Ду Аньинь
Падение Башни Искушения
– Мужун Цзялань приветствует свекра. – Видя смущение и нерешительность Чжаоюнь, Цзялань, не дожидаясь ее помощи, сама шагнула в центральный зал и непринужденно, но соблюдая все приличия, поклонилась На Цинчжао.
– О, барышня Мужун? Поднимись с колен и сядь рядом. Подать барышне чаю.
На Цинчжао открыл глаза и стал торопливо отдавать распоряжения слугам. Мужун Цзялань подняла голову и посмотрела на свекра. В его облике читалось врожденное благородство, сила и стать. Хоть он и не мог сравниться с ее красавцем-отцом, но в нем все же чувствовались бесстрашие и мощная внутренняя энергия.
Цзялань по секрету узнала от матушки, что ее свекор На Цинчжао когда-то сватался к самой Цуй Минчжу и кругленькую сумму выложил на подарки. Однако отец матушки отклонил его кандидатуру под предлогом, что «для сохранения рода негоже заключать браки с другими фамилиями». Для поддержания чистоты крови он с гордостью поощрял браки внутри клана. Даже первый министр императора вздыхал:
– В этой жизни сожалею только о том, что не смог взять в жены дочь ни одной из четырех благородных семей!
Четырьмя благородными семьями были род Лу из Фаньяна, род Цуй из Цинхэ, род Чжэн из Синъяна и род Гао из Бохая. Особой славой пользовались девушки из рода Цуй: они были известны по всей стране почтительностью к старшим, невинностью и высокими моральными качествами, сочетавшимися с прекрасной внешностью и множеством талантов.
Неудача На Цинчжао помогла Мужун Синю сочетаться браком с Цуй Минчжу. Батюшка попросил императора издать указ о свадьбе, и так матушка стала его третьей женой. В качестве компенсации батюшка даровал На Цинчжао одну из служанок, которых матушка привела с собой. Девушку звали Люй Чуньтао, ничего примечательного в ней не было.
– Как поживают твои матушка и старшая матушка? Мой сын очень почтителен к старшим и сейчас в храме Баньжо ухаживает за своей наставницей, потому и покинул тебя. Надеюсь на твое понимание, барышня Мужун, – взяв в руки чашку горячего чая, сказал свекор.
На Цинчжао сидел в кресле, накрытом тигриной шкурой с яркими полосками. Длинная борода свекра доходила до груди.
Цзялань поняла: он беспокоится, что она, рожденная в богатом и знатном семействе, с детства окруженная заботой и любовью, не сойдется характерами с На Лоянем, выросшим в храме и с детства привыкшим к ограничениям, и что это повлияет на отношения между семьями. Батюшка уже предупреждал Цзялань, что На Лоянь в будущем будет иметь невероятно высокий статус, так что она не должна гневаться на него.
– Благодарю батюшку-свекра за заботу, матушка и старшая матушка здоровы. Можете не беспокоиться, батюшка, наставляя меня, делал упор на то, что во всем необходимо следовать за супругом, – рассудительно ответила Цзялань.
Из-за ширмы центрального зала вышла худенькая и невзрачная женщина болезненного вида и встала подле На Цинчжао. Цзялань догадалась, что это, вне всякого сомнения, родная мать жениха.
– Цзялань, это мать моего сына, – На Цинчжао любезно представил супругу.
– Невестка Мужун Цзялань приветствует матушку-свекровь. – Цзялань знала, что эта женщина изначально была служанкой ее матушки.
Люй Чуньтао лишь с недовольным лицом слегка кивнула, от чего Цзялань стало не по себе.
– Батюшка-свекор, матушка-свекровь, мне бы хотелось отправиться в храм, чтобы быть подле супруга и помогать ему ухаживать за наставницей. – Цзялань улыбалась через силу, но просьба была искренней.
Услышав ее слова, На Цинчжао взволнованно поднялся на ноги и хлопнул в ладоши:
– Добро! За хорошим мужем и жена хороша! Седлать барышне лошадь, подготовить постной пищи для храма. Пускай Лоянь и Цзялань совершат обряд в храме и там получат благословение Будды!
Цзялань невероятно обрадовалась такой пылкой поддержке от свекра.
– Сочетаться браком в далеком храме? Это никуда не годится, да вы хоть обо мне подумали? В конце-то концов, я родная мать жениха, носила его девять месяцев, родила в муках. В повседневных вопросах со мной не считаются, а тут дошло дело до свадьбы, так про меня и вовсе забыли?
Люй Чуньтао топнула ногой в знак протеста и с ненавистью взглянула на Цзялань. Та в смятении опустилась на колени и не смела и звука издать. Только вошла в дом мужа, а уже навлекла на себя гнев свекрови. Невестке со свекровью жить вместе, неужели между ними будет вражда? В ушах прозвучали наставления матушки: когда девушка выходит замуж, первым делом ей нужно научиться подчиняться.
Цзялань сохраняла молчание: тут только свекор может принять решение. Он не обманул ее ожиданий и обратился к жене:
– Потерпи еще немного, столько лет уже прошло, так подожди еще чуть-чуть. К тому же слава сына возвеличивает мать, так что тебе стоит смотреть в будущее. Кто знает, может, в будущем и ты сможешь насладиться знатностью и почетом, которые принесет Лоянь.
– В будущем? Да кого волнуют дела грядущие? Да ты просто издеваешься надо мной, я отказываюсь поступать по-твоему! – Свекровь все еще не сдавалась, твердо стояла на своем и не хотела уступать ни шагу.
– Бесстыдная ты баба, ничего не смыслишь! – Свекор На Цинчжао все-таки был военачальником, и его терпению пришел конец.
В порыве гнева он поднял руку на Люй Чуньтао, толкнул ее на пол и стремительно покинул зал.
Цзялань опешила от его грубого поступка. Сначала она хотела сама помочь свекрови подняться, но вспомнила ее недобрый взгляд и дала знак Чжаоюнь подойти. Та и шагу не успела сделать, как свекровь осыпала ее ругательствами, да такими, что служанка аж сжалась от страха:
– Прочь с глаз моих, потаскуха! Нечего тут хорошенькой прикидываться!
У Цзялань вскипела кровь. Слова свекрови очевидно были адресованы ей. Она стерпела эту нападку – такой жалкий человек достоин лишь презрения. Теперь понятно, почему расположение свекра навлекло на нее беду.
– Батюшка-свекор, подождите меня! – Цзялань торопливо покинула центральный зал.
Пускай белый куст «улыбки Будды» за окном составит компанию этой злобной свекрови!
Глава 5
Чжисянь: воля Неба
Баньжо, храм предков рода На, был небольшим, с черной черепичной крышей и ярко-желтыми стенами. Он был построен на пожертвования На Цинчжао, а настоятельницей стала Чжисянь. В храме было пять изящно украшенных молитвенных залов, у каждого имелось свое имя: Юцюань, Хуаньсинь, Таояо, Сунъюэ и Мяньцинь.
Чжисянь жила в зале Таояо, под окнами которого росло невысокое персиковое дерево[43], и каждый год в четвертом месяце на его ветвях распускалось несколько чистых бутонов. Чжисянь никому не рассказывала, что в миру ее звали Таохуа[44].
Таохуа была ткачихой из захолустной деревеньки. В четырнадцать лет ее помолвили с односельчанином, дровосеком Дуань Чуньяном, но незадолго до свадьбы наставник похитил ее и увез с собой на запад, в глухие горы Лунъю, чтобы она начала постигать учение Будды. Наставника звали Чжиго, он был известным мастером боевых искусств, глубоко изучавшим буддизм и вставшим на путь духовного совершенствования.
Перед смертью наставник Чжиго сказал Чжисянь, что в этой жизни для каждого человека у Небес своя воля, у каждого свой долг. Волею Неба судьба Чжисянь состояла не в том, чтобы выйти замуж за дровосека и создать семью, а в том, чтобы помогать добродетельным правителям принести мир и покой в Поднебесную на благо простого народа.
Чжисянь похоронила наставника и по памяти нашла дорогу в родное захолустье, по пути питаясь подаяниями. Деревенька была на месте, но родных людей там уже не было: батюшка и матушка скончались, а дровосека Дуань Чуньяна забрал с собой какой-то даосский монах, и след его простыл. От всего этого Чжисянь пришла в полное отчаяние и только так смогла сбросить все мирские узы, забыть тоску. Читая звезды, она увидела знаки, указывающие на скорое появление добродетельного правителя, и, следуя им, оказалась в поместье На Цинчжао в Дундучэне.
Знаки довели Чжисянь до ворот и словно растворились, а в следующий миг в воздухе раздался плач новорожденного ребенка. Чжисянь стремительно вбежала в поместье На и увидела, что малыш упал на пол и громко рыдает. Она поспешно подняла ребенка, увидела, что он ушибся виском, и начала бранить женщину, сидевшую на лежанке:
– Как ты можешь быть такой невнимательной? Как можно допустить, чтобы младенца роняли на землю? Это же может повлиять на его судьбу!
На Цинчжао увидел резон в словах Чжисянь и вежливо предложил ей выпить чаю и поговорить. Та честно рассказала, что этот ребенок – особенный, его ждет неординарная жизнь, а потому она хочет лично воспитывать его. Не принимая во внимание возражения и плач родной матери младенца, так и сидевшей на лежанке, умудренный опытом На Цинчжао дал согласие, приказал перестроить усадьбу в храм Баньжо и пожертвовал его Чжисянь.
Восемнадцать лет пронеслись как миг, и Чжисянь из очаровательной молодой послушницы превратилась в степенную и мудрую монахиню. Она была На Лояню и наставницей, и матерью, чувства прочно связывали их. Постепенно здоровье ее становилось все хуже, Чжисянь то заходилась кашлем, то теряла сознание от головокружения. В день свадьбы На Лояня она намеревалась зажечь курительные свечи перед статуей Будды и молиться о благословении молодых чтением «Лотосовой сутры». Однако, дойдя лишь до середины сутры, Чжисянь вдруг лишилась чувств прямо в молитвенном зале. Когда она пришла в себя, ей почудилось, будто перед ней стоит Дуань Чуньян. Потеряв над собой контроль, Чжисянь протянула руки к нему и громко вскрикнула:
– Чуньян, как же тяжело было тебя найти!
– Матушка-наставница, это я, ваш ученик. – Одетый в красное На Лоянь приблизился и помог ей сесть.
Чжисянь стало стыдно, лицо будто жаром обдало. С тяжелым вздохом изнеможения она легла обратно на подушку из грубого холста, расшитую мелкими цветами, изо всех сил стараясь успокоить мысли. Ни с того ни с сего вдруг привиделось такое! И все же как сладко это воспоминание. Любовную связь нелегко разорвать, и Чжисянь с горечью запрятала ее в глубине сердца.
– На Лоянь, ты еще помнишь мои наставления? Помнишь, что сказано в трактате «Хань Фэй-цзы»?[45]
Имя На Лояню выбрала сама Чжисянь – оно означало «несокрушимый страж Будды»[46]. Даже в болезни Чжисянь не забывала обучать ученика: чем старше она становилась, тем острее чувствовала поток времени и тем больше страшилась его.
– Слушаюсь, наставница. «Дао – это то, что делает все сущее таким, какое оно есть, что упорядочивает множество ли[47]. Ли – это линии, из которых складываются контуры вещей, а дао – это то, с помощью чего создается все сущее, и потому говорится: “Дао выражается в принципах”», – На Лоянь без запинки процитировал «Хань Фэй-цзы» по памяти.
Нос юноши был плоский и широкий, но глаза сверкали, как у барса. В этом году ему исполнилось восемнадцать лет, но он уже не раз отправлялся с отцом на границу в военные походы, которые и сделали его степенным и немногословным.
Чжисянь удовлетворенно кивнула. Нынешний император признает только военную силу, не уважает природу, не заботится о народе, из-за чего стране постоянно угрожают то внешние враги, то внутренние смуты. Беды идут непрерывной чередой, военные походы губят множество людей, народ страдает и не видит конца своим несчастьям. Непременно нужно, чтобы появился просветленный правитель, объединил всю Поднебесную, покончил с войнами и дал людям возможность жить в спокойном мире, где каждый бы нашел свое место, где у каждого был бы свой дом.
Наставник Чжиго говорил, что необходимо исходить из интересов всего народа: когда в стране наступят покой и стабильность, только тогда и ее родные, и друзья смогут жить спокойно. В этом и заключался смысл духовного пути Чжисянь в нынешней жизни, это было ее предназначение. Чжисянь надеялась не предать доверие наставника и исполнить волю Неба, а потому ей было необходимо выбрать в помощники выдающегося человека с большими амбициями, чтобы иметь возможность действовать на благо всех живых существ.
– Хорошо. Великая истина этого мира предельно проста: тот, кто объединит страну и взойдет на престол, обязательно должен обладать талантом и стратегией, только тогда исход дела будет успешен, – подчеркнула Чжисянь, наставляя Лояня.
Монахиня вздохнула. До ее слуха донеслись голоса людей, приближавшихся к храму верхом на лошадях.
– Похоже, что твоя невеста уже прибыла, нужно как следует принять ее. В великом деле, которое тебе суждено, она станет самым верным твоим спутником, самым способным помощником. Беги скорее встречать ее! – В глазах Чжисянь мелькнуло осознание открывшейся возможности.
– Матушка-наставница, ваше здоровье требует внимания. Позвольте мне ухаживать за вами, помочь вашему исцелению. А к невесте я не опоздаю. – Почтение и любовь На Лояня к монахине были очевидны.
Чжисянь слабо махнула рукой:
– Что касается моей болезни, то я чувствую, что мне просто нужно отдохнуть несколько дней. Так что ты можешь со спокойной душой вернуться домой и сочетаться браком. – Монахиня понимала трудность его положения. В изнеможении она сомкнула глаза и дала ему знак выйти.
Чжисянь услышала, как На Лоянь на цыпочках отошел, взял светильник и, закрыв за собой дверь, вышел во двор. До монахини донеслись голоса сновавших туда-сюда людей и ржание лошадей; казалось, что они прямо перед ней. Только тогда Чжисянь перевернулась на бок, поднялась и села, скрестив ноги и расправив плечи. В следующий миг она обернулась ястребом и, вылетев в окно, села на карниз крыши наблюдать за суетой под окнами.
Десятки фонарей горели перед воротами храма Баньжо, от их пламени было светло как днем. Одетая в платье цвета красной бегонии, Мужун Цзялань спустилась с лошади следом за свекром. Ярко-красные ворота храма были плотно закрыты, по бокам от них росли две столетние сосны, ветви которых извивались, величественно устремляясь к небу. Под деревьями расположилась пара белых каменных львов, охранявших храм. Взгляд их был грозен, а наружность устрашала и внушала благоговение. Чжисянь построила храм точно в соответствии с рассказами наставника Чжиго.
Оказавшись у храма Баньжо, Цзялань одной рукой схватилась за грудь, а другой крепко вцепилась в локоть служанки, стоявшей рядом. Взгляд невесты был устремлен на ворота, и Чжисянь увидела в нем страх и надежду. Ей стало жаль девушку. Когда-то и у нее в душе были такие же противоречивые чувства: и предвкушение, и тревога. Кто же, в конце концов, ждет ее? Чжисянь про себя произнесла вопрос, кружившийся в голове Мужун Цзялань.
Только На Цинчжао хотел приказать своим людям постучать в ворота храма, как раздался тяжелый скрип и те медленно раскрылись. Свет огня озарил крепкую фигуру На Лояня, подсветил его плоский нос и округлый рот. Даже в сумерках было отчетливо видно, что он не похож на других, будто небожитель спустился к людям.
– Батюшка, зачем же вы сами приехали? Простите сына, что ушел! – На Лоянь быстро подошел к коню На Цинчжао и поприветствовал отца.
Чжисянь умела читать мысли присутствующих. Этот дар чтения мыслей и намерений ей передал наставник.
«Вот он какой на самом деле – совсем не так ужасен, как о нем говорят», – то были мысли Цзялань.
Чжисянь взглянула на нее. В глазах девушки светились восхищение и радость – долгое волнение наконец отступило.
– Как здоровье наставницы Чжисянь? – громким голосом спросил На Цинчжао, улыбаясь с отеческой любовью и приглаживая бороду.
Стоявший перед его глазами сын стал еще крепче и сильнее, давала о себе знать добрая кровь рода На. Как тут отцу не обрадоваться?
– Не беспокойтесь, батюшка. Матушка-наставница только легла отдохнуть, велела мне вернуться домой завершить свадебные обряды.
На Лоянь почтительно ответил отцу, а затем, склонив голову, украдкой взглянул на Цзялань. Что может дать один взгляд? Однако юноше почудилось, что они будто бы уже встречались. Обычно На Лоянь никак не выказывал своих эмоций, но тут не удержался и еще раз посмотрел на Цзялань, внимательно изучая ее. В этот миг он был пойман с поличным: взгляды молодых пересеклись, и у обоих появилось странное ощущение, будто их ударило молнией. Глядя на Лояня и Цзялань, Чжисянь увидела их прошлые жизни и поняла, что брак юноши и девушки в этой жизни был предопределен, это их судьба.
– Что же, тогда возвращаемся домой. Завтра справим свадьбу, заново проведем обряд. Быстро разослать приглашения, чтобы вся знать была у нас на празднике! – Таково было решение Чжисянь, поэтому На Цинчжао тут же стал отдавать подчиненным распоряжения.
На Лоянь спокойно подошел к Цзялань и встал перед ней. Та медленно поклонилась, и жених, ответив поклоном на ее приветствие, подвел коня и помог ей сесть верхом. Молодые люди делали все так слаженно и гармонично, что даже служанки Цзялань онемели от изумления. Вторая госпожа всегда была гордой и самодовольной, замуж еще не вышла, так откуда такая перемена в ее характере?
На Лоянь помог Цзялань удобно усесться в седле и твердым голосом распорядился:
– Поезжайте подле меня!
Увидев это, Чжисянь расхохоталась – не зря она терпеливо наставляла своего ученика!
– Слушаюсь, мой супруг, – подчинилась Цзялань, смиренно склонив ясный взор.
На Лоянь радостно улыбнулся и одним рывком вскочил на коня, демонстрируя силу и ловкость.
– Но! Пошла!
Лоянь встряхнул вожжи, его черный скакун заржал и, запрокинув голову, устремился вперед, высоко вскидывая ноги. Белая лошадь Цзялань радостно ответила ему и пристроилась рядом. Юноша и девушка ехали подле друг друга, плечом к плечу.
Гомон лошадей и всадников устремился вдаль, за стенами храма вновь воцарилась кромешная тьма. Чжисянь спустилась на землю, запрокинула голову и стала изучать звезды. Обзор загораживали густые ветви сосны, но убывающая луна пока еще стояла в небе. Две точки, сверкавшие на горизонте, вдруг померкли, и в небе мелькнул хвост падающей звезды. Чжисянь устало закрыла глаза. Она знала, что изменения в небесных явлениях означают приближение хаоса и смуты.
– Дуань Чуньян, где же ты? – В это беспокойное время она втайне думала только о дровосеке, с которым была помолвлена.
Глава 6
Мужун Синь: тысячедневное вино
Шел дождь, дул холодный ветер. В поместье Мужун было невесело. Темно-красные фонарики раскачивались от порывов бури, пламя в них едва мерцало, грозя потухнуть в любую секунду.
Одетый в черную, расшитую золотом мантию с капюшоном, Мужун Синь сидел в покоях старшей жены, госпожи Го. Вид у него был подавленный. Красавец, еще вчера пышущий здоровьем и энергией, в один день состарился на десять лет. От доверенных источников из дворца он узнал, что его величество готовит указ: за тяжкое преступление Мужун Синь должен покончить жизнь самоубийством, а его семья будет сослана на окраину страны. Смертный час неуклонно приближался, но у него еще оставалось одно важное дело, которое требовало завершения. Отвлекаться нельзя.
Волосы госпожи Го растрепались: рухнув на лежанку, она билась в истерике и причитала, как тяжела ее участь. Сколько еще хороших дней у них осталось? А потом снова мыкаться по свету, не имея пристанища?
– Я и дети твои осиротеем, как же нам жить дальше? – Мысль о четырех малолетних сыновьях вызвала у госпожи Го новую волну скорби, и она разразилась рыданиями.
Мужун Синь испытывал вину, угрызения совести снедали его. Он сам отстроил этот дом, обеспечил богатство рода и своими же руками все разрушил. Он осужден на смерть, и вместе с ним вся семья Мужун будет стерта с лица земли.
– Поди в тайник, отбери драгоценностей, тканей и золота с серебром, упакуй по отдельности. Дорога до границы долгая, полная опасностей. Вам надо сберечь себя, так что бегите из столицы, еще есть надежда. – Мужун Синь вытащил связку ключей и сунул ее в руки госпожи Го, тем самым признавая собственную беспомощность.
– Неужели нам только и остается, что бежать? Дорогой, не лучше ли вместе погибнуть? Если тебя не станет, как я, одинокая женщина с четырьмя сыновьями, жить буду? – Госпожа Го рыдала навзрыд, и слезы рекой текли из ее глаз.
Мужун Синь прекрасно понимал, что ей придется нелегко, но иного выхода не было. Раз уж она последовала за ним, то должна не только наслаждаться богатством и знатностью вместе с ним, но и выносить тяготы разлуки. Разве его первая жена и ребенок не оставались заложниками во вражеской крепости? Он даже не знал, живы они или нет.
– Какая же ты слабая! Мир огромен, всегда есть выход, просто у тебя духу не хватает сделать все, лишь бы выжить! А ты должна жить, должна сохранить потомков рода Мужун. Должна жить, пусть даже… Да пусть даже в публичный дом пойти придется, все равно должна жить! – Слова Мужун Синя были холодны как лед, в них не было ни капли сочувствия.
– Что ты говоришь? Да какой смысл дальше жить, если я себя продавать начну? – Слезы госпожи Го замерзли, превратившись в льдинки.
– В отсутствии смысла и есть смысл! В отсутствии надежды и есть надежда! Позови сыновей, я хочу попрощаться с ними. – Мужун Синь встряхнул ее за плечи в надежде, что она посмотрит правде в глаза и осознает всю безвыходность их положения.
Госпожа Го не узнавала своего супруга, так грозен и страшен был его облик. Это ему она родила четверых сыновей? Она устремила на мужа отсутствующий застывший взгляд.
Один за другим дети подходили к отцу и совершали земной поклон. Мужун Синь с серьезным видом оглядывал сыновей. Старший, пятнадцатилетний Мужун Чжун, был робок и с трудом освоил основы боевых искусств. Второй сын, тринадцатилетний Мужун Ин, обладал выдающейся внешностью и был прилежен в учебе, но слаб телом. Десятилетний Мужун Тянь и младший сын, восьмилетний Мужун Чун, были воплощением простоты и наивности, им еще далеко до зрелости.
– Дети мои, отец вынужден покинуть вас, а через два дня вы и сами вместе с матушкой отправитесь в земли Шу, на границу. Этот путь будет долгим, полным трудностей и опасностей, а потому вы должны запомнить мои слова. Как бы тяжело ни было, вы обязаны продолжать жить, обязаны помнить, что вы – потомки Правителя Великой Пустыни, надежда вашего рода и его опора.
– Батюшка, а когда же вы приедете к нам? – простодушно спросил младший сын, Мужун Чун, потянув отца за полу одежды. Тут госпожа Го уже не смогла сдерживаться и, обхватив Мужун Тяня, тихо заплакала.
– Чун, сынок, отец сражается на поле боя за славу полководца, за наш род Мужун, это моя судьба. У каждого из нас, коли мы родились в людском обличье, есть своя судьба, ее груз мы и несем на плечах всю свою жизнь. – Глаза Мужун Синя покраснели, с тоской и горячей любовью он гладил Мужун Чуна по волосам, давая наставления.
Попрощавшись с четырьмя сыновьями, он решительно ушел и оставил позади рыдающую госпожу Го, пытавшуюся взять его за руку. Еще есть Цуй Минчжу, с ней тоже нужно все уладить.
Во всем поместье Мужун только в покоях Цуй Минчжу не ощущалось странной напряженной атмосферы – здесь все было как обычно. Даже нет, еще живее, чем обычно: вся комната была уставлена круглолистыми лилиями. Их крупные цветки были прелестны, а лепестки переливались оранжевым и напоминали искусные украшения из лент. Каждая веточка оканчивалась богатым соцветием.
Мужун Синь вошел в комнату, и Амань почтительно приняла его чиновничий головной убор. Цуй Минчжу, одетая в роскошное красное платье, была припудрена и свежа.
– Вы, должно быть, голодны? Драгоценный супруг, прошу, садитесь и угощайтесь.
– Сегодня какой-то праздник? – Мужун Синь был не в духе, в такой серьезный момент ему было не до веселья и выпивки.
– Мы наконец едим вместе, вот у меня и праздник, – Цуй Минчжу указала на уставленный вином и кушаньями стол, очаровательно улыбаясь.
– Боюсь, это наша последняя трапеза, – тихо и печально вздохнул Мужун Синь, в изнеможении усевшись.
– Ну и что с того? Рано или поздно смерть придет за каждым. – Цуй Минчжу лишь слегка улыбнулась, не выразив и тени страха. Ее глаза источали нежность и были по-прежнему прекрасны.
Увидев невозмутимость жены, Мужун Синь невольно восхитился.
– Хорошо, так встретим же смерть с достоинством! Все-таки жены рода Мужун незаурядны. Ты вроде всего лишь женщина, а обладаешь таким бесстрашием, так почему я, достойный муж, должен бояться смерти? Давай, давай садись рядом, жена моя.
Мужун Синь притянул Цуй Минчжу за руку, ласково обнял ее за талию и усадил за стол. Казалось, будто их ушедшая в прошлое крепкая супружеская любовь воскресла. Как жаль, что этот сладкий миг так короток. Мужун Синь прекрасно знал, что Цуй Минчжу сильна духом, а потому не стал ничего скрывать и поведал ей о намерении государя приговорить его к самоубийству.
От одной мысли о Цао Гуе, которого за измену расстреляли по приказу Юйвэнь Ху, у Мужун Синя мороз прошел по коже. А ведь когда-то давно Юйвэнь Ху, Цао Гуй и он сам были товарищами, вместе выросшими в Чжэньчуане. Они втроем проливали кровь на полях сражений, вместе завоевали эту прекрасную страну, а затем Юйвэнь Ху сделался ее единоличным господином, позабыв об изначальном уговоре пожинать плоды славных побед вместе. Всему виной сладкий вкус власти, он кого угодно с ума сведет.
– Считай, что, поступая так, его величество вспомнил вашу старую дружбу. Ведь он позволил тебе сохранить достоинство полководца и позаботился о твоем потомстве. – Дослушав, Цуй Минчжу сохранила спокойствие, ни капли не изменившись в лице.
– Позаботился о моем потомстве? Не стоит заблуждаться на его счет, он все-таки император, а не братец Юйвэнь Ху из моего детства, – холодно хмыкнул Мужун Синь.
– Источник силы, которой обладает власть, – в сердцах людей, сама по себе она лишь уличный трюк, лишь призрак в воздухе. – Цуй Минчжу согласно кивнула.
– Когда меня не станет, что ты будешь делать? – прямо спросил он ее, когда они осушили по третьей чарке.
– Я последую за тобой, – не раздумывая, ответила Цуй Минчжу, одарив его ясным взором.
– А как же Цзялянь? – резко спросил Мужун Синь. Готовность жены последовать за ним в могилу не обрадовала его, а, наоборот, расстроила.
– Точно! Цзялань же вышла замуж, у нее есть поддержка родни мужа, так почему бы не отправить Цзялянь к ней? Цзялань сама сможет позаботиться о единственной сестре. – Цуй Минчжу больше не боялась супруга, на ее лице появилась хитрая улыбка.
– Ты уже увезла Цзялянь отсюда? – Мужун Синь знал уловки жены: она обладала острым умом, так что, раз могла спокойно сидеть здесь и выпивать с ним, значит, уже успела надлежащим образом уладить какое-то важное дело.
– Да, я отправила ее в горы Куньлунь, чтобы она скрылась в небесных садах Сюаньпу, с ней ее наставница Лин Босян. Я и моя дочь не будем в бегах. – Позиция Цуй Минчжу была очевидна.
– И у тебя при дворе есть свои люди? – Мужун Синю все стало ясно.
Раз у него получилось подкупить людей при дворе, так почему бы и его жене не поступить так же? Всего лишь надо серебряной монетой звякнуть.
– Горы Куньлунь отсюда далеко, а Цзялянь еще мала. Хорошо, что с ней в Сюаньпу будет ее наставница, она не позволит никому ее обидеть. – Сердце Мужун Синя разрывалось при мысли о младшей дочери, которой было всего двенадцать лет.
– Все лучше, чем гора Дахэйшань в Ляобэе, – тихо пробормотала Цуй Минчжу.
Вспомнив о жене и сыне, заключенных под стражу на вечно холодной горе Дахэйшань в Ляобэе, Мужун Синь стыдливо опустил гордую голову. Он даже не знал, живы ли они. Это главный позор его жизни, на который пришлось пойти из-за поражения на поле боя. Однако именно благодаря этому позору он обрел уважение предыдущего императора, который пожаловал ему титул и земли, из-за чего Мужун Синь смог наслаждаться безбедной жизнью и славой вплоть до настоящего времени. А теперь все снова будет как прежде, даже еще хуже. Члены рода Мужун, Правители Великой Пустыни, оказались на пороге истребления, и ему самому не сохранить своей жизни.
– Оставь Цзялянь Ночной Свет – эта лошадь пылкая, и ее было тяжело приручить, но именно в нашем доме ее обуздали, так что наша дочь и это чудесное животное связаны. Надеюсь, в будущем Ночной Свет станет верным другом Цзялянь.
Мужун Синь с тоской отдал это распоряжение. У него были две чудесные лошади из западных краев: гладкошерстная Ночной Свет, способная в день проскакать тысячу ли, и зеленоглазый Изумрудный Дракон, стойкий и выносливый.
– Тогда Изумрудного Дракона ты оставляешь Цзялань? Что ж, я так и распорядилась. – Цуй Минчжу с детства была свидетельницей многих афер и заговоров и понимала, что Цао Гуй непременно втянет Мужун Синя в свой переворот, а потому заранее все подготовила.
Мужун Синь остался доволен.
– А ты и впрямь мудра, достойна звания моей драгоценной супруги.
Столкнувшись с внезапным семейным горем, большинство людей выбирают шанс спасти себя, прихватив побольше золота, серебра и драгоценностей. Она же поступила по-иному, решительно предав пламени все пути к отступлению.
– Я столько лет была с тобой, разве не многое уже пришлось испытать? Мы должны пойти на смерть, чтобы сохранить жизнь нашим детям.
Торжественная речь, скорбное и в то же время прекрасное выражение лица Цуй Минчжу вновь повергли Мужун Синя в молчание, снова вызвали уважение к ней.
– Ты должна выжить, сохранить женщин рода Мужун. Кто знает, может, только они и смогут сохранить чистую кровь Правителей Великой Пустыни.
Повисла долгая пауза. Мужун Синь принял решение и чарка за чаркой поглощал «Тысячедневное вино». Толку не выйдет из четырех сыновей, родившихся у него и госпожи Го. Действительно достойной супругой ему была Цуй Минчжу: у них обоих в крови текли сходные амбиции и стремления, одни и те же боевой дух, твердость и неукротимость.
– Нет, я пойду с тобой. Ты правитель, а значит, не можешь быть один. Я же твоя жена, правительница, а потому обязана следовать за тобой, – с затаенной гордостью произнесла Цуй Минчжу.
Мужун Синь посмотрел на нее глазами, полными чувств. Оказывается, эта ревнивица, любившая его без памяти, всем сердцем желала стать его государыней. Настоящий правитель может быть только один, как и настоящая правительница. Раз у них не получилось вместе пройти этот путь при жизни, значит, остается только плечом к плечу идти на тот свет.
– Государствам и людям – всем нам отведен свой срок, так к чему бояться смерти и перерождения? Я поделю свое имущество на четыре части: одну отдам госпоже Го, она с сыновьями отправится на границу; вторую часть отдам служанкам и свите; третью отдам Цзялянь, а тем, что останется, подкуплю людей при дворе, пусть позаботятся о нашей младшей дочери.
Мужун Синь четко отдал последние распоряжения, от чего почувствовал облегчение, будто бремя спало с плеч. Он снял с себя накидку и продолжил беседовать с Цуй Минчжу, потягивая вино.
– Завтра его величество пришлет отравленное вино, смешай его с «Тысячедневным вином», и выпьем вместе, – торжественно повелел охмелевший Мужун Синь, целуя супругу в лицо.