Екатерина Боброва
Лунный свет среди деревьев
Мужчина досадливо, как мне показалось, хмыкнул и удалился к наставникам.
Фу-у-х…
Я выдохнула, сделала глубокий вдох. Черт. В воздухе все еще остался его запах, и меня опять повело в ту степь, где уста в уста, одно дыхание на двоих, и прочая… прочая…
«А где нравственность, твою ж за ногу!», – рявкнула, ибо сама себя достала.
– Прошу, ваше высочество, разрешите проводить вас к столу.
Ура! Его неотразимость решила удалиться. И дышать сразу стало легче.
Я столь увлеклась собой, что не сразу сообразила, что во дворе мы остались без присмотра.
– Посмотрите на нее. Хоть бы улыбаться перестала…
Н-да, интересно, как яд сочетается с добродетельностью. Оказывается – прекрасно сочетается. У меня аж внутренности скрутило, точно яд уже проник туда.
– Обманом награду получила и радуется.
Меня окружали, отсекая пути бегства. Но я и не собиралась бежать. Их злость помогла избавиться от любовного дурмана. Приворожил меня этот князь, что ли? Да, красавчик. Тонкие черты лица благородного в …дцатом поколении. Аура власти. Капризный изгиб тонких губ. Маняще-черные глаза.
Стоп. Снова не туда. Меня здесь бить собираются, а я, похоже, планирую умереть с его именем на устах. Ага. Размечталась.
Расправила плечи. Покрутила шеей, разминая. Ближайшая дева ко мне недоуменно попятилась. Не дали. Сзади стояли, подпирая, жаждавшие зрелища.
И кто у нас главный в этом зверинце, ой, простите, цветнике?
– Барышня Ли лучшая в этом году. Ее главный наставник хвалил и в пример ставил. И оценки у нее выше твоих, – начал выступление цветник со вторых ролей.
Логика безупречна. Раз барышня Ли лучше всех работала весь год, значит, тот самый раз, когда кто-то ее обошел, не считается.
– И что? – спросила у говорившей. Та заморгала растеряно.
Никаких прямых вопросов! Это как плюнуть в лицо! – заорала память.
– Нечестно будет дать награду той, у кого нестабильный дар. Не по правилам это, – поддержала ее соседка, решив, что я тупа и нуждаюсь в пояснениях.
Я надела награду на палец, прокрутила. Народ жадно проследил за полетом нефрита.
Смешные. Мне не жалко, но принципы…
– Так забери? – предложила, пожав плечами.
Глава 3
Влетать спиной в стену было неприятно. В груди что-то жалобно хрустнуло. Ребра? Надеюсь, нет. Затылок от соприкосновения с твердым пронзила боль, во рту появился привкус крови. Черт!
А ко мне шла – «плывя над землей» – с усмешкой победительницы та самая отличница Ли. И что она так в эту награду вцепилась? Рядовое же упражнение. Но в глазах явственно читалась жажда обладания «прелестью». Меня неприятно кольнула догадка, что виной всему князь. Из груди донесся сладостный вздох, пальцы стиснули печать, нефрит которой хранил тепло его ладони. Ненавижу!
Но уступать не хотелось. И я приготовилась швырнуть «прелесть» на каменные плиты, чтобы потом каблучком по ней потоптаться. Не разобью, так вмятин наставлю.
– Что здесь происходит?! – грозный окрик наставника наполнил собой двор. Мужчина сам испугался своей грозности, торопливо оглянулся на покои, где потчевали гостя и уже тише прошипел: – Быстро ко мне! Обе!
Я отлипла от стены, отряхнулась, одернула юбку. Моя оппонентка приняла скучающий вид оскорбленной невинности, мол, не виновата – спровоцировали.
– Не ожидал, госпожа Ли, – досталось ей укоризненное, и девушка зарделась. Похоже, репутация здесь была гораздо важнее сломанных ребер. Ребра что… срастутся, а вот репутацию уже не восстановишь.
– Дайте мне сюда вашу награду, госпожа Чэнь. Я вам ее со слугой домой отправлю.
А мужик верно ситуацию понял. Обломленный в своих порывах цветник горестно поджал губки, следя за тем, как вожделенная «прелесть» уплывает в руки наставника, но возражать никто не посмел. Дисциплина, однако.
– Переписать двадцать листов труда «Благородное сердце, как нефрит». Каждой.
Горести на лицах цветника стало меньше, а злорадства больше. Еще бы. Упрямицу тоже наказали, вот она справедливость!
Возмущаться я не стала. В конце концов практика в письме еще никого не убивала, а вот владение «прелестями» очень даже да. Из благодарности к наставнику я бы и сто страниц осилила.
– И чтобы никакого шума, – предупредил сердито учитель, – иначе я доложу главе, что вы позорите честь школы.
Цветник зашуршал юбками, чинно расползаясь от здания. Я тоже отошла в тень, недовольно обдумывая то, что произошло. Было от чего впасть в уныние. С вазой для ягод я справилась – молодец, а вот простенький щит от воздушной волны поставить не смогла. Даже среагировать не сумела. О чем это говорит? Что я неуч. И с отличницей мне не справиться. Меня и троечница завалит. А уж если нападут толпой…
Но в покое не оставят. После сегодняшней унизительной «пощечины» так точно.
Во дворе школы были восстановлены мир и покой. Аккуратно подстриженные кусты, ровные каменные плиты, тень от старой сливы, а над всем этим благолепием – тишина, нарушаемая лишь тихим перешёптыванием девиц.
– А ты молодец.
Я удивленно обернулась. Вскинула брови на приветливую улыбку. Надо же… Типичная идеальная барышня: изящество от кончика туфель до заколки в волосах, только вот глаза с задорной хитринкой…
Память несколько ошарашено – видать, впервые меня здесь кто-то хвалил – выдала: Лян Мэйлин.
– Барышня Лян, – склонила голову – тело отреагировало само без какой-либо команды.
– Ой, зачем так официально, – замахали на меня руками, заулыбавшись. Надо же… сколько жизнерадостности. – Честно, – Мейлин перешла на доверительный шепот, – я даже рада, что эта выскочка Ли получила по заслугам. Вечно она гордится и нос задирает. Считает себя самой умной. А ты сегодня показала, что и талантливее есть. И князь тебя заметил. Слышала, он до сих пор не женат.
Ого! Меня навестила оппозиция. Занятно. Но она со мной, пока ей выгодно… Жаль. Я бы не оказалась от союзницы. Настоящей, а не временной.
Ну а с князем все понятно. Жених. Перспектива. Столица и императорский двор. Вот дамы и сшибли копья.
– Спасибо, Мейлин, – я изобразила смущение, – сама не знаю, как так получилось… Мне просто повезло сегодня.
Ну да… Поддержим легенду нестабильного дара, иначе меня здесь размажут, если вдруг стану претендовать на нечто большее, чем малохольную неудачницу.
Во взгляде девушки мелькнула понимающая жалость.
– Моя семья зимой планирует поехать в столицу, – голос Мейлин преисполнился гордости, – отец должен получить приглашение на Чуньцзе (Новый год), я смогу попасть во дворец, увидеть императора…
Девушка восхищенно выдохнула, взгляд скользнул туда, где изволил пребывать гость школы.
Логическая цепочка сложилась сама собой: столица, приглашение во дворец, знакомство с князем… Кто-то сейчас явно себе свадебное платье представлял.
– Рада за тебя! – я соорудила улыбку, искренне надеясь, что на этом все. Сложно выносить всеобщее помешательство, особенно когда подозреваешь собственное в нем участие.
Мне подарили милостивый кивок и удалились с пожеланиями хорошего дня.
Я выдохнула. Но чувство подозрительности не отпускало. Пошевелила лопатками – спина отозвалась легкой болью, однако в целом было терпимо, а жаловаться, как я поняла, здесь считалось недопустимым.
И тут ветер донес странный запах, я бы сказала – гадостный, точно где-то что-то сдохло. Причем очень близко от меня. Я сглотнула подкатившую к горлу тошноту. Отвратительно! И подозрения переросли в уверенность.
Шагнула к группке из трех учениц, от меня шарахнулись, точно от прокаженной. Одна потянулась к своим волосам. Все ясно. Тряхнула головой, ощущая, как на волосах что-то прилипло. Еще и шевелится! Мама! Вот она – доброта оппозиции, а заодно убирание конкурентки с поля битвы за князя. Интересно, мужик в курсе, сколько дам за него готовы друг друга поубивать?
Не знаю, что я сделала. Кажется, что-то вихревое. Все было быстро и фактически на подсознании, потому как страх… он просто взял дело в свои руки. Вокруг меня закрутилась пыль. Больно дернула за волосы – клок точно был выдран. А потом это вот… с моими волосами… было отправлено в ближайшем направлении – за забор.
Я застыла, приходя в себя и промаргиваясь от попавшей в глаза пыли. Нет, я сегодня точно в ударе. И главное – жутко любопытно, что такого сотворила.
Из-за забора донесся возмущенный вопль. Дружный такой. Словно там разом кому-то ноги оттоптали. А потом…
Шлеп. Шлеп.
Темно-бурые комки упали на плиты двора.
Я благоразумно попятилась под крышу, но кто-то не успел и открыл было рот завизжать, однако на попавшую под обстрел девицу предупреждающе зашипели – вопли на сегодня было под запретом.
Над двориком дружно распахнулись зонты – прозрачные такие, где-то с кружевным узором. Они парили над головами у невозмутимо продолжавших прогулку девиц – не первый раз тут явно подобное происходило.
Шмяк. Плюх. Шмяк.
Вонючие бомбочки прилипали к дрожащей под ударами поверхности зонтов. От удушливой вони слезились глаза, и барышни обзавелись платочками, изящно прижав их к губам. А в небо ответной волной уходил рой наших, с женской половины, вонючек. Ровненьких таких. Гладеньких. И, надеюсь, не менее вонючих.
Интенсивность переброски возрастала.
Боевое действо координировалось слажено, без единого звука, жестами. И я с завистью поняла, что хочу так же: уметь создавать прозрачный зонт над головой или вонючку. Желаю не стоять столбом, а принимать участие…
Нет, решено. Учиться и еще раз учиться. Плевать на цветник, на их уважение, но мне нужна цель и занятие, чтобы не оставалось времени на дурь.
Вонь, наверное, доползла до покоев учителей, потому как оттуда… нет, не появился – вылетел разъяренным журавлем старший наставник. Взмыл над забором, чтобы было видно обеим сторонам. Завис. Потом дернулся, уклоняясь от пущенного каким-то тугодумом снаряда.
– Прекратить! – гаркнул так, что меня аж подбросило, а по стене трещины побежали.
Взмах рукава – и в лицо ударил горячий воздух. Вонючки полыхнули, взметнулись вверх комочками пепла и были унесены прочь.
Я осторожно отняла платок ото рта. Воздух стремительно очищался.
– Кто? – рыкнул старший наставник.
Ему ответам была напряженная тишина. Я покосилась на опустившую голову Мейлин, которая тщательно разглядывала плиту под ногами. Можно было, конечно, признаться, но виноваты мы обе, а мне хватит и двадцати страниц на сегодня. Больше, боюсь, не осилю.
– Завтра, – голос наставника приобрел пугающее зловещие, – вы все отправляетесь на уборку храма!
И так как никто не обрадовался, я поняла, что это и есть наказание.
– Вкусно, – Вей потянулся к вишне, взял пару ягод, закинул в рот. Блаженно зажмурился. – Люблю, когда они холодные.
Князь покосился на стоящую на столике охлаждающую вазу, полную спелых вишен. Всучили-таки, хоть он и отказывался.
Повозка неспешно катила по улицам, и скоро очередной город с очередной проверкой окажется позади. Можно вытянуть ноги, расслабиться, избавиться от въевшейся в кожу маски инспектора император.
И главное, было бы за что «награждать» его дурацкой поездкой… Подумаешь, не внял совету вдовствующей императрицы и не принял какое по счету предложение породниться с влиятельной семьей. Не та причина, чтобы заставлять его колесить по стране, наводя страх на подданных. Те не знали, что и думать о свалившемся им на головы «темном» князе. Наверняка, дружно вспомнили, как он лично мятеж подавлял, да мятежников допрашивал.
И уж совсем глупо было надеяться, чтобы кто-то из встреченных им девиц внезапно похитит его сердце.
Князь с завистью посмотрел на безмятежного стража, губы которого уже окрасились в вишневый сок. Вот кому легко… Стой, молчи и следи за всеми.
– Что скажешь? – Вей ухмыльнулся так, что князь сразу заподозрил какую-то пошлость.
– О чем ты? – нахмурился он. Наедине они отбрасывали условности, превращаясь в двух закадычных приятелей.
– О той, кому ты награду вручил. Явно на тебя запала. Дышала так, что даже мне неловко стало.
– Скажешь тоже, – Тяньцзи неодобрительно поморщился. Девица… Да, что там можно было разглядеть? Нос, рот, глаза. Все на месте. Обычное такое… Рядом и посимпатичнее были. – Если бы я на каждую такую… дышащую… реагировал, давно бы уже дважды женатым ходил. Забудь, – посоветовал он, устремив скучающий взгляд за окно.
Сегодня моим надеждам стать магистром магии или хотя бы начать двигаться в этом направлении сбыться было не суждено. Остаток дня мы разбирали скучнейшие философские тексты. И на втором часу одинаково занудного и высокоморального звучания глаза закрывались сами собой, а лицо сводило от попыток удержать зевоту. Некоторые девицы ухитрялись спать с открытыми глазами – полезнейший навык.
Следующим по расписанию шли танцы. Я было обрадовалась, но быстро поняла, что отдохнуть не удастся. Наставница – ей бы в армию, полком руководить – требовала от нас три вещи: синхронность, плавность и изящество. Каждое движение разбиралось по миллиметрам, а потому большую часть времени мы проводили, застыв в разных позах, а ходящая по рядам наставница поправляла нас стиком, похожим на палку.
«Локти ровнее. Подбородок выше. Плечи вниз. Осанка, барышни. Не забываем. Теперь вместе по команде с начала весь танец».
Через час я чувствовала себя марафонцем на финише.
После обеда, который я провела в гордом одиночестве, поедая холодный рис, слегка приправленный скудными овощами, нас посадили вышивать. Расположились мы в павильоне с видом на пруд. Порядка тридцати девиц, сосредоточенных на стежках, которые они выкладывали узором на шелк. Стояла глубокая тишина, разбавленная жужжанием мух, да трепетом занавесок, качаемых ветром. С пруда тянуло прохладой, разбавляя полуденный зной.
Вышивание мне неожиданно понравилось. Можно сидеть, позволив рукам работать, в голове прогоняя занятие по магии. Я пыталась вспомнить все, что знаю: об уровнях энергии, о медитациях, об использовании дара. Выходило до обидного скудно. Еще и нестабильность не давала покоя. Была надежда, что она исчезла после попытки самоубийства, но что-то подсказывало – не все так просто.
– Барышня Чэнь, – донеслось укоризненное. Я отстранилась, оценивая творение. Ну да… на цветок лотоса слабо похоже. Но если оценивать с точки зрения абстракции, моя работа заняла бы первое место, а так… удостоилась сдержанных смешков барышень и разочарованных вздохов наставницы.
После окончания занятий все дружно потянулись на выход кроме меня и Ли Минъюй. Я попросила служку передать ожидавшим меня слугам, чтобы не ждали – отработка наказания и неизвестно, когда буду. И чтобы не беспокоились – доберусь прекрасно сама.
Библиотека, над которой висело вдохновляющее «Врата мудрости открыты всем, кто ищет», встретила нас тем особым запахом бумаги и книжной пыли, которая бывает лишь в подобных местах. Солнце, проникая сквозь окна, подсвечивало ряды со свитками, рукописями. На стенах висели изречения вечной мудрости, по сравнению с которыми собственная кажется ничтожно малой. Даже отличница Ли выглядела смущенно-растерянной.
Наказание для нас уже подготовили. На двух столах лежали листы. Перед ними рукопись. Рядом – кисточка и лоток с тушью.
Что же… Приступим.
Первый лист я испортила напрочь. Рука вроде знала, что писать. Мозг тоже понимал, что писать собираюсь «Благородная госпожа должна олицетворять собой простоту величия», но вот с исполнением не задалось. Мелкие детали не хотели прорисовываться с требуемым масштабом. И с я тоской поняла, что застряла надолго, а ведь хотела воспользоваться случаем и заглянуть кое-куда перед возвращением домой. Тем более, что отец отбыл с утра по делам ордена и собирался вернуться поздно ночью, как мне доложила служанка.
И что теперь? Такой отличный план испорчен собственной криворукостью?
Я отложила кисть. Явно же, что не справляюсь. Тут тренироваться… пару недель регулярно перед сном. Надо будет заняться, кстати. А то ведь странно будет выглядеть, если барышня вдруг разучится писать.
Вздохнула, думая о том, как бы облегчить себе этой неблагодарный труд. С завистью покосилась на соседку, кисть которой уверенно порхала над бумагой.
Взяла чистый лист, но писать не стала. Приложила к странице книги. Если подумать, главное ведь в магии – визуализация. Четкое представление задачи, процесса. Мне нужен отпечаток страницы. В голове что-то такое бродило… вдохновляющее. Я слегка нагрела лист бумаги. Потом представила, как чернила – крошечными черными точками – вытягиваются из книги, проникают в лист, закрепляются там.
Я подняла бумагу с проявившимися на ней иероглифами. С испугом посмотрела на рукопись… Нет, текст остался, но побледнел примерно наполовину и в целом остался читаем.
Фу-у-х, работает. Так-то жульничество чистой воды, но мне очень надо быстро покинуть школу.
Двадцать листов копий я осилила, но выложилась прилично. Неприятно это, когда магия тянет из тебя силы. Словно стареешь осознанно. И, закончив, я посидела, пережидая тошноту и головокружение. Еще бы поесть нормально… Желудок аж свело от голода.
Я сложила ровной стопкой листы. Книгу убрала на полку, к таким же копиям, чтобы не спалиться сразу.
Моя соседка удивленно округлила глаза, когда я поднялась из-за стола.
Не выдержала, спросив:
– Ты уже закончила?
Я кивнула, прижав ладошку ко рту – спать захотелось жутко, еще и подмораживать начало. Зря я, наверное, так выложилась…
– Господин наставник.
Дежурный по библиотеке заглянул внутрь, внимательно просмотрел мои листы. Довольно прищурился:
– У вас, барышня, прекрасный почерк, а вот с нажимом надо поработать. Слабовато чернила кладете.
Это копия у меня слабовата, а не почерк, но наставнику об этом знать не стоит.
– Можете идти, – отпустили меня домой.
Из школы я выходила, словно лазутчик. Выглянула из-за ворот. Проверила правую часть, левую – пусто. Вот радость-то какая!
От такой удачи у меня прям силы прибавились, и я заспешила вниз по улице туда, где заборы были низкими, домики скромными, а улицы узкими. Мне нужен был квартал бедноты.
В моей памяти было одно светлое пятно – няня Линь Яньсяо. Все мои детские годы после смерти мамы были окружены заботой и теплом этого человека. Она во многом заменила мне мать, и я сильно горевала, когда отец посчитал меня достаточно взрослой, чтобы отослать няню, оставив лишь служанку.
Мы виделись пару раз в год. Мне позволялось преподнести няне подарки на Новый год и на день рождения, например корзинку персиков, которые она любила.
Сегодня я сбегала к ней без подарка.
Вот и нужный домик. Узкая калитка, выкрашенная в зеленый цвет. Крошечный дворик, в углу которого росло несколько низкорослых деревьев. Их ветви перегибались над крышей, создавая тень, которая спасала от летнего зноя. У двери стояла старенькая деревянная лавка, покрытая грязно-серым от времени покрытием, а возле печи – круглые каменные плиты для замеса теста. На веранде дремала пара заношенных тканевых туфель. Старушка была дома.
– Линь Юэ!
Меня обняли. Растроганно промокнули краем рукава глаза.
– Выросла-то как! С каждым годом хорошеешь. Такая красавица стала – парням, наверное, больно смотреть!
Любовь в глазах смотрящего делает нас лучше. И я грелась в ее лучах, чувствуя, как оттаивает сердце, как на душе становится тепло. И воздух здесь пах по-особенному – сушеными травами. И дышалось легко, свободно. И колючки, которые меня переполняли после дня с одноклассницами, втягивались обратно.
– После школы? Голодная?
Я могла только кивать. Глаза уже щипало от трогательных слез. Я бы сюда жить переехала. Спала бы на тюфяке на полу. Ела бы простую еду.
Бульон с тофу, рис, овощи, поставленные передо мной, были в разы вкуснее домашних, а еще они были горячими, свежими. Здесь я точно была любимой гостьей. Дома – последней в очереди по обслуживанию. Кем-то незначительным, безмолвным и безответным.
– Ешь-ешь, вот редьки возьми. Соседка угостила, – и мне заботливо положили добавки.
– Бабушка, а ты? – обеспокоилась я.
– Не переживай, – отмахнулась няня, – приготовлю еще. Чем мне теперь заниматься?
Чем? Я обвела взглядом двор. Мы обедали на деревянном щите, расположившись вокруг него на циновках. Взгляд цеплялся за развешанные под крышей пучки трав, явно в горах собранные. Кто-то точно не сидел без дела.
– Лучше расскажи, как у тебя дела, – улыбнулась она мне, и морщинистое лицо наполнилось светом.
Я не хотела ее расстраивать, нагружать своими проблемами, но проклятый болтливый язык!
– Значит, так и не перестал тебя запирать? – рассержено пробурчала няня, крутя в пальцах палочки, словно, примериваясь, как ловчее их моему отцу в глаз воткнуть. – Что и говорить – не свое дитя никогда не будет любимым.
