Дмитрий Савельев
Князьки мира сего
Глава 2
Бабушка Ефросинья
Похоже, бабушка Ефросинья не узнала Иваненко, хотя видела его в день убийства пришельца. Она провела следователя в комнату и сходу занялась религиозной пропагандой. Чтобы успокоить фанатичную старуху, Петру пришлось несколько раз повторить слово «преступление».
– С какого года вы являетесь членом организации «Свидетели Иеговы»? – спросил Иваненко, когда бабушка наконец уселась.
– Две наших сестры подошли ко мне на улице и пригласили к себе домой. Там мы беседовали по Библии. Как раз месяц, как умер мой муж. Сёстры сказали, что сорокадневные поминки отмечать не надо…
– И в каком году это было?
– В тысяча девятьсот девяносто третьем, осенью. С тех пор моя жизнь так изменилась! Мы все любим друг друга, а Иисус сказал, как узнать своих истинных учеников: они будут любить друг друга…
– Ваши соседи Голубинниковы знали, что вы являетесь членом секты?
– Мы – не секта!
– Прошу прощения, организации.
– Мы с сестрой подходили к ним, когда они только поселились в этой квартире. Но они не прислушались к истине. Сразу видно, что они – религиозные фанатики и не читают Библию. Они носили к себе в квартиру кресты, иконы с изображением мертвецов, которым не суждено воскреснуть в Царстве…
– До того, как над ними надругались, это были обычные иконы…
– Вот-вот! На обычных иконах как раз изображаются мертвецы, отвернувшиеся от Иеговы, отвергшиеся Царства и не попавшие в число избранных. Библия предупреждает о том, что придут лжеучителя!
– Помилуйте, вашей организации ещё ста лет, наверное, нет, а до вас были только лжеучителя?
Бабушка Ефросинья отвернулась к стене и насупилась. Она уже несколько раз порывалась взять с полки Библию, но Пётр останавливал её.
– Какую веру исповедовали ваши соседи, по вашему мнению?
– Известно какую.
– А именно?
– Христианскую, – выплюнула старушка.
– Очень интересно. А что, по вашему мнению, произошло тогда в квартире Голубинниковых?
– Дружка какого-нибудь пришили. У этих христиан вечно расколы и раздоры. Встретились псалмы попеть, повздорили – вот тебе и поножовщина. У нас никогда такого не бывает, потому что мы читаем Библию…
– Вы слышали или, может быть, видели, как и в каком составе они в тот день заходили в свою квартиру?
– Да щи я варила и радио слушала. А потом пошла в комнату и слышу – неладно за стенкой. Я – сразу в милицию звонить.
– А вообще к ним часто заходили друзья?
– Нет, не особенно. Я что-то ихних друзей не видела. Но молились они своим мертвецам два раза в сутки – утром и вечером.
– А молитвы (например, «Отче наш») они читали правильно или наоборот?
– Да не разберёшь через стену.
– А вы сами никогда не молитесь?
– Всё, что нужно, Иегова сообщает Верному и Благоразумному Рабу.[2] Какая глупость – лезть к нему со своими молитвами!
– Ваши соседи не были христианами. Они состояли в секте сатанистов! Видите, как ваша установка повлияла на восприятие событий? Вы вписали полученную информацию в свою картину мира и получили искажённое ви́дение действительности. Кресты Голубинниковы подвешивали к потолку, а иконам высверливали глаза.
Бабушка Ефросинья посидела минутку с открытым ртом.
– Это всё очень сложно, – сказала она наконец. – Иисус говорил простыми словами, надо подражать ему.
– Что поделаешь, в следственных органах много образованных людей. Если бы к нам шли одни имбецилы, страна бы давно развалилась. Но, слава Богу, они все у вас.
– К нам многие приходят! – гордо провозгласила бабушка Ефросинья.
– Вы где-нибудь видели Голубинниковых кроме как на лестничной клетке?
– Да на Рогожском рынке. Они овощи там покупают у одного кавказца. Напридумывали себе постов, как будто Всевышнему есть дело до ихних постов…
– А как зовут кавказца?
– А я почём знаю? Морда чёрная, уголовная. Мы с сестрой к таким даже и не подходим…
– Выглядит он как? Где его прилавок?
– Маленький такой, шустрый. Прилавок под крышей. Как зайти с центрального входа, в конце, справа…
* * *
До вечера Иваненко успел опросить ещё нескольких соседей Голубинниковых по подъезду, но никакой полезной информации больше не узнал. «Да, видели этих молодых людей. В разное время суток. Одежда обычная, неброская. Чем занимаются, не знаем. Появились несколько месяцев назад. Подозрительного ничего не замечали». И так далее и тому подобное.
Затем Пётр отправился домой, написал отчёт о проделанной работе, и у него ещё осталась пара часов, чтобы сделать одно дело, которое он считал весьма важным на данном этапе следствия.
* * *
Темнота. Но кое-что можно разглядеть. Маленькое окошко зарешёчено и прикрыто снаружи рольставнями. Холодно и сыро. Он лежит на нарах, а по щекам текут невидимые слёзы. Он убил человека. Не человека, а Человека с большой буквы. Выстрелил ему в спину и прострелил сердце. Пуля прошла навылет…
Пилат вышел к толпе и сказал: «Вот Человек!» А потом приказал этого Человека распять. Богочеловека. Образ Бога Отца.
И Пётр убил образ Бога. Образ Сына. Стал Богоубийцей. Самоубийцей. Украл у ближнего – украл у себя. Убил ближнего – убил себя…
Ему становится невмоготу, он разрывает пространство сна и выныривает в пространство утренних сумерек, струящихся из окна. Всего лишь сон, всего лишь сон… Какое счастье, что не стал человекоубийцей. Что не такой, как мытари и грешники… Что десятину с мяты даёт…
Прошлым вечером Пётр Иваненко второй раз в жизни прочитал Четвероевангелие. А сейчас надо идти на Рогожский рынок, искать маленького, шустрого такого кавказца, торгующего овощами.
Глава 3
Ибрагим
Люди идут по улице с суетными озабоченными лицами, увёртываются от автомобилей, торопятся в офисы, на работу. Они думают, что «работают на себя», но рабское выражение их лиц свидетельствует об обратном. Ну разве можно сравнить радостное лицо человека, работающего на себя, то есть занимающегося любимым делом, с перекошенным лицом москвича, носящегося в тухлом воздухе, как больная на голову ищейка, в поисках «деньжат» (ласково как называют эти засаленные бумажки!)?
А вот и здание рынка. Недоспавший охранник, ломящиеся от снеди прилавки. Все торгаши на своих местах.
Иваненко без труда нашёл нужного кавказца, показал ему удостоверение следователя МВД.
– Мы разыскиваем молодых людей, супругов, Алексея и Ольгу. Есть информация, что они отоваривались у вас.
– А что с ними случилось? – настороженно спросил кавказец.
– Так вы их знаете?
– Лёшу и Олю?
– Почему вы решили, что с ними могло что-то случиться?
– Дорогой, у таких, как они, много врагов.
– А может быть, они сами совершили какое-нибудь преступление?
Кавказец улыбнулся, глядя на Петра, как на умственно отсталого.
– Лёша и Оля? Дорогой, давай я расскажу тебе свою историю. Клиентов всё равно пока нет. Я приехал из Азербайджана в Москву совсем молодым. Восемнадцать лет мне было. Я сидел. Да, дорогой, вы же всё равно всё узнаете. Пять лет я сидел за грабёж. Я хорошо бегал. Родной дядя отправлял меня отнимать на улице сумки у обеспеченных женщин и убегать. На зоне меня сильно избивали, и я взмолился Аллаху, и Он защитил меня от смерти. Теперь я держу эту точку и всё делаю своими руками. Жена у меня азербайджанка, двухкомнатная квартира и пятеро детей. Ибрагим меня зовут, дорогой.
Азербайджанец протянул Петру покрытую чёрным волосом руку.
– Пётр Исаакович. И какое отношение имеет ваша история к супругам Голубинниковым?
– Мы всей семьёй ходим в мечеть, и мы, верующие, узнаём других верующих. Такое дело, дорогой, у верующих принято соблюдать заповеди, а другие делают, что хотят.
– Вы видели, как они крестятся? Может быть, они говорили, в какую церковь ходят?
– Нет.
– То есть это ваше предположение, что они верующие?
– Вот если ты, дорогой, увидишь ласку в глазах своей жены? Глаза её сверкают и говорят: «хочу», это будет предположение? Или знание?
– Вы правы, верующими они были. Своего рода… Алексей и Ольга пропали, нам надо обязательно их разыскать.
Взгляд Ибрагима сделался грустным.
– Вы их не разыщите. Они в раю…
– Или в аду.
– Всё лучше, чем здесь, – махнул рукой Ибрагим.
– Как это?
– Всё просто. Земля – СИЗО, рай – воля, ад – зона. Те, у кого нет хо́док, думают, что в СИЗО лучше, чем на зоне. Они ошибаются.
– То есть вам плохо на Земле?
– Как и всякому верующему. Да, я ращу детей, у меня любимая жена, своё дело. Но я не могу видеть, как все обманывают, брат брата отправляет на смерть, ненависть и злость всем управляют. Там Аллах этого не допустит. Даже в аду. Там – справедливость. Многие мои земляки любят Землю, потому что не верят в жизнь там. Они просят у Аллаха побольше денег и боятся смерти. Но есть и настоящие верующие.
– Вы говорили, что у Голубинниковых должно быть много врагов. Кто, например?
– Например, их родные, соседи, друзья. Все, кто не верит в жизнь там и хочет, чтобы все жили по законам рынка. Чтобы всё покупалось и продавалось – дружба, благополучие, любовь. Чтобы обманывать и командовать.
– Так вы с ними беседовали о Боге? – догадался Иваненко.
– Мы по-разному верим, но мы одинаковые.
– А говорил, что по глазам!
– По глазам вначале, дорогой. А в какую церковь ходят и где живут, я не знаю.
– Ибрагим, дорогой, а зачем ты называешь меня дорогим? Я тебе действительно дорог? Может, ты любишь всех работников милиции?
– Я называю всех «дорогой» и «дорогая» от чистого сердца. Мы все на одной планете, всем помогает Аллах.
– А как же «кафиры»? Может, тебе, дорогой, не в мечеть надо ходить, а в храм? И говорить всем, что Бог есть Любовь?
– Я верю так, как верили мои предки. Нельзя предавать традиции своего народа. Вы, русские, предали, и что с вами стало? Материтесь, даже женщины, пьёте водку и грозите всем ядерным оружием! Весь мир над вами смеётся! Даже хорошо торговать не умеете, а нас, «чёрных», обвиняете в том, что мы все рынки захватили!
– Мой отец, вообще-то, евреем был. Но он не в лавке торговал, а в Университете преподавал. Ладно, оставьте мне свой телефон, гражданин Ибрагим. Если Голубинниковы в раю, мы вызовем вас на опознание их тел.
* * *
«Люди какие нынче религиозные пошли, – размышлял Пётр Исаакович, прогуливаясь по парку в ожидании офицера ФСБ. – Может, и майор – какой-нибудь индуист. Нет, это ему не положено. Майор ФСБ должен исповедовать материализм. Хотя материализм – не религия, а образ жизни. Если тебе нравятся красивые изысканные вещи, удобная мебель и одежда, надёжный бесшумный транспорт, умная техника, упругие молодые тела… И ведь майору всё это нравится, но он служит родине. Он, как монах, готов терпеть лишения ради высшей цели – служения отчизне. А отчизне, в свою очередь, нужны материалисты, а не духовидцы. Вот оно как получается. Кто не материалист – тот враг родине! А как я, религиозно озабоченный человек, послужу своей родине? Вот что мне в наследство отец оставил – религиофилию!»
Увлёкшись своими мыслями, Иваненко не сразу заметил, что майор идёт сбоку от него, на полкорпуса позади. Патриот, как обычно, был одет в штатское и походил на клерка из хорошей компании, но его мудрые и в то же время затравленные глаза походили на глаза главы государства; и смотрели они так же обречённо и в то же время проникновенно, как у главы государства.
– Здравствуйте, Пётр Исаакович, – сказал майор, и на его лице изобразилось некое подобие улыбки. – Размышляете?
– Добрый день. Я всегда был склонен к размышлениям.
– И за мной такой грешок водится. Давайте присядем на ту скамеечку. Рапорт готов?
– Да. Пожалуйста.
– Версия уже есть?
– Да.
– Будьте добры, изложите в двух словах.
– Моя предварительная версия такая: убийство пришельца совершил Голубинников, оно не носит ритуальный характер и совершено не преднамеренно, а из страха, из животного ужаса. Если бы оно носило ритуальный характер, обстоятельства были бы очевидно другими. То, как пришелец попал в квартиру Голубинниковых, предстоит выяснить в дальнейшем. Горло перерезано по причине, что убийца счёл его наиболее уязвимым органом, в чём прослеживается явно мужская логика. Убийца сознавал, что пришелец – не человек, и расположение внутренних органов у него может не совпадать с расположением внутренних органов человека. Женщина, тем более в состоянии аффекта, попыталась бы поразить объект ножом в сердце. Таким образом я сделал вывод, что убийство совершил Голубинников. Затем супруги сразу же покинули квартиру и пустились в бега, не зная, какими могут быть последствия их поступка. Пытаясь обороняться, пришелец повредил Голубинникову руку, отсюда – кровь на ручке двери и перилах лестницы. Когда мы найдём Голубинниковых, ситуация полностью прояснится.
– Браво! – хлопнул два раза в ладоши майор. – Ваша версия полностью совпадает с моей, хотя аргументация у меня несколько другая. В религиозных семьях мужчина обычно доминирует и несёт ответственность за все решительные действия. Даже если бы убийство совершила Голубинникова, она сделала бы это по указанию мужа. А как, по вашему мнению, необычное вероисповедание Голубинниковых может быть связано с появлением пришельца именно в их квартире?
– Тут можно строить лишь отдалённые предположения. Возможно, это связано с религией неопознанных существ. Скорее всего, с их стороны это была неудачная попытка вхождения в контакт с человеческой расой.
Майор сцепил кончики пальцев и несколько секунд помолчал.
– Не исключено, что ситуация окажется более сложной, чем нам кажется на данный момент. Будьте бдительны, Пётр Исаакович! Отправляйтесь завтра утром в Тверь и допроси́те родителей Голубинниковых. Если выйдете на других людей, тесно общавшихся с подозреваемыми, естественно, допро́сите и их. Служебный автомобиль уже должен стоять у вашего подъезда. Вот ключи, все документы в бардачке. Если обнаружите, что Голубинниковы скрываются в Твери, свяжетесь непосредственно со мной, и я вас проинструктирую по поводу дальнейших действий.
* * *
Ночью Петру опять приснился яркий и живой сон. Он играл со своим другом детства, Вадиком, в бильярд, и вдруг в бильярдную, ковыляя, ввалился убитый инопланетянин. Его серебристая одежда потускнела и приобрела землистый оттенок, голова болталась на лоскуте зеленоватой кожи, руки были сложены в мольбе. «Мы пришли с миром! – говорил инопланетный мертвец. – Мы – с христианской планеты. Мы прилетели в православную страну, страну, где сохранилась истинная христианская вера, к своим братьям. Увидели людей, поклоняющихся Христу… Какой ужасный приём! Мы знали, что ваши рядовые христиане считают всех пришельцев бесами. Но как можно убивать только за то, что кто-то выглядит по-другому! Можно было перекреститься, прочитать „Отче наш“… Но мы простим вас, если вы покаетесь. Опомнитесь, братья, и покайтесь!»
«Вы ошиблись, они не христиане, они сатанисты!» – стал отвечать пришельцу Пётр и проснулся. Но ему показалось, что мертвец успел расслышать и понять его слова.
Глава 4
Родители сатанистов
Город воинской славы встретил следователя хмурым небом и мелким дождём. Иваненко припарковал чёрный «Форд» рядом с обшарпанной пятиэтажкой, где проживали Владимир Александрович и Мария Степановна Голубинниковы. Домофона на двери подъезда не оказалось, и он беспрепятственно проник в темноту подъезда.
Пётр несколько раз позвонил в нужную дверь, прежде чем немолодой женский голос настороженно спросил:
– Кто там?
– Милиция, откройте. – Он показал своё удостоверение глазу, припавшему к дверному глазку.
Дверь открыла женщина лет пятидесяти пяти. Зайти в квартиру она не предложила и встала так, чтобы перегородить собой проход внутрь.
– В чём дело? Вы по какому поводу?
– Вы – Мария Степановна Голубинникова?
– Да, это я.
– Я по поводу вашего сына, Алексея Владимировича Голубинникова, и его супруги, Ольги Николаевны Голубинниковой.
– А что с ними случилось? – Женщина сильно побледнела. – Неужели несчастный случай? Они живы?
– Не волнуйтесь, с ними всё в порядке. Давайте пройдём в квартиру, и я вам всё объясню. А то вот и соседи уже интересуются. – В этот момент какая-то бабулька вышла из квартиры напротив с помойным ведром и направилась к мусоропроводу. Она с плохо скрываемым любопытством таращилась на визитёра Голубинниковых.
Немного поколебавшись, Мария Степановна пропустила Иваненко внутрь и закрыла за ним дверь.
Они оказались в тесной прихожей маленькой двухкомнатной квартирки.
– Маруся, кто там пришёл? – раздался хрипловатый мужской голос из ближайшей комнаты.
– Это товарищ из милиции, Володя. Ему надо поговорить с нами по поводу Алёши и Оли.
– Так зови его быстрей сюда!
– Муж болен, – объяснила Голубинникова и жестом пригласила Петра войти в комнату.
– Пётр Исаакович, следователь, – представился Иваненко седому худощавому мужчине, полулежащему на диване перед телевизором. – Простите, что побеспокоил, но дело важное. Как я уже сказал вашей супруге, с Алексеем и Ольгой всё в порядке. Вернее, мы надеемся, что с ними всё в порядке. Наверняка сказать не могу, так как мы не знаем, где они сейчас находятся. Дело в том, что они сбежали, и мы их разыскиваем.
– Почему их разыскивает милиция? Они совершили что-нибудь противозаконное? – Владимир Александрович заметно разволновался.
– Они стали свидетелями преступления. Но испугались, что заподозрят их самих, и пустились в бега. А нам очень важны их показания. Без них мы не можем арестовать настоящего преступника. Так что любые сведения, которые могут помочь нам выяснить местонахождение вашего сына и его жены, чрезвычайно ценны для следствия. Прошу вас со всей откровенностью отвечать на мои вопросы. Поверьте мне, чем скорее их найдут, тем всем будет лучше.
– Хорошо, задавайте свои вопросы… Маруся, принеси товарищу стул.
Усевшись на расшатанный стул, Иваненко начал допрос:
– Как я понимаю, вы не знаете, где они сейчас находятся?
– Нет, в последний раз сын звонил нам приблизительно месяц тому назад из Москвы, – ответил Голубинников-старший.
– У них были какие-нибудь друзья в Москве?
– Про их московскую жизнь мы с Марусей ничего не знаем. Они нам ничего не рассказывали. Алексей исправно нам звонил, справлялся о здоровье, поздравлял с праздниками, но о себе почти ничего не говорил. Знаю только, что жили они там в квартире какого-то знакомого еврея, вроде как охраняли её, пока хозяин был в отлучке.
– А родственники у вас в Москве есть?
– Нет, ни в Москве, ни в Московской области никого нет.
– В Твери у них было много друзей?
– Со всеми друзьями, товарищ следователь, они давно уже порвали всякие отношения!
– По какой причине?
– По религиозной, конечно. Видимо, их религия запрещала им нормальное общение с людьми, – с горечью в голосе сказал Владимир Александрович. – Даже с нами, своими родителями, они в последние годы почти не разговаривали. Когда жили у нас, запирались у себя в комнате, не выходили к гостям, даже электроплитку себе купили, чтобы пореже выходить на кухню.
– А какую религию они исповедовали?
– Ну, называли-то они себя православными! – ответила Мария Степановна. – Но я лично сомневаюсь, что для православного христианина нормально так себя вести. Христиане должны чтить родителей, а они даже не приехали, когда у Володи случился инсульт! Для христианина главное – милосердие, помощь людям…
– Простите, откуда вы знаете, как должен вести себя православный христианин? – перебил её Пётр Исаакович. – Вы читали какую-нибудь православную литературу, Библию? Ходили в воскресную школу?
– Нет, но это ведь и так всем известно! Мы живём в православной стране! – возмутилась Голубинникова. – Я пыталась объяснить им их ошибки, но разве они кого-нибудь послушают! Знаете, Алёша бывает таким упрямым и твердолобым!
– Скажите, вам не приходило в голову, что они состоят в какой-нибудь секте?
– Ах, товарищ следователь, сейчас появилось так много всяких сект! – вздохнула Мария Степановна. – Они охотятся за молодыми людьми, превращают их в зомби, заставляют отдавать последние деньги, уводят из семьи! Некоторые симптомы мы замечали в Алёше и Оле. Правда, они посещали церковь, но ведь это ещё ни о чём не говорит!
– К ним приходили какие-нибудь странные люди?
– Нет, – ответил Владимир Александрович. – Они никого в гости не приглашали. Однако они иногда надолго исчезали из дома. Нам они не говорили, куда уходят. Возможно, на какие-то собрания с себе подобными.
– У них была какая-нибудь необычная религиозная атрибутика? Например, иконы с просверленными глазами?
– Мы не видели. Если и было что-то такое, они это от нас тщательно прятали.
– А на что они жили? Они работали?
– Сразу после окончания институтов они оба работали по специальностям. Ольга – логопедом, а Алексей – школьным психологом. Но когда всё это началось, они поувольнялись с работ и стали в основном жить за наш счёт. Сын, правда, иногда подзарабатывал, разгружая какие-то фуры, ему платили 200–300 рублей, но по нынешним временам это ведь копейки…
– Да, – вмешалась в разговор Мария Степановна, – мы – родители, и поэтому готовы помогать своему ребёнку и его избраннице, готовы протянуть руку в сложных обстоятельствах, поддержать в трудную минуту, но в ответ, естественно, ожидаем получить нормальную человеческую благодарность и хоть каплю уважения. Нет, они нам не грубили, но я чувствовала холодность и отчуждённость в их взглядах, даже порой презрение, как будто они и за людей нас не считают. Иногда мне казалось, что они живут как будто на другой планете. А мы ведь не за себя беспокоились, мы же об их будущем пеклись! Из них могли бы получиться хорошие высокооплачиваемые специалисты, они могли бы жить в своё удовольствие, ездить отдыхать за границу, родили бы нам внуков (мы с Володей мечтаем о внуках!), построили бы дачу на берегу Волги… Нам было больно смотреть, как они сами себя губят!
– А на какие средства они жили в Москве? – спросил Иваненко.
– Около года назад Оля получила наследство от своей тётки. Кажется, какой-то антиквариат. Они всё распродали, получилась довольно приличная сумма.
– До отъезда в Москву они жили у вас?
– Временами у нас, а временами – у Марковых, родителей Оли.
– До того, как Алексей увлёкся религией, каким он был по характеру?
– Да в общем-то, мальчик как мальчик, – ответила Мария Степановна, – вот только немного замкнутый. Друзей у него всегда было мало. Был один школьный друг, Миша, но он умер. Была пара приятелей в институте. Книги любил читать. Ну, что ещё про него сказать? Нам с отцом почти никогда не перечил. Если просили что-то сделать по дому, всегда делал. А после своего так называемого воцерковления стал вдруг жутким упрямцем. Всё делал по-своему, с нами вообще перестал считаться. Мы, мол, ничего в жизни не понимаем, дураки приземлённые…
– Давно они с Ольгой женаты?
– Поженились они восемь лет назад. Алёша уже работал, а Оля училась на последнем курсе института.
– Их брак был удачным? Они часто ссорились между собой?
– Вы знаете, – на этот раз ответил Владимир Александрович, – как это ни странно, мы ни разу не видели и не слышали, чтобы они друг с другом ругались. Оля нашего Лёшу безоговорочно слушалась. Ненормально, не по-людски это всё…
Иваненко заметил стоящую за стеклом в шкафу свадебную фотографию молодых людей. Худенькая девушка смотрела в объектив серьёзными, немного грустными глазами. Угловатый молодой человек бережно обнимал её за талию. Петру Исааковичу молодожёны понравились. Но он знал из опыта, что преступники порой бывают вполне симпатичными и обаятельными людьми. Так что доверять личным впечатлениям не стоило.
– Это их фотография? Разрешите мне её взять с собой, – попросил он.
– Конечно, если надо, берите. Мы сделаем другую. Маруся, дай товарищу следователю фотокарточку.
– А в какой храм они ходили, вы знаете? – спросил Иваненко, убрав фото в кейс.
– Да в церковь Николы Угодника, тут недалеко, – ответила Голубинникова. – Я сама иногда туда хожу, свечки за упокой родителей ставлю.
– С кем-нибудь они там общались?
– Да кто их знает? Может, и были у них там знакомые…
– Спасибо вам за откровенную беседу, – сказал Иваненко, вставая. – Если Алексей или Ольга с вами свяжутся, прошу вас, немедленно сообщите об этом мне. Вот мой телефон. – Иваненко протянул Владимиру Александровичу карточку с номером своего мобильного. – Всего вам доброго!
* * *
Марковы жили недалеко от набережной, в трёхкомнатной квартире в сталинском доме.
Дверь Иваненко открыла пожилая ухоженная дама.
– Елизавета Феликсовна?
– Да, это я. Вы из органов? Что-нибудь случилось?
Пётр представился и объяснил цель своего визита, сообщив ту же версию, что и Голубинниковым.
– В таком случае, пожалуйста, входите. Мы с Николаем Валентиновичем как раз собирались пить чай. Можно предложить вам чашечку?
– Спасибо, не откажусь.
Изящным движением руки Елизавета Феликсовна указала Петру на открытую дверь гостиной, где уже стоял накрытый к чаю стол. Сидящий за столом полный мужчина в домашнем халате при их появлении тут же поднялся.
– Николай, у нас гости. Разреши представить тебе Петра Исааковича из милиции.
– Очень приятно. Николай Валентинович Марков. – Мужчина протянул руку Иваненко. – Чем обязан чести вашего посещения?
– Пётр Исаакович разыскивает Алексея, – ответила за Иваненко Маркова. – Он что-то такое натворил, а потом скрылся с места преступления. И втянул во всё это нашу Оленьку. Да, да, – повернулась она к следователю, – я отлично поняла, что скрывается за словами «стали свидетелями преступления».
– Похоже, беседа наша будет долгой, – проговорил Николай Валентинович, – присаживайтесь, пожалуйста.
Когда все расселись и Елизавета Феликсовна разлила чай по маленьким фарфоровым чашечкам, разговор был продолжен.
– Итак, какое же преступление Алексей совершил на этот раз? – спросил Марков.
– А что, он уже совершал какие-то преступления? – в свою очередь поинтересовался Иваненко.
– Уголовно наказуемых преступлений – нет, не совершал, но есть не менее тяжкие нравственные преступления, молодой человек, преступления против морального закона. Так вот, в такого рода преступлениях Алексей действительно повинен. Впрочем, если человек переступил через общечеловеческую этику, рано или поздно он совершит и уголовное преступление. Так что я не удивлён вашему визиту.
– Пока у нас недостаточно фактов, чтобы обвинить Алексея в уголовном преступлении, – сказал Пётр. – Мы разыскиваем их с Ольгой, чтобы они дали свидетельские показания. Я не могу вам сообщить, чему они стали свидетелями, это тайна следствия. Одно могу сказать, нам очень важно выяснить, где они сейчас находятся. Поэтому мне важна любая информация о них.
– Хорошо, мы с супругой постараемся вам помочь.
– Я уже понял ваше отношение к Алексею. Однако чем оно вызвано?
– Мы с самого начала были против брака нашей Оленьки с Алексеем, – ответила Елизавета Феликсовна. – Мы столько в неё вложили! С раннего детства мы прививали Оленьке любовь к классике, водили её на концерты симфонической музыки, в театр, в музеи. Мы хотели, чтобы она пошла по нашим стопам. (Я – кандидат исторических наук, преподаю в ТвГУ, а Николай Валентинович – известный на всю Россию логопед, доктор наук, профессор, автор множества научных исследований.) Вначале всё шло по нашему плану. Оля поступила в институт, хорошо училась. В институте за ней ухаживали интеллигентные молодые люди. И вдруг она влюбляется в этого Алексея и собирается за него замуж! Мы её, конечно, пытались отговорить от этого шага, но она была непреклонна. После свадьбы они сначала поселились у нас. Мы решили, что ещё не всё потеряно, что Алексея можно обтесать и превратить в нормального воспитанного человека, но не тут-то было! Он отчаянно сопротивлялся нашему воздействию, а потом и вовсе превратился в религиозного фанатика. Мы хотели для нашей дочери лучшей судьбы! Если бы Алексей со своей семьёй не оказывали на Оленьку дурное влияние, она могла бы развиваться дальше как профессионал и как личность. Ей предлагали поступить в аспирантуру, перед ней открывались блестящие перспективы…
– Вы недолюбливаете Голубинниковых?
– Поймите меня правильно, из-за своих этических принципов я не могу презирать простых людей. Это по́шло, в конце концов, – презирать тех, кто и так во многих отношениях обделён природой. Я понимаю, что среда, в которой они родились и выросли, не благоприятствовала развитию интеллекта и нравственности. Их личности формировались в жёстких условиях борьбы за существование. Однако меня крайне утомляет мещанская психология, поэтому я стараюсь поменьше общаться с такими людьми.
– Но Алексей закончил ВУЗ, его вы тоже причисляете к мещанам?
– Неужели вы думаете, молодой человек, что для того, чтобы стать интеллигентом, достаточно одного диплома? Нужно по меньшей мере три: один – свой, второй – отца, и третий – деда, – пошутил Марков. – Ну, а если серьёзно, Алексей всегда был слишком категоричным. Такая узость мышления – признак ограниченности личности. Настоящий интеллигент всегда толерантен, он уважает право другого человека быть не таким, как он сам.
– А разве вы сами были толерантными к Алексею и Ольге? – саркастически спросил Пётр. – Как я понял, вы всё время пытались их переделать под себя, не давали им быть самими собой. Чем вы сами отличаетесь от мещан?
– Тем, что мы, в отличие от подавляющего большинства людей, служим не себе, а обществу, – гордо заявила Елизавета Феликсовна.
Иваненко оглядел богатое убранство комнаты. Проницательная женщина перехватила его взгляд.
– Да, мы – обеспеченные люди. Общество ценит нас за то, что мы положили свои жизни на алтарь науки! А вы хотели бы, чтобы мы были бессребрениками, «обедали в кабинете, а кроликов резали в ванной»?
– Кем по вероисповеданию были Алексей и Ольга? – перевёл беседу в русло следствия Пётр, улыбнувшись для приличия: он подумал, что цитируя Булгакова, Маркова пытается шутить.
– Сектантами, конечно, – ответил Николай Валентинович. – Но к какой именно секте они принадлежали, точно сказать не могу.
– Почему вы так уверены, что они были сектантами? По некоторым данным, они называли себя православными христианами.
– Молодой человек, неужели вы думаете, я не отличу сектанта от нормального верующего человека? У сектантов абсолютно зашоренное мышление, нездоровое отношение к смерти. Однажды Алексей заявил, что не стал бы лечиться, если бы заболел, например, раком. Чисто сектантская психология! А то, как они себя вели! Изолировали себя от общества, во всех без исключения видели врагов… Поверьте, мы не противники здоровой религиозности! Если бы Алексей с Олей действительно были православными христианами, мы бы их только поддержали. Мы отлично понимаем значение православия для нашей страны, для её истории. Христианство лежит в основе гуманизма, нравственности. Мы бы даже не возражали, если бы Алексей поступил в духовную семинарию, стал священником или богословом. Но они и думать не хотели о продолжении своего образования!
