уже и чертей видел.
– Да ну! Не может быть, чтобы так сразу!
– Может! Вчера вечером взбесился, старуху перепугал.
– Это он наверно технического попробовал…
Пашке было неприятно это слушать, но он дождался, пока дед уйдет в дом, и вышел за калитку.
Первым делом он пошел к Витьке, хотя сам не знал, что ему скажет.
– Привет!
Друг подошел к забору, как-то странно глядя на Пашку. На миг Паша даже подумал, что Витька знает о его ночном похождении. Но, нет это невозможно: Лизка не сплетница.
– Здоров!
– Слышь, у меня… беда кое-какая.
«Беда…» – про себя усмехнулся Паша. – «Ну куда годится это слово! Ужас, чертовщина, нечистая – вот как это называется!»
– А че случилось?
– Ты… к старой церкви ходил?
– Куда?
– Там по пути в райцентр заброшенная церковь в лесу. Помнишь, мы пацанами туда ходили ягоды собирать?
– А ну да. Нет, не ходил. А че там делать? Золото давно растащили.
– Я там видел кое-что… в подвале.
– Клад?
– Да, нет! Слушай…
Пашка не знал, как пробудить интерес в душе своего товарища. Говорить правду было нельзя, врать тоже – он и так упал в глазах друзей, когда повел их искать несуществующую улицу.
– Ну слушаю, говори!
– У твоего батьки оружия огнестрельного нет, случайно? – неожиданно спросил Пашка.
Витька помотал головой.
– А тебе зачем?
– Надо!
– Нету. Он в ПФС служил, там не выдавали. У Коляна Максимчука вроде пистолет был, а зачем он тебе?
– Да так… Неважно!
Пашка махнул рукой и собирался уйти, но вдруг заглянул Витьке в глаза и спросил:
– А у тебя бывало такое… ты видел когда-нибудь в жизни то, чего не может быть?
Витька задумчиво нахмурил брови.
– Да нет, наверно. Не помню.
Максимчука дома не было. Пашка вернулся домой, растерянно ероша волосы.
– Пашк, ну че вчера было-то? – прошептала бабушка.
– Ничего, бабусь… Задурел слегка!
– Задурел он! – прорычал дед, глядя на Пашу, как тигр на мышь.
Пашка зашел в комнату. Закрыл дверь. Подождал, пока дед уйдет по делам. Бабушка некоторое время гремела посудой, потом тоже вышла в огород.
«Оружие! Нужно достать оружие!» – словно помешанный твердил себе Паша.
В доме были ножи, топор, коса, но что ими сделаешь против чудовища? Тут и огнестрел-то едва ли поможет.
Пашка открыл пыльный сундук, в котором у деда хранились вещи с войны. Он не раз туда заглядывал и знал, что ничего полезного в нем не найдет, но проверить все-таки стоило. В сундуке была одежда, письма, фотографии, сломанные трофейные часы марки «Гласхютте». Хоть бы патроны какие-нибудь…
Пашка вспомнил свое главное, привезенное из Москвы сокровище: черный фашистский крест, выигранный в чеку у одного парня из школы. Сколько добра осталось с войны, и все один хлам, да побрякушки!
Паша закрыл сундук, сел на пол и задумался.
Странное было на душе чувство. Как будто страх, но не страх. Днем чудовище точно не придет. Чего ему на рожон лезть? Вот ночью, когда люди и звери спят, когда ни луны, ни звезд – тут ему раздолье. А днем вылетишь, тебя любой дурак заметит и куда надо сообщит… Нет, днем бояться нечего. Наверно.
А чудище там, всего-то километрах в пяти-шести, в лесу. И никто о нем ничего не знает, и не поверит, если рассказать. А так приехали бы солдаты с автоматами, журналисты с фотоаппаратами, оцепили бы церковь – и хана чертовщине. Не в средневековье живем!
Пашку мучало одиночество. Страшное.
«А, может, я тоже вроде блаженного?» – подумал он. – «Вижу то, чего нет? Может, я с ума съехал?»
Сейчас ему хотелось бы в это верить.
Пашка вооружается
Колька Максимчук стоял на пороге, меряя Пашку равнодушным взглядом и стряхивая крошки со здоровенного живота.
– Чего тебе?
– Слово дай, что никому не скажешь!
Колька презрительно скривил губы.
– Это уж как получится.
– Ладно. Но если проболтаешься, хана тебе!
Пашка поднялся на крыльцо, глядя в рыбьи глаза Максимчука.
– У тебя пистолет остался?
– Чего, чего? Какой еще пистолет? Нету ничего и не было!
Пашка с досадой выругался.
– А тебе зачем, сберкассу собрался грабить?
– Нет! На охоту хочу сходить!
Пашка помнил, что, кроме пистолета у Кольки были еще полезные вещи.
– А что-нибудь из такого есть?
– Коля, с кем ты говоришь? – раздался из дома раздраженный бабий голос.
– Да так, мам, знакомый!
Колька наклонился и перешел на шепот:
– Есть кое-что. Но стоит денег.
– Что?
– Лимонка.
Н-да… граната меньше всего годилась для схватки с летучей тварью. Пашке захотелось послать этого толстого барыгу к чертовой бабушке.
