Елена Маркина
Секрет кладбищенского дуба
Глава 7
‒ Даша, это серьёзное дело, мы должны обсудить это по-нормальному…
‒ Влада! Это только мои проблемы! Это всё из-за меня, и только мне это расхлёбывать! Прошу, не вмешивайся в это!
‒ Мать-сыра Земля, не кричи. Ты сама не замечаешь, как сильно ты волнуешься…
Даша правда очень сильно волновалась. Одетая сейчас в свою розовую тёплую пижаму, она сидела на кровати съёжившись так, как будто в квартире стоял страшный мороз. Сердце её сходило с ума, ступни и кисти её круглых рук были ледяными. Время от времени она вздрагивала всем телом.
Влада стояла напротив неё и, закрыв глаза, массировала пальцами спинку носа. Нужно сохранять спокойствие. Нельзя поддаваться волнению сестры, напротив, нужно распространять на неё собственное спокойствие.
‒ Понимаешь, Влада, я это так не потому, что хочу тебя обидеть, ‒ тихо заговорила Даша после долгого молчания. ‒ Мне просто надоело, что все мои проблемы решаешь ты. Мне надоело перекладывать всю ответственность на тебя. Я хочу стать взрослее. Я хочу стать смелее. Мне надоело быть пугливой девочкой, которая не может дать отпор сама. Я правда хочу измениться.
‒ Милая, это реально прекрасно, я тебя в этом только поддерживаю, но что происходит сейчас, ‒ Влада сделала глубокий вдох, ‒ это не просто рядовая проблема. Это риск для жизни и здоровья, понимаешь?
‒ Понимаю…
Влада села перед сестрой на корточки, сложив на коленях свои татуированные руки, ‒ мать девушек, конечно, ожидала, что старшая дочь, поклонница «нестандартной» внешности, вернётся из другого города с новой татуировкой, но никак не думала, что «забитыми» окажутся оба «рукава». Теперь на правом плече Влада носила портрет княгини Ольги, имевшей очень суровое выражение лица; на левом плече сидел яркий птицеед вида Brachypelma smithi; левое предплечье было занято фантастической композицией из фей, парящих над лавандой. Впрочем, главным украшением была огромная, тянущаяся от локтя до кисти правой руки яркая огненная Жар-птица. Мастерски выполненная работа: эта была птица, исполненная динамики, находящаяся в стремительном полёте, словно сокол, атакующий добычу, каждое перо её было прорисовано в мельчайших деталях, отчего её хотелось касаться снова и снова, клюв птицы был раскрыт, будто она что-то смело и яростно кричала, глаза её отважно блестели, всё её тело горело. У Даши как-то получилось выудить, что Жар-птица эта посвящена особенному человеку в жизни в сестры, но Влада так и не созналась, какому именно. По сравнению с яркими руками девушки, на которые будто выплеснули всю палитру акварели, лицо её было совершенно голым, лишённым грамма косметики. При этом её мягкие кудрявые волосы по плечи, крашенные в яркий синий цвет, прекрасно сочетались с галереей на руках и делали девушку похожей на необычный волшебный одуванчик. Такой была Влада, которая теперь сидела, пытаясь заглянуть во влажные глаза сестры.
‒ Объясни по-нормальному, как всё было.
‒ Когда я бегала, мы встретились. Я предложила ей зайти в «Покофейничаем?». Это там, где недавно владелец пропал, я тебе рассказывала…
‒ Зачем? Даша, зачем? Зачем приглашать эту оборванку куда-то?
‒ Влада, не осуждай меня! Я не хочу быть человеком, который не умеет прощать людей из прошлого! Я не хочу держать злобу на людей! Я хочу быть великодушной по отношению ко всем! Я не хочу уподобляться своим обидчикам!..
‒ Всё, всё, прости меня, я поняла тебя, ‒ прервала её Влада и сделала глубокий вздох, в котором чувствовалось вынужденное смирение. ‒ Продолжай.
‒ Я купила себе и ей кофе. Мы сидели, говорили… Правда в какой-то момент что-то произошло. И она стала странной. Смотрела куда-то… не отвечала мне… Но я так и не поняла, что с ней произошло.
‒ Ты думаешь, она была под кайфом?
‒ Я не знаю. Но ещё мне показалось…
‒ Что показалось?
‒ Что она разговаривала сама с собой. Шёпотом.
‒ Под кайфом, ‒ Влада махнула рукой.
‒ Ну, не факт…
‒ Даша! Ты говоришь, что ты хочешь стать взрослее, ‒ Влада говорила с холодной серьёзностью. ‒ Но быть взрослой ‒ это значит думать в первую очередь о собственной безопасности, а не о каких-то эфемерных моральных принципах. Ты понимаешь, что эта девка могла выкинуть всё что угодно?
‒ Я… понимаешь, мне показалось, что она смотрит на меня как-то иначе. Я подумала, что она тоже могла измениться, ‒ девушка напряжённо вздохнула.
‒ Могла измениться? Даша, я понимаю, что ты сама хочешь измениться, но не равняй всех по себе. Какая разница, что тебе показалось? ‒ она взяла сестру за ледяные руки. ‒ Милая, она наркоманка. Она не может измениться. Один раз наркоман ‒ навсегда наркоман.
Даша на секунду заглянула Владе в лицо, но тут же опустила глаза, испугавшись строгости и уверенности во взгляде старшей сестры.
‒ Хорошо, ладно. Говори, что было дальше.
‒ После кафешки я продолжила бегать. Где-то через полчаса зашла в магазин, чтоб купить шоколадку и всякую ерунду. Потом я вернулась домой. Ты тогда ещё спала…
‒ Ближе к сути. Когда он тебе позвонил? Что конкретно сказал?
‒ Он позвонил, когда ты уже ушла. Сказал, что ищет Майю, что она сбежала, а какой-то его знакомый видел нас вместе. Тогда он припомнил тот случай, когда Майя пряталась тут от его побоев… Ты помнишь это?
‒ Конечно, помню. Как я могу забыть то, как это шавка использовала тебя, ставя под угрозу твою жизнь.
‒ Ладно, об этом мы поговорим потом… В общем он сказал, что я её якобы опять укрываю у себя дома. Начал угрожать, что придёт, взломает двери, всех тут убьёт и всё в таком духе… Он кричал жутко… Но он не говорил, что будет оставлять какие-то надписи на дверях!
‒ А зачем ему это говорить… И пока меня не было, никто не ломился сюда, в квартиру?
‒ Нет. Я не слышала ни единого звука!
‒ Но такую надпись невозможно сделать совершенно бесшумно. Наверняка ты просто переволновалась и поэтому стала невнимательной. ‒ Влада произнесла это слишком резко, поэтому добавила, как бы извиняясь. ‒ Только не думай, что я тебя осуждаю за это. Это нормально. Ладно… Что ты ему ответила?
‒ Я ответила, что Майи со мной нет, что мы правда виделись с ней в кафе, но потом сразу расстались. Я сказала ему правду и говорила с ним очень смело и уверенно! И ему мой тон явно не понравился!..
‒ Хорошо, хорошо… Но как нам теперь поступить с этой сраной надписью? ‒ Влада встала и начала ходить взад-вперёд по комнате, массируя пальцами спинку носа. ‒ Когда родители приедут, они обалдеют. Они напугаются. А мне так не хочется пугать маму.
‒ Попробуем стереть её?
‒ Ага. А потом что? Ты разве не хочешь подать в полицию на этого идиота? А это очень важная улика. Полиции плевать, что нам кто-то угрожает. Они на такое вообще реагировать не будут. Зато надпись ‒ это вандализм. ‒ Влада замолчала на некоторое время. ‒ С другой стороны… Полиция… Всё это дерьмо… Это может вылиться в долгие и серьёзные разбирательства. Опять большой стресс для мамы.
‒ И всё это из-за меня.
‒ Нет. Угомонись. Только себя не смей во всём этом обвинять, ‒ Влада остановилась и замолчала на какое-то время. ‒ Давай смоем это сами. Хотя бы попытаемся, чтобы слова стали не такими различимыми.
Девушки прочитали в интернете про разные средства, которыми можно оттереть аэрозольную краску, нашли всё необходимое в домашних ящиках и отправились испытывать свой план по отмывке двери и стен. Стояла полная тишина, будто весь подъезд вымер, и только их голоса отдавались мирным эхом. Даша, выговорившись сестре, стала ощущать себя в разы лучше: она почувствовала, как её заледеневшие сосуды начали наполняться тёплой кровью, как сердце начало биться в нормальном ритме, как облегчилось дыхание. Влада же сохраняла строгую серьёзность, которая была так ей присуща. Проблема пока ещё не решена, паниковать нельзя, но и расслабляться не стоит.
‒ Влада… спасибо, ‒ Даша мило улыбнулась сестре, ставя на пол ведро с водой. ‒ Правда спасибо.
‒ Да ладно. Благодарить будешь, когда мы ототрём эту хрень. А то ещё неизвестно, получится ли.
Когда с надписью было успешно покончено (на её полную оттирку ушло полтора часа) девушки с большим облегчением вернулись в квартиру. Теперь им предстояло понять, как действовать дальше.
Глава 8
Гудел телевизор: двое ведущих вели сложные рассуждения об инвестициях. Впрочем, их никто не слушал. На кухне гудела вода, льющаяся из крана сильной струёй и ударяющаяся о башню из грязной посуды. Гудел кипящий чайник на плите, где кроме него бурлила кастрюля и шипела сковородка. Гудела детская комната: оттуда слышались топот, прыжки, крики, возгласы и нескончаемый смех. Наконец, гудел диван напротив телевизора: он гудел тремя мужскими голосами, их бранью, хохотом, звоном стаканов и бутылок. Спальня была наполнена едким сигаретным дымом и горьковатым запахом пива.
‒ Да они там совсем охреневшие. ‒ рассказывал седой усатый мужчина лет пятидесяти, сидящий на стуле сбоку от дивана. ‒ Я говорю, слушай, ещё вот такое повторится, я все зубы тебе повыбиваю. Ну как так! Я же не могу их бесконечно контролировать!
‒ Да на хер ты это цыганьë нанял? Чего ты ожидал-то? ‒ усмехнулся лысый толстяк лет сорока, тасовавший карты. Он сидел посередине дивана в синей майке, которая очень точно подчёркивала все детали его обвисшей жирной груди и живота. Во рту у него была сигарета.
‒ Я думал всё, думал… Они ж довольно прилично выглядят! К тому же! Всего лишь линолеум и обои в двух комнатах! Чёрт возьми! Кто ж знал, что будет столько проблем?
‒ Господи, у тебя только обои? Чего ж ты сам не сделал? ‒ заговорил третий мужчина, сидевший слева от толстяка на краю дивана. Он был страшно растрёпан и одет в грязный синий комбинезон. ‒ Брат, ты совсем обленился! Меня бы позвал, и вообще сделали бы в два счета!
‒ Ну, Ген, это ты любишь руками работать. А я-то… Эх, да и сердце в последнее время какое-то не то.
‒ Ладно, всё, не волнуйся, ‒ толстяк, сидящий посередине, начал раздавать карты. ‒ Всё получится у тебя с твоими ремонтами, это всё мелочи жизни.
Внезапно в комнату, крича и размахивая руками, вбежали два ребёнка, которые сейчас больше напоминали двух маленьких обезьян, готовых прыгать по всей мебели и взбираться до потолка. Это были девочка шести лет и мальчик пяти лет. Девочка в красном сарафане и двумя золотистыми косичками бежала впереди, а за ней, как за локомотивом, поспевал брат в синем комбинезончике, с такими же светлыми блестящими волосами. Было сразу заметно, что каждое движение он повторяет за сестрой.
‒ Папа! Мы решили смотреть мультики! Сейчас четыре часа! Я точно знаю, что в это время идут пони!
‒ Масюнь, тут папа с друзьями смотрит взрослую передачу. Идите к себе, придумайте новую игру, ‒ ответил мужчина посередине. Он всеми силами старался скрыть раздражение, и только взгляд выдавал его, но дети не были настолько сообразительными и внимательными, поэтому ничего не замечали.
‒ Но, папа, сегодня же воскресенье. Мы всегда смотрим по воскресеньям, ‒ тонким, но очень требовательным голоском сказал мальчик.
‒ Ну вот, вы всегда смотрите. А папа один раз с друзьями решил встретиться.
‒ Дядя Гена к тебе приходил и в прошлое воскресенье. И в позапрошлое тоже, ‒ демонстративно нахмурилась дочка.
‒ Да ладно, уступи ты детям! ‒ засмеялся сидевший на стуле.
Мальчик с девочкой восприняли эту фразу в качестве разрешения, весело завопили, схватили пульт и мгновенно настроили телевизор на детский канал с мультфильмами.
‒ Да с ними даже в карты сейчас не поиграешь, ‒ зашептал толстяк. ‒ Они всё хватать будут. И не поговоришь не о чём. А я ведь вам сказать хотел кое-что.
‒ Ну? ‒ названный дядей Геной отхлебнул дешёвого пива и внимательно посмотрел на собеседника.
‒ Мы вот начали с вами о цыганах говорить. А я вспомнил одну штуку, которую забыл рассказать, ‒ он наклонился, и две другие головы наклонились следом; все поняли, что сейчас будет какой-то секрет. ‒ Я ведь так и не смог увидеть ту цыганочку, о которой говорили все так много.
‒ Ты там побывал? ‒ удивился Генка.
‒ Где там? И что за цыганочка? ‒ растерялся третий.
‒ Михалыч! Ну ты, как всегда! Скоро совсем дедом станешь! ‒ по-дружески заворчал толстяк.
‒ Почему я стану дедом?
‒ Не в курсе жизни ты! Одно не знаешь, другое не знаешь, и сердце у тебя болит!
‒ Да чего я ещё не знаю? Объясни лучше, что за цыганка!
‒ Ладно. Есть такое место, ‒ на пару секунд он замолчал и посмотрел на детей: те сидели на полу и были сильно увлечены мультфильмом. ‒ Нельзя при детях говорить. Не дай бог жене донесут, черти. Короче, место с девчонками. Его все хвалят уже много времени. Там самый свежачок. Вот. И есть у них там цыганочка одна, от которой все с ума сходят. По крайней мере, раньше была. Купить её практически нереально: она там типа элитная, она личная куколка босса. Но дело даже не в этом. Я её просто не смог найти.
‒ Я помню эту цыганочку. Неужели с ней что-то стряслось? ‒ лицо Генки приняло одержимый вид.
‒ Понятия не имею. Но это местечко показалось мне слабоватым.
‒ А что не так?
‒ Танцовщицы слабоваты. Сразу видно ‒ неофитки.
‒ У них же была раньше крутая деваха с таким ещё именем… Демоница Лилит, вот! Я её видел.
‒ А сейчас она на кассе сидит! ‒ толстяк недовольно махнул рукой.
‒ Эх, братцы, значит, и у меня не получится на красотку вашу посмотреть! А жаль. Так надоели эти уродливые цыганские мужики, которых я нанял…
В этот момент раздался пронзительный звонок в дверь, как будто заглушивший все посторонние шумы. Мужчины замолчали, дети забыли о мультфильме и вскочили на ноги. Толстяк напрягся.
‒ Папа, у нас будут ещё гости? ‒ весело спросила девочка.
‒ Э, нет. Что-то не то, ‒ задумчиво ответил он, после чего повернулся в сторону двери и хрипло крикнул. ‒ Ксюха! Иди открой дверь!
Но жена его не слышала, равно как и не слышала звонок в дверь: она совсем забегалась на кухне и уже не замечала ничего вокруг себя.
‒ Ксюха! Оглохла что ли?! ‒ закричал он ещё громче, с нескрываемой яростью в голосе. В этот момент он был похож на глупого, но злого медведя, рычащего на кого-то снаружи, но при этом не желающего выходить из берлоги.
‒ Ксюха!
‒ Чего хоть? ‒ на пороге комнаты появилась такая же толстая, как муж, уставшая и потная женщина в заляпанном фартуке.
‒ Там в дверь звонят, посмотри, кто это. Ментов только не пускай!
‒ Господи! Да как же я их не пущу-то? ‒ женщина направилась к двери.
Она заглянула в глазок: за дверью, опустив голову, стоял непонятный подросток. Семья больше не ждала гостей, и Ксюша решила, что возможно кто-то просто ошибся квартирой. Она открыла. Дети, услышав звуки поворачивающегося ключа, с весёлыми криками выбежали в коридор, чтобы поприветствовать гостя, но их голоса смолкли, как только они встретили незнакомца.
‒ Ну вот! ‒ толстяк засмеялся. Он уже успел забыть о том, что кто-то звонил в дверь. ‒ А потом ты ещё будешь со мной спорить!
‒ Да ну тебя! ‒ обиделся Михалыч, но сделал вид, что ему тоже смешно. ‒ Ты, мужик, лучше скажи, на что мы играем.
‒ Паш, это к тебе! ‒ крикнула жена из коридора. В её голосе был испуг, но этого никто не заметил.
‒ Чего?
‒ Паша, тебя хотят видеть, ‒ слабым высоким голосом повторила жена.
Глубоко вздохнув, недовольный толстяк встал, предупредил своих друзей, что вернётся через минуту, и вышел в коридор. Павел предполагал два варианта: его злосчастный сосед опять пришёл просить взаймы или это тому беззубому деду с первого этажа снова нечего делать, и он пришёл рассказывать свои однообразные истории про войну. Но толстяк натянул свою фирменную широкую улыбку и подготовил свой любимый набор фраз на случай таких разговоров. Только они ему не понадобились.
Мельком он заметил, что его жена уводит детей в детскую, приговаривая им какие-то успокаивающие фразы. А на пороге его ждала мертвенно-бледная девушка. Тело её было напряжено, а взгляд выражал безумие. Издалека можно было запросто принять её за готическую статую. Правая рука её была спрятана в карман куртки, где она явно держалась за некий предмет. Это была Майя, дочь Павла от первого брака.
Толстяку удалось сохранить внешнее спокойствие. Он даже продолжил улыбаться, но такое неожиданное появление Майи, а тем более её откровенно маниакальный взгляд, напугало его, и испуг этот выдавал только кадык, нервно подёргивающийся под слоем жира.
‒ Доченька! Ничего себе! Какая встреча! ‒ Павел сумел быстро подобрать нужные слова.
‒ Привет, папа, ‒ тихо ответила Майя, и её замогильный голос заставил мужчину вздрогнуть.
Девушка была одета в свободную белую куртку с большими вместительными карманами. (В этот раз Майя даже мысленно поблагодарила людей, оставивших старую ненужную одежду на первом этаже в её подъезде.) Лицо её было откровенно больным, а взгляд ‒ воспаленным.
‒ Так давно не виделись, Господи! Ты по делу или решила просто так папку повидать?
Павел был уверен, что она пришла за деньгами. Естественно! Зачем же ещё этой оборванке вдруг приходить к отцу, с которым она состоит в далеко не самых лучших отношениях? Должно быть, у неё совсем плохо идут дела, ведь Павел ‒ последний человек, к которому она пойдёт за помощью. Но мужчина был осведомлён о наркотической зависимости дочери, поэтому факт того, что ей срочно понадобились деньги, его не особо удивил. Но ответ девушки не слишком совпал с его догадками.
‒ Что ты сделал с мамой?
Свет жёлтых ламп в коридоре накладывался на бледное лицо Майи, что придавало ему дополнительного болезненного, неприятного оттенка. Она глядела Павлу в глаза, не отрываясь от них ни на секунду. Воробьёва прекрасно знала об актёрских навыках отца, поэтому не велась на его уловки. Её тошнило (в прямом и переносном смысле) от его притворства и лицемерия. Майя хотела, чтоб он сдался и сорвал свою маску как можно скорее.
‒ Золотце? Что ты имеешь в виду?
‒ Что сказала ‒ то и имею. Где моя мать?
Рот Майи едва открывался, губы едва двигались, когда она говорила, и это создавало впечатление, будто звук её злого голоса исходил из ниоткуда. Павел снова вздрогнул. Он был переполнен раздражением и нетерпением, но, кроме того, в нём начинала пробуждаться ненависть, ненависть, про которую он сам забыл, которую засунул куда-то в глубь воспоминаний и к которой совершенно не обращался до этого момента ‒ до сегодняшнего появления Майи. Потому что это была ненависть к ней.
‒ Откуда же мне знать? Я не виделся с ней года два, наверное!
‒ Врешь, ‒ её рука, держащая некий предмет, спрятанный в кармане, задрожала. ‒ Это был ты. Ты же так ненавидел её. Это сделал ты.
‒ Что сделал я?
Голос его продолжал звучать добродушно, но в глазах во всю плясало пламя гнева.
‒ Ты хочешь получить её квартиру. И ты… ‒ зубы Майи затрещали. ‒ убил её.
‒ Господи… ‒ он вздохнул, дрожа при этом от ярости, и рассмеялся. ‒ Что ты несёшь? Скажи уже, сколько тебе нужно? Я дам тебе взаймы, и мы закончим…
За секунду, как молния, перед его лицом оказалось остриё ножа. Майя выглядела, как дикое взъерошенное животное.
‒ ГОВОРИ, СВИНЬЯ! ‒ закричала она хрипло.
‒ Майя, очнись! Он сильнее тебя!
Кэт тянула её за одежду и за волосы, пыталась схватить её за руку и отобрать нож, но она волновалась настолько сильно, что новоприобретённый навык покинул её. Мёртвая снова проваливалась сквозь свою подругу. Сама Майя просто не слышала её. Она была поглощена страхом, ненавистью и отчаянием. Утром эти чувства были направлены на причинение вреда ей самой; но впечатление, которое было произведено на девушку ситуацией в квартире, само по себе перенаправило их на отца. Воспалённый мозг не контролировал ничего сам. Всё решалось случайным образом.
Павел думал пару секунд. Нож стал последней каплей. Больше при всём желании он не мог себя сдерживать. Ненависть мгновенно наполнила его грузное тело необыкновенной силой. Пульс подскочил до огромных цифр, лицо налилось кровью. Он схватил Майю за протянутую руку, которой она держала нож, одним рывком оторвал её от пола и врезал лицом в стену. Нож со звоном отлетел на лестничный пролёт. Майя упала на колени. Из её носа широкой темно-алой струёй потекла кровь. Этот удар вывел Майю из состояния полного безумства. Но девушка всё ещё была переполнена гневом. Кровь её кипела.
‒ СРАНОЕ НАРКОМАНЬË! Я сейчас вызову ментов!
На звуки удара и криков сбежались друзья и жена Павла, которая перед этим заперла детей в их спальне. Ксения позвонила полицию ещё пять минут назад, ведь Майя уже успела поугрожать кухонным оружием и ей: женщина не хотела впускать пугающую девицу и звать своего мужа, поэтому Майя и решила её сразу «припугнуть». Правда на другом конце провода отреагировали без особого энтузиазма, и Ксения поняла, что теперь всё зависит только от её мужа.
Все собрались за широкой спиной Павла, которая сейчас казалась им настоящей крепостью, раскрыли рты, но ничего не предпринимали. Мужчины в глубине радовались, что попали на некое подобие шоу; Ксюша думала только о безопасности детей.
‒ ВЫЗЫВАЙ! Мне плевать! Но я хочу знать, что ты сделал с моей матерью!
‒ ДА НЕ ЗНАЮ Я, ЧТО С ЭТОЙ СУКОЙ! И ЗНАТЬ НЕ ХОЧУ!
Он с грохотом захлопнул дверь. Майя продолжала сидеть на полу и тяжело дышать. Кровь из носа залила всю новоприобретённую ею в подъезде одежду. Девушка продолжала одержимо смотреть на дверь, ни на секунду не отрываясь.
Кэт сидела на подоконнике в лестничном пролёте, подкидывала и ловила подобранный нож. Грустный взгляд её был устремлён в окно, которое выходило на детскую площадку. Она слишком устала. Почему она вообще должна решать чужие психологические проблемы? Почему опять должна копаться в грязи? Почему вселенная не могла ей послать кого-то другого, кто мог бы видеть её? Спокойного человека со спокойной жизнью? Почему даже после смерти ей приходится наблюдать все эти насильственные разборки? И почему после смерти она не стала снова ребёнком? Как вон та девочка в жёлтой куртке, которую сейчас мама раскачивает на качелях, не обращая внимая на крики (видимо, дело привычное). Почему вселенная не послала ей второй раз маму? Неужели у вселенной недостаточно мам?
Тут Кэт дёрнулась и посмотрела на Майю. Она всё также смотрела на дверь и не двигалась. А ведь она тоже просто ищет свою мать. Она ведь тоже просто хочет к маме. Кэт тяжело вздохнула.