Елена Фили
И больше незачем жить
– Я думаю вот о чём. Не похоже, что бандюки знали убитого. И зачем им было возвращаться? Почему сразу не стали искать то, что хотели? Как-то это нелогично. Убили, ушли, вернулись. Петя, ты что думаешь?
– Я думаю про сломанные пальцы и про то, что убитый был левшой. Тот, кто ему пальцы ломал, знал об этом. Ломал только на правой руке. Бандюки бы поломали его серьезнее.
– А ещё убитый что-то писал. Как вам такая версия: он не хотел писать и тогда ему сломали пальцы.
– А почему ты думаешь, что этот факт относится к убийству? – Петя откинулся на балясины крыльца, потолкал их спиной, проверяя на прочность.
– А ты сам пишешь на бумаге дома? Не на работе? Письма? Открытки? Хоть что-нибудь? Сейчас все на компьютере письма пишут, а сообщения с телефона отправляют. А стопка бумаги лежала так, словно её принесли, чтобы что-то написать. На столе другой бумаги не было. А ещё про тревожный радикал в психотипе убитого. Смотрите. Такие люди очень подозрительны, он бы чужому не доверился. Дверь бы не открыл в дом. Собака опять же по двору бегала, а пропустила. Плюс убийца знал, что жертва – левша. Получается, что убийца и дед Веня – знакомые.
– Пойду, позвоню ребятам, может, что-то узнали уже.
Петя поднялся, вытащил мобильник из кармана, зажёг новую сигарету и пошел за угол дома.
А на его место рядом с Ульяной встал Борис.
– А ещё странно, что выстрела никто не слышал. Тут тишина такая.
– Может, кто что и слышал. – Вера тоже вышла из дома, – но рано утром все обычно спят крепко. Подумали, что послышалось. Я лично ничего не слышала.
– И я. У тебя здесь так спится, не то, что в городе. А кстати, – Ульяна повернулась к подруге, – ты же всех здесь знаешь. Если предположить, что убийца местный, не было у убитого деда Вени врагов, ссор с соседями?
– Нет. Он такой … был… Серый, неприметный. Сторонился новых людей. Я ему когда уколы делала, он как суслик замирал, всё боялся, что я больно сделаю. А про то, что кто-то мог знать, что он левой рукой пишет, я вспомнила. Его соседи слева дачу этим летом купили, а участок по новым кадастровым правилам оказался не оформлен. Приезжала риэлторша. Веня ей подписывал какие-то документы.
Вера подняла указательный палец вверх, привлекая внимание к тому, что она сейчас скажет:
– Левой рукой!
– И что? Ты про «черных риэлторов», что ли?
– Конечно! Вот тебе и бумага, на которой Веня что-то писал перед смертью. Дарственная! – выпалила Вера и победно усмехнулась.
– Ну, это не так просто. Дарственная должна быть заверена у нотариуса. Или сдаваться в МФЦ самим собственником или по генеральной доверенности, опять же заверенной у нотариуса. А если убийство, то сделку вообще не заключат. И что тогда искали бандюки? Сломали ему пальцы, заставили написать дарственную и убили? Это как-то…
– Это вообще никак, – Петечка растерянно стоял перед друзьями, сжимая в руке мобильник.
– Сидоркин Вениамин Викторович умер от старости в две тысячи пятнадцатом году. А убитый – неизвестно кто. Отпечатки пальцев не дали результатов. А бандюки вообще не при делах. Им малява пришла, вроде от старого сидельца, что если они придут сегодня на дачу по такому-то адресу, то дача будет пустая. А владелец промышляет сбытом якутских алмазов. И как раз позавчера получил партию на продажу.
Воцарилась тишина, прерываемая тревожными вскриками сойки. Петечка вытащил опять сигарету из пачки, покрутил и засунул обратно.
– В общем, местные ребята из отдела в унынии. Висяк я им подкинул. Нет свидетелей, нет отпечатков на оружии, кроме отпечатков убитого, выстрел был с расстояния полутора метров. То есть, не самоубийство. Бандюки приходили с обыском по наводке. А убитый –вообще умер давно. Вера, а есть что-то покрепче чая?
– Ты же за рулем?
– Я высплюсь до вечера.
– Бабка Неваляшка самогоном приторговывает. Пойду, спрошу.
Вера ушла, Петечка с Борисом уединились в саду и о чем-то вполголоса разговаривали. Ульяна сидела на крыльце, почесывала Чару, та счастливо жмурилась.
– Эй, хозяйка! – послышалось от калитки.
Чара коротко рыкнула, вздыбив шерсть на загривке. Ульяна загнала собаку в дом и отправилась сообщить, что Веры сейчас нет дома.
За калиткой стоял, видимо, Верин сосед, тот самый, что забирал яблоки и отвозил в детдом. В чистой отглаженной куртке, из-под которой выглядывал зеленый пуловер, и в мягких мокасинах. Он вопросительно улыбнулся.
– А Веры нет, вы за яблоками? Забирайте, я в курсе, – Ульяна с удовольствием оглядела мужчину. Не молод, и похоже, вдовец. Глаза грустные, улыбка искренняя. Жалко, что не молод. Такой мягкий эмотив больше подошёл бы Вере, чем неуёмный и ветреный Петечка. И руки… Стоп. На обеих руках видны были царапины. Свежие, недавно залитые йодом, который был еще ярко-коричневым, не выгоревшим. А у убитого под ногтями Борис заметил кровь, будто тот отбивался и поцарапал убийцу.
Вера опустила вниз взгляд, будто хотела осмотреть на грузовую коляску, потом посмотрела в упор на соседа. Эмотивы плохо врут, если задать провокационный вопрос неожиданно.
– Говорят, деда Веню убили? – выпалила она, и продолжила с напором, шагнув к мужчине совсем близко, не опуская взгляда, – пальцы ему сломали? Будто писал он что-то перед смертью?
Лицо и шея соседа покрылись красными пятнами, но свой взгляд он не отвел, ответил:
– А ещё говорят, что такую смерть ещё заслужить надо. Так я заберу оставшиеся яблоки?
Ульяна кивнула и отступила. И долго стояла, смотрела вслед мужчине, который уходил не торопясь, толкая перед собой перегруженную яблоками тележку. Как только он скрылся за поворотом, Ульяна кинулась в сад.
– Петя! Это сосед! Он убил деда Веню! Ну, сосед, который за яблоками приходит! – она трясла за куртку ничего не понимающего Петечку, – он почти признался! И у него руки расцарапаны! Петя, что делать? А вдруг он сбежит?
– Ты опять? Опять лезешь, куда не надо? – Петечка отодрал от куртки Ульянины руки, – ты ему что, намекнула, что догадалась? Спровоцировала, а теперь психуешь?
