Елена Филон
Шакалота. Птичка в клетке
Глава 4
– Нина Викторовна, эм-м… вы… вы уверены, что это хорошая идея?
Мама рассеянно смотрит на меня, затем на Антона Павловича – директора школы, затем снова на меня, негромко прочищает горло и напускает на лицо немного больше уверенности.
– Я… – смотрит в вечно выпученные глаза Антошки, как его вся школа за спиной называет и говорит твёрдо: – Это решение Лизы. Мы с отцом его одобряем, как и доктор. Так что не нахожу причин тому, почему моя дочь не может вернуться к учёбе на две недели раньше запланированного, раз уж она этого хочет.
Антон Павлович продолжает щёлкать шариковой ручкой, выпячивает губы и смотрит на архивный шкаф с видом глубокомыслящего человека. А я рассматриваю всё те же жёлтые вертикальные жалюзи, горшки с цветами на подоконнике, всё тот же стол в форме буквы «С», рельефные обои в тонкую полоску и кажется, будто только вчера покидала стены этого кабинета, школьные коридоры, прощалась с одноклассниками…
Прощалась – как громко сказано. Так громко, что руки потеют, стоит подумать о скорой встрече с ними, а по спине холодок крадётся.
Глубоко вдыхаю и смотрю на директора. Даже костюм на Антошке всё тот же: твидовый, тёмно-коричневый, в большую клетку.
Скребёт кончиком ручки лысеющую макушку и наконец, заключает:
– Что ж, раз так, не вижу никаких проблем, чтобы продолжить обучение Лизы в школьном учреждении с этого дня. – Опускает руки на стол и наклоняется ближе к маме. – Однако вы должны понимать, Нина Викторовна, что со своей стороны я и поставленные в известность преподаватели сделаем всё возможное, чтобы сохранить конфиденциальность информации, это ваше право, и школа чтит желание Лизы оставить всё в тайне, но всё же, я не могу дать стопроцентной гарантии, что утечки не произойдёт. Это школа, поймите, дети слишком любознательны, а иногда слишком упёрты в желании докопаться до истины, даже если эта истина их не касается. Поэтому…
– Антон Павлович, – перебивает мама, – мы всё понимаем. Лично я не вижу в этом никакой проблемы, но Лиза… просто она так решила.
Директор откидывается на спинку старого кожаного кресла и смотрит на меня:
– Да, но позвольте полюбопытствовать. Спрошу прямо: Лиза, ты боишься насмешек со стороны одноклассников? Если это так, то хочу тебя заверить…
– Нет. Я не боюсь, – и это всё, что я хотела сказать.
Директор поджимает губы:
– Тогда… тогда в чём же причина? Даже твои друзья не знают, я прав? У тебя же есть в школе друзья?
– Я просто считаю, что им не нужно об этом знать.
Смотрю на маму, на воспалённые, после бессонной ночи у тёти Аллы, глаза и чувствую вину, что из-за меня она теперь точно не выспится.
– Антон Павлович, я и мой муж неоднократно говорили с Лизой на эту тему, поверьте. Но мы уважаем решение нашей дочери оставить всё в тайне, поэтому прошу вас отнестись с пониманием и всего лишь пресекать разглашение информации. К тому же, это выпускной класс, вам не придётся хранить тайну моей дочери слишком долго.
Ещё минут двадцать ушло на напоминание школьных правил, на уточнение предметов, которые были у меня во время домашнего обучения, хоть и длилось оно всего несколько месяцев, а также на просвещение о том, что в большинстве школьных кабинетов заменили мебель и переклеили обои, так что я должна быть предельно аккуратна в обращении со школьным имуществом.
И вот я осталась одна с практически пустым рюкзаком за спиной, посреди мрачного школьного коридора с выкрашенными в больнично-голубой стенами и выключенным в целях экономии освещением.
Мама поцеловала меня раз десять и умчалась домой готовить отцу завтрак, обед и ужин, чтобы, так и не выспавшись добросовестно отправиться на работу, с которой ей также помогла тётя Алла. А точнее – её муж, который является владельцем крупной компании, занимающейся застройкой большей части черноморского побережья гостиницами и отелями для отдыхающих.
Мой отец работает в порту и руководит разгрузкой мелких торговых суден. Уже лет пять, как руководит и вроде как ожидает повышения.
Зачем вообще сейчас об этом рассказываю?.. Всё просто – всего лишь пытаюсь оттянуть момент, когда опущу вот эту ручку класса русской литературы и предстану перед 11«Б», тем самым, который в последний раз видела больше года назад.
Знала, что вернуться в школу будет сложно. Но даже не предполагала, что настолько, да ещё и в таких обстоятельствах. После того, что случилось с Полиной, после того, что узнала от неё утром, после того, как сестра умоляла меня не возвращаться в школу.
«Они найдут тебя! К тебе приставят куратора, Лиза! Тебе не избежать этого! Никто ещё не избежал»!
Да что же это за игра такая?.. Какой ненормальный её придумал? И главный вопрос – для чего?! Это же… безумие какое-то. Издевательство над людьми, над их психикой. В голове не укладывается! И главный безумец находится где-то здесь – в одном из классов. Как и скорее всего тот, кто изнасиловал мою сестру, будучи уверенным, что никто и никогда об этом не узнает. Но я знаю. А я – уже единица.
«Надеюсь, ты знаешь что делаешь, милая», – сказала мне мама напоследок.
– Надеюсь, – шепчу себе под нос и открываю дверь класса.
Знаете, как это бывает? Когда было шумно, оживлённо, и тут бац – тишина. Тугая, напряжённая. И ты понимаешь, что стал ей причиной. Эпицентром события, фигурой приковавшей взгляды всех до единого, даже учителя – Марии Петровны, глаза которой едва на лоб не полезли при виде меня на пороге её кабинета.
Стою, как в землю вкопанная. Блуждаю взглядом по застывшим лицам одноклассников, потом обливаюсь и пытаюсь сглотнуть ком застрявший горле, чтобы пропихнуть в лёгкие хоть немного кислорода. Руки дрожат так сильно, что приходится спрятать их в карманах толстовки, голова идёт кругом, в глазах плывёт. Адреналин, испуг, паника?
Боже…
«В чём дело, Лиза? Ты же готова была. Маму, отца, директора заверила, что готова! Чего мнешься, стоишь? Давай, сделай хоть что-нибудь, чтобы не выглядеть законченной идиоткой.»
– Лиза? – Спасибо тебе, Мария Петровна, что сказала хоть что-то. – Но… разве ты не через две недели должна была к нам вернуться? – Выглядит крайне удивлённо, пожимает плечами и обводит растерянным взглядом учеников, будто у них есть ответ на этот вопрос.
– Я… – Боже, что за жуткий писк, а не голос? – Я уже… вернулась. Раньше. Эм-м… так получилось.
Напряжённая тишина сменятся шумком пробежавшимся по классу и дышать становится немного легче. Но среди моих одноклассников по-прежнему нет ни одного человека, кто смотрел бы куда-либо ещё, кроме меня и только из-за этого ногти всё больнее и больнее въедаются в кожу, а суставы стонут от боли в сжатых кулаках.
– Багрянова вернулась! – не знаю кому принадлежал этот возглас.
– Что ж… – Мария Петровна, наконец, смиряется с моим визитом, хоть и выглядит обескураженно, указывает на пустую парту в конце класса и, глядя поверх прямоугольных очков с толстенными стёклами, вроде как даже с сожалением сообщает, что это единственное свободное место.
Опускаю голову и плетусь по проходу между рядами, акцентируя всё внимание на ногах, которые слишком сильно вибрируют и могут отказать в любую секунду. Бросаю рюкзак на пол, опускаюсь на один из пустых стульев и тихонечко выдыхаю.
Парта у окна, в крайнем правом ряду. Хорошая парта, и в правду новая, столешница прям блестит и она – всё, куда я могу смотреть.
– Заграничная вернулась…
– Припёрласьблин…
– У неё с башкой проблемы…
– Слышала, она в психушке была…
– Дура, что ли? Психи в школах не учатся.
– А ты тогда кто? Исключение?
Смех.
– Тихо всем! – Мария Петровна никогда не владела достаточным авторитетом, чтобы все послушались её с первой попытки.
– ТИХО ВСЕМ! —Попытка номер два увенчалась успехом. – Лиза, у тебя есть учебник?
– Я… – гляжу исподлобья, – я их ещё не получила.
– Хорошо. Кто-нибудь, поделитесь с Лизой учебником и продолжим урок!
И тишина. Как предсказуемо.
Поднимаю голову и набираюсь смелости, чтобы оглядеть своих одноклассников. Некоторые всё ещё таращатся в мою сторону, у некоторых интерес пропал, некоторые продолжают шептаться и посмеиваться – в основном девчонки; слышу, как обсуждают мои вьющиеся волосы, будто год назад они были идеально прямыми.
– Кто-нибудь, поделитесь с Лизой учебником!
– А вдруг она заразная?
Смех.
– ТИХО!
– Держи, – учебник по русской литературе падает передо мной на парту, и я встречаюсь удивлённым взглядом с девушкой, что стоит рядом и смотрит на меня холодными голубыми глазами. Чёрные волосы Вероники собраны в высокий конский хвост, и каждый раз удивляют своим здоровым блеском. Узкие джинсы-дудочки и шелковая рубашка глубокого синего цвета удивительно гармонично сочетается с бронзовым загаром. Если честно, вообще не представляю, в какой одежде Светлакова может выглядеть плохо. Она идеальна во всём. Идеальная внешность, идеальная одежда, идеальное положение, идеальная семья, идеальное будущее. Пример для подражания всех девчонок в школе. Вероника Светлакова – ледяная королева, в кругу которой хочет находиться каждый.
Я никогда не хотела.
В отличие от моей младшей сестры.
Хмыкает застывшей мне и приподнимает уголок губ в позабавленной улыбке:
– Пожалуйста.
Провожаю её взглядом до тех пор, пока не возвращается на своё место в центральном ряду за третьей партой и, наконец, беру себя в руки, смотрю на учебник и открываю на странице, которую называет Мария Петровна.
«Русская литература начала XX века», – читаю заголовок и на этом заканчиваю. Смотрю на рисунок выведенный от руки на всю страницу обычной шариковой ручкой с синими чернилами – не особо аккуратная клетка с прутьями, на дне которой валяется явно дохлая птица.
И словно током ударяет. Кожа покрывается мурашками. Так резко поднимаю на Светлакову глаза, что с пару секунд вообще ничего не вижу – сплошная тьма, которая очень медленно приобретает очертания человеческого лица с двумя голубыми глазами и загадочно-садистской улыбочкой растянутой на алых губах.
– Яроцкого опять нет? – проплывает где-то далеко голос Марии Петровны. – Исключения добивается? Что ж, я поговорю с вашим классным руководителем по этому поводу.
– Да дрыхнет он, как всегда! – смешок кого-то слышится следом, в то время пока я и Вероника, по всей видимости, играем в гляделки: я не моргаю, и она не думает. Нет – эта стерва забавляется, кайфует от своей мнимой власти.
И явно веселится.
Первая разрывает контакт глазами, усмехается, перебрасывает «конский» хвост за спину и якобы углубляется в чтение.
Захлопываю книгу и со скрипом отодвигаю стул.
– Лиза? В чём дело?
– Мне… мне надо выйти, – не дождавшись разрешения, на автомате иду к двери.
Слышу голос Марии Петровны и не понимаю ни слова.
Слышу глумливые смешки, долетающие в спину, и понимаю всё:
– У Багряновой припадок.
– Сейчас пена изо рта пойдёт.
– За границу опять сваливает, отвечаю!
– Вы идиоты все, или что? Что она вам сделала? – Не придаю значения этому женскому голосу.
Толкаю дверь и сходу на кого-то налетаю. На кого-то высокого и крепкого и очень стойкого, раз отпружиниваю от него как резиновый мячик и ударяюсь задом о выкрашенный в коричневый пол. Бо-о-ольно ударяюсь и тихонечко стону себе под нос.
Хор из смеха тут же сокрушает голову, и в этот момент волей-неволей задумываюсь над тем, почему они все меня ненавидят? Что я им сделала? Когда и как дорогу перешла?
Они самые. Всё те же лица, какими запомнила их. Слегка повзрослевшие, но всё те же – мои одноклассники, с которыми прежде никогда проблем не было. Я всегда была в нейтральной зоне, на меня внимания-то по большей части не обращали, так что же изменилось? За что они меня возненавидели? Всего лишь за моё отсутствие?
– Лиза, всё в порядке?
Отмахиваюсь от Марии Петровны, потому что встречаюсь взглядом с Ним.
Максим Яроций – вот на кого я налетела.
Вот из-за кого всё ещё сижу на полу, как последняя идиотка, и пытаюсь вспомнить, что такое двигаться.
Его взгляд приковывает, не отпускает. Словно гвоздями к земле прибивает, запрещая сходить с места, пока не разрешит – так он смотрит. Холодность и жестокость искорками тока плещутся в тёмных зелёных глазах. И что-то ещё, что похуже всего этого, что-то похожее на… презрение.
Теперь, находясь так близко, понимаю, как сильно ошибалась: Макс не просто изменился – он стал другим человеком. Не просто более взрослым, а будто потрёпанным временем.
Стал выше меня практически на голову, шире в плечах, но явно забросил занятия спортом, так как нет у него той мускулатуры, которую на спор с кем-то собирался нарастить. Худощавый и жилистый – это осталось без изменений. Узкие бедра, на которых низко сидят чёрные джинсы с дырами на коленях, из-под резинки тёмно-зелёной куртки-бомбера выглядывает мощный ремень с металлическими заклёпками, на ногах – обычные кеды, а густую тёмную шевелюру с трудом скрывает серая бейсболка с тремя тоненькими колечками на краешке козырька.
И я продолжаю смотреть на него, как пришибленная. А он на меня: холодно, равнодушно.
На щеках ни грамма румянца, или загара, будто в то время, когда вся молодёжь с пользой проводила летние каникулы на пляже, Яроцкий запер себя в каком-нибудь сыром подвале и выходил из него только по ночам.
Тени под глазами говорят о недосыпе, ну или крайней усталости, что одно другому не мешает. Лицо вытянулось за этот год и обострилось, черты стали выразительнее, и как ни странно – привлекательнее. Подбородок крупнее, а скулы шире. Где-то под этой густой неряшливой чёлкой спрятан высокий лоб, морщинка между длинными прямыми бровями раньше никогда не появлялась – весёлые беззаботные люди редко хмурятся. Но этот Макс… думаю, выглядит так практически всегда. Единственное, что в его лице осталось прежним, это ровный нос с высокой перегородкой и слегка заострённым кончиком и яркие губы, по странным причинам не лишившиеся цвета. Вспоминаю, сколько девчонок сохло по этим губам… Даже голосование устраивали за парня, с которым хотели бы поцеловаться. Помню, что и я голосовала за Эти губы. Макс всегда мне нравился, как и половине школы. Но я для него была лишь приветливой одноклассницей.
Всего год. Всего год прошёл после смерти Кости – его лучшего друга, а от прежнего Максима Яроцкого не осталось ничего прежнего.
– Прекратите! – голос Марии Петровны вновь становится для меня слышимым, но я по-прежнему не могу заставить себя оторвать взгляд от лица Макса и подняться с пола. – Лиза! Максим! Оба! Немедленно займите свои места! Не урок, а балаган какой-то!
– Может Багрянова сдохла?
– Кирилов!!!
– Что-о-о? Сами посмотрите – она не двигается!
– На Яроцкого вылупилась!
– Эй, Вероника, кто-то только что запал на твоего парня!
– Кирилов!
– Да, что-о-о?!
– Сейчас выгоню из класса!
Шаг. Два. И кеды Макса оказываются у моих ног. Вытаскивает руку из кармана джинсов и протягивает мне, не разрывая контакт глазами.
По классу прокатывается весёлый свист вместе с криками Марии Петровны призывающей к дисциплине.
Что-то подталкивает, звенит в голове, просит взять его за руку, узнать какая она: тёплая, холодная, сухая, или влажная, как будто это имеет значение. Что-то гадкое, непрошенное провоцирует. Саднит в груди и требует смотреть на Яроцкого, как можно дольше, а желательно – до бесконечности. И лишь остатки здравого смысла пытаются достучаться до застывшего в оцепенении мозга и напомнить, что Макс, тот самый парень, по которому я сохла всю среднюю школу, как вкопанный стоял у стены и ничего не сделал, когда мне была нужна помощь на той уродской вечеринке!
Отталкиваюсь руками от пола и самостоятельно встаю на ноги.
Плевать на свист и на крики Марии Петровны, урок которой был сорван. Плевать на всех их! Это мой последний год в школе, и я вернулась на две недели раньше не для того, чтобы рыдать из-за каких-то унижений, до которых мне и дела нет, после всего, что я уже пережила за свою недолгую жизнь. Я здесь не для этого.
Огибаю Макса и направляюсь к выходу, решив, что вливаться в школьную жизнь лучше начать со следующего урока, и прежде чем захлопываю за собой дверь, слышу одинокий холодный смешок за спиной, точно зная, кому он принадлежит.
Глава 5
– Ну, привет, школьный туалет.
На тяжёлом выдохе сажусь на подоконник, притягиваю колени к груди, упираюсь в них подбородком и долго, безо всякого интереса смотрю в окно. На внутренний двор старой трёхэтажной школы, на свеженький асфальт, по которому барабанят тяжёлые струи дождя, на клумбы с цветами, чьи пожухлые и лишённые цвета головки под напором ветра прижимаются к земле. Смотрю на школьный стадион вдали, футбольные ворота, шины воткнутые в песок раскрашенные в жёлтый и красный, турники для подтягивания… Вспоминаю как каждое занятие по физкультуре, что проходило на улице, проводила вон на той скамейке без спинки: читала, рисовала всякую ерунду на последних страницах тетрадей, пыталась сделать уроки на завтра, или просто смотрела как мальчишки играют в футбол.
Яроцкий всегда играл за нападающего. И за него всегда болели девчонки: подбадривали, даже кричалки придумывали. Я же сидела в стороне и молча наблюдала. Да, я любила за ним наблюдать. Он был таким идеальным и в то же время простым, хорошим парнем, с блеском в глазах и такой заразительной улыбкой с двумя ямочками на щеках, что сама не замечала, как начинала улыбаться.
И вот в кого он превратился. Если подумать, я даже не знаю в кого.
Да и не должна думать. Полина и игра, придуманная группой каких-то ненормальных – вот чему стоит уделять максимальное внимание. И первое, что сделаю, когда выйду из этого туалета – найду Светлакову и потребую у неё ответы. Она знает на какие вопросы.
Со звонком на перемену покидаю своё укрытие и шагаю по коридору второго этажа к кабинету, в котором оставила рюкзак. Фойе с шестью подпирающими потолок толстыми столбами наполнено народом, средние классы проносятся мимо, едва не сбивая с ног, а старшеклассники, как один, вылупляются в мою сторону. Возможно, просто кажется, но скорее всего нет. Это школа. Слухи здесь расползаются со скоростью торнадо. Уверена, практически каждый теперь хочет собственными глазами увидеть ту таинственную девчонку, которая по каким-то не разглашаемым причинам целый год отсутствовала в школе. Для них я – всё равно что пришелец, о котором никто ничего не знает, кроме слухов, которые ещё больше усиливают желание выяснять правду. Это же так важно – сунуть нос в чужое дело.
Они – шакалы, готовые сожрать одного ради поддержания авторитета вожака стаи. А чтобы быть вожаком, вроде Светлаковой, нужно быть сильной и до небес уверенной в себе. Если же ты выделяешься по любой другой причине, ты – мишень, белая ворона, объект для насмешек. И я, судя по всему, «удачно» выделилась.
Замираю рядом с партой, за которой сидела.
Ну конечно… рюкзак пропал.
На всякий случай оглядываю другие места, но отлично знаю, что моих вещей здесь больше нет.
Вспоминаю, какой урок будет следующим, и иду на третий этаж к кабинету химии.
– Лиза! – звучит знакомый голос, и я испытываю некоторое замешательство при виде широкой улыбки на лице моей сестры. – Я звонила тебе.
Вытаскиваю телефон из кармана джинсов и нахожу три пропущенных.
– Всё-таки сделала это. Вернулась, – Полина не даёт ответить и больше не улыбается. – Говорила же…
– Мне надо идти.
– Стой, – хватает за руку и смотрит виновато. – Я хочу… извиниться за… в общем… Прости, что вела себя, как сука.
Закатываю глаза:
– Забей. Я пошла.
– Как первый день?
– Потрясно.
– Лиз… Что-то случилось? – Вижу тревогу в её глазах.
– Нет, – вру. – Просто рюкзак кто-то спёр.
– Что?!
– Сама разберусь. Не ходи сегодня никуда, ладно? Будь дома. Надо поговорить.
– Опять ты…
– Полина, – шиплю ей в лицо, – это не шутки, всё серьёзно! Ты, правда, не понимаешь, как далеко всё зашло? Включи ты свою башку, наконец!
Раздаётся звонок и становится причиной, по которой моей сестре удаётся улизнуть от меня без ответа.
Ей всё равно.
Смотрю ей в след и едва сдерживаю порыв смеха на грани отчаяния.
Мою сестру изнасиловали в туалете чужого дома, а такое чувство, что отымели меня!
– Багрянова-а-а-а? – глумливо протягивает кто-то, стоит переступить порог кабинета. – А, Багрянова-а-а… Приве-е-етик.
– Ты больной, Кирилов? Чё те надо от неё? – А этой девчонки я не знаю. Не помню её в нашем классе. Улыбается? Мне? Да ещё и приветливо? Хочется потрясти головой, чтобы от галлюцинации избавиться.
– Привет, – и проход мне загораживает. Высокая, крупная, широкая в плечах, с крашенными в жгуче-чёрный волосами, в длинной тёмно-синей юбке в складку и в заправленной в неё футболке «Metallica», мощные ботинки на шнуровке выглядывающие из-под подола, невольно притягивают взгляд, глаза густо подведены чёрным в стиле моей сестры, а в брови и в нижней губе пирсинг. И эта странная девчонка мне улыбается!
Улыбка мне нравится, кажется искренней.
– Зомби и психичка подружиться решили! – комментирует Кирилов Саша. Помню этого козла. Козёл – он и в Африке козёл.
– И почему ты Зомби? – спрашиваю.
Девчонка, будто ей всё равно, пожимает плечами:
– Ну… просто кое-кто, путём не самого удачного логического заключения, решил, что это тупое прозвище мне подходит. Вообще-то я Зоя.
– Зомбятинаааа…
– Заткнись, – рычит на Кирилова Зоя. – Такой идиот.
– Я Лиза.
– Знаю, – улыбается. – А я типа новенькая. С этого года в этой школе учусь.
М-м-м… так вот почему со мной подружиться пытается? Двум изгоям общества лучше держаться вместе?
Может и так. Но точно не сейчас.
– Прости, мне надо… – оборачиваюсь, подбирая вежливые слова, и замираю взглядом на доске, где кто-то очень постарался, выводя мелом большие красивые буквы: «С возвращением!» И это приветствие вполне могло бы стать единственной приятной неожиданностью за сегодняшний день, если бы только не нашивка в виде жёлтого смайлика не особо аккуратно вырезанная с моего рюкзака и приклеенная под меловой надписью вверх тормашками. Вот и вывернулась улыбка наизнанку.
– Я хотела тебе сказать, – звучит неуверенный голос Зои, а я сейчас как раз-таки напоминаю того самого Зомби, которым прозвал её Кирилов – уверена, что позеленена, глаза расширены в потрясении, а рот нелепо приоткрыт, так и не договорив до конца то, что собирался.
– Кто это сделал? – с трудом слышу собственный шепот, зато отлично слышу дружный, приглушённый смех за спиной. Поворачиваюсь к Зое, которая лишь тяжело вздыхает и говорит что-то о том, чтобы я не обращала внимания, что всё это не стоит того, чтобы переживать, потому что большая часть нашего класса – законченные идиоты.
И, да, она права. Вот только… я не понимаю…
– Что я им сделала? – шепчу так же тихо головой и туманным взглядом скольжу по лицам одноклассников. Останавливаюсь на лице Вероники и испытываю такое отвращение при виде её лёгкой полуулыбки, которое никогда ни к кому не испытывала.
Это она. Уверена – она это сделала!
Смех и оживлённые разговоры с крайнего ряда приковывают внимание. Не замечаю, как двигаюсь по проходу к дальнему окну, в которое все почему-то вылупились, а потом и сама вижу причину… Мой рюкзак. Выпотрошенный, порезанный на лохмотья валяется у главного входа в школу и напоминает промокшую насквозь кучу невзрачного мусора, а немногочисленное содержимое: блокнот, парочка чистых тетрадей, ручки с карандашами разбросаны рядом. И самое главное – MP3. Ему конец.
– Кто-то постарался, – слышу перешёптывание Никольской и Голубевой – двух подружек помешанных на учёбе, которые никогда не ввязывались в подобное – слишком примерные.
– И я даже знаю кто, – отвечает Голубева, цокая языком. – Совсем с ума посходили.
Замечает, что я смотрю на неё в упор и заливается краской до самых ушей, тупит взгляд, упирая его в учебник по химии, и неловко откашливается.
– Кто это сделал? – севший голос кажется чужим.
– Откуда нам знать? – отмахивается Никольская, резко меняя показания, и исчезает за учебником.
Да что вообще происходит? Не много ли для первого дня?!
Зоя оказывается очень проницательной, когда по одному выражению лица определяет мои дальнейшие действия, хватает за руку и убедительно произносит:
– Не надо. Только хуже сделаешь.
Сверлю Веронику взглядом, пока та с беззаботным видом подпиливает ногти и делает вид, что не при делах. Но это она! Всё она: начиная от открытки с клеткой и заканчивая порчей чужого имущества.
– Класс! – Светлана Ивановна появляется до того, как я успеваю сорваться с места в попытке выцарапать Светлаковой глаза.
– Садимся на места! Звонок давно был!
– Иди, – Зоя кивает на пустую парту позади, а меня по-прежнему тянет в противоположную сторону – к Веронике, которая усаживается на стул, как на трон позолоченный, и не спускает с меня заинтригованного взгляда.
Ну ладно!
– Какого хрена?! – толкаю её парту, так что чёрная лакированная сумочка со звоном золотистой цепочки падает на пол, и смотрю сверху вниз в красивое лицо это гадины, которое ни на грамм не изменилось!
– Багрянова! – И недовольство учителя сейчас как-то вообще не волнует.
– Что за игры больные? – шиплю в лицо Вероники. – Чего тебе надо от меня?!
– Багрянова! Да что же это такое?!
– Психички – такие психички, Светлана Ивановна, же-е-есть… – протягивает кто-то.
– Не понимаю о чём ты, – Светлакова продолжает беспечно улыбаться, склоняет голову набок и с нескрываемым удовольствием ждёт ответной реплики.
– Мой рюкзак, например, – решаю напомнить. – Открытка, рисунок в учебнике по литературе. Моя сестра, наконец! Всё ещё не понимаешь?!
– Так! Я пошла за директором!
– Не поможет, Светлана Ивановна… Тащите транквилизатор!
– Мне нет дела до твоей сестры. Сама за мной везде таскается, – пожимает плечами, выпрямляет спину, демонстрируя идеальную осанку, и вытягивается передо мной так, что приходится задирать голову, чтобы продолжать прожигать её физиономию взглядом.
– Ты знаешь, что с ней случилось! – И это не вопрос. А голос мой не просто громок – он звенит от ярости, обиды, боли за сестру!
Хлопает дверь, и класс в одно мгновение наполняется гамом, как следствие того, что учитель покинул кабинет. Кто-то свистит, кто-то требует драки, а кто-то даже ставки делает.
– Кто это сделал?! – кричу, сжимая кулаки.
– Сделал, что? – косит под дурочку Светлакова. – Я тебя не понимаю, Багрянова. Говори проще.
Проще? Как можно сказать проще о том, что какая-то сволочь изнасиловала мою сестру?!
– От тебя слишком много шума, – вздыхает. – И это в первый день.
Ещё крепче сжимаю кулаки, и Вероника не оставляет это без внимания.
– Ударить меня хочешь? – усмехается.
– Да!
– И чего ждёшь?
Трясёт. Так сильно, что, кажется, будто пол под ногами вибрирует. И если бы мозгов у меня было немного меньше, клянусь, я бы уже съездила Веронике по морде, не думая о последствиях.
Видит, что я сдулась.
– Успокойся, Багрянова, – сморит с сочувствием лживым, – тебе это не на пользу.
Замахиваюсь! Чёрт! Замахиваюсь, не знаю зачем, потому что не собираюсь её бить, но не успеваю опустить руку и уйти с очередным позором, как кто-то перехватывает запястье на лету и до боли сжимает пальцами. Рвёт в сторону, так что едва на ногах устоять удаётся, и вместо Вероники передо мной оказывается копна тёмных волос выбивающихся из-под кепки, а злые, тёмные глаза Яроцкого прибивают к полу.
– Ууууу… конец тебе, психичка, – кричит кто-то. – Не на ту девчонку наехала!
Пытаюсь выдернуть руку, но хватка Яроцкого слишком сильна – и не думает отпускать.
– Это типа девчонка его, – узнаю голос Зои, которая оказывается сбоку от меня и смотрит на Макса так, будто тот и ногтя её не стоит; даже завидую ей немного.
– Отпусти, – требую, убеждая себя, что слёзы всё ещё не на подходе.
Глаз с меня не сводит и будто внутри копается, одним взглядом наказывает, что осмелилась наехать на чёртову королеву школы!
– Отпусти! – дёргаю руку. Не отпускает. И не говорит ничего.
А затем видимо в конец с катушек слетает: толкает меня в бок и тащит вслед за собой по проходу, пока все присутствующие продолжают наслаждаться зрелищем и снимать нас на камеры мобильных телефонов.
Открывает дверь и выталкивает меня в коридор, где становится непривычно тихо и, эта тишина режет слух, кажется слишком острой, непосильной.
Вжимает в стену, нависая сверху, и продолжает молчать для пущего эффекта. Всё в лицо всматривается, хмурится, словно в непонимании, выискивая что-то, будто у меня на лице не хватает какой-то важной детали!
– Тихо не сидится, да? – наконец произносит и у меня дыхание замирает.
Его голос – вот, что осталось прежним. Давно поломанный, с низким тембром, будто дымкой обволакивающий.
– Я тебе вопрос задал.
А потом понимаю – что появилась лёгкая хрипота. И как по щелчку запах сигарет ударяет в нос, оставляя сомнения позади – бывший лучший спортсмен школы травит себя никотином.
Стоит слишком близко, чтобы сбежать.
Смотрит слишком пристально, чтобы отвернуться.
И самое обидное – у меня даже аргументов против него нет никаких, чтобы бросить в лицо, упрекнуть за что-то. Сейчас я – всего лишь психованная девчонка, вернувшаяся в школу и устроившая беспредел в классе химии. Мои проблемы – ничто.
– Молчать будешь? – мурашки на коже вспыхивают от этого голоса.
– А что сказать? – сосем тихонько.
Вглядывается, слегка глаза щурит и не отходит ни на сантиметр.
– Может, и мне врезать хочешь?
– Я не собирала…
– Знаю, – перебивает, как кляпом рот затыкает. – Слишком трусливая. Вали. – На выдохе отходит в сторону, но продолжает смотреть в упор.
Расслабляю плечи и отлипаю от стены.
– Я не вернусь в класс.
– Я и не предлагал тебе это. – Кивает вдаль коридора: – Вали.
И я валю… О, да, заставляю ноги двигаться, а слезам возвращаться на место и валю! Всё дальше и дальше по коридору, пока этот проклятый голос вновь не заставляет остановиться.
– Зря ты вернулась, – эхом проносится по пустому коридору, и я заставляю себя обернуться. Медленно… очень медленно.
Всё ещё там – у двери. Всё ещё смотрит, так пристально, что дыхание перехватывает.
Кто он такой чтобы осуждать мои решения?
– Это угроза? – усмехаюсь с горечью.
– Нет, – отвечает спустя паузу. – Уже нет. – Хлопает позади себя дверью кабинета химии и оставляет меня одну во мраке коридора.
Ещё в гардеробе почувствовала странный запах гари. Но вот только и подумать не могла, что эта вонь будет исходить от моего плаща.
Большая, практически идеально круглая дыра была пропалена на спине, так что хоть голову просовывай. И знаете что? Я даже не удивилась. Даже не отреагировала никак. Просто надела его, как ни в чём не бывало, набросила на голову капюшон и под удивлённый взгляд технички на вахте покинула стены этого удивительного учебного заведения.
Вероника и Максим – вот что теперь крутилось в голове вместо тех мыслей, которым в ней положено крутиться. Но я просто не могла хотя бы раз об этом не задуматься.
