Katerina Husser
Болезненный

Полная версия

Мама

И звон в ушах моих стоит,

Всё оттого, что ты забыла,

Как малышом его любила.

О, звон монет звучит… звучит…

Когда же сердце ощутит,

Во что ты верность превратила?

Жадностью подвиг подменила,

В предательстве же жизнь дрожит.

Молчит. И разум твой молчит.

Войне ты сына не дарила –

За медяки ведь предложила,

И душу то не тяготит

Сей стыд. Пронзит

Лучом, задушит солнцем,

И не испить воды колодца,

На дне которого лежит,

Всплывать на свет и не спешит

Вся твоя совесть без остатка,

Да и любовь, что стала падкой.

И вот в гробу уж гвоздь торчит.

Колокола

Как ненавижу вас,

колокола,

но вот в деревне

брошенной и дикой,

людьми и богом

начисто забытой,

припорошённой

снегом догола,

мне снятся всё же

два крыла,

что серебрится купол, где

под крышей

меж шаткой дремоты

я голос слышу…

О, прекрати,

он точно не всевышний!

То шёпот мой,

сквозь сон он тихо вышел,

зовёт он тех,

кого ты вознесла,

да ждёт тепла…

Иди. Я не обижу.

О, проходящий,

когда же я лгала?

И поклянусь,

мне ненавистны

здесь колокола,

и в каждом пролетевшем

мимо звуке,

не опустивши язвенные руки,

иные смыслы

заплела,

и в каждом проходящем

мимо лике –

Иисус распятый,

уж навеки,

все на своём

божественном кресте.

Кто и кого взял

всё же на поруки?

Кто захлебнулся

всё же в немоте,

признался в глухоте

и омыл руки?

Ты язв не залечил,

вот, погляди,

хотя бы и от скуки.

Вы все в Христе,

вы все рабы и слуги,

а я не выношу

колокола…

Прощание

Я больше не мечтаю,

не пою,

мне солнце ясным днём

уже не светит,

привыкла…

Равнодушна к бытию,

и неба разного мой взгляд

уж не заметит,

ну как же приколочена

к кресту

и как сойти с него –

Христос ведь

не ответит,

воскреснуть в этой жизни

не смогу,

а в следующей некому и встретить.

Мой рабский дом занозой,

что в мозгу

гниёт, так надоедливо

и больно,

пульсирует,

и опухоль мою

он горячит

практически мгновенно.

Проститься с ним?

Не только старику

грозит быть непременно

убиенным,

но и младой душе

в покое не уплыть…

Как выжить

вместе с именем нетленным?

Смирение

Мне надоели стерильные тексты,

взбухшие, будто тесто,

скисшие, как и вы сами

с чересчур напыщенными усами.

Ломаными пальцами листаю

книги, что я не читаю,

их не советую вместо

искреннего протеста.

Умерло всё. Да, знаю.

Прозорливых уже не считаю,

неправильных вспоминаю,

помаюсь, чуток поскучаю,

на скользких годами меняем,

приторно-сладких не запиваем.

Теперь вне коробки

на узенькой тропке

жать некому руку.

И опять всё по кругу…

За ширмой стерильных текстов

в душе не осталось протестов!

Ставленнику

Только если любишь – отпусти,

Отпусти багровые закаты,

Отпусти зелёные холмы,

Не держи подол, слегка измятый,

Не держи великие дубы,

Небеса, что так голубоваты,

Разведи шершавые мосты,

Те, что на изгибе чуть горбаты.

Знаешь, что уже пора уйти.

Её голос не был грубоватым,

Ношу больше вместе не нести,

Можно и не быть же виноватым.

Целый мир мог в дружбу обрести –

Мысли только снова мрачноваты…

Не живётся, милый, без любви,

Оттого и сон в руку проклятый.

Долг перед честны́ми оплати,

Хоть они в сей час уже распяты,

Даже этот лист перелистни

Или вырви с чёртовой тетради.

Неужель не любишь? Отпусти.

Ведь её земля и совесть святы,

Дай ей ещё сотню лет цвести

В бело-алом праздничном наряде.

Можно без обиды и тоски

Красотой любимой любоваться,

Только если любишь… Ну а ты

Так не любишь без войны сдаваться…

Томление

Я два года томилась в плену.

Гробовой гвоздь всё ныл неустанно.

Вот и будущее стало туманно.

От греха лучше главы пригнуть,

А ещё лучше вон прочь шмыгнуть!

Как в том детстве, в мурашках, в потёмках,

Потеряться сначала в позёмках,

А потом так серьёзно шагнуть!

И зажмуриться, да со всей силы,

Чтобы дрожь разлилась по квартире

Да тревога, чтоб стала пошире

И презреньем заполнились жилы…

Обязательно. Я уплыву.

Но сперва нацарапаю строчку,

Чем прибавлю себе два годочка,

Чтоб томиться с гвоздями в гробу…

На том брегу

На том брегу

За косогором,

В том поле,

Где ромашек рой,

Мы познакомились с тобой.

И в том лесу

За нашим домом,

Опушка там,

Где детский смех,

Что сберегали ото всех.

В ту тишину

За облаками,

По той тропе,

Где за мечтой

Мы шли с не покорёженной судьбой.

На ту реку

За переправой,

В посёлок наш,

Где дом родной,

Пришла беда, нас скрыло мглой.

На берегу,

Да за холмами,

В том поле,

Где курган из тел,

Когда-то здесь ты жить хотел.

На месте том,

Под той травою,

Под полыньёю,

Где был бой,

Теперь лежим и мы с тобой.

И на беду,

Да с перебором,

Наполнилось здесь кровью поле,

Что раньше берегло покой,

Где мы знакомились с тобой…

2010г

Смеркалось. Всё сижу.

Смеркалось. Всё сижу. Пишу.

Из комнаты соседней слышу,

Как в форточку стремится звук

Шуршащий, скрежет через грыжу.

Асфальт тихонько трепетал,

Он ожидал, встречал и охал,

И вот сигнал он нам послал,

И вот настала суматоха.

Ну что за звук, за скрип противный

И почему в моих ушах?

Иду к глазку, лишь инстинктивно,

Но чувствую врага в стенах.

Он тоже ощущений полон,

Ведь по нему скользит мой взор,

Но всё стучит. Не ищет вора.

Соседа ищет сей дозор.

Тихоня. Верующий. Опасен.

Он в список занесён рукой,

Но не божественно прекрасной,

А мерзкой и банально злой.

И этот стук всё отзывает

Мой пульс, что в собственном соку

По телу кровь бегом гоняет,

И я за дверью начеку.

Уводят. Я спешу на кухню,

Но из-за шторы лишь смотрю,

И знаю, что в час пополудни

Я в булочную не пойду.

И ни сегодня, и ни завтра,

Ни через год, ни через два.

ХЛЕБ, что я ел всегда на завтрак,

Мне ненавистен. На века.

Она напишет его

Она напишет его в застенках,

Но в нём не будет ни капли жалости,

Не будет жизни. Вода без радости.

Оно царапалось на коленках.

Оно пищит чрез страданья слабого,

Но того слабого сквозь раболепие,

Я вознесу, не стесняясь трепета,

Не стесняясь Христа того самого.

Когда хлебнёт она воздуха свежего,

Когда зажмурит глаза – солнце яркое,

Пройдёт под старыми добрыми арками,

Закровоточит душа заболевшего.

Записка

Если б кто спокойно объяснил,

Отчего мне мало не быть зверем,

Отчего мне недостаточно причин,

Имя человека, чтоб примерил.

Каждый миг несущая толпа

Всё хребет ломает мой, не веря,

Измеряют наши черепа,

Вот уж вновь как без году неделя.

Я уеду. Не переведусь.

Одинокие пусть крутятся качели,

Вряд ли я сюда ещё вернусь,

Как бы мама с папой ни хотели.

Мамы жаль наивные мечты,

Может, я дождусь её у Темзы,

Наведём дождливые мосты

Да на время снова станем кем-то.

Тянет там, под сердцем. Нет души.

Мама мне сложила полотенце.

Маму в новый дом перевезли,

А названье странное… Освенцим.