Дмитрий Владимирович Потехин
Врата
Могут ли муравьи, живущие в стеклянном ящике, убить своего хозяина? Разрушитель не брезгал всерьез задумываться над такими вещами. Могут! Если хозяин споткнется, разобьет ящик и, неудачно упав, сломает себе хребет, муравьи просто приползут и сожрут его. Сожрут того, кто гораздо больше, сильнее, разумней…
Чтобы обезопасить себя и полностью контролировать людей Разрушитель стал наводнять мир своими агентами: людьми с пустым взглядом, из которых он с их же позволения предварительно высасывал душу. Эти существа с человеческим телом и с сознанием хладнокровных рептилий были его шпионами среди людей, послушными марионетками. По ночам Разрушитель сам забирался в кроватки к маленьким детям и проверял степень их годности.
Со временем люди все больше разочаровывали и раздражали своего хозяина. Проект, который подавал такие надежды, оказался очередной тупиковой ветвью. Чтобы как-то поднять урожайность, он принялся экспериментировать: устроил технологический прорыв, который должен был обострить в людях самые низменные страсти, развязал две войны, каких человеческий род еще не видел. Подумывал и о третьей.
Во всем мире Разрушитель по-настоящему боялся лишь трех вещей: разрушения планеты, в которой он так удобно обустроился, полного вымирания живых организмов, в которых он вложил слишком много своей энергии и нападения со стороны всемогущего Создателя, от которого его ничто не могло защитить. Разрушитель мечтал, что когда-нибудь, пусть и нескоро он снова наберется сил и, внезапно восстав, съест ненавистного брата и все его поганое «искусство». А потом… потом…
Песочный человек
Из темноты к ним приближался высокий, сухопарый мужчина в клетчатой коричневой жилетке, бежевых брюках, остроносых, блестящих туфлях и с пышным галстуком на шее. Точь-в-точь как те, что стоят за прилавками магазинчиков в фильмах с Чарли Чаплином.
Свет фонаря ударил незнакомцу в глаза, заставив невольно сощуриться. Его сухое лицо было песочного цвета и довольно сильно обветрено, словно в него выстрелили зарядом микроскопической дроби. Длинные, седые волосы были зачесаны назад. Ввалившиеся, полуприкрытые глаза под орлиными бровями смотрели на мир слегка иронично и совершенно бесстрастно. Изящный, но при этом крючковатый нос почти доходил своим кончиком до верхней губы, придавая лицу вид декоративной керамической маски, висящей над камином. Тонкие губы изгибались в приятной, хотя и тоже карикатурной улыбке.
– Здравствуйте! – воскликнул человек высоким, надтреснутым голосом, приветственно разведя руки. – Вот уж не ожидал встретить кого-то здесь!
Лёнька, Егор и Элина вздохнули с облегчением. Лёньке даже на миг подумалось, что, может быть, перед ними обычный человек, заблудившийся в тоннелях. Он тут же отринул эту надежду, как совершенно абсурдную.
– Удивительный день сегодня выдался! Я не так уж редко бываю в Москве, но такой народной энергии, таких эмоций, такого национального колорита не видел уже где-то лет пятьдесят.
Лёнька не мог видеть лицо Гарцева, стоя позади него. Но уже по застывшей фигуре чувствовалось, что Георгий вне себя от ужаса.
– Ну что ж, – продолжал незнакомец. – Перейдем к делу! Поскольку наша встреча явно неслучайна и, к сожалению, не обещает быть приятной, я думаю, нам стоит немного разрядить обстановку, начав с чего-то веселого и занимательного. С игры! Игры на ваши знания и догадливость! В какую игру играл коварный сфинкс с царем Эдипом? Именно! Я пропущу вас дальше, только если вы правильно, – он поднял вверх длинный, сухой указательный палец. – Правильно, ответите на три моих вопроса.
Гарцев пошатнулся. Лёнька испугался, что он сейчас грохнется в обморок.
– Вопрос первый: кто я такой?
Все в нерешительности молчали, глядя на незнакомца и не видя в его облике никаких подсказок.
– Ну-с?
– Песочный человек! – выпалил Лёнька неожиданно для самого себя.
Он даже не понимал, откуда взялось это словосочетание. Кажется…
Лёнька вспомнил как лет пять назад, возвращаясь домой из школы, увидел пленных немцев, укладывавших в безлюдном дворе бордюрный камень. В тот день ему задали по математике несколько уравнений, которые оказались слишком сложными. А надо было еще подготовиться к диктанту.
Поборов угрызения совести и страх перед немцами, Лёнька подошел к пожилому человеку в старом, расстегнутом кителе, который присел на бордюр передохнуть.
– З-здрасьте! – небрежно проговорил Лёнька, не зная в каком положении себя ощущать.
– Страсте! – улыбнулся немец.
– Мне тут… – Лёнька достал из портфеля тетрадь. – Задали кое-что… Уравнения!
– Э-э, не понимай, – виновато произнес немец.
– Вот, уравнения! – Лёнька ткнул пальцем в свои записи. – Махен! Пожалуйста.
– Вас золь их… э-эм… это… где?
– Все, что тут задано.
– Э-э…
– Задано!
– Зо шлехт гешрибен…
– Задание!
– Зандман?
Лёнька заметил, что немец смотрит вовсе не на уравнение, а на бородатого человечка, которого Лёнька зачем-то нарисовал на полях во время урока.
– Вот это задано!
– Это Зандман?
Лёнька и немец непонимающе уставились друг на друга.
– Песочни человек, – пояснил солдат. – Ти рисоваль здесь?
Лёнька совсем растерялся.
– Маленьки человек… он ходит в дом ночь и дети спать помогайт!
Немец улыбнулся желтозубой улыбкой.
– Да нет же! – отчаянно замотал головой Лёнька. – Вот!
Он снова ткнул пальцем в уравнение и всучил немцу карандаш.
Немец был явно разочарован, когда понял, что от него требуется.
– Карл! – заорал один из рабочих, который видимо был у них главным. – Ком хиа, ду фауленцер!
– Йа… йаволь!
Он с наигранным сожалением вернул карандаш Лёньке.
– Энтшульдигунг, надо работать! Тасвиданья! Песочни человек, хе-хе!
После этого случая Лёнька покончил с вредной привычкой рисовать в тетрадях и каждый раз, натыкаясь на свой последний рисунок, вспоминал слова веселого немца.
– Правильно, – сказал незнакомец, слегка приподняв брови от удивления. – Это одно из моих имен. Все зовут меня по-разному. Хотя я предпочитаю, чтоб меня называли Мистер Сэндмен. Очень благозвучно и в ногу со временем!
– Второй вопрос: чем я занимаюсь?
Лёнька хотел привести описание, которое услышал от немца, но не был уверен, что правильно понял его смысл.
– Вы бросаете непослушным детям в глаза горсть песка, прячете их в мешок и уносите на луну, чтобы скормить своим детям, – внезапно дрожащим голосом заявила Элина.
Все ошеломленно посмотрели на нее. Ни Лёнька, ни Егор, ни Гарцев не понимали, откуда она взяла эту чушь.
– Гм… вот это ответ… – озадаченно проговорил незнакомец, ощупывая свой гладко выбритый подбородок. – И он мне нравится! Да, именно так и есть! Ненавижу шалунов!
– И последний вопрос, после которого я отпущу вас на все четыре стороны: ответьте, зачем я сюда пришел? И пусть взрослый наконец уже что-то скажет!
Это был вопрос, ответ на который знали все, но никто не осмеливался озвучить его.
– Ты здесь живешь? – тихо прошелестел Гарцев иссохшими губами.
Лицо незнакомца приобрело недоумевающее и даже оскорбленное выражение.
– Я?! Здесь?! Мой бог, да вы что, шутите? У меня множество домов по всему миру, зачем мне селиться в подземелье? Это неправильный ответ!
Он заговорил вдруг более тихим и вкрадчивым голосом.
– Некоторые детки разных возрастов не любят по ночам ложиться спать. А некоторые не только не спят, но и ходят по ночам туда, куда не следует. Мне приходится что-то с этим делать.
Гарцев судорожно вытер стекающий со лба пот.
– Слушай… пропусти нас, а? – вымолвил он совершенно несвойственным ему высоким, дребезжащим голосом. – Прошу, уйди! Я… я отплачу за твою доброту, клянусь! Я стану твоим слугой! П-послушай… я уничтожу их проклятый орден!
Казалось, он вот-вот упадет на колени и начнет ползать в ногах у Мистера Сэндмена.
– Мне все это обещают. Надоело! – широко зевнув, ответил тот.
Гарцев вытянул руку с оружием.
– Уйди! Пожалуйста!
– Никогда!
Гарцев в отчаянии огляделся по сторонам. Он выглядел, как человек, готовый вот-вот приставить пистолет к виску и спустить курок. Затем он вдруг бросился в ближайший коридор. Лёнька, Элина и Егор устремились следом.
– Это не выход! – долетел до них голос Сэндмена. – Можете даже не пытаться!
Гарцев безумными глазами впивался в свой компас, серебристая стрелка которого вертелась как хотела, не давая никакой информации. Они шли наугад. Гарцев ничего не говорил и не оглядывался, словно вообще забыл о существовании ребят. Лёнька видел перед собой обычного, перепуганного человека.
– Вы заблудитесь и умрете от голода!
Мистер Сэндмен возник у них за спиной.
– Давайте-ка передохнем. Ложитесь спать! Я помогу вам уснуть, а на утро все как-нибудь разрешится само, я уверен. Правда в этих тоннелях никогда не бывает солнца, ну что ж… К счастью, у нас у всех есть внутри биологические часы!
Гарцев резко обернулся и его бешенные зрачки встретились с бездонными дырами в глазах Сэндмена, сквозь которые открывались черные глубины вселенной.
– Ты сдохнешь! Как все! – лицо Гарцева исказилось в маниакальной улыбке, глаза округлились настолько, что радужки перестали касаться век. – Рано или поздно ты…
– И такое мне тоже говорят, – вздохнул Песочный человек.
– Мы найдем способ тебя уничтожить, мы на пути к этому! – в угаре тараторил Гарцев, тряся «пистолетом» перед носом Сэндмена. – Гвеналоник – это только начало! Мы найдем способ убить тебя!
– Ты… – Сэндмен подождал, пока у Гарцева в легких закончится воздух. – Зря притащил с собой этих детей.
Он щелкнул пальцами, и Егор с Элиной растаяли в воздухе.
– Мне нужны не они, а ты… – его глаза переползли на Лёньку. – И, возможно, твой юный друг.
Лёнькино сердце стукнуло и заглохло, как остановившийся часовой механизм.
– Лёнька Зарицкий, – оскалился Сэндмен. – Я тебя помню еще с той ночи. У-тю-тю!
Он оттопырил указательный палец и мизинец изображаю страшную козу.
– Лёнька, скажи: кому из нас двоих ты доверяешь? – он небрежно махнул рукой. – Глупый вопрос, конечно же, мне!
– Он обещал вернуть твою маму? А я могу сделать так, что она будет с тобой всегда, хочешь?
Мистер Сэндмен улыбнулся еще шире и хитро подмигнул, внезапно напомнив дворового хулигана, зовущего поучаствовать в какой-то особенно дерзкой проказе. Его недавняя маска порядочности и меланхоличности пропала без следа.
– Лёнька… хочешь подвесить этого урода, – он ткнул пальцем в Гарцева. – Вверх тормашками, за все, что он тебе сделал? Даже не надо отвечать, просто пожелай. Он у нас заверещит от страха!
Сэндмен разразился клокочущим, грязным смехом.
Гарцев в ужасе поглядел на Лёньку, беззвучно двигая челюстью. Его рука с «пистолетом» резко выпрямилась, зеленый огонек вспыхнул, на миг озарив тоннель ярчайшим светом.
Мистер Сэндмен обратился в факел и с нечеловеческими криками забился в предсмертном танце. Пламя было настолько яростным, что в нем мелькали только смутные очертания трепыхающегося тела.
Гарцев схватил Лёньку за руку. Зеленое марево. Через пару секунд они уже бежали по другому тоннелю, слыша до сих пор долетавшие откуда-то вопли и визг.
Из темноты перед ними возник обожжённый до состояния полускелета уродец. О Песочном человеке в нем напоминали одни глаза. Из одежды остались лишь почерневшие туфли.
– Привет! – прохрипел он остатками голосовых связок.
Зеленая искра вспыхнула вновь и вновь, не причиняя существу ни малейшего вреда.
Сэндмен оскалил белые акульи зубы.
Гарцев яростно вскрикнул и снова вместе с Лёнькой окунулся в зеленый туман.
– И даже тут вы не спрячетесь… – донеслось до их слуха сквозь толщу вязкого вещества.
Они, сломя голову, неслись по тоннелю. Лёнька чувствовал, как в его теле стремительно поднимается температура. Голова тяжелела и кружилась, из носа ручьями текла слизь. Похоже, с Гарцевым происходило то же самое.
– Я иду! – страшный голос исходил уже прямо из стен.
В воздухе по нарастающей слышался чудовищный, ни на что не похожий звук, гораздо ужасней шума приближающегося поезда. Словно сипели одновременно тысячи крокодилов. Гнавшееся за ними существо принимало свою истинную форму.
Гарцев вдруг исчез, утонув во мраке. Лёнька заорал, поняв, что оказался совсем один. Он полностью ослеп и видел лишь зернящуюся вокруг черноту. Он ринулся вперед, ударился лицом о стену, упал на спину. Что-то горячее заструилось у него изо лба, заливая невидящий левый глаз. Над бровью прорезалась острая боль.
Гарцев вывалился из тьмы также внезапно, как и пропал. Его тулуп был изодран в клочья, лицо и руки покрывали многочисленные кровавые следы зубов и когтей, словно его ненадолго бросили в вольер к стае бешенных кошек. Висевший на ремне фонарь пропал, и единственным источником света оставалась искра «пистолета», который он до сих пор продолжал сжимать в руке.
– Держись… – прохрипел он, почти теряя сознание.
Он снова взял Лёньку за руку, и они перенеслись в другую часть лабиринта, такую же темную, но с гораздо более узкими проходами. Это был даже не тоннель, а почти нора. Тяжело дыша, Гарцев, пробирался вперед, продолжая отчаянно следить за стрелкой компаса. Рев чудовища становился ближе с каждой секундой.
– Здесь… – шептал Георгий, то и дело запрокидывая голову.
Он быстро повесил что-то на низкий потолок и, развернувшись, метнулся за ближайший поворот, увлекая с собой Лёньку.
Тьма полыхнула огнем, раздался оглушительный грохот. В глаза и горло полезла пыль. Когда они вернулись на прежнее место, Лёнька увидел, как из потолка шумным потоком хлещет ледяная вода. Уже через пол минуты поток иссяк, и Лёнька разглядел образовавшуюся в потолке дыру, очевидно ведущую, в другой тоннель уровнем выше.
Гарцев сунул в карман Лёньке магический компас.
– Поклянись, что поможешь мне! – потребовал он.
Лёнька кивнул.
Гарцев подхватил мальчика на руки и подбросил с такой силой, что Лёнька оказался наполовину в верхнем тоннеле. Он отчаянно хватался руками за покрывающую пол шершавую корку льда, чувствуя, что быстро сползает вниз. Левый глаз продолжала заливать кровь. Голова горела. Воздух царапал обожженное горло, вызывая нестерпимое желание кашлять. Гарцев подталкивал его снизу, держа за ступни. Еще пара мучительных секунд, и Лёнька выбрался на поверхность, огласив тоннель надрывным воплем.
Отверстие, проделанное взрывом, было слишком узким, чтобы в него мог свободно пролезть взрослый человек. По какой-то причине Гарцев не мог перенестись в пространстве сквозь каменный потолок.
– Давай, жиденок, тащи! – рычал он, ухватившись за протянутую Лёнькину руку. – Уцепись там за что-нибудь!
Лёнька шарил вокруг себя свободной рукой, не находя ничего, кроме ледяного пола и шершавой стены. Пальцы наткнулись на какой-то обледенелый полый предмет, который тут же откатился в сторону.
Голова и плечи Гарцева уже выглядывали из дыры, но дальше пролезть не удавалось.
– Твою ж ма-ать! – с отчаянием взревел Георгий. В его крике смешались ужас, гнев, боль и даже горький смех над собственной нелепостью.
Это были его последние слова. Прежде, чем Лёнька догадался отпустить руку, тело Гарцева обмякло и начало обугливаться. Что-то с невероятной силой рвануло его вниз. По краям ямы осталась лишь пара клоков меха от изорванного тулупа.
Лёнька хотел отползти от дыры, но спина тут же уперлась в стену. Он начал оглядываться в поисках выхода, стал лихорадочно ощупывать стены и пол, слыша внизу невыносимый, раздирающий барабанные перепонки вой.
Выхода не было. Гарцев завел его прямо в ловушку. Осталось только подождать, когда из отверстия появится огромная, когтистая лапа и схватит его.
Лёнька в отчаянии запрокинул голову и вдруг сквозь слезы и кровь увидел над собою слабый свет. Свет ночного неба. В следующий миг он заметил, что сверху к нему спускается длинная, тонкая цепь. Это был никакой ни тоннель и не нора!
Лёнька вскочил на ноги и, звякнув лежавшим рядом железным ведром, ухватился за цепь руками.
Он ненавидел, когда на уроках физкультуры его заставляли лазать по канату. Если бы он тогда карабкался как сейчас, то несомненно получил бы пятерку в четверти.
Корявая ржавчина царапала пальцы, щели в звеньях коварно резали кожу. Лёнька выл от боли. Пару раз он чуть было не сорвался вниз. К счастью, расположенная в полуметре стена давала возможность, упираясь в нее ногами, шагать вверх.
Отвратительный подъем наконец закончился. Лёнька схватился истерзанной рукой за деревянный ворот, который тут же предательски крутанулся, грозя сбросить его обратно в колодец.
Продолжая держаться за цепь, Лёнька закинул ногу за бревенчатый сруб, подтянулся как можно ближе к краю и, оттолкнувшись что было сил, упал на мягкую заснеженную землю. Словно чья-то ласковая, невидимая рука подтолкнула его сзади.
Над ним простиралось темное, беззвездное небо. Где-то совсем близко лаяла собака.
Лёнька поднялся на ноги.
Он стоял возле обычного деревянного колодца во дворе, перед обычным серым покосившимся бараком, к крыльцу которого был привязан заливающийся лаем косматый пес.
Не дожидаясь, пока дворняга сломает перила, Лёнька перелез через невысокий забор и побежал по грязной, немощеной улице. Компас Гарцева подскакивал у него в кармане.
Ночное безумие
Труся по глухой, забытой богом окраине Москвы, со всех сторон, то тут, то там Лёнька слышал бешеный, завывающий лай собак. Едва ли он в одиночку мог наделать столько шуму. Да и лай был не совсем обычный: в нем слышалась не столько злость, сколько страх и непонимание. Будто всем собакам одновременно привиделись кошмарные сны.
Из кустов, отчаянно щебеча, вылетела стая маленьких пташек. Умолкла сова.
Лёнька не знал, что прямо в эту минуту из ядра земли поднимается тот, с кем он полчаса назад общался в подземелье.
Муравьи-таки нашли способ больно покусать своего хозяина. Порталы в разных точках планеты были закрыты, питательная сила душ оказалась отравлена. Но, несмотря на неудачу, чудовище твердо решило не отказывать себе в задуманном удовольствии.
Часть его невидимого существа стремительно вырывалась на поверхность земли, летя по канализационным трубам и тоннелям метро. Сквозь Него проехал первый утренний поезд, и некоторые не до конца проснувшиеся пассажиры с содроганием видели, что за окном тянутся не электрические кабели, а что-то вроде мертвых жил.
Оно рыскало по баракам, общежитиям, квартирам. Врывалось в больницы и приюты. Тысячи умалишенных оглашали воплями коридоры психиатрических лечебниц, заставляя санитаров бить их по лицу и нещадно колоть шприцами. Маленькие дети ревели, увидев, как что-то мерзкое выглядывает из шкафа или спускается с потолка. Матери нежно гладили их лбы.
В ту ночь поэты и меланхолики наливали себе водки, стремясь заглушить мысли о неизбежном конце. Самоубийцы шагали в окна, как на весеннюю демонстрацию, полосовали себе запястья, прыгали с табуреток и спускали курки.
В ту ночь огромная стая ворон с диким ором сорвалась со своих гнезд на Воробьевых горах и, черным шаром пролетев над красными звездами, унеслась подальше от столицы, осев где-то в окрестностях Загорска. Вороны знали, что хозяин считает их слишком умными.
В ту ночь инженер трамвайного депо Степаненко, который дрожал и плакал, пока офицеры госбезопасности вытряхивали ящики его стола и вспарывали диван, который, по словам знакомых, не мог убить даже муху, вдруг схватил со стола перьевую ручку, ударом в шею заколол капитана, несколько раз пронзил тело сержанта, перед этим откусив ему палец, и успокоился, лишь когда старший лейтенант, в панике визжа, разрядил в него обойму ТТ.
В ту ночь Пашка Козуб понял, почему никто не пошел играть с ним в хоккей.
Жар в теле сменился ознобом, но Лёнька почти не обращал на это внимания. Даже боль и головокружение, которыми отдавался в мозгу каждый шаг, не мешали ему неотрывно следить за серебристой стрелкой волшебного компаса.
Огороды, пустыри, фонарные столбы, заборы фабрик и стройплощадок – все вертелось и мелькало в каком-то бессмысленном, летящем навстречу потоке видений.
За воротами морга, прямо на снегу, среди множества мертвых тел, которые днем привезли в грузовиках, и которые из-за транспортного паралича еще не успели отправить в крематорий, чуть поодаль от основной груды лицом к небу лежала красивая женщина с переломанными ребрами и побледневшими, но еще не заострившимися чертами.
Сторож был совершенно пьян. Охая и причитая, он поминутно крестил то себя, то Лёньку и невнятно молил о чем-то бога
Лёнька понимал, что умрет. Если у него не получится, если чуда не произойдет, то пусть небеса хотя бы одарят его мгновенной смертью.
Мамины глаза были закрыты. Лёнька положил руку на ее холодную шею.
Двор поплыл перед глазами, накренившаяся земля не больно ударила по спине, свинцовое небо, которое едва начали озарять первые лучи солнца, заволоклось густыми чернилами. Лёнька пропал.
