Дмитрий Янковский
Штурм бездны: Океан. Цикл «Охотник»
Глава 3. «Только вперед»
В трюм спускаться было опасно, но необходимо, потому что «Шпик», по словам суперкарго Ахмеда, находился в главном грузовом отсеке, оборудованном рельсами и кормовой аппарелью с гидравлическим приводом. Тут, внизу, в узких стальных коридорах и под едва освещенными трапами могла поджидать любая опасность. Если кто-то притаился в засаде, нам придется туго, так как тут особо не развернешься ни с пулементом, ни с гарпунным карабином. Хорошо, что взяли пистолеты, их и надо было держать наготове.
Впрочем, если бы нас ждала засада, я бы понял по наблюдаемому состоянию Ахмеда. Будь ты хоть сто раз великим актером, да хоть самим Станиславским, в ситуации, опасной для жизни, ты не сможешь притворяться беззаботным. Ахмед же почти без умолку болтал, стараясь донести до нас на сносном английском, что он всегда недолюбливал капитана, и что вообще не хотел быть пиратом, а хотел стать честным контрабандистом, возить с прибрежных заводов к границам Метрополии «золотую пыль» и там сбывать крупным дилерам. Я его почти не слушал, мне важно было не пропустить начало нападения на нас, буде такое случится.
Вершинский любил говаривать, что незаметных и бесшумных засад не бывает. То ли от своего друга-полинезийца услышал, то ли в какой-то книжке прочел, я не вникал. Но сама формулировка мне понравилась, поскольку в точности соответствовала моему жизненному опыту. Даже если «гриб» с полулитрами нитрожира закопался в землю, и его даже опавшей листвой засыпало, и он там скукожился в анабиозе, все равно по ряду признаков его можно вычислить, и нам с Ксюшей это удавалось не раз и не два в наших вылазках. Чего уж о человеке тогда говорить? Люди, во-первых, достаточно сильно воняют, особенно мужчины, особенно без присмотра женщин, особенно оторванные от цивилизации. Во-вторых, они очень шумят, сопят, чешутся, у них то газы, то отрыжка. Чтобы это уловить, не надо обладать собачьим слухом и обонянием, достаточно просто ворон на ходу не считать.
В какой-то момент мне даже показалось, что я ошибся, что Ахмед тарахтит без умолку не потому, что доволен исходом, а чтобы скрыть собственную обеспокоенность близкой засадой и утопить возможный шум от нее в звуке своего голоса.
Чем на более низкие уровни мы спускались, тем сумрачнее становилось, тем чутче я прислушивался, но ни мой слух, ни мое обоняние ничего не улавливали.
– Вот, тут у нас главный грузовой отсек, – произнес, наконец, Ахмед, с грохотом отворяя тяжелую стальную дверь.
За ней оказалось обширное пространство, освещенное развешанными всюду гибкими трубками химических светильников. Видны были два узкоколейных рельсовых полотна, небольшой мостовой кран, несколько мощных лебедок.
В таком пространстве засаду было устроить легче всего. Люк, через который нам предстояло попасть в отсек, можно было без труда пристрелять с нескольких точек, и не дать нам носа высунуть. Меня успокаивало лишь то, что хитрый план Вершинского не дал возможности капитану подготовиться. Точнее, увидев на палубе двух подростков, он не стал заморачиваться. Недооценка противника – страшная штука.
Я выдохнул, и перешагнул высокий порог первым, хотя можно было впустить вперед Ахмеда. Но я нарочно так сделал. Я был уверен, что в случае засады Ахмед и должен войти первым, показать, что это мы прибыли, затем уйти с линии огня и залечь в заранее подготовленном укрытии. То есть, засевшие стрелки ожидают первым увидеть Ахмеда, и пока в полутьме разберутся, кто там вылез из люка, у меня будет время найти заранее подготовленное для Ахмеда укрытие, и уже оттуда ответить подобающим образом.
Но, оказавшись в отсеке, я понял, что засады нет. Асланбек, действительно, не подготовился, не принял нас всерьез, решил без затей срезать нас всех на палубе, включая пилота.
– Чисто, – произнес я по-русски.
Чернуха стволом пистолета указала Ахмеду, что его очередь протискиваться в люк и, отсчитав пару секунд, вылезла следом.
«Шпик толстогузый», закрепленный в ложементах внушительной колесной платформы, выглядел несоизмеримо более странным, чем я его себе представлял. Более уродливого подводного корабля не придумать, правда. А уж на батиплан он и вовсе не был похож. Во-первых, он был черным-причерным. Настолько черным, что его объемы глаз вообще не улавливал, словно плоский силуэт был вырезан из стальной пластины и залит черной краской. Во-вторых, сам силуэт был тот еще. Здоровенная, совершенно сферическая, корма была приделана к плоскому, похожему на клюв утконоса переду, на котором возвышался небольшой горб. Такими иногда рисовали космические корабли в довоенных комиксах.
– Ну и уродец! – прошептала Чернуха. – На этом воевать?
– Нда. – Я почесал макушку, сдвинув дугу гарнитуры на затылок. – Как-то без восторга.
Мы двинулись вдоль рельсового полотна, Ахмед семенил следом.
– Когда я гоняю его на симуляторе, кажется, что совершеннее машины для глубины нет, – сказала Чернуха. – И гидродинамика, и маневренность, и скорость, все супер. А тут какая-то каракатица. Даже не пойму, где у него корма, а где нос.
– Судя по названию, корма толще, – невесело пошутил я. – Но ты права, это как раз тот случай, когда, действительно, морду от задницы не отличить.
– Я не знаю, что означает «толстогузый», – призналась Чернуха.
– То и означает. Устаревшее русское слово, означающее «толстозадый».
– Лучше так и называть. Пусть будет «Толстозадый».
– Уверен, никто не будет против. Хотя «Шпик» – название легендарное. Операция «Караван» и все такое.
– Почему шпик? Это кусок сала?
– Тьфу, на тебя. Ты так хорошо говоришь по-русски, что я от таких вопросов иногда в ступор впадаю. Шпик, это жаргонный аналог слова «шпион».
– Шпионить мы на нем точно не будем.
Мы обошли подводный корабль по правому борту. Я не удержался и потрогал обшивку. Она ничем не напоминала реликт, была черной, чуть мягкой и упругой, как кожа дельфина. Похоже, слой реликта скрывался под этой искусственной кожей.
Чернуха тоже ткнула пальцем в обшивку и заявила:
– Понятно, почему гидродинамика такая хорошая. Это покрытие под натиском воды идет волнами и срывает возникающие вихри. Умно. А реликт?
– Думаю, он глубже.
До меня вдруг дошло, насколько абсурдными были мои опасения по поводу засады. Пираты уже пытались вскрыть батиплан и не преуспели в этом. Мы им точно живыми нужны. А вот откроем шлюз, тогда и можно ждать выстрела в спину.
На самом деле, шлюз отпирался не голосовой и не биометрической командой, а совершенно доисторическим способом – кодовой пластиной, которую надо приложить к небольшому гнезду в обшивке. Но пока пираты не знали этого, им такая допотопщина вряд ли бы пришла в голову. Применение такого ключа говорило, что батиплан этот создан очень давно, задолго до войны, может быть, даже, в первые десятилетия двадцать первого века. Но зачем, если тогда еще не было биотехов? Против какого подводного врага потребовалось создавать столь сокрушительную мощь? Странно, но мысль об этом достаточно крепко засела у меня в голове, хотя надо было решать совсем другие задачи.
До меня с какой-то новой степенью очевидности дошло, что я ничего о войне не знаю, не имею представления, кто с кем и за что воевал с применением биотехов. Что было до этого, я тоже не знал. На уроках истории в школе достаточно подробно рассказывалось о древних цивилизациях, шумерской, вавилонской, египетской, греческой и римской, не менее подробно изучалось средневековье и эпоха возрождения, упоминалась трансокеанская экспансия, покорение Нового Света, вплоть до покорения Дикого Запада, много говорилось о научно технической революции девятнадцатого века, о Первой Мировой войне, о Второй Мировой войне, о преступлениях фашизма, затем о технологических прорывах двадцатого века, о становлении ядерных и лазерных технологий, о покорении космоса. Но о двадцать первом веке не говорилось почти ничего. Словно все интересное в истории человечества уже случилось, а дальше, до самой Большой Войны не происходило ничего, заслуживающего внимания. Потом Большая Война, как факт, без подробностей, потом Десятилетняя эпидемия, и дальше эра Метрополии. Все. Получалось, что не много, не мало, а сто двадцать восемь лет текущего двадцать первого века, прошедшие с его начала до начала войны, школьной историей вообще не освещены. Но ведь сто двадцать восемь лет, это чуть меньше, чем период от изобретения паровоза до полета первых станций к Юпитеру. Эти сто двадцать восемь лет, каким-то образом, привели к самой опустошительной войне на планете. Но о ее причинах ни слова. Я не мог даже вспомнить, какие стороны принимали в ней активное участие. Мне захотелось поговорить об этом с Вершинским. Не факт, что он станет что-то рассказывать, но любопытство слишком сильно одолело меня.
«Не открывай шлюз без команды», – показал я Ксюше жестами Языка Охотников.
Она чуть усмехнулась в ответ, видно было, что понимает, чего я опасаюсь.
Мы продолжили обход, осмотрели дюзы реактивного привода в кормовой части, а так же маневровые дюзы в носовой части. Вкруг них не было упругой черной обшивки, лишь блестящий металл, но тоже явно не реликт, а легированная броневая сталь.
– Шлюз наверху, – сообщила Чернуха. – Но скоб, чтобы забраться, нет.
Я велел Ахмеду прикатить какой-нибудь трап, он перечить не стал, что дало нам с Чернухой возможность провести короткий военный совет.
– Что будем делать? – спросила она.
– Стоит открыть шлюз, можно легко ждать снайперского выстрела. Я не особо готов от пуль уворачиваться.
– Надо было сюда посылать Чайку вместо меня. Ей не надо уворачиваться ни от чего.
– Ага, и она батиплан бы повела через море до базы. Смешно.
Мне показалось, что Чернухе стало приятно от того, что я так ответил.
– В любом случае надо потянуть время, – прикинул я. – Наверняка у шлюза есть следы попыток взлома. Станем возмущаться, начнем переговоры…
– Ну, а потом?
– Дай мне ключ, я что-нибудь придумаю. А ты отвлекай внимание.
– Как? Сиськи показать?
– Я бы посмотрел, – честно ответил я.
– Тебе я могу показать в более спокойной обстановке, – спокойно ответила Чернуха и незаметно передала мне ключ.
Меня ее слова воодушевили на подвиги.
– Короче, – решил я. – Чтобы ни случилось, если люк вдруг откроется, первым делом прыгай туда. Броню «Толстозадого» ничем не взять, в шлюзе мы будем в безопасности. Насколько я понимаю, он представляет собой вертикальную шахту?
– Да.
– Тогда пуля внутрь может попасть только при выстреле точно сверху. Возможно, они это предусмотрели, возможно, нет.
– Как узнать-то? – Чернуха покосилась вверх.
Но химические светильники были развешаны так, что их свет бил в глаза, и за ними, на балках и рельсах, ничего было не разглядеть. Я хотел было ответить, но тут Ахмед подкатил трап. Неизвестно, знает он русский или нет, лучше было не рисковать и не выдавать своих планов, даже с риском оставить Чернуху в неведении. Она сориентируется, если что, в этом уверенность была полной.
Чернуха забралась на горбатую спину батиплана первой, я следом за ней. Ахмед остался внизу. Такое его решение еще более укрепило меня в мысли, что мы под прицелом снайпера. Люк наверху, мы наверху, Ахмеду там делать нечего, и нет ничего странного в том, что он не стал подниматься. На самом же деле таким образом он точно не попадал под огонь.
Люк шлюза не был покрыт эластичным слоем, как и рамка вокруг него, выполненная в виде кольца, шириной примерно в две ладони. И то, и другое отливало стальным блеском, оно точно не было выполнено из реликта. Чуть в стороне от гнезда, к которому следовало приложить ключ, я заметил чуть более темное пятно и понял, что именно в этом месте пираты пытались вскрыть шлюз.
Честно говоря, увиденное меня озадачило. Каким образом обычная сталь смогла противостоять жару плазменного резака? Это было решительно невозможно. Но тут меня осенило. Я понял, что конструкторы «Хокудо» покрыли реликт сначала сплошным слоем стальной обшивки, скорее всего, не очень толстым, а уже поверх металла нанесли в нужных местах эластичную оболочку. Сталь вплотную прилегала к реликту, поэтому ее невозможно было прогреть резаком – вся энергия передавалась реликту и уходила на квантовый уровень. Взорвать, судя по всему, тоже ее было невозможно, так как кинетическая энергия, приложенная к стали, поглощалась таким же образом.
Это означало, что Вершинский нам соврал. Никак не могла его кровь случайно попасть на реликтовую обшивку. Похоже, конструкторы «Хокудо» именно этого стремились избежать – сделать невозможным случайный контакт человеческой крови с реликтом. Наверняка, они знали, что допускать этого нельзя. Судя по поведению Ксюши, да и по своим состояниям, я знал, почему именно этого лучше не допускать. Если когда-то реликта было так много, что из него броню батипланов делали, то сколько же бойцов можно было им накачать и превратить в таких, какая теперь Ксюша? Армию!
«Не против них ли, случайно, конструировались машины с такой броней?» – подумал я, ощущая, как спина холодеет от страха.
Я поделился соображениями с Чернухой.
– Не факт, что Хай врал, – задумчивым тоном произнесла она. – Для него в этом нет никакого смысла. Если бы он хотел нам впарить идею, что узнал о взаимодействии реликта с кровью случайно, он мог придумать любую историю, и мы бы ее съели ввиду отсутствия альтернативы. Кажется, дело в другом.
– В чем? – осторожно спросил я.
– Батипланы разных конструкций. Поначалу слой реликта ничем не защищали, но когда узнали, что происходит, если он в кровь попадет, стали защищать. «Жирная жаба» старой конструкции, реликтом наружу. А «Толстозадый» более поздней постройки, уже со стальной покрышкой.
Версия была жизнеспособной, и я успокоился.
– Эй, Ахмед! – позвал я. – Поднимись сюда, пожалуйста!
– Зачем? – донеслось снизу.
– У меня тут подозрение, что кто-то обшивку резаком испортил. Поднимись, будь любезен.
Воцарилась тишина, которая говорила мне больше, чем любые слова. Я незаметно извлек ключ-карту из кармана, и запустил в левую штанину. Никто бы в жизни не понял, что происходит, потому что ключа у меня в руках не было. Но в это время карта скользнула у меня вдоль ноги, я незаметно подтянул штанину, а когда карта вывалилась на стыке штанины с ботинком, я наступил на нее, скрыв под подошвой.
– Готовься прыгать в люк, – напомнил я Чернухе.
Дальше мне оставалось лишь коротким движением ступни сдвинуть карту, совместив ее с гнездом замка. Но я не спешил, мне нужно было до этого сделать нечто важное. Я выхватил из-за пояса БМФ-400, поставил его на автоматический огонь и, без прицела, саданул вертикально вверх двумя довольно длинными очередями. Чернуха, умница, тут же оперла пулемет прикладом в обшивку, и начала молотить вверх из всех четырех стволов. Сверху на нас посыпались чешуйки ржавчины, мелкий сор и куски полимера от перебитых осветительных трубок.
– Осторожно! – выкрикнула Чернуха.
Я пригляделся, и увидел сначала падающую на нас снайперскую винтовку, а затем тело ее хозяина, тут же ногой сдвинул ключ к гнезду, и шлюз начал быстро открываться. Чернуха отбросила опустевший пулемет и нырнула вниз, я пинком скинул ей ключ, и прыгнул следом, шлепнув по кнопке запирания шлюза. Лишь после этого завизжали в воздухе злые рикошеты – это другие снайперы открыли огонь, сообразив, что люк открыт. Им с их точек нужный момент сложно было определить, и они отреагировали, только когда Чернуха скрылась из вида, а через миг и я.
Люк закрылся, мы не удержались, и рассмеялись. Нам обоим было понятно, что таким образом из нас выплескивается нервное напряжение прошедшего часа, но остановиться не могли. Так мы минуты три хохотали, лишь потом успокоились, когда унялся в крови шторм адреналина и эндорфина.
Мы были в безопасности. Не существовало в мире сил, способных проникнуть сквозь реликтовую броню, и это чувство полной, всепоглощающей безопасности, вызвало неконтролируемую эйфорию, какой я до этого ни разу не чувствовал.
– Выкрутились! – произнесла Чернуха почти спокойным голосом. – С пальбой вверх ты классно придумал.
– Что дальше?
– Надо выйти на связь с пиратами. Попросить открыть аппарель. Пойдем в рубку.
Мы открыли нижний люк и едва не вывались в коридор. Такое вертикальное расположение шлюза показалось мне жутко неудобным.
– Дурь какая, – поделился я с Чернухой. – Еще и вода будет течь, всю ведь насосы точно не выкачают.
– Это объяснимо. «Толстозадый» не является батипланом в прямом смысле слова. На верфях «Хокудо» строили его как автоматический подводный аппарат, а потом переоборудовали. Но он же реликтом покрыт, его с наружи не поменяешь, и люк в другом месте не прорубишь.
– Это странно. Если спецы «Хокудо» построили конструкцию, значит, они умели разжижать реликт. Могли бы и люк сделать сбоку, когда переоборудовали.
– Я думаю, не спецы «Хокудо» его переоборудовали, – ответила Чернуха.
Это заставило меня еще больше призадуматься. Коридор был очень тесным даже для нас, а как тут взрослые мужики перемещались, вообще трудно было представить. Рубка тоже была крошечной, чуть больше кабины гравилета, в ней размещались два полноценных кресла с гидравлической подвеской, для пилотов, и еще сбоку у пульта имелось выдвижное креслице.
Чернуха уселась в кресло первого пилота и включила радиосвязь, а я притулился рядом, в кресле второго пилота. Честно говоря, после кабины нормального батиплана тут было вообще не ахти. Тесно и неудобно. Заметно было, что органы управления втюхивали сюда, как кашалота в акулью задницу. По краям приборной панели видны были местами потеки пластика от работы резака. Да, переоборудовали батиплан яно не на верфях «Хокудо».
Чернуха настроила передатчик на волну наших гарнитур, так как там нас точно слушали, а я произнес в эфир по-английски:
– Здесь Долговязый, база «Керчь». Вызываю транспортник «Амбер».
– И чего ты хочешь? – раздался незнакомый голос по-русски.
– Ну, чтобы вы аппарель открыли и выкатили нас к воде.
– Может еще кофе принести? У нас хороший, турецкий.
– Не сомневаюсь, но мы завтракали, – ответил я.
– Это вы правильно сделали, потому что в следующий раз пожрете не скоро. Заперлись? Ну, молодцы. Вот и сидите там, как крысы в бочке.
– До подхода ракетных кораблей? – уточнил я.
– Ага, помечтай. Мы сейчас дадим полный ход, и к вечеру затеряемся в турецких бухтах, поглядим, как вы нас там найдете.
– У нас грвилет, – напомнил я.
– Да и хрен бы с ним. Даже если у него хватит водорода до Турции, там мы его быстренько срежем с наземных зенитных систем. Проголодаетесь, вылезете. А большего нам не надо.
На самом деле это было правдой. Я глянул на Чернуху.
– Ну, и что дальше?
– Ну, не хотят открывать, и не надо. Я же не о нашем удобстве заботилась, а об их безопасности.
– В смысле? – не сообразил я.
– В самом прямом, – ответила Чернуха, и начала щелкать тумблерами запуска систем подводного корабля.
– Ремень пристегни, – попросила она, защелкивая на животе инерционную пряжку.
До меня начало доходить, и я поспешил пристегнуться.
– Перегрузка на старте будет сильная, – предупредила Чернуха.
Я вжался затылком в подголовник кресала, а Чернуха без затей запустила маршевый реактивный двигатель на продувку и прогрев. Я представил, что при этом творится в грузовом отсеке «Амбера», как там летают трапы, лебедки, фрагменты лесов и прочая мелочь массой от килограмма до тонны, и не смог удержать злорадной улыбки.
Чернуха включила главный ходовой монитор, а затем носовые прожектора, дававшие свет не тусклее дугового. Увидел я то, собственно, что и ожидал – метель из самых разнообразных железных конструкций.
– Точно не хотите опустить аппарель? – уточнил я. – У нас легко хватит мощности пройти прямиком через борт. Чисто из низменных побуждений. Ну, в смысле, обидно, как вы с нами обошлись.
Мне никто не ответил. Я подозревал, что уже некому. Скорее всего, со мной говорил кто-то из грузового отсека, а после включения маршевого двигателя даже на самую малую тягу это стало несколько затруднительно. Очень уж неудобно говорить по радиосвязи, когда тебя размазало по переборке ровным слоем.
– Мазохисты какие-то, а не пираты, – пробурчала Чернуха, и вывела ручку управления тягой на отметку восемьдесят процентов.
Ощущение возникло такое, словно мне совковой лопатой пониже спины прилетело, а затем на меня сразу боком упал грузовик. Крик застрял в горле, за секунду мы по рельсам пронеслись через весь отсек, ударили в поднятую аппарель передней балкой транспортной тележки, сорвали конструкцию с навесов и вылетели наружу, в море, вместе с искореженной аппарелью.
С разгону батиплан нырнул довольно глубоко, крепления тележки сорвало набегающим потоком воды и, уже когда Чернуха загнала «Толстозадого» в вираж, я заметил, как сильно деформированная тележка медленно уходит в темную пучину вод.
Чернуха сбросила тягу, и мы всплыли почти вертикально в клубах пара, пузырями поднявшегося из воды.
Впрочем, «Амбер» пострадал меньше, чем я ожидал. Да, аппарель вынесло с корнями, но грузовой отсек располагался выше ватерлинии, и вода туда не попадала. Внутри начался значительный пожар, но с ним должны были быстро справиться штатные системы автоматического тушения. Вскоре, в подтверждение моих слов, из отсека повалил густой белый дым, как обычно бывает от сбитого пламени.
На ходовом мониторе я увидел, как гравилет с красивым виражом прошел точно над нами. Я передал пилоту, что он может возвращаться на базу, и тот, сообщив, что приял приказ, сразу лег на северо-восточный курс.
– Ума не приложу, что с ними делать, – пожаловался я. – Хочется торпедировать, к дьяволу, но жалко хороший корабль.
– Давай, отгоним на базу, – предложила Чернуха. – Даже интересно, как справимся. Это же потруднее, чем на маршевом тупо рвануть до Керчи. На симуляторе мне уже скучно, хочется погонять серьезную машину.
– Думаю, без приказа Вершинского нельзя, – прикинул я. – Но сначала надо этим объяснить, кто тут главный.
Чернуха вышла на связь с радистом «Амбера» и начала ему объяснять, что шутки кончились, что машины без приказа запускать нельзя, в а случае хоть малейшего неповиновения транспортник будет торпедирован, а спасшийся экипаж, в нарушение всех морских конвенций, будем расстреливать из пулеметов.
Я знал, что никаких пулеметов на борту «Толстозадого» нет, и что Чернуха так прикалывается, но морячки, наверняка, восприняли ее угрозы с большей серьезностью. Сам же я выбрался из кресла и перебрался по тесному коридору в не менее тесный огневой пульт, где и было мое место по штатному расписанию. Оттуда я связался с Вершинским на назначенной им частоте, которую никто, кроме нас, не использовал уже лет пятьдесят.
Пришлось обрисовать ситуацию с «Амбером», но у Вершинского это не вызвало ни восторга, ни удивления.
– Молодцы, – коротко похвалил он. – Но никакой корабль ни на какую базу вы не поведете. Вам вообще о возвращении в Керчь придется забыть.
Это было неожиданно, но я на Ксюшиной крови поклялся Вершинскому, что если он поможет, я буду подчиняться ему более беспрекословно, чем хорошо дрессированная собака. Так что я даже уточнять ничего не стал, знал, что все необходимое Вершинский сам скажет, а ничего другого из него клещами не вытянешь.
Пришлось по внутренней связи вызвать Чернуху, сказать ей, чтобы перестала пугать пиратов, и слушала указания в эфире.
Сами же указания ввергли меня в небольшой ступор.
– Сразу после нашего разговора вам надлежит уйти в глубину, и, не достигая сероводородного слоя, идти над ним в Севастопольскую бухту. В случае нападения биотехов отбиваться всеми силами и средствами, но в сероводородный слой не опускаться ни при каких обстоятельствах. Помните, реактивные двигатели у «Шпика» прямоточные, каталитические, то есть водород для своей работы они добывают из забортной воды, и попадание сероводорода на катализаторыприведет к их загрязнению и выходу из строя. Вы потеряете реактивный ход и сможете двигаться только на маневровых электрических турбинах, питаемых непосредственно от силовой установки. Электричество не экономьте, батиплан питается от особого генератора на реликте. Помните, я говорил, что приложенная к реликту энергия, по мнению Альбиноса, уходит в квантовый мир? Так вот, некогда инженеры создали штуку, реликтор, которая переводит реликт в другой режим, и он начинает извлекать безграничную энергию из квантового мира и преобразовывать ее в обычное электричество колоссальной мощности. В квантовом мире плотность энергии чудовищная, так что условно можно считать этот источник неиссякаемым. Ясно?
– Так точно! – хором ответили мы с Чернухой.
– Это важный момент, так как имеющиеся на борту ультразвуковые орудия тоже питаются от реликтора, и им не нужны никакие боеприпасы, кроме электричества. На симуляторах Долговязый и Чайка с ультразвуком работали, так что сюрпризов не будет. Помните, ракет на борту ограниченное количество, гарпунов тоже, а электричества намного больше, чем батиплан сможет использовать за миллион лет. Поэтому эффектные ракетные и гарпунные стрельбы применять только и только в том случае, если ультразвуковым пушкам не хватит огня. Ясно?
– Так точно! – ответил я.
– Чернуха заведет батиплан в Севастопольскую бухту, и вы ошвартуете его в пирсовой зоне, у самого устья реки, куда биотехи не сунутся из-за недостаточной солености воды. Покидать батиплан разрешаю, так как он тесный, и жить там особо негде. Можете ночевать в вашем старом лагере на карьере, он сейчас пустует. Только не нарвитесь на сухопутных тварей, а то расслабились за год. Еду добывать охотой, рыбалкой, и продержаться вам надо трое суток. Через трое суток прибудет остальная команда, Чайка, Чучундра, Бодрый.
Мне очень хотелось узнать, почему именно через трое суток, но задавать Вершинскому такие вопросы сильно глупее, чем гарпуном ковыряться в носу. Так что я сдержался.
– Теперь самое наиглавнейшее. Специально говорю это в самом конце, чтобы врезалось в память. Батиплан имеет реликтовую броню, но он уязвим. Да, его обшивка непробиваема, но он состоит не только из обшивки. Линзы камер всех мониторов, включая ходовые, хоть и прочные, но близкого взрыва тяжелой торпеды или мины не выдержат. То же касается всех датчиков, сонаров, радаров и прочего. Сквозь реликт не проходят никакие излучения, поэтому все без исключения датчики снаружи. Это во-первых. Во вторых, кабели от всех датчиков проведены через технологические отверстия в слое реликта, то есть, слой не сплошной, близким взрывом может выбить стальные заглушки, и тогда вода под огромным давлением хлынет внутрь. Если глубоко, струя воды может сталь разрезать. И в-третьих, турбины. При всем желании невозможно было сделать маневровые турбины целиком из реликта, поэтому гидравлическая волна от близкого взрыва, попав в заборники водометов, вынесет крыльчатки к дьяволу, и у вас останутся только маршевые двигатели, а на них к берегу не причалишь. Есть вопросы?
– Да, – произнес я в микрофон гарнитуры. – Какой же тогда смысл в реликтовой броне, если батиплан настолько уязвим, что близко подпускать торпеды к обшивке все равно нельзя?
– Молодец, вопрос правильный. Перед инженерами «Хокудо» не стояло задачи сделать батиплан неуязвимым, так как это технологически невозможно. Но реликтовая броня нивелирует последствия ваших не очень грубых ошибок. Другими словами, там где обычный батиплан сплющит в блин, вы по крайней мере, выживите. Камеры могут ослепнуть, вы можете потерять ход, батиплан может быть частично затоплен, если вышибет стальные заглушки технологических отверстий, но вы останетесь живы и, теоретически, сможете дождаться спасательную команду. Но доводить до этого вам не разрешается ни при каких обстоятельствах. Ни при каких, вы меня поняли?
– Так точно! – ответил я.
– Этих батипланов «Хокудо» мало, всего четыре. Один уже без брони, у другого вышибло крыльчатки маневровых турбин. Оба раза из-за моих ошибок. Поэтому я делюсь с вами опытом, чего нельзя допускать. Вообще не думайте о неуязвимости «Шпика», считайте, что ее нет. Я хотел ее использовать и едва не погиб. Это фикция. Она вам поможет сдерживать натиск в океане, когда будет трудно, силовая установка поможет, прямоточные моторы, ультразвуковая пушка, в которой никогда не закончатся боеприпасы. Но на броню не надейтесь. Она защищает намного лучше обычной, но неуязвимостью не обладает. Не подпускайте тварей близко.
– Ясно!
– Ну, тогда в путь. Назад дороги нет, только вперед. Конец связи.
