Доктор Кросс
Тени в осколках
**Глава 1. Тень за дверью**
Старый пятиэтажный дом на окраине города будто дышал тишиной. Его облупившаяся штукатурка, треснутые подоконники и скрипучие лестницы хранили секреты десятилетий. Но самый мрачный из них жил на четвертом этаже, в квартире №13, где за дверью с облупившейся краской обитала Агата Федоровна. Соседи звали её просто «Старой Бабкой», шепотом добавляя: «Та, что смотрит из-под земли».
Её фигура, сгорбленная, будто под грузом невидимых грехов, редко показывалась при свете дня. Когда же она выходила – в черном платье, стершемся до серого, с клюкой, стучащей словно костяной палец по бетону, – дети затихали, а взрослые спешили отвести взгляд. Лицо её было картой морщин, сплетенных в узлы, а глаза… Глаза словно впитали всю тьму подъездов: глубоко посаженные, мутные, но с острым блеском, будто угли под пеплом. Говорили, что те глаза видят сквозь стены.
Через тонкую стену от неё, в квартире №14, жила семья Воронцовых: папа Алексей, мама Ирина, восьмилетний Миша и пятилетняя Кира. Их дом пах ванилью, старыми книгами и восковыми мелками, которые Кира вечно теряла под диваном. По вечерам, когда родители гасили свет в детской, Миша прислушивался к шорохам за стеной. «Там ведьма», – шептал он сестре, прячась под одеяло. Кира смеялась, но пальцы её сжимали плюшевого зайца до побеления костяшек.
Агата Федоровна не спала по ночам. Сидя в кресле с обвисшей кожей, обтягивающей кости, она вслушивалась в детские голоса за стеной. В её комнате, затянутой паутиной и пылью, стоял сундук с железными застежками. Там лежали свертки с высушенными кореньями, склянки с мутной жидкостью и восковая кукла, слепленная по контуру маленькой руки – Кириной, поднятой с подъездного полу.
Ключ к квартире Воронцовых она сделала месяц назад, подкупив слесаря бутылкой самогона и взглядом, от которого у того задрожали руки. Теперь, когда часы били полночь, она пробиралась в их прихожую, двигаясь бесшумно, как тень больной кошки. Пальцы её, кривые от артрита, скользили по дверным ручкам, оставляя липкий след, будто от смолы.
Детская комната тонула в синеве ночника. Миша ворочался, сжимая кулаки даже во сне. Кира, обычно улыбчивая, теперь хмурилась, будто ловила эхо кошмара. Агата Федоровна становилась между кроватями, вынимая из складок платья ветвь сухого боярышника. Шепот её голоса, шипящий и прерывистый, заполнял комнату:
– *Жилы – веретена, кровь – вода, сила – моя, слабость – ваша…*
Воздух густел, будто пропитываясь ядом. Над лицами детей закручивалась дымка, бледная, как паутина. Кира всхлипывала во сне, а Миша вцеплялся в простыню, но не просыпался – не мог. Агата Федоровна вдыхала медленно, жадно, и морщины на её лице разглаживались, будто губка впитывая молодость.
К утру дети просыпались бледными, с синяками под глазами, будто после долгой болезни.
– Перерастают, – вздыхала Ирина, поправляя дочери одеяло.
– В школе устают, – соглашался Алексей, не замечая, как дрожат его пальцы, когда он гладил сына по голове.
А за стеной, в квартире №13, Агата Федоровна смеялась беззвучно, глядя в треснутое зеркало. Её волосы, еще вчера седые, теперь отливали пепельным, а голос, прежде хриплый, звучал мягче, почти девичье.
Но в углу зеркала, там, где трещина расходилась звездой, отражалось нечто иное: тень с клыками, острыми, как иглы, и руками, слишком длинными для человеческих.
**P.S.**
*Иногда трещины в зеркалах – не просто следы времени. Они – щели между мирами, через которые смотрят те, кто давно перестал быть человеком. И если однажды ночью вы услышите скрип двери, не списывайте его на ветер… Ведь ключи бывают не только у живых.*
**Глава 2. Шепот трещин**
Кира проснулась от того, что что-то царапало стекло. Не ветер – царапины были слишком ровными, будто кто-то выводил буквы. Лунный свет пробивался сквозь занавеску, рисуя на стене узор из теней, похожий на сплетение корней. Девочка прижала зайца к груди и замерла. Из-под кровати донесся шорох, а потом – сладковатый запах, как от гниющих цветов.
– Миша… – прошептала она, но брат не отозвался. Его кровать была пуста.
Кира сползла на пол, боясь дышать. Холодный паркет обжигал босые ноги. В прихожей горел свет – тусклый, желтый, будто фильтрованный через старую пленку. За дверью в родительскую спальню слышался ровный храп отца. Девочка потянулась к ручке, но вдруг услышала голос – тонкий, как лезвие бритвы:
– *Иди сюда, птичка…*
Она обернулась. На стене, там, где раньше были тени, теперь висело зеркало. Не их, розовое, в пластмассовой раме, а чужое: огромное, в черной деревянной оправе, покрытой паутиной трещин. В его глубине шевелилось что-то темное. Кире захотелось подойти ближе, хотя все внутри сжималось от ужаса. Шаг. Еще шаг. Вдруг в зеркале мелькнуло лицо – не ее, а старое, изборожденное морщинами. Из трещин сочилась черная смола, образуя слова: **«Твоя очередь»**.
– АААА! – Кира вскрикнула, но звук застрял в горле, будто его поглотила тишина. Она рванула назад, споткнулась о плюшевого зайца и упала. Зеркало исчезло. В комнате снова было темно, а из-под кровати Мишины пальцы схватили ее за лодыжку.
