Я не знаю, что случается, но, как только коснулся ее, девочка в один миг падает и начинает пищать, точно я ее тут убиваю.
– Вадим, ты че творишь, с дуба рухнул совсем?
Пашка влетает в дом, подходит к нам, тогда как я смотрю на эти синяки на ее правой руке и не могу расцепить ладони. Гематома там, отек со следами захвата, блядство.
– Отпусти ее, вообще уже попутал?!
Убираю руки, Нюта тут же спохватывается и, опустив рукава свитера, подходит к Пашке. Прячется у него за спиной. От меня.
– Суворов, пойди похмелись, что ли, – Грач отчитывает меня, как пацана, тогда как я уже с трудом сдерживаюсь.
– Я ничего не сделал! Хотел помочь ей, а она…
Машинально достаю сигареты, закуриваю. Пашку, значит, Фиалка не боится, хотя он тоже шкаф еще тот. Ну-ну.
– Анютка, ну ты чего, испугалась? Да нормально все, не боись! Мы мелких не обижаем. Иди лучше падай за стол. Завтракать будем, – успокаивает Грач, и девчонка его слушается, но все так же косится на дверь. Думаю, если бы нас тут не было, она бы без куртки, босиком и с мокрыми волосами отсюда слиняла, но я не хочу ее отпускать. Пока не хочу, да и не уйдет она, пока все тут не расчистят.
– Ну что, узнал? Долго еще?
– Нет, там почти все. Разгребают уже, дерево убрали, минут двадцать – и можно ехать. Как раз пожрем и в путь-дорогу.
– Хорошо. Чудно.
Садимся за стол. Девчонка опускается на самый край, Пашка рядом с ней, а я напротив. В чашках парует горячий кофе, и это то, что надо, потому что голова просто раскалывается, и мне нужно быстро разрулить это дерьмо.
– Ешь бери!
Получается не очень, девочка вздрагивает, быстро хватается за вилку. Начинаем есть. С горем пополам, хотя мне кусок в горло не лезет, и один только Пашка, любитель сладкого, с удовольствием топчет торт.
Завтракаем в тишине, за все это время девочка не роняет ни слова. Смотрит на руки свои и катает одну горошину по тарелке уже минуты три.
Отпиваю кофе, настроение как на кладбище, веселуха, блядь. Заебись у меня день рождения вышел, просто, мать его, заебись.
Переглядываемся с Грачом, он неодобрительно качает головой.
– Манюня, не грузись! Бери вот лучше салатик, кофе я сам варил. И торт этот вообще отпад! Вишневый. На, попробуй, вкусно – капец!
Кладет ей кусок торта в тарелку, а девочка только моргает. В глазах слезы. И она молчит, еду не трогает, тогда как я не знаю, что сказать. Одни маты на уме – и те матерят друг друга.
Тишина давит на мозг, ее пальцы мелко подрагивают, и я понимаю, что она не Пашки смущается, а меня. Нюта не ест только потому, что я рядом нахожусь.
***
Чувствую себя мышкой, попавшей в клетку к львам. Когда Викинг меня коснулся, мне стало плохо. Нет, не потому, что мужчина делал больно, а оттого, что я не смогла вытерпеть его прикосновение. У меня закружилась голова, сердце так быстро застучало, а кожу рук словно огнем обожгло, аж до мяса.
До этого я никогда не боялась мужчин. У меня есть папа, которого я не видела с первого класса, и младший брат Илья. Даже парень недолго был в школе, с которым мы однажды ходили в кино, но вот такой реакции на мужчин у меня не было никогда.
Мы сидим за столом. Втроем, а я дышу через раз. Пахнет горячим кофе, кажется, я даже голодна, но есть не могу. Я чувствую взгляд Викинга на себе и вспоминаю, как он касался меня, как кусал за шею и зажимал руки. Жжет до сих пор, правое запястье огнем горит, аж пульсирует.
У меня очень тонкая кожа. Стоит чуть придавить – и уже синяк, а он очень давил, сжимал мои запястья огромными руками, фиксируя их над головой, и это было так… больно.
Наверное, Он очень жестокий человек. Добрый на такое не способен. Вон как злится даже сейчас, у него аж желваки на скулах ходят, когда смотрит на меня. Страшное бородатое чудовище, дикарь с опаленными солнцем волосами.
Не могу смотреть в его зеленые драконьи глаза. У меня сердце болеть начинает, аж трясет всю, и даже плакать не могу.
Викинг всех женщин ненавидит, и, похоже, меня особенно, потому сукой и назвал, потому так со мной… как с вещью.
Паша рядом сидит, и хоть он тоже бандит, от него какое-то легкое тепло исходит, защита, а от Викинга один только холод. Арктический.
Есть я не могу, он сидит напротив, и вообще, зачем они меня кормят? Может, что подсыпали, потому я ни крошки в рот не беру, я им не доверяю.
Мне кажется, сейчас я поем, а потом этот зеленоглазый дикарь схватит вилку и воткнет мне ее в горло, чтобы я чего лишнего не сболтнула милиции, а дальше они вместе с этим Пашенькой где-то под березкой меня и закопают.
Да, я видела подобный ужас в новостях, и сейчас у меня складывается именно такое впечатление от этих бандитов.
У него большие руки с выпирающей сеткой вен. Такую в кулак сожмет, голову можно снести ею с плеч. И плечи широкие, и весь он большой, здоровый. Мельком поглядываю на лицо Викинга, а после мы встречаемся взглядами, и у меня выпадает вилка из руки. Как назло, с грохотом ударяется о тарелку, и я вздрагиваю, когда он резко поднимается.
– Собирайся, поехали.
– Куда?
– В больницу, – басит, а я вся сжимаюсь. Нет, только не это. Я до ужаса боюсь врачей, и меня колотит от одной только мысли, что мне с Ним придется сидеть в одной машине, а потом пояснять, что случилось, и чтоб на меня все смотрели и трогали там. О боже, нет…
Поднимаюсь и отхожу на два шага назад, прекрасно понимая, что это мне не поможет. Ничем. Их двое, я одна, и силы неравные, хоть я держу до сих пор вилку в руках. Не знаю для чего. Просто.
– Зачем в больницу?
– А сама не понимаешь?
Его голос – низкий, обволакивающий и хриплый от сигарет – меня пугает, заставляет внутренне дрожать.
– Я никуда с вами не поеду.
Обхватываю себя руками, хорохорюсь, встречаюсь взглядом с этим варваром. Пару секунд он не двигается, а после со всей дури толкает стул ногой.
– Сука!
Стул летит в стену, я дергаюсь, а Викинг рычит и, схватив куртку, выходит из дома, громко хлопнув дверью.
Сглатываю, едва дыша, вот теперь становится по-настоящему страшно. Какой же он злой, на меня точно злится, и, похоже, место под березкой у меня все же будет.
– Не трясись, у Суворова джип высокий, на нем выедете.
Паша поднимается, подходит ближе. Тоже дядя под два метра ростом. Откуда они такие… здоровенные просто и… Суворов. Это его фамилия. Ему идет.
– Вон твои башмаки нашел. Обувайся, куртка на вешалке.
– Я не хочу с ним никуда ехать, пожалуйста, вызовите мне такси!
– Никакое такси сюда не доберется. С Вадимом придется ехать все равно. Давай одевайся и выходи.
– Он… а если он снова?
– Что?
– Снова насиловать будет? – уточняю тихо, Паша чертыхается и, бросив нечто вроде “вы меня доведете”, выходит из дома.
– Ну что? Где она там?
– Да идет. Ты в больницу ее отвезешь или куда?
– А сам как думаешь?
Сжимаю зубами сигарету. От никотина уже тошнит, и мой единственный выходной за месяц получается просто отвратным.
– Может, это, Игорю звякнуть? Пусть глянет.
– Что глянет? Игорь в травме работает – что, по-твоему, он там будет смотреть?
Пашка глаза закатывает, тоже мне, медик недоделанный.
– Ладно, понял, ну а дальше-то что? Девчонка, видать, в шоке пока, тихая, но она отойдет скоро.
– И? К чему ты клонишь?
– К ответственности, Вадим. Ты бы побеседовал с ней без нервов, а то она оклемается сейчас, пойдет и заяву на тебя накатает.
– Пусть катает.
Выбрасываю сигарету, как только вижу хрупкую фигурку на крыльце. Держась за перила, Нюта осторожно спускается по ступенькам и примерзает у моей машины. Все так же держится за руку, согнутую в локте. Видать, я силу вообще не контролировал, а она брыкалась, и нет, люблю жестко потрахаться, но не так же, блядь, чтобы после секса девку в больницу приходилось волоком тащить.
– Садись. Едем.
Она даже не двигается, на Пашку все поглядывает да на мои ворота.
– Садись, манюнь! Вадим тебя довезет до больницы.
– А вы не можете?
– Нет, мне в другую сторону, и это… дай-ка лучше это мне.
Я сначала не вкуриваю, а потом охреневаю, когда Пашка протягивает руку и медленно отнимает у девочки вилку. Вилку, блядь! Зачем она ей? От меня, что ли, защищаться будет? Смешно, хотя, по правде говоря, не очень.
Фиалка опускает голову и все же садится в мой салон, а я прямо чую, что это будет веселая поездка.
– Давай, брат, на связи.
– Ага, до завтра. Ярдану привет передать?
– Нет, я сам ему рожу начищу.
***
Его машина просто огромная. Какой-то внедорожник, а точнее, джип. Такой, как в американских фильмах, вездеход, на котором мы с легкостью выезжаем из этого засыпанного снегом поселка.
– Рукой можешь шевелить?
Кое-где деревья попадали, снега в мой рост выпало, на обочинах одинокие битые машины, вот только внутри у меня то же самое. Все разбито, на части разрублено и горит.
– Нюта!
Вздрагиваю и поднимаю на него глаза. Викинг злится. Снова. До хруста сжимает руль обеими руками. Крупный, как зверь, бешеный.
– Могу.
Демонстративно сжимаю и разжимаю ладонь, однако это его не особо устраивает, судя по реакции. Викинг так смотрит на меня, точно хочет порубить на куски. А может, и топор у него в багажнике есть. Секира, как нам на лекциях рассказывали, жуть.
Тихонько дергаю ручку двери. Закрыто. Божечки… нет.
Медленный выдох, вдох. Снежка как-то про самооборону рассказывала, ее брат этому обучал, но я не слушала. Не думала, что пригодится, а теперь чувствую себя мотыльком, которого прижали к стенке.
– Я хочу домой.
– Нет, сначала в больницу, – басит, даже не смотря на меня, а я как представлю, что сейчас гинеколог там копаться будет и вопросы всякие задавать, становится еще хуже. А потом и Шурочку вызовут, и милицию, вот тогда уж точно не до смеха мне будет.
– У меня ничего не болит. Пожалуйста, не надо в больницу! – вру, болит у меня везде, но я не вынесу такого позора и не хочу этого всего. Я хочу как можно скорее сбежать от этого дикаря и никогда его больше не видеть.
Викинг царапает по мне строгим взглядом, вижу, как ходят желваки на его четко очерченных скулах.
– Где ты живешь?
– Там, на остановке высадите.
– Где ты живешь, Нюта?
Нюта – так ласково мое имя звучит из уст этого зверя. Меня так только бабушка Шура называет.
– В общежитии. На тройке, педагогический университет.
Больше мы не говорим. Я усердно смотрю в окно, но не вижу там ровным счетом ничего. Все в голове, в мыслях проигрывается, а Он тоже молчит. Жмет на педаль газа, кто-то звонит ему, но дикарь отбивает.
Когда доезжаем, Суворов останавливает машину, и я тут же дергаю ручку двери, но та все еще зарыта.
– Стой.
Тянется в карман, а я едва дышу. Здесь, что ли? Тут же куча людей… Вжимаюсь в дверь, чтобы подальше. От него.
– Возьми. Будет что надо – звони.
Протягивает мне небольшую карточку-визитку.
Суворов Вадим Сергеевич, “Ярл”. Охрана объектов.
– Мне ничего от вас не надо. И никогда не будет надо, – шепчу, едва сдерживая слезы, но Викинг даже не думает убирать визитку и открывать дверь.
Божечки, это придется его коснуться, а я не могу! Хочу уйти отсюда, сбежать – что угодно, лишь бы не видеть его. Только не реви перед ним, не смей, дура!
– Возьми визитку, Нюта.
Молча беру визитку двумя пальцами, чтобы не задеть его руку, и вкладываю в карман. Тотчас же щелкают замки, и я молниеносно выскакиваю из салона.
Иду в общежитие, быстро так иду, хоть меня и покачивает, а после на секунду оборачиваюсь и вижу, что Суворов все еще стоит на парковке. Он уезжает на своем викингомобиле, только когда вхожу внутрь.
***
Кое-как плетусь до своего корпуса, общежитие старенькое, но довольно уютное. Я живу со Снежаной и еще двумя девочками: Лизой и Ликой. За четыре месяца учебы мы уже обжились и даже поклеили обои с разрешения управляющей Виты Мироновны.
– Аня! Господи, где тебя носило?!
Кто-то меня обнимает. Снежа, читаю в ее глазах волнение.
– Анька, где ты была? Я чуть с ума не сошла дома тебя ждать, да и тут уже вся общага на ушах стояла!
У Снежаны длинные светлые волосы, натуральная блондинка с карими глазами. В ушах блестят сережки с красными камушками. Я свои уши так и не проколола. Всегда боялась иголок и боли. И сейчас боюсь.
– Я… я к тебе на день рождения приехала. Не туда. Извини, Снеж, подарок забыла.
– Аня? Анютка, боже, солнце, что случилось?
Поправляет мои волосы, а я не могу. Глаза закрываю, а там ОН. Пьяный, сильный и злой как черт.
– Перепутали. Он. Мне… меня… Викинг. Грязная я теперь, Снежа.
Наконец-то разрешаю себе расплакаться. Так горько и впервые за все это время. Слезы горошинами катятся по лицу, и мне так стыдно, что хочется под землю провалиться.
Шурочка не пускала меня в город, говорила, тут опасно, а я… не слушала ее, хотела как все, хотела учиться.
И пусть оно все горит синим пламенем! Ни учеба, ни планы, ни будущее – мне уже ничего не надо. Все мечты рухнули после встречи с зеленоглазым Викингом, и оказывается, в жизни эти дикари еще более жестокие, чем в моих книжках.
Убираю этот бардак еще минут тридцать, волоком все со стола сгребаю в мусорный пакет, а после наверх в спальню поднимаюсь. Меняю белье со следами крови, убираю ее разорванные вещи.
Отличный вышел день рождения. Тридцать два годика тебе запомнятся, Вадим. Просто зашибись.
Под этими тряпками у кровати нахожу ее рюкзак. Там же книжки, паспорт, кошелек и студенческий.
Сцепляю зубы. Не думаю, что девочка хочет меня видеть после всего. Документы можно восстановить, в кошельке денег совсем мало, да и одежда простая на ней была, никаких украшений тоже.
Усмехаюсь про себя. Суворов, ты уже совсем оборзел, амнезия или сам студентом не был? Вспомни, как лапшу быстрого приготовления жрал да кило картошки на неделю растягивал. Давно это было, кажется, в прошлой жизни.
Звонит телефон. Пашка. Контролер, блядь.
– Алло.
– Ну че, в больнице были?
– Нет.
– Почему?
– Она не захотела идти туда. Силой тащить я не стал.
– Вадим, ты придурок? А вдруг у нее там проблемы?
– Нюта сказала, у нее ничего не болит.
– И ты, типа, поверил? Что она тебе еще сейчас скажет, долбодятел, блядь!
– Я дал ей свою визитку, не маленькая, знает, что делать.
– Да она как раз маленькая, дубина! Ей-богу, как первый раз замужем!
– Паша, пожалуйста… Ты в офисе уже?
– Да. Тут это, Федор и еще два парня завтра приедут. Устраиваться будут. Ты примешь или я за тебя?
– Я буду. Свинарник после вас разберу и буду!
– Ладно, так а что с Соней? Вы, типа, все, окончательно того?
– Да. Мы все.
– Так а что такое, я так и не понял, прошла любовь – завяли помидоры?
– Типа того.
– А что так резко? Вы сколько – лет шесть вместе были?
– Неважно, Грач, не лезь мне в душу.
– Ладно, на связи.
– Давай.
Осматриваю кухню и гостиную. Черт, лучше бы в кабаке каком посидели, а не в моем доме. Позвать пацанов на день рождения было ошибкой, потому что после них будто смерч прошелся. Пожрали, выпили и свалили, а убирать хозяину, то есть мне.
Сонька. Сука проклятая. Как же я ее ненавижу. Звонит мне то и дело, коза. Удавил бы, но лично она не придет. Шкурой рисковать не станет, и это хорошо, потому что говорить нам больше не о чем. Доигрались в семью, блядь, дальше некуда.
Клянусь, вчера я ненавидел всех баб на свете. Как сошлись, так и разошлись, к черту, вот только я не думал, какой подарок мне подгонит Пашка, и это, блядь, просто какой-то пиздец.
Тронуть малолетку по пьяни – точно рылом в землю заехать, а она ведь не хотела, отбивалась, царапалась. Только сейчас, уже немного придя в себя, я вспоминаю ее испуганные глаза. Большие, темные, фиалковые, с длиннющими кукольными ресницами.
Я должен был сообразить, остановиться, не набрасываться на нее, но, как только увидел эту малышку, я ее захотел. Нюта какими-то цветами пахла, нежная, как весна, ласковая, и голос такой тихий, мелодичный. У меня встал на нее мгновенно.
Да, я был в стельку ужрат, и мой контроль куда-то делся. Я не стал себе отказывать. Повалил Фиалку на кровать и содрал с нее одежду. Деталей особо не помню, только то, что мне было охуительно приятно в ней, девчонка оказалась такой тугой, и я наслаждался, хотел забыться. С ней.
Чертов придурок. Сколько ей там лет? Восемнадцать? Такая же по возрасту, как и моя сеструха Стеша, даже младше на три месяца. Ребенок еще, по сути, малолетка. На хуя я к ней полез? Да еще и так…
Ладно бы сама под меня легла, приласкал бы, девственница все же, но я, блядь, вчера как с цепи сорвался. Все как в тумане, я выпил больше всех, и эта похоть вперемешку с голодом и злостью на баб перекрыла напрочь. Все, что хотел, – трахать эту девчонку с фиалковыми глазами, и я же понял тогда, что она девственница, но не остановился, не стал себе отказывать. Пьяный гребаный урод.
Если бы кто мою Стешу так – убил бы, а теперь сам такая же сволочь.
Боюсь ли я, что Фиалка пойдет и заяву накатает? Нет, нисколько, и, наверное, надо было как-то иначе, мы даже толком с ней не поговорили. Девочка не смотрела почти на меня, в машине как мышонок затравленный сидела, визитку двумя пальцами взяла, и это просто надо было видеть. Когда руку протягивала, я заметил край ее запястья. Синего, блядь, цвета, как грозовое небо осенью.
Моя работа, даже представить страшно, что там у нее под одеждой, потому Нюта не дала себя осмотреть, и я последний идиот, что за шкирку ее не отправит к врачу. А вдруг я ей там чего повредил? Блядство. Она не хотела в больницу, а я не хотел еще раз делать ей больно и силой тащить туда.
***
– Сейчас же иди в милицию и пиши на эту скотину заявление!
– Я не буду.
– Ты дура? Почему, Аня, ну чего ты боишься?!
– Он знает мое имя и где учусь уже тоже. Я забыла в его доме рюкзак с документами. Он бандит, Снежа, а у меня бабушка и Илюха. Ты бы видела его. На викинга похож… И друзья у него такие же. Я не хочу проблем. Забыла уже. Прошло.
Мы в комнате одни. Я никому, кроме Снежки, не говорю об этом, да и ей без деталей. Подруга и так догадалась, а после мы долго плакали.
– Так… ты уже была у врача?
– Нет.
– Анька, я тебя выпорю, ну-ка, бегом пошла к доктору!
– Нет, это позор, мне стыдно.
Обхватываю колени руками. Тело подрагивает, хоть Снежка и напоила меня каким-то травяным чаем.
– Что?! Это ему должно быть стыдно, а не тебе!
– Я не пойду в больницу, я боюсь врачей.
– Господи, ну ты и дите! Первый курс, алло, зеленка, пора быть взрослой! Тепличная ты моя фея, бабушкин одуван! И вообще, если бы мой брат узнал, он бы этого ублюдка в асфальт уже закатал! Подожди, счас разберемся, Димон братков позовет – трындец твоему Викингу будет.
– Нет, Снежа, умоляю, никому не говори! Не надо! Там серьезные люди, ничего не случилось такого, все нормально, правда!
– Если честно, то не похоже, чтобы нормально. Анька, в медпункт хотя бы наш сходи, посмотри на свое состояние, это не шутки!
– Хорошо… я схожу. Схожу сегодня.
– Мась, как так вообще вышло, я не понимаю?
– Я приехала на такси к тебе, но водитель, видать, адрес перепутал. Там были мужчины, я подумала, что дверь открыл твой старший брат, а после прошла в спальню, и там был он.
– И? У тебя ведь даже парня еще не было. Как это было?
– Больно, страшно, обидно. И не было там никакой радуги и цветов, нежности не было. Как зверь. Он разорвал мою одежду и… Я отбивалась, но Викинг придавил меня собой, такой тяжелый, сильный, я… я испугалась, я ничего не могла сделать, клянусь. Ничего!
– Бедная моя! Анечка, не плачь!
– Я грязная теперь. Порченая! Шурочка если узнает – ее приступ хватит. Бабушка же ждет, что я с женихом приеду из города после учебы и все по-людски будет, а я что? Что я ей скажу?!
Реву, вот теперь, похоже, меня накрыло. С головой просто. Как-то долго я воспринимала, и если поначалу плакать не могла, то теперь рыдаю уже весь вечер.
– Да не убивайся ты так, ну что уж теперь, в монастырь, что ли, пойдешь?
– Да, пойду!
– Дурочка ты еще маленькая. Деревня! Ань, ну современней надо быть! Кто сейчас до свадьбы ждет? Ты бы парня встретила, это все равно бы случилось.
– Не так! Я не так хотела! Я для мужа себя берегла и хотела после свадьбы только. И по любви.
– Я знаю. Будет у тебя еще и по любви, увидишь!
Снежка поддерживает меня, и это помогает в первые сутки не сойти с ума от отвращения к себе самой, обвинения себя в том, что такая слабая и не смогла ему противостоять.
Я вообще не должна была туда ехать одна, и это ощущение его сильных рук, жадных колючих поцелуев на теле не проходит, сколько бы раз я душ ни приняла.
Я должна была отбиваться от Викинга сильнее, кричать громче, в конце концов, не входить в дом, где были незнакомые мужчины, но время не вернуть назад, и я больше никогда не буду достаточно чистой, чтобы выйти замуж.