Елена Петровна Кукочкина
В степи Баскунчака
Все взрослые уходили каждый день на железнодорожную станцию затемно, иногда работали всю ночь, восстанавливали путь и приходили утром. Малышей оставляли на подростков, которым не только за братьями и сестрами приглядывать нужно, но и смотреть за скотиной, чтобы та не заходила на бахчи и не ела сладкую растительность.
В конце сентября ситуация не изменилась. Немцы бомбили железнодорожные пути, родители возвращались домой измученные, с надорванной душой за тех, кого приходилось хоронить и про кого старались молчать.
Природа благоволила. Стояла теплая осень. Правда, утром сковывал холод, а в землянках и вовсе тянуло противной прохладой, от которой стыли ноги. Зато всходы на бахчах радовали хорошим урожаем. Коля с детьми прохаживался по кромке бахчи, гнал скотину подальше от арбузов к корявым деревьям. Но задержался по привычке, стал смотреть в степь, вглядываться в ее ровный узор. Он невольно догадывался, что именно со степи приходят вести. Может, потому что именно там, далеко от землянок, происходило самое важное – бой. А может, именно оттуда приходили родители с немой тяжестью на измученных лицах.
Коля смотрел в степь и слышал рокот. “Мне это кажется, – думал мальчик. – Неужели и к нам прилетели?”
Слух не подвел Колю, из степи прямо на него летел самолет. Летел так низко и прямо, гудел пропеллером, что Коля не смог разглядеть рисунок на фюзеляже и крыле. Это наши ястребки, ведь наши? Сердцу так хотелось верить, но Коля плохо разбирался в авиатехнике, а скорее – совсем не разбирался. Но надежда всегда умирает последней.
Коля пристально следил за самолетом, как тот облетел землянки и бахчи. Часть ребят ушли вместе со скотиной к озеру, чтобы там напоить животных и увести на дальние поля, подальше от бахчи. И только дружок Федя с малышами задержался неподалеку, хотел было бежать к Коле, но тот быстро завертел головой и замахал. Пускай передаст другим, чтобы прятались, пускай хоть кто-то останется в живых.
Пока Коля махал Феде, самолет пролетел над землянками и бахчами, развернулся, а потом и вовсе приземлился. Тормозил большими колесами и задним маленьким, что под хвостом. Маленькое подпрыгивало на неровностях, поднимая столб пыли. Самолет опять развернулся и медленно подкатил ближе к Коле.
Коля закашлялся, стал жмуриться от пыли, осыпающей его с головы до пят, но не сошел с места. Пыль медленно оседала на волосы, кожу, тихим пластом ложилась на землю. Мальчик слегка протер глаза тыльной частью ладони, смахнул пыль с ресниц и щек, а потом присмотрелся. На фюзеляже были нарисованы черные кресты. Коля зажмурился. Ему не чудится. Черные толстые кресты на белом фоне. А на рулевой части самолета тонкими линиями нарисована свастика.
“Немец”, – подумал Коля, и его душу охватило ледяным страхом. Он так и замер соляным столбом возле бахчи, во все глаза глядя за движениями немецкого офицера. Тот действовал не сразу, подождал, пока уляжется пыль, открыл люк кабины и осмотрел окрестности. Наверное, выведывал, есть ли угроза со стороны русских. Но кто мог помочь Коле? Никто. Взрослые далеко, малыши попрятались в бурьяне.
Летчик спрыгнул на землю, но не решался идти вперед.
“Сейчас меня убьет, убьет ведь” – отдавала в виски мысль. Горло перехватило, ни вздохнуть, ни выдохнуть. Вокруг образовалась такая тишина, что только звук собственного колотящегося о ребра сердца слышал Коля.
– Keine Panik, Junge (Не бойся, мальчик), – сказал немец режущие слух слова и стал махать Коле, чтобы тот подошел к нему.
Мальчик сглотнул, понурил голову, опустил плечи и нехотя поплелся. Сдаваться он не хотел и сердито смотрел на немца. Тот стоял высокий, стройный, в однобортном пиджаке с накладными карманами сине-серого цвета без внешних пуговиц. Широкий кожаный пояс с серебряной бляхой опоясывал талию. Черные сапоги до колена блестели даже под опускающейся на них пылью. Руки в кожаных черных перчатках. На голове летный коричневый шлем, на лбу очки. И главный знак отличия люфтваффе, о чем не знал Коля – орел справа на груди, крылья которого изогнуты вверх, а в лапах его свастика без окантовки.
