Елена Платцева
Полуночь
Декретный отпуск Полуночи дался мне непросто. Впервые тоска по кому-то приносила почти физическую ломку. Она вышла на работу спустя четыре месяца и шесть дней после родов, с изменившейся прической и маленькой дочкой в робо-слинге. Не было в тот день экспоната меня счастливее.
Материнство изменило Полуночь, но не изменило её отношения ко мне. Сокровенным, самым глубоким секретом, которым она поделилась, стала увядшая любовь к Тому (на тот момент мода на имена-цифры прошла, мужу Полуночи посчастливилось стать просто Томом). Он обращал мало внимания на ребёнка и того меньше – на его мать. Полуночь ездила гулять с дочкой в парк по выходным, мечтала показать ей мир и читала книги (самые настоящие, на бумаге! Где только достала?). Том погружался всё глубже в мир видеоигр. Банальная история, вот только Полуночь больше не была мне безразлична. Рождение второго ребёнка усугубило ситуацию, Том пристрастился к галлюциногенам (безопасным для здоровья, если не считать усиливающуюся зависимость). Полуночь разрывалась между работой, домом с маленькими детьми и мужем-наркоманом, а я, обновлённый теперешний я, никак не мог взять в толк: почему Том, имея симпатичную, умную и такую живую Полуночь рядом, предпочитает ей нездоровое забытье? Как много недоступного мне упускал он! Я предавался грёзам о путешествиях с Полуночью и её девочками, о жарких ночах страсти и завтраках, что готовил бы на всю семью, поднимаясь до рассвета. Только мечты мне и оставались.
Брак Полуночи не выдержал рождения третьей дочери. С Томом было покончено. Я ликовал как сумасшедший, прекрасно понимая, что их развод ничего не меняет. Стенки криокамеры держали понадёжнее любой тюрьмы.
Полуночь незаметно перестала быть юной девушкой, в тёмных волосах проглянула седина… Я твёрдо знал, что люблю её.
Том полностью самоустранился от участия в жизни бывшей семьи, не помогал растить детей. Тем больнее было Полуночи принять известие о смерти средней дочери. Кроме застывшего полутрупа ей не с кем оказалось разделить горе. Лиза каталась на велосипеде и попала под грузовик. Снова, как в день смерти родителей, Полуночь рыдала в застенке лаборатории, давно ставшей её лабораторией, с её подчиненными и её научными проектами.
Проплакав всю ночь, она взяла себя в руки и занялась организацией похорон. Я не видел Полуночь несколько дней подряд, ожидая её появления с нарастающей тревогой.
Она вернулась осунувшаяся и постаревшая. Только работа, напряженная и всепоглощающая, могла её исцелить.
Вечером Полуночь больше часа простояла в молчании напротив моей криокамеры. Показания технических приборов и даже собственный профессиональный взгляд шли в разрез с тем, что все эти годы чувствовало её сердце: я здесь.
Полуночь была малодушна, ища забвения в рискованном предприятии, одном только способном сейчас её увлечь, но я благодарен ей за это малодушие.
Она изучила мою медицинскую карту от и до. Технология шагала семимильными шагами, а наука корчилась в муках, издыхая. Традиции предков были забыты, при новом же порядке здоровое население не было экономически-выгодно. Ничто по-прежнему не могло излечить моё сердце.
