Елена Матеуш
Как-нибудь перезимуем
Глава 1
О том, что ко мне пришли, сообщил Черныш, свесив голову в подпол и громко проорав:
– Мяу!
Я с печалью ещё раз окинула взором свои скудные припасы, и торопливо поднялась по лестнице в горницу. Может, кто из деревни за зельем пожаловал и расплатится за работу мукой или яйцами, а то пустая каша уже в рот не лезла.
Но на пороге стоял Прошка, младший сын старосты.
– Даринка, тятя тебя зовёт! Там к нам гости по снегу издалече приехали, товары и новости привезли. Иди скорей!
– А я-то им зачем? Или заболел кто?
– Да нет вроде, дядьки там все здоровые. Морды -во!
Мальчишка показал величину “морд”, и я удивилась:
– Неужто Гостюха и Первуш так растолстели?
Что купец Гостюха, что сын его старшой, единственные, кто пробирался в наши Грязи, никогда особой статью не отличались. Дядька Вторак, которому довелось послужить когда-то в княжьей дружине, всегда смотрел на мелкокостных, чернявых купцов с недоверием, подозревая в них лазутчиков Великой Степи.
– Да не, не они! С ними ещё двое воев приехали. Вот они здоровые, страсть!
– И что им от меня надо?
– Им – ничего. Они к дядьке Втораку пошли. Это тятя тебе что-то сказать хочет. Пошли скорей!
– А брать что-то надо?
– Нет вроде. Тятя ничего об том не сказавши.
Мальчишка аж приплясывал от нетерпенья, и я не стала дальше мучить его расспросами. Поспешила собраться. Староста – мужик разумный, раз зовёт, значит так надо. Прихватила на всякий случай сумку с лечебными зельями, накинула плат и полушубок, и поспешила за Прошкой, продолжая гадать по дороге с чем связана такая срочность.
Купец покупал у меня сухие травы, что растут только на наших болотах, но из=за трав так срочно вряд ли бы позвали. Снег уже прочно лёг, так что спешить с возвращением купцам смысла нет, день – другой мало что переменят. Первым делом Гостюха скупал мёд, воск, рыбу, меха, хотя летняя добыча им не особо ценилась, но всё же и пустым от нас никогда не уезжал. До моих трав он добирался в самом конце своей торговли, а сегодня он у нас только первый день, иначе я о такой новости уже бы услышала.
Едва мы вошли в деревню, Прошка меня покинул:
– Даринка, ты до нас сама дорогу найдёшь, ладно?
– А ты куда?
– На площадь, к колодцу. Гостюха там товар разложил, я глянуть хочу.
– Что ж, беги. Я тут и правда не заблужусь.
Теперь я шла к дому старосты, озадаченная ещё больше. По словам Прошки получалось, что там сейчас никого из приехавших нет. Самому старосте и его семейству моя помощь тоже без надобности, иначе Прошка сказал бы. От этой неопределённости меня начинало разбирать беспокойство. От таких приглашений я невольно ждала подвоха – или попросят чего я не умею, или попрекнут чем.
Имелся бы у меня дар, как у моей матери, то поводов звать нашлось бы больше: защитные чары наложить или артефакт какой, привезённый издалече, проверить. Матушка моя сильной ведуньей была. Я ей и в подмётки не годилась. Только знахарское дело и освоила. Вот и волновалась каждый раз, когда староста обращался ко мне с просьбами от общества как к единственной деревенской ведунье. К матушке моей деревенские обращались часто. Ни единого важного дела без неё не начинали. Меня тоже вначале звали, но потом поняли, что толку от меня немного. Разве что лечить себя и скотину свою по прежнему доверяли.
Сердце сжала тоска, как всегда, когда я вспоминала о матушке. Четыре года, как ушла она в мир иной, а мне всё чудится, что мама рядом. К тоске примешивался страх. Для него причин не было. В деревне ко мне относились нормально, ведь я выросла у них на глазах, и бояться, что меня могут вывалять в перьях или изгнать из Грязи, как, я слышала, бывала в других сёлах, не стоило. Но после внезапной смерти мамы я осталась в своей избушке на отшибе деревни совсем одна.
Ни отца, ни другой родни у меня не имелось, или я про них ничего не знала. От этого среди других деревенских детей, у которых имелись отцы, деды, дяди, братья, я всегда чувствовала себя обделённой и беззащитной, хотя и научилась со временем прятать эти свои чувства. А теперь, когда моя единственная защита – мать, с её сильным ведьмовским даром, – ушла из моей жизни, пустота за спиной ощущалась особенно остро. Случись что, за меня тут никто не заступится.
Мама приехала сюда в год моего рождения и навсегда осталась для здешних жителей чужачкой. Хотя и полезной. Я тоже старалась быть полезной, но у меня получалось хуже. И слиться с деревенскими, стать для них полностью своей у меня тоже не получалось. И не только потому, что среди крепких, похожих на белые грибы, темноволосых грязевцев я выглядела бледной поганкой – светлой, тонкой, хрупкой. Но ещё и оттого, что была “слишком умной”, по словам Жданы, одной из немногих моих подруг. Я говорила не так, как все, и не о том, занималась не тем, и даже двигалась не так, как другие. Иногда это давало повод для насмешек,добрых и не очень, часто – зависти, редко – восхищения, и никогда мне не удавалось почувствовать себя своей среди других детей, хотя вначале я и старалась. Потом, став старше, поняла, что стать такой, как все, у меня никогда не получится, и научилась не обращать ни на что внимание, а делать так, как считала нужным.
Не знаю уж, о чём думала мама, но с самого детства она учила меня так, словно жить мне предстояло не в Больших Грязях, а где-то в одном из тех городов, что она показывала мне иногда в волшебном блюдечке. Потому что иначе зачем учить меня “говорить правильно и красиво”, да ещё и на языках, что никогда не звучали и не зазвучат в Больших Грязях, требовать, чтобы я не сплёвывала на землю, как все, сидела всегда с ровной спиной, ходила плавно, расправив плечи и гордо держа голову. И ещё тысяче других правил, которые грязевцы не то что не соблюдал, они о них даже не слышали. Хоть люди были хорошие.
Наверно, у мамы были какие-то планы на нашу дальнейшую жизнь. Может, она собиралась увезти меня куда-то, когда я вырасту, но ничего этого не случилось. Однажды, когда она отправилась в ночной лес за травами, на неё напал какой-то зверь неведомый. Деревенские шептались, что нечисть. Охотники в Больших Грязях жили хорошие, и если они не смогли опознать зверя по следам, оставленным на поляне, то, видно и правда, то была непростая тварь. Охотники говорили, что бой на той поляне, где нашли маму, случился нешуточный. Да и я следы сильной волшбы почувствовала. Нападавших на неё тварей матушка сожгла светлым огнём так, что от них только пепел остался, да и тот ветра развеяли. Но и сама пострадала.
Зверь ли, нечисть ли, подрали её так, что она месяц пролежала в горячке, не приходя в себя, и как я ни пыталась помочь, но спасти её не смогла. Мама умерла. Осталась я без советов и защиты.
Вот уже и дом старосты показался. На порог выглянула Видана, жена старосты, и увидев меня, снова вернулась в дом. Я вздохнула от мысли, что пришла в голову: не о сыне ли своём старшем собрался говорить со мной дядька Богдан? С весны их Неждан вился вокруг меня, как муха приставучая. Я даже опасалась, что осенью посватается, но пора свадеб уже наступила, но он так и не решился со мной поговорить.
Вдруг теперь его родители, пока вся деревня собралась вокруг заезжих гостей, собрались сами со мной обсудить ненужную мне любовь их старшенького. И я не знала, чего опасаюсь больше: того ли, что меня позовут в семью старосты, или того, что начнут обвинять в привороте их кровиночки.
Неждан был неплохим парнем – сильным, добрым, не наглым. Но сердце моё молчало, никак не отзывалось на его горячие взоры. И замуж мне не хотелось.
– Даринушка, пришла, – с неискренней лаской обратилась ко мне Видана, встречая в сенях. – Раздевайся, девочка, проходи в горницу. У мужа к тебе разговор есть.
Она помогла мне избавиться от полушубка и унесла его в дом, поближе к печке.
– Чтобы не выстыл в сенях, пока разговоры разговаривать будем, – пояснила хозяйка, удивляя меня своей непривычной заботой.
– Проходи, садись, в ногах правды нет, – обратился ко мне староста, ожидавший меня за столом в горнице. – А ты, Видана, подай гостье взвар да с пирогами.
Такая встреча напугала меня так, что вкусный, ароматный пирожок поперёк горла встал от волнения. Дядька Богдан редко меня баловал угощением, когда время от времени обращался за ведовской помощью для деревни. А тут такая ласка, как к родной дочери. Он так и сказал, дождавшись пока я через силу прожую пирожок и сделаю глоток горячего взвара.
– Дара, ты для меня почти как дочь. Всё же на моих глазах из младенца во взрослую девицу выросла. Потому поверь, что я тебе зла не желаю, и то, что сейчас скажу, не прими за обиду, а хорошенько подумай.
Я осторожно поставила чашку на стол и замерла. Вступление мне не понравилось. После такого ничего хорошего ждать не приходится.
– Прошка же тебе сказал, что в наши Грязи гости пожаловали?
Такой переход показался мне неожиданным, и онемев от удивления, я только кивнула.
– Вместе с Гостюхой приехали княжьи люди и весточку любопытную привезли. Князь наш батюшка вновь женится собрался и отбор невест затеял. Со всего Красногорья девиц собирает. Так мы с Виданой что подумали – почему бы и тебе, Дарьюшка, туда не отправиться, счастья не попытать?
У меня от потрясения не сразу слова нашлись:
– Так то, небось, ждут дочерей купеческих да боярских. Не про меня честь.
– Так и ты не крестьянка лапотная. Матушка твоя Марья явно не из простых была, и тебя, всем видно, не для хлева растила.
– Дядька Богдан, вы ж не думаете, что князь на мне женится?! – не выдержала я.
– Кто знает? – вмешалась Видана. – Это только богам ведомо. Лада такие пары порой сводит, что люди только дивуются. А ты у нас девица красная, матушкой своей вежливости и наукам всяким обучена, да и сама дар какой-никакой имеешь. Может, князю и приглянешься. А туда девиц не для игрищ непотребных зовут. Коли глянешься, так сразу честным пирком, да за свадебку.
–Всё, конечно, бывает, но на князя я бы всё же не рассчитывал, – остановил староста полёт мечты своей супруги.
Эти слова меня немного успокоили. Всё же дядька Богдан не сошёл с ума, и меня за совсем уж дуру не держит.
– Тогда зачем мне ехать позориться?
– Понимаешь, Дарьюшка, матушка твоя ведьмой сильной была. Ей и погода, и зверь лесной, и скот домашний, и растения – всё ведомо было. С тех пор, как она в нашу деревню прибилась, мы про голод и неурожаи забыли. А ты, уж прости, не так сильна. И последние годы у нас урожаи всё хуже. А этот год и вовсе неудачный. Боюсь, весной голодать придётся. Веришь?
Я кивнула, потупившись. В этом году и жар, и дожди приходили совсем уж невовремя. Что-то не проросло в нужную пору, что-то засохло, а что-то, наоборот, сгнило. Даже я по своему скромному огороду видела, что год плохой, запасов на зиму не хватит.
– Всем придётся тяжко, а тебе, сироте, и вовсе зиму не пережить. А так ты поедешь в стольный град, перезимуешь там. Небось невест никто голодом и холодом морить не станет. И, кто знает, может ты дружинника или купца какого себе присмотришь. Всё же там жениха подходящего тебе найти легче будет, чем здесь у нас.
– Вот именно! – радостно закивала Видана, поддерживая мужа. – Не за крестьянина же лапотного тебе выходить. У нас в деревне тебе пары-то достойной не найти.
Стало понятно, что невесткой меня в своём доме Видана видеть не желает, и чтобы избежать такого счастья готова спровадить меня хоть на край света. Хоть я и сама замуж не рвалась, всё же стало обидно.
Видя, что я не проявляю радости перед описанными перспективами, староста продолжил:
– А не жениха, так дело какое. Всё же травница ты знатная, зелья варить умеешь, сумеешь там копеечку заработать.
Я смотрела на старосту, широко раскрыв глаза от открывающихся возможностей. Работать в лавке, где торгуют травами, или работать зельеваркой в ней, а со временем и своё дело открыть, это было бы здорово! а женихи со временем найдутся. В этом Видана права. В стольном граде люди разные живут. Найти там человека по душе всяко легче, чем здесь, в Больших Грязях, где хорошие женихи давно разобраны. Может, матушка о чём-то таком для меня и мечтала. Недаром же учила всему.
– Там в Красноцветинске Завид, сын Вторака живёт. Ты ему весточку от отца передашь, он, если что, тебе поможет. Коли не сложится у тебя в столице, поживёшь у него немного, пока не решишь свою судьбу, а надумаешь вернуться, так мы с Гостюхой договоримся. Он тебя, как к нам снова поедет, с собой заберёт.
А эти слова обрадовали и успокоили. Значит, если что пойдёт не так, то есть возможность вернуться. Хотя я постараюсь не возвращаться.
– Смотрю, дядька Богдан, вы всё продумали.
– А как же. Говорю ж, я к тебе как к родной. Решайся! Другой такой возможности у тебя не будет.
Вот так резко ломать свою жизнь, оставлять место, где прошла вся моя жизнь, было страшно. Но староста прав. Другой такой возможности у меня не будет. Останусь в Грязях – потом пожалею. Да и не пережить зиму – не пустая угроза. Я вспомнила свой почти пустой погреб. У других хоть и лучше с запасами, но не намного, а едоков больше.
– Хорошо, дядька Богдан. Спасибо за науку. Согласна я отправиться. Только как это сделать?
– Коли согласна, иди домой, собирайся, не теряй времени. А я с Гостюхой и княжьими людьми сам поговорю, чтобы они тебя с собой взяли. Они у нас ненадолго. Через два дня назад отправятся. Так что поспешай!
Глава 2
От старосты я не пошла сразу домой, а отправилась искать Жданку, свою единственную подруженьку. От новостей, что вывалил на меня староста, мне казалось, что голова распухла, и если я срочно не поделюсь ими с кем-то, то лопну.
Ждану я нашла на площади, где у разложенных Гостюхой товаров толпилась вся деревня. Я с трудом вытянула её из толпы женщин, рассматривавших ткани, ленты и гребни на прилавке у его сына.
Вначале Ждана ворчала и косилась на меня хмуро:
– Успеешь ты со мной поговорить, а там всё самое лучшее разберут!
– Не успею. Мне собираться надо, уезжаю я.
– Шутишь?!
– Не шучу. Староста говорит, что князь-батюшка объявил Отбор невест и предложил мне туда отправиться.
Я с опаской ожидала, что Ждана обсмеёт старосту и меня заодно с такими идеями: мол, куда тебе, в калашный ряд. Но та неожиданно стала серьёзной:
– Это Видана дядьку Богдана надоумила, как тебя из деревни спровадить. Она, небось, ночи не спала, всё думу думала, как от тебя избавиться. Она же для старшенького Голубу присмотрела, дочку мельника, а он по тебе сохнет. А тут так удачно. Уедешь ты, и с глаз долой, из сердца вон. Всё у них сладится.
– Я и сама что-то такое предполагала, только про Голубу не знала. Думаешь, надо ехать?
– Не знаю. Здесь она тебе всё равно покою не даст. Да и жениха в наших Грязях тебе не найти. Но ехать в такую даль всё же боязно.
– Боязно, – призналась я.– Но дядька Богдан говорит, что в стольном граде сын Вторака живёт. Он, если что, поможет весны дождаться и назад вернуться, если уж совсем невмоготу будет.
– Это хорошо. Всё же не одна в чужих краях будешь. Только ты вначале Вторака поспрошай, а то староста тебе здесь наобещает, а там уже спросить не с кого будет.
– Да, точно. И про Отбор этот расспрошу. Только к нему завтра утром схожу. С зельем от похмелья. У него сегодня княжьи люди гостюют, так что поздно уже идти расспрашивать.
– Завтра за твоё зелье он что хочешь расскажет и пообещает, – рассмеялась Ждана. – Батюшка говорит, оно у тебя дюже хорошее.
– Ладно, пойду я. Буду собираться.
– Да что там тебе собираться? – ещё веселее засмеялась подруга. – Голому собраться, только подпоясаться. А мы с девчонками к тебе вечерять придём. Пустишь?
– Договорились. Жду.
Раньше я осталась бы с подругой рассматривать привезённые купцами товары. Даже если ничего не купишь, то хотя бы повеселишься, но теперь не стала. Отправилась поскорее домой, потому что совершенно не представляла, как долго придётся собираться. Я никогда не покидала Большие Грязи. Даже на ярмарку в соседнюю деревню, как Ждана, никогда не ездила. Её пару раз брал с собой отец, известный на всю округу кузнец, а матушка моя как приехала сюда, так больше деревню не покидала. Так что я совсем не представляла, что меня ждёт и за что хвататься первым. Аж голова кругом!
В доме первым под ноги кинулся Черныш, замяукал приветственно, и стало ясно: начинать надо с него. Вначале кормить, а потом думать, как его с собой в такую дальнюю дорогу брать. Хоть путешествие с котом обещало большие хлопоты, но оставить его здесь я не могла. Вряд ли мне суждено стать княгиней, но в деревню я вряд ли вернусь. Черныш же был не просто любимым котиком, а маминым фамильяром, единственной памятью о ней. Расстаться с ним невозможно!
– Что же, Черныш, будем собирать тебя в дальнюю дорогу, – по привычке обсуждать всё с котом заговорила я. – Уезжаю я отсюда. Уже скоро.
Услышав мои слова, кот сверкнул жёлтыми глазами и громко мяукнул. Потом подбежал к дверям в сени и выразительно посмотрел, явно предлагая следовать за ним.
– Какой ты умный! – засмеялась я. – И правда, начинать с чулана нужно. Возьмём там для тебя подходящую корзину, положим туда подстилку, и будет у тебя переносная лежанка.
Накинув старую безрукавку, я вместе с Чернышом отправилась в чулан. Но не успела начать перебирать стоявшие на полках корзины в поисках подходящий, как Черныш шмыгнул в дальний угол, куда давно никто не заглядывал. Угол прятался в тени и казался пустым. Кот запрыгнул на какой-то короб, который я раньше не замечала, и трижды ударил по нему хвостом. Короб засветился и принялся расти, увеличиваясь в размерах и превращаясь в большой сундук.
– Что это? – не надеясь на ответ, спросила я.
– Это твоё приданное, – маминым голосом неожиданно произнёс Черныш. – Раз ты его увидела, значит, уезжаешь отсюда. Пусть без меня, но моя мечта сбудется. Ты найдёшь для себя лучшую долю.
Слышать мамин голос было так странно и больно, что горло моё сжалось. Я не могла ничего сказать, но Черныш в этом и не нуждался.
Он спрыгнул с выросшего сундука, встал на задние лапы, опершись передними о стенку, и продолжил:
– Подойди сюда.
Я приблизилась.
– Положи руку на крышку и скажи: Сундук, откройся!
Я подошла, чувствуя себя как в детстве рядом с учившей меня волшбе мамой: и боязно, и ждёшь чуда. Положила руку на тёплую крышку сундук и сказала:
– Сундук, откройся!
Крышка у меня под рукой зашевелилась и поднялась с лёгким скрипом вверх. Я от неожиданности еле успела отдёрнуть ладонь, но далеко отступать не стала, а с любопытством заглянула внутрь.
Сундук был заполнен лишь наполовину. Наверху видны были нарядные платья. В углу на лежал какой-то покрытый вязью узоров деревянный куб
– Всё, что здесь, это твоё приданное, – продолжил вещать кот, прогуливаясь по бортику, как по забору, и добавил, указав лапкой на этот резной брусок из тёмного дерева. – Видишь внутри шкатулку? Возьми её, уколи палец и капни кровь на камень в центре крышки. Так ты станешь её полной хозяйкой.
Я села на бортик сундука и достала небольшую берестяную шкатулку, которая сейчас больше походила на резной деревянный куби без единого намёка на то, что он может ка-то открыться. От всего случившегося и, главное, от маминого голоса, мной овладела растерянность. Я никак не могла сообразить чем ж мне проколоть палец, и Черныш, потеряв терпение, ударил по моей руке мягкой когтистой лапой так, что на царапине проступила кровь.
Я ранкой прикоснулась к камушку и он, до этого тускло-коричневый, внезапно засиял, словно внутри поселилась алая искра.
– Теперь ты его хозяйка, и чтобы в следующий раз открыть шкатулку достаточно будет просто прикоснуться к камушку. Нажми на него теперь.
Я послушно нажала и прежде монолитный куб с тихим щелчком раскрылся, как цветок с четырьмя лепестками. В одной секции лежали кольца, в другой- серьги, в третьей – бусы, а в четвёртой находился один-единственный кулон на серебряной цепочке. Камень в подвеске словно прятал внутри каплю первозданной тьмы или нет, ночного неба, ведь внутри мерцали голубые искорки, как напоминание о звёздах. Даже мой слабый дар позволил почувствовать, какая мощная сила спрятана в этой подвеске. Кулон завораживал, пугал и притягивал.
Я не могла отвести от кулона глаз. Рука сама потянулась к цепочке и вынула подвеску из шкатулки. Я надела кулон на шею, и камень скользнул мне под рубаху, прикоснулся к коже.
– Ты взяла его, – вновь заговорил Черныш, о котором я умудрилась забыть при виде волшебной вещи. – Знай, что магия, заключённая в нём, очень опасна. Обращайся к ней только в самом крайнем случае. Три раза камень поможет тебя, а что потом случится – никто не знает.
Это так напомнило мне время, когда мама учила меня волшбе, что я улыбнулась и на сердце потеплело. Ученицей я была плохой. Уж очень дар у меня слабый, но мама всё равно заставляла меня учить бесполезные для меня заклинания. И сейчас Черныш говорил точь в точь, как мама на тех уроках – спокойно и строго.
– Украшениями, что лежат в шкатулке, можешь распоряжаться как хочешь: носи или продай, коль нужда в деньгах будет. А вот серебряные кольцо с бирюзой надень и носи не снимая. Этот оберег для тебя сделан. Коли беда на пороге– оно тебя предупредит, нагреется.
Я торопливо нашла указанное мамой колечко. Выглядело оно простенько, особенно на фоне лежавших рядом настоящих драгоценностей. Но меня эта простота только порадовала. Не представляю, как бы я носила золотые перстни в наших Грязях. Да и в дороге такие лучше никому не показывать. А вот серебряные колечко внимание не привлечёт. Я надела его на палец и стало тепло на душе, словно мама по голове погладила.
– Всё, что в сундуке лежит, потом рассмотришь. Сила моя, в Черныша вложенная, к концу идёт. Сейчас он тебе ещё покажет, как с сундуком обращаться, а дальше тебе самой уж во всём разбираться придётся.
Черныш потёрся головой о мою руку, словно прощаясь, а потом вновь заговорил:
– Коли нужно сундук закрыть, то прикоснись рукой к его стеночке и скажи: сундук, закройся!
Я встала, прикоснулась к боку сундука, и повторила нужные слова. Сундук послушно закрылся. Черныш трижды стукнул по нему лапкой, и он уменьшился.
– Если хочешь, можешь его ещё уменьшить. Для этого когда скажешь “Сундук, закройся!”, постучишь по нему не трижды, а три раза по трижды. Всё поняла?
– Всё.
– Что же, тогда прощай, Даринушка. Будь счастлива!
Не успели слова отзвучать, как Черныш, мамин фамильяр, стал таять, как дымка, и скоро сгинул, будто его и не было. Я зарыдала. Последняя память о матушке исчезла
