Елена Логунова
Круговорот парней в природе
Глава 3
Георгий Бондарев по кличке Гиббон угрюмо пил водку и закусывал ее собственноручно порубленной селедкой. Глядя на то, что сделал с несчастной рыбиной свирепый Гиббон, Игорь Владимирович Коржиков преисполнялся все более дурных предчувствий. Внутренний голос подсказывал ему, что Жора сожрет его, как ту селедку, и даже косточки не выплюнет. Пять лет работы в легальном бизнесе визуально сделали из Гиббона человека, но под сшитым на заказ модным костюмом и сорочкой ручной работы скрывалось все то же дикое волосатое существо, не дотягивающее до Хомо Сапиенс по целому ряду принципиальных позиций. Совокупная длина мозговых извилин Гиббона была гораздо меньше, чем самая короткая из ветвей родословного дерева потомственного интеллигента Коржикова. Тем не менее главным в тандеме был именно Жора. Грубая сила в очередной раз восторжествовала над тонким интеллектом.
– Пять кило рыжья! – горестно стонал Гиббон, роняя изо рта колечки репчатого лука вперемежку с совершенно непечатными ругательствами, из коих примерно треть была адресована Игорю Владимировичу, а остальное – неизвестным грабителям.
– Жора, зачем так убиваться? – осмелился высказаться Коржиков. – Ведь банк-страховщик покроет наши убытки!
Гиббон предостерегающе, как светофор, полыхнул налитым кровью глазом и в краткой, но доходчивой форме сообщил, что он сделает со страховщиком, а затем выразил горячее желание осуществить ту же самую сексуально-принудительную процедуру с грабителями и ментами. Игорь Владимирович тихо порадовался, что Жорина всеядность не распространилась на него лично.
– Ты почему не пьешь? Пей! – потребовал Жора.
– Я не могу, у меня травма, – напомнил Игорь Владимирович, ладонью мягко прикоснувшись к своему животу и болезненно поморщившись.
– Травма у него! – фыркнул Гиббон, опрокинув стакан. – Ты козел. У тебя сопливый гопник чемодан с цацками дернул, а ты его, падлу, даже не срисовал!
– Я его запомнил! – возразил Коржиков, не нуждающийся в синхронном переводе с блатной фени. – Сколько раз рассказывать? Парень лет семнадцати, высокий, сутулый, в мешковатых штанах в крупную клетку и куртке с капюшоном…
– Сгорел синим пламенем! – перебил его Жора. – Пуфф! Ба-бах!
Он широко взмахнул руками, показывая пуф и бабах, и отправил в нокаут блюдо с селедкой. Игорь Владимирович вздохнул. Благодаря контактам с местной милицией компаньоны уже знали, что полугрузовой автомобиль «Бычок» производства Волжского автозавода, угнанный поутру с неохраняемой стоянки у продовольственной базы «Коровушка», через пятнадцать минут после ограбления ювелирного магазина взорвался на тихой улочке у морвокзала. На водительском месте в сгоревшем автомобиле находился мужчина, от которого мало что осталось, но судмедэксперт уверенно заявил, что погибший был молодым, высоким и сутулым.
– Игореша! – протянул Гиббон таким тоном, которым умные и бесконечно терпеливые взрослые разговаривают с невыносимо тупыми и упрямыми детьми. – Надо ж соображать! Дурень с битой был простым исполнителем, а за ним стоял кто-то поумнее. Этот умник подельничка своего убрал и золотишко унес. Да ты че, сразу не понял, что их двое было? Когда эти козлы пошли на дело, за баранкой был не сопляк в клеточку, а кто-то другой!
– Извини, но как раз этого другого я не видел! – умеренно рассердился Игорь Владимирович.
– Его никто не видел, – сокрушенно вздохнул Жора и вылил в свой стакан остатки водки. – Идеальное, блин, ограбление!
Коржиков опять хотел напомнить, что для них-то в принципе ничего страшного не случилось, если милиция не найдет чемодан с золотом – банк выплатит пострадавшей фирме страховку. Однако, взглянув на мрачное лицо компаньона, он предпочел промолчать. На низком челе Гиббона так же отчетливо, как на трансформаторной будке, читалось грозное предостережение: «Не влезай, убьет!» Игорь Владимирович предпочитал, чтобы убивали других, с него лично хватило и обширной гематомы в районе брюшины.
– Найду гада – башку откручу! – пообещал Жора и хрястнул об пол пустой стакан.
– Сам зайдешь или с милицией? – осмелился спросить Коржиков, когда отзвенели осколки.
– Ха, с милицией! – Гиббон презрительно фыркнул, давая понять, что ни в грош не ставит службу охраны правопорядка.
И то сказать, один факт, что сам Жора пребывал на свободе, указанную службу изрядно компроментировал.
– Бабок отсыплю – найдется, кому найти!
Бабки были частично отсыпаны, частично обещаны отнюдь не в милицейские закрома.
К вечеру того же дня доблестная милиция установила личность погибшего юнца в клетчатых штанах и занялась его дружками-приятелями. К середине бурной ночи всплыла информация о залетном парне по прозвищу Чукча. Кто-то из тех, кто видел его в обществе погибшего студента, дал краткое описание внешности подозреваемого: «Глаза раскосые, лицо желтое, круглое, волосы черные щеткой. Натуральный чукча!»
Предпринятые милицией поиски натурального чукчи успехом не увенчались. Каким образом человек с типичной наружностью потомственного оленевода сумел затеряться в южном городе, надолго осталось волнующей загадкой.
Глава 4
С Илларионом Мухачевым мы выросли в одном дворе и, сколько я его помню, Ларик никогда не ходил пешком. Едва выбравшись из детской коляски, он пересел на велосипед, которому оставался верен долгие годы – кратковременные измены с роликовыми коньками и скейтбордом не в счет, ведь они тоже являлись колесным транспортом. В восемнадцать лет Ларик получил водительские права и обзавелся сначала мотоциклом, а потом и автомобилем. При этом от велосипедов, включая самый первый, трехколесный, он не избавился, а в дальнейшем без устали увеличивал число своих колесниц и к двадцати пяти годам стал обладателем целой коллекции экипажей разной степени потрепанности. В данный момент исправных автомобилей у Ларика три: новая «Ауди» для представительских целей, латаная «шестерка» для повседневного пользования и брутального вида «газон» для занятий триалом. Экстремальную езду по сильно пересеченной местности Ларик считает кратчайшим путем к достижению морально-нравственных высот и блаженства духа.
Не знаю, как насчет духовного, но никакого телесного блаженства от занятий триалом уж точно ждать не следует. Я это в полной мере поняла, прокатившись в компании друга детства по ухабистой обочине обледенелого горного серпантина.
С риском для своей и моей жизни обходя километровую пробку по краю пропасти, сорвиголова Мухачев радостно хохотал, обзывал меня трусливой маменькиной дочкой и для пущего моего «удовольствия» пускал крупные камни под колесо. Крепко зажмурившись и так же крепко стиснув челюсти, я летала по салону «газика» от стенки к стенке, как контуженная муха, получала синяки и мысленно проклинала Тяпу, Нюню и саму себя за фантазию – во-первых, и за болтливость – во-вторых. Кто меня тянул за язык? Зачем вообще надо было упоминать о приятеле – чемпионе гонок по бездорожью?
– Татьяна, если вы с этим отважным юношей вызволите из снежной ловушки наших японских гостей, я ответственно обещаю тебе все возможные бонусы! – заявила Татьяна Петровна, и я, как дурочка, тут же позвонила Ларику.
Он, разумеется, с радостью ухватился за возможность эх-прокатиться по заснеженным горным перевалам, бросил все дела и примчался за мной на своем стальном коне прямо к зданию администрации. Усаживаясь в битый жизнью военно-полевой «газон» под брезгливыми взглядами охранников и сочувственными взорами коллег по работе (Танечка, добрая душа, даже всплакнула и прощально помахала мне из окошка беленьким платочком), я остро ощущала несоответствие автомобиля общей картине и чувствовала себя крайне неловко. Однако эта неловкость не шла ни в какое сравнение с теми незабываемыми по остроте ощущениями, которые я пережила в дороге.
– Не боись, Танек, прорвемся! – подбадривал Ларик, в объезд бесконечной фуры проносясь на двух правых колесах по осыпающемуся ледяному карнизу.
– Не дрейфь, малявка! – орал он, когда мы в обход застопорившегося каравана пробились на снежную целину и увязли в глубоком сугробе.
С учетом того, что я в тот момент как Геркулес толкала машину, называть меня малявкой было по меньшей мере неучтиво.
– Не кисни, детка! – весело скалился любитель опасных приключений, когда я, мокрая и злая, сквозь стук и скрежет зубовный откровенно материла оптом себя, Ларика, коллег, японцев и ученых, бессовестно врущих о глобальном потеплении.
На землю, явно переживающую начало нового ледникового периода, пала ночь. Затейливо петляющая дорога, покрытая девственно чистым снегом, окончательно слилась с белыми горами. Мой бедовый приятель рулил по отфонарному принципу «наобум Лазаря», и я в преддверии райских врат уже начала каяться перед всевышним во всех своих прегрешениях, когда Ларик неожиданно прервал это душеспасительное занятие деловитым вопросом:
– Это не наш автобус?
Я спешно разлепила молитвенно склеенные ладошки, приставила одну из них козырьком ко лбу и напряженно всмотрелась в сумрачную даль. Добрый Ларик в помощь впередсмотрящему врубил дальний свет, и мне удалось разглядеть квадратную красную морду «Икаруса». Снизу он до середины колес утонул в сугробе, сверху его до самых окон замело снегом. В результате автобус здорово напоминал слоеный пирог с чрезмерно большим количеством взбитых сливок, но приступа аппетита эта картина у меня не вызвала. Окна «Икаруса» были темными, и я испугалась, что мы с Лариком прибыли на вечер экстремальной русско-японской встречи слишком поздно.
– Вываливайся, а я развернусь, – велел Ларик.
Я послушно вылезла из машины и, пока «газик» с ревом маневрировал на дороге, становясь к «Икарусу» задом, а к далекому городу передом, я подбежала к автобусу и нетерпеливо постучала ладошкой по холодному боку автобуса. Как живые, виделись мне мертвые японцы, трагически полегшие заодно с ними русские ребята Семен и водитель Славик, а также гибридный русско-японский парень Гавриил Тверской-Хацумото.
«Пу-ф-ф!» – отъезжая в сторону, устало выдохнула дверь.
– Есть кто живой?! – срывающимся от волнения голосом крикнула я и полезла вверх по ступенькам.
В салоне было душно, дымно и темно, и я не сразу поняла, кто это валится на меня подрубленной сосенкой со скрипучим стоном:
– Й-эх! А вот и голубь прилетел!
К моему белому болоньевому плечу прижалась взлохмаченная голова, талию стиснули крепкие мужские руки. Я поняла, что поспешила похоронить пассажиров «Икаруса». Кто как, а Сема Кочерыжкин уж точно был жив и полон сил и желаний.
– Ты что, Сэм? Какая я тебе голубка? – спросила я, ловко уходя из захвата.
– Белая! Белая голубка, несущая в своем клювике благую весть всему нашему маленькому филиалу Ноева ковчега! – растроганно всхлипнул он, опасно кренясь в надежде воссоединить свою небритую щеку с моим скользким плечом.
Попытка не удалась, Сэм шумно рухнул в проход и уже оттуда глухо, но с чувством воззвал:
– Даешь спасение каждой твари по паре!
Быстро оглядев поверх распростертого тела коллеги салон автобуса, я поняла, что парные твари упомянуты им не зря. Во-первых, пассажиры действительно сгруппировались по два и жались друг к другу, как озябшие котята, хотя свободных мест в автобусе хватало на всех с лихвой. Во-вторых, дальнего конца салона я не видела, он терялся в кромешной мгле, но в ближайших ко мне креслах сидели типы, облик которых был весьма далек от человеческого. Пьяный в дым японист Гавриил Тверской-Хацумото демонстрировал редкий случай коматоза с открытыми глазами, коими он еще и вращал с пугающей медлительностью и полным отсутствием синхронизации. Рядом с ним обезножившим Илюшей Муромцем застыл незнакомый мне молодой человек ярко выраженного среднерусского типажа – голубоглазый блондин с аккуратной рыжеватой бородкой и такими же усами. Окрас кожных покровов русского богатыря удивительно гармонировал с цветом его глаз, так как молодой человек крепко стиснул в кулаке мобильник, излучающий призрачный свет, и тупо смотрелся в голубой экранчик, как в зеркальце. Если не считать приобретенной в результате страшной синевы, физиономия его была вполне симпатичной, и на ней прочно установилось выражение безмятежного спокойствия. Мое неожиданное появление никакого впечатление на медитирующего бородача не произвело.
Зато при виде меня сильно оживились наши японские друзья. Они вразнобой заголосили на родном наречье (в бурном речевом потоке я относительно уверенно распознала только победный клич «Банзай!»), повыпрыгивали из кресел и ринулись вперед. Я малость оробела, вообразив, что все они по примеру Сэма бегут со мной обниматься, но мелкорослые японцы один за другим шустро прошмыгнули к выходу из автобуса. Высокая скорость перемещения и ловкость, с которой они лавировали в обход меня и павшего Сэма, говорили о том, что потомки самураев, в отличие от русских богатырей, абсолютно трезвы. Значит, наши парни в полном соответствии с национальной традицией соображали на троих.
Я с тяжким подозрением посмотрела на синелицего Муромца, заглянула в пустую кабинку водителя и сокрушенно вздохнула. Судя по всему, собутыльником Сэма и Гаврилы стал водитель «Икаруса». Это обстоятельство сводило и без того малые шансы вызволить автобус из снежного плена к абсолютному нулю. Зато теперь я знала, что бородача зовут Славиком.
В открытую дверь автобуса ветром задувало снег. Вместе с ним извне донесся тоскливый хоровой стон: очевидно, японцы обнаружили, что долгожданную спасательную экспедицию единолично представляет Ларри на своем боевом «газоне».
Переступив через постанывающего Сэма, на черном кашемировом пальто которого отчетливо отпечатался след маломерного самурайского сапога, я вышла из автобуса. Белая завеса немного поредела, но Ларика, проторчавшего под открытым небом пару минут, уже изрядно припорошило снежком. В окружении японцев, среди которых не было ни одного выше ста шестидесяти сантиметров, он смотрелся как Белоснежка в хороводе с гномами. Сходство со сказочными существами усугубляли развевающиеся красные занавески, которые изобретательные и практичные японцы в борьбе с переохлаждением сняли с окон «Икаруса» и использовали как плащи и накидки.
– Многовато их, – с сожалением пробормотала я, имея в виду не занавески, конечно, а самих японцев.
В команде гномов был явный перебор. Ларика, однако, это не смутило.
– Ну что, Танюха, начнем прорыв блокады? – весело крикнул он мне через головы самураев. – Ребята мелкие, загрузим по шесть штук за раз, в два приема я всех вывезу.
– Там еще трое наших, – я кивнула в сторону «Икаруса». – Они крупнее японцев.
– Тогда в три приема, – не затруднился с решением Ларри. – Как будем комплектовать группы? По национальному признаку или вразнобой?
Подумав немного, я решила, что правильная пропорция будет такая: один наш на четырех японцев.
– Нормальная квота, – согласился Ларик и тут же начал утрамбовывать на заднее сиденье эвакуационного «газика» первую четверку самураев.
С учетом того, что Ларри должен был оставить их на произвол судьбы в первом же доступном населенном пункте, я сочла правильным дать в сопровождение иностранцам кого-нибудь русскоязычного. Быстро оживить Тверского-Хацумото не получилось, поэтому мы с Лариком выволокли его на свежий воздух и оставили протрезвляться в сугробе, а на переднее сиденье «газона» пристроили вялого Сэма.
– Откроем парню окошко, авось ветерок его взбодрит, – сказал неунывающий Ларри, обегая машину, чтобы сесть за руль.
Я уже знала, что его манера вождения взбодрит (если только не убьет!) кого угодно, и благосклонным кивком дала старт пыхтящему «газону». Машина рванула с места в карьер с резвостью, впечатлившей оставшихся японцев. Они встревоженно загомонили, часто цокая языками, и я слегка отстраненно подумала, что сформировать вторую четверку любителей экстремального катания будет, наверное, непросто. На добровольных началах, я имею в виду. Однако волноваться об этом стоило только в том случае, если лихой гонщик Ларик благополучно вернется из первого рейса.
Он вернулся, и довольно быстро, где-то через час. К этому времени Гавриил Тверской– Хацумото по собственному почину и без посторонней помощи перешел из лежачего положения в сидячее, но все еще был безмолвен и не реагировал на внешние раздражители. Он высился в сугробе, как снежная статуя Будды, и скучающие в ожидании дальнейшего развития событий японцы взирали на него с подобающим почтением.
– Со стороны города на дорогу пустили бульдозеры! Часиков через пять-шесть, если снова не заснежит, колонна сможет тронуться, – отрапортовал Ларик. – Я высадил ребят у автопоезда дорожников, оттуда они уже как-нибудь доберутся. Ну, кто следующий?
Вопреки моим опасениям, японцы с готовностью полезли в «газон». Им так сильно хотелось уехать, что нам удалось запихнуть на задний диванчик аж пять пассажиров. Впереди с деятельной помощью Ларика воссел Тверской– Хацумото. Переводчик уже мог шевелить конечностями и вращать головой, однако при взгляде на него сами собой вспоминались слова-исключения: стеклянный, оловянный, деревянный.
Отважный герой триала умчался в ночь, прочь, а мы с оставшимися на моем попечении иностранцами в количестве трех человек вернулись в автобус. Славик по-прежнему гипнотизировал экранчик мобильника, который уже не светился – видимо, намертво разрядился. Японцы все вместе, как синички на ветке, уселись на заднее сиденье, а я собрала невостребованные занавески и с их помощью свила себе более или менее уютное гнездо в пустующей кабинке водителя.
Сквозь просторное лобовое стекло открывался великолепный вид на полупетлю дороги, величественные горные склоны и скалистый обрыв. Все вместе выглядело очень красиво и столь же пугающе. По мере того как время шло, а Ларик все не появлялся, страх в моей душе рос и вытеснял чувство прекрасного. К тому моменту, когда половецкая пляска редких снежинок вновь превратилась в хаотичную дискотечную круговерть, я окончательно пала духом. Рассеянное сияние фар автомобиля, медленно ползущего сквозь метель, показалось мне спасительным светом в конце туннеля. Путаясь в занавесках, я выскочила из автобуса и порывисто бросилась на шею усталому Ларику.
– Дорогу совсем завалило, на Краснодар даже мне не пройти! – сообщил старый друг, резким движением стряхнув с себя снег и меня заодно. – Я на развилке ушел вправо и сбросил вторую группу в Джубге. Твои парни сидят в буфете на автовокзале, тамошние девочки дали им кофе.
Я быстренько припомнила местную географию. Джубга – маленький поселок, вблизи которого автотрасса скатывается с гор и выходит к морю. От Джубги километров двадцать дорога вьется по побережью, а затем вновь поднимается в горы. В принципе от Джубги можно добраться до Туапсе, где есть железнодорожная станция, там сесть на поезд и уже на нем уехать в Краснодар… Крюк, конечно, добрый, и затраты немалые, но денег мне хватит, у меня с собой почти двадцать тысяч – обеспокоенные коллеги не скупясь скинулись на благое дело.
– Живо все в машину, – озабоченно скомандовал Ларик, оборвав мои думы. – Снеговерть такая, что можем увязнуть на полпути до развилки. Едем в Джубгу, другого варианта нет.
Сообразив, что каждая секунда промедления уменьшает наши шансы, я подняла придремавших в «Икарусе» японцев истошным криком: «Геть, геть, живо, пошли!» – и выгнала их из автобуса, как гусей. Чтобы пробудить Славика, пришлось его нещадно трясти.
– Т-т-т-ты к-к-кто? – стуча зубами, спросил бородач, когда мне удалось привести его в чувство.
– Слава богу, очухался, Мертвый Царевич! – сердито выдохнула я. – Я уж думала, придется целовать!
– Не возражаю! – изрек Славик.
Он закрыл глаза, вытянул губы трубочкой и загодя издал долгий чмокающий звук.
– Я тя щас как поцелую! – люто вызверилась на блаженного моя Тяпа. – А ну, пошел отсюда! Ноги в руки и вперед, на погрузку в спасательный транспорт!
Бородач кротко моргнул, втянул нецелованные губы обратно и послушно затеялся совмещать верхние конечности с нижними. Не дождавшись завершения этого многотрудного процесса, я вывалилась из автобуса наружу и оттуда еще раз гавкнула:
– Славик, живо выходи, а не то останешься тут один, как полярник на зимовке!
– Я останусь! – эхом отозвался он из глубины темного салона.
Перед моим носом с шорохом закрылась автобусная дверь.
– Как – останешься? – опешила я.
– Как капитан на мостике тонущего судна! – торжественно и печально возвестил невидимый герой.
Я обогнула выступ квадратной морды автобуса, встала прямо перед ним и подняла взгляд. Славик, очень живописный в слегка коротковатом ему красном богатырском плаще из занавески, плавно помавая руками, размеренно и скорбно затянул бессмертную песнь про героический крейсер «Варяг»:
– Скоре-ей же, товарищи, все по местам! Последний парад наступа-а-ет!
– Танюха, оставь парня! Надо же понимать, как водила, он отвечает за сохранность транспорта! – крикнул Ларри.
Он уже затолкал в машину последнюю тройку японцев и подпрыгивал перед открытой дверцей, нетерпеливо ожидая меня.
– Но он же замерзнет! – расстроилась я.
Бородатый богатырь Слава Муромец мне понравился, и я не хотела в следующий раз увидеть его симпатичную физиономию на медальоне могильного памятника.
– Не замерзнет! Живо в машину! – проорал Ларри.
Я не осмелилась его ослушаться и безропотно полезла в «газик». Самого Ларри пришлось еще немного подождать, он сбегал к «Икарусу» и сунул в окошко Славику флягу в кожаной оплетке.
– Теперь точно не замерзнет, – успокоил он меня, вернувшись в машину. – Триста пятьдесят граммов хорошего коньяка согреют его не хуже, чем костер инквизиции!
Костер инквизиции – это тоже была не та перспектива, в русло которой мне хотелось бы направить судьбу приятного парня, но я промолчала. Ларик придавил педаль газа, и машина с рыком прянула вперед.
– Погоди, какой коньяк! Он же за рулем! – всполошилась я, тщетно пытаясь разглядеть «Икарус» со Славиком в прыгающем зеркальце заднего вида.
– Так ведь раньше завтрашнего дня дорогу не расчистят, успеет протрезветь!
Озвучив это утешительное соображение, Ларик замолчал и сосредоточился на дороге.
Натужно рыча, «газик» полз вверх по серпантину, и бесчисленные снежинки бились о лобовое стекло, как белые мошки. Зябко кутаясь в плюшевую попону с окошка гордого крейсера «Икарус», я устало и потому отрешенно думала, каковы мои шансы выбраться из этой передряги живой и здоровой. Точно в ответ на поставленный вопрос, на крутом повороте машина пошла юзом, и скалистая пропасть оказалась так близко, что я сочла за лучшее возобновить прерванный некоторое время назад монолог кающейся грешницы. В этот страшный миг мне подумалось, что такой идиотки, как я, свет не видывал. То есть этот свет не видел, а тот, наоборот, увидит очень скоро!
– Стоять, Зорька! – голосом усталого скотника сквозь зубы процедил Ларик, выкручивая руль, чтобы удержать «газик» от падения в пропасть.
К счастью, ему это удалось. Машина выправилась и через несколько минут уже катилась по достаточно широкой и прямой дороге вниз, к морю. Я с облегчением вздохнула. Японцы на заднем сиденье завозились и неожиданно грянули вполне бодрую песенку. Слов мы с Ларри не поняли, но жизнерадостный мотив нам понравился, и на ритмичном припеве «хо-хо!» мы по собственному почину присоединили свои голоса к общему хо-хору.
Так, под звуки японской народной, мы въехали в сонный приморский поселок.
Маленькое здание автовокзала в окружении более высоких частных гостиниц смотрелось натуральным гротом. Его жемчужиной по праву мог считаться Гавриил Тверской-Хацумото, восседающий на верхней ступеньке крыльца в белом пластмассовом кресле. Чуть раскосые серые глаза азиата российского розлива не мигая смотрели на неоновую вывеску клуба игровых автоматов, расположенного на другой стороне улицы. Тело Гаврика в несколько слоев укрывали выгоревшие красные занавески. Издали он был очень похож на краснокочанную капусту и чуть меньше – на сидящего Будду в праздничном убранстве. Не хватало цветочной гирлянды на шее и воскуренных благовоний.
Я шевельнула носом и обнаружила, что воздух отчетливо пахнет кофе. Бодрящим ароматом тянуло из приоткрытой двери кафетерия.
– Гаврик, ты чего тут? – проходя мимо, спросила я переводчика.
Он не удостоил меня ответом и не отреагировал на приветствие Ларика.
– Хо, мужики, хо! – по-свойски поторопил полиглот Ларри измученных японцев. – Сейчас накатим кофейку с коньячком, и будет нам счастье!
В кафетерии было душно, тесно и шумно. Японская братия наливалась растворимым кофе из автомата и коньяком из бара, за стойкой которого устало ворочалась толстая чернобровая тетка с гусарскими усами. Меня встретили улыбками, вновь прибывших японцев возгласами, а Ларика аплодисментами.
– Да ладно вам, мужики! – засмущался наш героический водитель.
Я взяла два кофе, сунула одну чашку Ларри и ощутила, что его рука слегка дрожит.
– Бедненький, да ты устал как черт! – я погладила старого друга по вспотевшим вихрам и признательно чмокнула его в щеку. – Спасибо тебе, Ларик, огромное! Что бы с нами было, если бы не ты!
– Да ладно тебе! – повторил он. – Ты лучше думай, как дальше быть. Что будешь делать?
Мы присели в уголке, чтобы не мешать японской тусовке, разворачивающейся с повышением градуса. Усатая буфетчица ловко откупоривала и выставляла на стойку бутылки.
– Что дальше? – я посмотрела на своих подопечных, а потом заглянула в чашку, проверяя, кофе в ней или что покрепче.
Было полное ощущение, будто у меня двоится, троится и четверится в глазах, потому что самураи походили один на другого, как близнецы. Впечатление усиливалось оттого, что не все они сбросили красные занавесочные плащи.
– Чокнуться можно! – пробормотала я. – Как же я их различать-то буду? Они же как дыни на фруктовом лотке, восемь одинаковых желтых физиономий!
– Одинаковых не восемь, а всего семь, – поправил меня Ларри. – Если ты не заметила, среди японцев есть один одноглазый.
– Жаль, что среди них нет еще одноухого, однорукого, одноногого и однозубого, – шизоидно хихикнула я. – Это сильно облегчило бы процесс идентификации!
Ларик внимательно посмотрел на меня, сбегал к стойке бара и принес пластиковый стаканчик уже не с кофе, а с другой темной жидкостью. Не разобравшись, я залпом выпила полстакана коньяка и задохнулась. Предупредительный Ларик обмахнул меня подносиком и дал конфетку, которой я послушно закусила.
Хрустя засахарившейся карамелькой, я вновь рассматривала своих японцев и прикидывала, как они воспримут сообщение о том, что мы задержимся в этой дыре как минимум на сутки. Будут в претензии к департаменту, организовавшему им сюрпризное путешествие в духе экстремального туризма, или смиренно примут это небольшое, в общем-то, испытание?
Японцы не выглядели угнетенными, видимо, пребывали в эйфории по поводу чудесного спасения из снежного плена. Тетка буфетчица, проявляя традиционное южное гостеприимство, вдобавок к коньяку выставила большое блюдо бутербродов и включила для развлечения интуристов телевизор.
– Мы будем измерять тебя в попугаях! – с выраженным вологодским оканьем и великой медлительностью сказал с экрана Слоненок, по одному взгляду на огромную голову которого можно было диагностировать синдром Дауна.
Радостный визг психопатической мультяшной мартышки слился с телефонным звонком. Я машинально достала мобильник и приложила его к уху.
– Ну, и где вы запропастились?! – сердито рявкнул Сема Кочерыжкин.
Судя по тону, он оклемался и вместе с похвальной любознательностью вновь обрел своеобычный командный голос.
– Свят, свят, свят! Не запропастились, Бог миловал! – я размашисто перекрестилась пустым стаканчиком. – Все живы, все целы, но перевал заснежило окончательно, поэтому мы осели в Джубге. Может, завтра погода улучшится, и нам удастся добраться хотя бы до Туапсе.
– Гаврила с тобой?
– Как сказать? Скорее нет, чем да, – вздохнула я, взглянув сквозь стекло на Тверского– Хацумото, восседающего на крыльце с самым отсутствующим видом.
– Иванова! – голос Сэма построжал. – Ты не расслабляйся! Помни, что на тебе восемь японцев!
– Очень эротично! – ехидно вставила хмельная и веселая Тяпа.
– Ты за них отвечаешь! – запугивал меня Сэм. – Делай, что хочешь, но чтобы японцы были не просто целы и невредимы, но довольны и счастливы!
Я отлепила трубку от уха, прижала ее к своему часто бьющемуся сердцу и громко крикнула буфетчице:
– Девушка, еще бутылку коньяка и бутербродов!
Японцы при виде угощения радостно загомонили.
– Ты слышишь? – спросила я Сэма. – Сейчас они довольны и счастливы.
– Постарайся, чтобы так было и впредь, – не смягчился он. – Звони, если что. Мы уже домой едем.
– Хорошо вам! – искренне позавидовала я и спрятала мобильник в сумочку.
Добрый Ларик сунул в мою освободившуюся руку стакан, я безропотно вылакала коньяк и озабоченно оглядела компанию японцев. После второго дринка их вроде бы стало гораздо больше, чем восемь. Двадцать восемь? Или тридцать восемь?
– Тридцать восемь попугаев! – удивительно своевременно ответил на мой невысказанный вопрос мультипликационный Удав.
– Самураев! – поправила я и дурашливо захихикала.
Для успокоения разгулявшихся нервов Ларик принес мне еще один стаканчик, и финальная часть русско-японской попойки по большей части прошла мимо меня.
