Елена Ханина
Перевернутая жизнь
С 1989 года Елена Ханина живет и работает в Израиле по специальности врач-эндокринолог. Кандидат наук, имеет врачебную практику, успешно продолжает заниматься творчеством, выпускает новые книги стихов, является членом Союза писателей Израиля. Внешняя жизнь удалась. Все хорошо!
Мы собирали чемоданы,
Мы уезжали навсегда.
Нас поманил маяк удачи,
И грузный, старый передатчик
Вещал, что можно жить иначе —
Америка, другие страны…
И мы ударились в бега.
Так пишет Елена в стихотворении «Где родина и где чужбина». А что же душа? В тот момент, когда казалось, что «все проблемы улажены» и даже удалось «блюдо счастья попробовать», оказалось – «несъедобно оно», – делится своим открытием в работе «Замурованы заживо…». Стихотворение «Две правды» отражает душевные переживания и неожиданное «открытие, поразившее своей простотой»; думаю, что это открытие, выражает состояние не только поэтессы, а и многих других соотечественников, оказавшихся волею судьбы на чужбине:
Душевный покой
Растворился, как сахар в чае.
Годами возводимое здание – рухнуло мгновенно.
Вернуться домой?
Но там каждая вещь огорчает.
А поиски истины обернулись поиском пены.
Своими размышлениями о жизни за границей и моментами прозрения Елена делится со своим читателем в поэтических работах, посвященных этой теме, где названия этих работ говорят сами за себя: «Из одной несвободы в другую», «Где родина и где чужбина», «Не распаковывая вещи, живу который год», «Зона», «Мы ударяемся в бега» и другие.
Много работ Елена посвятила животрепещущей для нее теме – поэзии. В этих работах автор раскрывает свое понимание и отношение к поэзии, к самому процессу стихосложения. «Поэт – совсем особенная птица, Ей человеком суждено родиться», – уточняет в стихотворении «У птицы два крыла». Поражает степень открытости и доверия к своему читателю, выраженная в таких произведениях: «Стихи», «Отравившись коварными рифмами», «Праздник поэзии», «Мой процесс словотворчества», «Строки» и других. Переживая разные душевные состояния творческого процесса, поэтесса доносит до своего читателя, что значит для неё быть поэтом, показывает, что в момент творчества она не принадлежит сама себе, а является проводником творческого импульса. Поэтому, зная истинную тяжесть поэтического венца, Елену Ханину – зрелого, состоявшегося мастера, не может не волновать состояние дел в современной поэзии. «Двадцатый век, поэтами беременный, Разбух от их расхристанных стихов», – замечает автор в стихотворении «Поэты двадцатого века. На концерте Аллы Демидовой. 10.2005». У поэтессы много работ на эту тему, в которых отражены не только ее отношение к поэтическому жанру, современным поэтам и поэтическим сайтам, но и обозначен круг проблем в этой области. Тот факт, что многие из современных поэтов до конца не осознают, что такое быть поэтом, не обладают огромным талантом и пишут непрофессионально, невозможно не признать. Ироничное отношение к графоманам выражено в стихотворении «Поэзия 21 века», где автор ужасается тому, что от миллионов произведений этой пишущей братии интернет буквально разбух:
Идут полками, раздвигая сумрак,
Проходят через каменные стены,
Вливаются в разбухший интернет.
А пишут что-то в кружевах, заумно,
И на волне словесной серой пены
Пытаются прорваться в высший свет…
Поэтесса называет конечную цель этих «полков», состоящих из горе-поэтов – не «чувства добрые лирой пробуждать», а «прорваться в высший свет», наивно вообразив, что попадание в «поэтическую богему» автоматически обеспечит им безбедное существование в постоянном «блистании» на литературных тусовках и сытых фуршетах. Продолжая тему графомании в поэзии, обращает на себя внимание стихотворение «У пьедестала толчея и давка…», где поэтесса печально замечает:
Рябит в глазах от множества поэтов.
Их вирши не вмещают альманахи,
и на Пегасе нет свободных мест…
Разнообразные размышления о состоянии современной поэзии, волнующие Елену Ханину, отражены в таких произведениях, как «Поэзия не сладенький пирог», «Литературная тусовка», «Литературные штампы», «Поэтический сайт», «Русская словесность», «Богема» и других.
Подводя итог этому небольшому и далеко не полному психологическому исследованию, понимаешь масштаб и глубину поэтического таланта Елены Ханиной. Творчество поэтессы – явление удивительное в мире поэзии и представляет громадный интерес и не только исследовательский. Каждое её произведение – это уникальный сплав мыслей и чувств поэтессы. В поэзии, как в зеркале отражается и сложность человеческой личности автора, и её многогранность, и её изменчивость, и одновременно её целостность. Слова французского писателя Андре Моруа (1885—1967) о том, что «личность и судьба человека (и судьба человечества) формируются в соответствии с его творческой волей, в соответствии с его состоянием духа» – прямо характеризуют личность Елены Ханиной и отражают суть её поэзии, которой доступны и «пропасти и высоты Духа». Стихи Елены Ханиной глубоко психологичны и глубоко духовны, ибо Дух творит себе формы.
Ирина Михайловна Соловьёва, публицист, психолог, Член Союза Писателей России. Из книги «Приграничная полоса времени» (Избранное из цикла «Мои современники».Белый ветер, Москва, 2017. Стр 194—208).
Стихотворения
Я думала, после любви ничего не бывает
Я думала, после любви ничего не бывает.
И только пустыня – сожжённая, черная, злая,
И мысли-уродцы по памяти бродят во сне.
Я думала так, только видит мой Бог, ошибалась.
Мне дали в награду две полные пригоршни дней.
Улыбки, витрины, снующие в вечность вокзалы.
Ещё водопады, и множество разных зверей.
Прочитана книга, уже подхожу к эпилогу.
Последние строчки плясали чечётку в саду
И после любви всего оказалось так много!
Слоны, обезьяны, кузнечик, орёл, какаду.
Бессонница спорит, зачем без любви продолжаешь
Ты громко смеяться и песни весёлые петь.
Но жизнь не кончается, жизнь оказалась большая.
И кольца на пальцах и в голосе радости медь!
Землетрясение
Сколько баллов, да кажется восемь.
Нет, пожалуй не может быть.
При семи все здания сносит,
Остаётся звёздная пыль.
Сколько зданий, да кажется сотня,
Нет, пожалуй намного больше.
Мы подсчёты ведём охотно,
Подбираясь к цифрам на ощупь.
Сколько было погибших? Ой, много.
Счёт идёт на десятки тысяч.
Дождь покинул свою берлогу,
Вновь на мёртвое тело тыча.
Что лежит посреди дороги,
Нет, того что было дорогой
Память скоро покроют смоги
Наряжаясь в серую тогу.
Мы повесили белые флаги
Перед Вашим величеством громом.
Путь земной мы прошли – бедолаги,
А с земли мы ушли вместе с домом.
Любимые поэтов
Знают адрес, приходят, тревожат звонок.
– Интервью вымогают как ключик от сейфа.
Иосиф или Володя, чудных несколько строк
Посвятили той женщине, таинство шлейфом,
Чуть заметной поземкой, но тихое"НЕТ»
Множит домыслы, новые предложенья.
У красивой девчонки лишь словесный портрет,
Пожелтевшие листья в её сновиденьях.
«Я живу для вечности и, что ж?..»
Я живу для вечности и, что ж?
Вечность пробубнила – «не тревожь»!
Не мозоль глаза, не трать слезы,
Выпали семёрки, не тузы».
Я живу для вечности, но сплин
Подносил касторку вместо вин.
Вечность вдруг поморщилась – «как знать,
Может, ты с колен успеешь встать».
Э. И. посвящается
Моим подругам
Как много солнца, как много счастья,
Но раздаётся не равномерно.
Раздел случаен? Может, отчасти.
Кому небеса, кому-то стены.
Душа всё ищет свою награду,
идёт вслепую, падает в омут,
порою назад пятится крабом,
Дорогу отыскивая к дому.
Всё пробежало – хамсины, вьюги,
слёзы и радость уходят в память.
Всегда на помощь придут подруги.
Как хорошо ощущать – я с вами…
7 человек одной семьи погибли в автокатастрофе
Какие жуткие предания,
Какие страшные разборки.
Израиль и Месопотамия,
Асфальт опять от крови мокрый.
Семья, спешащая на праздник,
Ушла с земли в составе полном
И конформисты, и романтики,
Вновь память поднимает волны.
Как много значит знак божественный,
Куда зовёт, в какие кущи.
Микроскопическая трещина,
Но механизм судьбы запущен.
Секунды не имеют жалости,
Приговорённые смеются.
Каприз судьбы, иные шалости,
И нити жизни мигом рвутся.
«Скукожился бессовестно рассвет…»
Скукожился бессовестно рассвет,
Предчувствуя – закат уже проснулся.
По улицам расходится толпа.
Автомобили мчатся, парапет
Под тяжестью веков слегка прогнулся,.
Хотя и уцелел едва-едва.
Его хотели дважды подорвать.
Лет сто назад и, кажется, лет двадцать.
Из-за чего? А был он символ власти.
А чайки – их элита или знать
Звала своих сородичей на кастинг.
И пел певец красиво, звали Джастин.
Все что-то ждали. Шторма ли, дефолта?
Прихода страстной дамы в черной шляпе,
дождя ли, неожиданной жары.
Прекрасного, последнего аккорда.
Поездки в Сан-Франциско и Анапу.
Мерцало нечто серое вдали…
Нам экстрасенсы предсказали нечто,
Пробив строку копьем – папье-маше.
Закат сменил рассвет, всё повторилось.
Удача улыбнулась, словно вечность.
И прошлое в забытом багаже
Позвало в путь, как оказалось, Млечный.
Триколоры удачи
Триколоры удачи,
Победители, мачо,
Ностальгия по красным макам.
Кто хохочет, кто плачет,
Кто танцует, кто скачет.
Изменить этот мир – одним махом!
Бородинское поле,
Слава, слава героям!
Мир заоблачный нарисуем.
Незавидная доля
У евреев и гоев.
И у лошади в красной сбруе.
Ах, война мировая,
Обещание рая.
Только кровь и бездомность после.
За идеи сгорая
Обезумела стая.
В чистом поле покоятся кости…
Выбор сделан, столицы
Города – Рига, Ницца,
Львов, Донбасс или Дальний Восток.
Президенты и вице
Гордо носят в петлицах
Триколор – но и он не помог…
Разрываясь на части
И глотая напасти
Шар земной загорелся – пожар.
И оскалились пушки
От Парижа до Кушки,
И безумство в горящих глазах.
Голод или пирушки?
Надсон, Лермонтов, Пушкин…
Мы хотели вернуться назад.
У людей, у народа
Убивать – стало модой.
Обещают прекрасную жизнь.
Нас пристрелят в угоду,
Улучшая породу.
Самолеты взвиваются ввысь.
Все закончились споры.
Прикрепляй триколоры,
Всем кто в этой войне проиграл.
Кто не наш до упора —
Расстрелять, без разбора.
Хитрый жулик победу украл…
«Загорелись строенья…»
Загорелись строенья
И сгорали как спички,
На пожарище тени
Забрели по привычке.
Вспоминали, что здесь же
Раньше жили другие.
Вроде ссорились реже,
Вроде вправду любили.
Ах, когда это было!
В девятнадцатом веке.
Пепелище покрыло
Память об имяреке.
Пишите мемуары
Пишите мемуары, грянет день,
Как грянет марш приказов и указов.
И мы поверим моментально, сразу
В любую чушь, в любую дребедень.
Пишите мемуары для детей,
Для внуков и далеких поколений.
Что хитрый монстр был просто добрый гений
И думал о спасении людей.
А если что не досмотрел когда- то,
Завел страну в пучину и тупик,
Ну просто приболел, был нервный тик.
И в общем он ни в чем не виноватый.
Пишите мемуары, всё сойдет,
Не станут люди рыться в интернете.
А чистой правды нет на этом свете,
Так пусть живет в иллюзии народ.
Пришла пора, всё можно договаривать.
Нам нечего оставить на потом.
Те годы, что для жизни нам подарены
Ушли, взмахнув и помахав крылом.
Пришла пора сказать, о чем не сказано,
Не пригодятся в саване слова.
Остатки жизни, как остатки разума,
Растут они, как сорная трава.
Пришла пора сказать что снилось, думалось.
О чем хотелось просто промолчать,
Но ощущенье – ты стоишь под дулами.
А выстрел грянет, и не долго ждать…
Ну что такое десять лет для вечности?
И что такое жизни десять лет.
Сказали всё – остались незамечены,
Как поменяли вдруг менталитет.
«– Мой народ рассматривает в лупу…»
– Мой народ рассматривает в лупу
Что сказал пророк, куда идти.
И жестоковыйность на поруки
Взяли мы, чтоб помогла в пути.
Господа, мы молимся в надежде
Сохранить солдат с передовой.
Наш противник тот же, что и прежде.
Бесконечен, бесконечен бой.
«Праведник» кровавого ислама,
Возжелавший гибели страны,
Празднует победу. Слишком рано!
Новый день – наш новый день войны.
Мы сегодня плачем по мальчишкам,
Чьи рисует камень имена.
ГОСПОДИ! Пускай придет затишье.
ГОСПОДИ! Спаси нас от огня.
Тех, других, они сегодня живы
И идут по вымершей земле,
Где дома лежат, покрыты пылью,
Из руин стреляют по тебе.
ГОСПОДИ! Спаси и дай нам разум
Пережить железную скалу.
Чтобы только умные приказы
На передовой, да и в тылу.
Мир отвернулся от меня
Мир отвернулся от меня
И только тени, только тени
Бродили где-то по земле.
Остыли угольки в золе,
Плоды невиданных растений.
И белый пух, и тополя.
Мир отвернулся от меня.
Грядут весёлые дела,
Гнедая лошадь морщит губы.
Жокея спесь идёт на убыль,
А где-то на краю села
Тревожный взгляд бездомной суки
Меня растрогал, а она
бежит за лошадью скуля
И ловит напряженно звуки.
Жокея окрики и храп.
Усталой лошади, досталось
На тренировке время сжалось,
А сука всё бежит – сатрап…
«День встречает и пестует ночь…»
День встречает и пестует ночь,
Темноту пригубив, словно виски,
И конец свой предчувствуя близкий-
раствориться средь улиц и рощ
Он уже никогда не придёт,
Тот другой будет лучше, быть может,
Только память противная гложет.
Неуклюжая, как бегемот.
Втащит день в каждый год, что остался,
Разбросав погремушки минут.
День сжимает мне горло, как жгут,
Ощущаю холодные пальцы.
Будет множество новеньких лиц,
Будут страхи бесплотны, как воздух,
Будет слово елейное – поздно…
И ничейный безоблачный бриз.
За нелюбовь к себе
За нелюбовь извечную к себе
Высокую цену
платить назначили.
Жизнь свою просидеть в тюрьме,
Вскрывать вены,
Другие чудачества.
За невозможность полюбить восход,
И заход солнца,
Мох, железа скрежет.
Оплакиваю свой приход,
Лекарств горсти,
улыбаюсь всё реже.
Красные сосны вместо зелёных
Пришли на площадь,
прижались друг к другу.
Время распухло от стонов,
Скорби ночной,
Нашей разлуки траурный марш
Всё ещё душу мою будоражит.
Сделай доброе дело! Уважь,
Пусть память покроется чёрной сажей.
Сажей того предпоследнего дня
Что разгромил, и разрушил, и отнял.
И до сих пор не понять мне, для
Чего стрекочут стрекозы, как сводни.
Пальмы презрительно шелестят.
Мы вместе ходили по этой дорожке.
И за любовь мою словно мстят
Все, даже старые чёрные кошки.
Принеси мне стакан воды
Принеси мне стакан воды
Только ты принеси, только ты.
Приходи в мой последний час,
Приходи, только лучше сейчас.
Говори, хоть словечко скажи.
На пари все дела отложи.
Неподъёмна моя вина —
Одного я люблю тебя.
Потому в переулке дней
Мне судьбу подменил злодей.
Атлантида
Нам готовит судьба Антлантиду
В чёрных водах рычащих тигром.
Но остались ещё денёчки.
Дружно айсберги, милые с виду,
Над землёй в облака подпрыгнув,
Превратились в белые точки.
А пророки из прошлых столетий,
Докричавшись до древних вулканов,
Сквозь звезду посылали сигналы.
А Катрин, или просто Кэти,
Нет не девушки – ураганы
Наложили на берег лекала.
Всё исчезнет, сказал учёный.
Суши станет до боли мало.
Мы готовимся к переселенью.
Показался сахаром жжёным
Итальянский берег, устало
Нам предсказывать привидение.
«Не скули по эпохе…»
Не скули по эпохе
Тебе не готовившей пули.
Всё пройдёт, ручейком незаметным впитается в землю.
Да, дела твои плохи,
Скрипели железные стулья
И врезались слова – не хочу, не могу, не приемлю!
Расщепление империй
Расщепление империй,
словно ядерный распад.
Всё, во что когда-то верили —
оказалось компромат.
Те, кто песни комсомольские
распевали у костра,
разъезжают на роллс-ройсе.
Все, кто против – стали за.
От расколотой империи
Слишком много черепков.
Смотрят птицы с недоверием,
Новый мир им не знаком.
Покаяние
Погреба, погребение,
Память словно размыло.
По кому песнопение?
Снова роют могилу.
То в лесу, то в овраге
Или в старом сарае.
Утром вывесят флаги,
Пот со лба вытирая.
Поп с лицом нестандартным
рьяно мучил кадило,
Объясняя приватно
Что-то девушке милой.
Крест нагрудный качался,
И старушка в платочке
Всё шептала: «Покайся!
Мой любимый сыночек».
Графоманы
Графоманы расселись и ели ужин.
Пили вино из бокалов красных.
Мне сказали – «поэзии ты не нужен»
И рукой помахали по-барски.
Графоманы кричали – «иди подальше,
От тебя за версту несёт невезухой.
Мы не любим тех, кто отстал на марше.
И тех, кто шепчет что-то на ухо».
Графоманы смеялись – «к чему стенанья.
Брюзжаньем введёшь себя в гроб до срока.
Смотри, судьба закрывает ставни,
И поле любви заросло осокой.
А ты всё там же бренчишь волынкой.
И строки твои из раздела прочих.
Про крестоносцев пишешь и инков,
Или ещё про непьющих рабочих.
Полно, уймись, нет журнальных ссылок,
Критики даже читать не станут».
«Знаешь, – советовал мне верзила, —
Лучше уйди в свой воздушный замок».
Кривые улочки удачи
Давно закончили свой бег.
Поз фонарём тихонько плачет
Уставший, СТАРЫЙ ЧЕЛОВЕК.
Я по тебе скучаю
Я по тебе скучаю.
Трогаю день на ощупь,
Солнца не замечаю.
Лобное место – площадь.
Стёкла дрожат надрывно,
Капают годы плавно,
шумный, весёлый рынок,
кажется так недавно…
снег обжигал ладони,
смех заполнял пространство.
Эхо застыло в стоне,
Мне не уйти из рабства.
Я по тебе скучаю.
Мебель покрыта пылью.
Больше не различаю
небыль с ушедшей былью.
Прощание
Свои стихи от сердца оторвав,
Я больше не могу грустить и плакать.
Ну да, конечно ты, любимый, прав
Живу, лишившись чувств. И даже страха.
Когда фонарь уже погас в руке,
Фитиль перегорел и батарейка села,
Когда мне безразличен друг и враг,
И до себя самой мне нету дела.
Зачем ещё слоняюсь средь людей,
Где погремушки слов качают воздух?
Зачем, скажи, противный знойный день
И стая мух навязчивых, навозных?
Любое дело мне не по плечу
Прощание, прощение, улыбка.
Я в смерти ораторию ищу,
А жизнь уплыла – золотая рыбка.
Что в сухом остатке
Что в сухом остатке?
Сны, сны, сны.
В них играют в прятки
Дети сатаны.
Горькие улыбки суеты,
Очертанья зыбки,
Это снова ТЫ.
Три последних снимка.
Постарел.
Лес густой, тропинка.
Луг окаменел.
Ни травы, ни солнца,
Пустота.
Только сердце бьётся,
На земле одна…
Последний стон о любви
Прогони сомненья вон,
Прогони.
Это мой последний стон
О любви.
Это мой последний всхлип
О тебе,
И сомкнётся завтра зыбь.
На земле
Не пристало оставаться
Давно,
И снимают папарацци
Кино.
Вместо правды вопросительный знак,
И взяла меня усталость
В кулак.
Прогони сомненья вон,
Прогони.
Это мой последний стон
О любви.
Коршуны
Коршун в поле спустился низко
И смотрел как выводят людей.
Тех, которых в расстрельные списки
Записали за пару дней.
Их вина – что пришлось родиться
В необъятной весёлой стране,
Где свобода не снилась и птицам,
Где на розовом скачут коне.
То ли ангелы в белой одежде,
То ли черти – наган в кобуре.
Где убийца начитан и вежлив,
Где иконы погибли в огне.
«Что сложилось в строки…»
Что сложилось в строки
Разразилось бранью.
Остальные крохи
Вспоминать не станем.
Нудные свиданья,
Поцелуи в щёчку.
Ужин в ресторане,
Был бифштекс не сочен.
И вино горчило
Горечью разлуки.
Милые мужчины
целовали руки.
Нет, имён не помню.
В памяти пустыня.
Вот листаю сонник,
Чай на кухне стынет.
Внуки проскользнули
В сон мой невесёлый.
И свечу задули
Ангелы со стоном.
Я заходил в чужие храмы
Я заходил в чужие храмы
Где тени пестуют иконы.
Где ладаном наполнен воздух,
Где проповедуют имамы.
Тысячелетье чьи-то стоны
Хранило, лики, окрик грозный.
Кресты из дерева, камней,
Бетона и блестящий мрамор.
Цветы, цветы и много будд.
Вот богородица, а с ней
Стоит печальный сторож храма.
Не помню, как его зовут.
Что, смерть? Насвистываешь польку?
Что, смерть? Насвистываешь польку?
Заглядываешь в окна на рассвете?
А я дрожу, мне горестно и больно,
Что не успеть всего, что Бог наметил.
Что не смогла пройтись по Арарату,
Полюбоваться лотосом цветущим.
Проваливались ноги, словно в вату,
Не обещая встречу в райских кущах.
Грядущего осталось право малость,
Скукожились года, свернулись свитком.
А смерть моя уже входила в залу,
Была одета в чём-то золотистом.
А дальше право, честно – не припомню.
Какие-то обрывки ниток, кляксы.
Ах да, ещё горячие ладони.
А дальше чернота, чернее ваксы.
«Луч растаял в лужице…»
Луч растаял в лужице
Не оставив тени.
Только капли ужаса
Липкие на теле.
Только люди бледные
на опушке леса
облаком обедали
и звездой – довесок.
Только мысли разные
Из раздела грустных.
Помешали празднику,
Как клопа укусы…
«Мы упадём в разорванность морщин…»
Мы упадём в разорванность морщин.
в развалы мыслей, непонятных слуху.
В плаксивость вдруг, без видимых причин.
В предательски трясущуюся руку.
Мы упадём, когда – знать не дано.
Быть может, завтра или через годы.
В походку шаткую, как будто бы вино
Припомнило прошедшие невзгоды.
Уж ничего не держит на земле.
Любимые давно ушли с экрана.
А дети, внуки – поменяли страны.
Вот только фотографии в столе.
Пожар на горе Кармель
Огонь пришёл на пепелище
Взглянуть на дело рук своих
И был конечно же доволен.
Вот дом стоит как будто нищий.
И чёрный остов стен, как крик
Невыносимой страшной боли.
Всего лишь несколько секунд,
Прошло, а лес, окутан дымом.
Кровавый тихий горизонт.
А ангелы текилу пьют,
И кажется невыносимым
Их равнодушие, но вот
И небеса пришли в движенье.
Стихает ветер, плачет дрозд,
Успевший улететь заранее.
Молитвы наши, песнопенья
Услышано, но купорос
Уже разъел до дырок зданье.
Ему название – прогресс
Мы управляем всем и всеми
На этой крохотной земле.
Но усмехнётся хитрый бес.
Он наказал людское племя.
И многие сгорят в огне.
Мой знак огня качает пламя,
Далёкий красный горизонт
Висит картиной в чёрной раме
И блеск свечей в буддийском храме.
Огонь касается высот.
И забывается на время
Что он приходит убивать.
Он уговоры не приемлет,
Идёт вперёд с упорством кремня.
Его шального – не унять.
Огонь меня зовёт и манит
И лижет пламя облака.
Сменяют кадры на экране.
Я на продавленном диване
Всё вижу, но издалека.
И красоты очарованье
вблизи – чернеющий провал,
сгоревший лес, где был кустарник,
Лишь пепелище, только странник
Один над пустотой рыдал.
Он стар, он лес этот лелеял,
Тропинки с малолетства знал
Его домишко и аллею
Снесла с земли злодейка-фея.
Он ощутил, что жить устал.
Ему хотелось раствориться,
Быть горсткой пепла; жаркий дым
Ложился на родные лица.
Сестрёнка в платьице из ситца.
Твой дом горел и ты там был.
Пожар, еврейские домишки.
А было то давным-давно
Счастливый маленький мальчишка.
Ты убежал и твой братишка.
Документальное кино.
Но ты его смотреть не можешь.
Крутилось семь десятков лет.
Душа горела вместе с кожей.
Так много пережил и прожил.
Счастливый вытянул билет.
Но на последнем пепелище
Устало сердце трепетать.
Твой ангел смерти встречи ищет.
Жизнь между вами – третий лишний.
В последнем сне – отец и мать.
