Ночь в аэропорту – не лучшее, что может случиться у женщины. Но ехать в гостиницу не хотелось, потому что до вылета оставалось не так много. Объявили Франкфурт. Немцы лениво поднялись со своих мест и пошли на посадку. Пассажиров на втором этаже заметно поубавилось. Я с удовольствием вытянула ноги и постаралась задремать. Ничего не получалось, слишком холодно. И почему все эти новые техностроения такие холодные? Наверное, люди и произведения живописи в такой температуре хорошо сохраняются. В оправдание этой версии температурного режима сразу за углом была выставка работ местных художников. Побродив среди картин и погревшись в ярких пятнах периферийной живописи, я переместилась в буфет. Рядом с урчанием кофе-машины я почувствовала себя гораздо лучше, да и в сон не так клонило. Когда я допивала вторую чашку, объявили Прагу.
Таможенный контроль в пять утра соблюдал формальности, но не проявлял бдительности, и все сонно шли через duty-free к своим выходам. Позвонил Андрей:
– Купи сигарет. У меня заканчиваются, а утром нам придется ждать, пока откроются магазины.
– Хорошо. Ты что сейчас куришь?
– «Давидофф лайт».
– Дамские? – съехидничала я.
– Белые – прошипел он в ответ.
Я летела к брату. Наша с ним разница в возрасте была больше, чем у него с моим старшим сыном, и относилась я к нему как к «братьям меньшим» – с любовью. Когда Андрей сообщил, что его переводят из нашего сибирского города в Прагу, образовалась пустота, которую ничем не заполнишь, пока сама не зарастет. Блок сигарет целиком поместился в моей новой дамской сумочке, специально предназначенной для перелетов. В нее много чего такого могло поместиться, но я сдерживала себя изо всех сил.
Новенький «боинг» еще набирал высоту, но заботливые стюардессы уже предлагали всем желающим алкогольные напитки. Я не стала отказываться, но из пластикового стакана с красным вином смогла сделать только пару глотков. Потом самолет наклонился, незакрепленный столик спружинил, и вся кроваво-красная жидкость оказалась на моих любимых белых штанах. Стюардесса, увидев мой ужас, компетентно заявила:
– Не беспокойтесь, у нас такое бывает почти каждый рейс. Нужно смывать минералкой.
– Минералкой?!
– Она с газом. Это помогает от винных пятен.
– Я даже не знаю, что из этого считать пятном – остатки белого или красное?
Стюардесса гордо вскинула голову и сказала:
– Идите в туалет, раздевайтесь. Я сейчас принесу полотенце и пару бутылок воды.
После того как я заняла свое место в туалете первого салона, им уже никто не смог воспользоваться в течение всего полета. С пятном справиться удалось, но к тому времени, когда самолет начал снижаться, на мне было мокрым все, что ниже пояса.
Андрей оторопел:
– Ты самолетом летела или часть пути вплавь?
– Ты сам-то как думаешь?
– Думаю, что это бывает только с тобой.
Он чмокнул меня в щеку.
– Как долетела?
– В туалете.
Брат не расстраивал меня больше вопросами про мой внешний вид. Решил спросить про огромных размеров чемодан, который катил перед собой.
– Что в чемодане?
Я разозлилась окончательно:
– Твои вещи!
– А я думал, что пассажиры летают со своими вещами.
– Это все, что ты забыл, когда приезжал на каникулы. Я тогда в проводах не участвовала, но твое состояние могу оценить по количеству забытой одежды.
– Не ворчи. Кто что мне прислал?
– Кто что.
– Куртку мою любимую передали?
– А как же! Маменька ее первой сложила. После вот этого и еще пары твоих джинсов я перестала сопротивляться. Все складывали, кто что хотел.
– Чудненько!
Не знаю, что он имел в виду – что я не сопротивлялась или что у него теперь меньше шопинга. В машине мы закурили, и мне полегчало. В тот момент я еще не знала, что события тысячелетней давности, начинавшиеся на том самом месте, где была припаркована машина Андрея, выскользнут из мрака и тонкой, но прочной нитью вплетутся в мою жизнь.
Строительство аббатства Клерво подходило к концу. Бернар был неутомим. Его доверенные лица уже вели переговоры с еврейской общиной по поводу размещения наиболее уважаемых ученых в монастыре. Пожилой еврей Равви, возглавлявший общину, сомневался в целесообразности такого предложения, но Бернару не терпелось начать изучение находок. Первые свитки со Святой земли уже привезли, и теперь нужны были усилия более тонкие и значимые, чем поиск старых рукописей.
Время шло, а кельи, предназначенные для толкователей, все еще пустовали. Помощник Бернара, Антуан, как-то пожаловался своему господину:
– Евреи не хотят жить под покровительством святых крестов.
Бернар отмахнулся:
– Значит надо помочь им понять всю привлекательность нашего предложения.
– Помочь?
– Если они будут чувствовать себя в безопасности только под крышами нашего аббатства, а их семьи будут сыты и спокойны только под защитой ордена цистерцианцев, они не будут против святых крестов. И отдадут нам свои знания.
– Вы предполагаете, Монсеньор?!
Бернар строго посмотрел на него:
– Я думаю, вы достаточно благоразумны, мой друг, чтобы не беспокоить евреев здесь, в Труа. Одно дело, когда человек чего-то опасается или чем-то напуган, но совсем другое, если горе коснулось его слишком сильно и его разум помутнен.
Антуан задумался, а Бернар продолжил:
– Если до еврейских старейшин в Труа дойдут слухи, ну, скажем, откуда-нибудь с берегов Рейна о еврейских погромах, они забеспокоятся.
– И мы предложим им свою защиту?
– И защиту их братьев на Рейне тоже.
Помощник поклонился, и уже через пару часов отряд всадников пустился в путь к берегам Рейна с важной миссией.
Дела шли хорошо как никогда. Щедрые пожертвования знатных вельмож рекой текли в сундуки цистерцианцев. Закончилось строительство Клервосского аббатства, но до аббата Ардена, влиятельной фигуры цистерцианского ордена, дошли слухи, что Бернар собирается большую часть средств потратить на строительство еще одного аббатства. Генеральный капитул, собравшийся в Сито, решил обратиться с этим вопросом к самому Бернару:
– Наш дорогой брат, Клервосское аббатство закончено. Почему же вы настаиваете на еще одном, строительство которого повлечет огромные затраты?
Бернар, обычно не терпевший возражений, вопреки всеобщему ожиданию спокойно сказал:
– Я не настаиваю.
Арден взял слово:
– Архитектор, который строил Клерво, сообщил мне, что вы намерены перевести его на работы в Понтиньи, для постройки нового аббатства. Это так?
– Я думаю, что еще одного аббатства будет мало.
Аббаты в удивлении переглянулись.
– Мало?! А сколько же тогда будет достаточно?
Ропот недовольства пролетел по рядам. Средств ордена хватило бы для безбедного существования на несколько поколений, и вдруг такая расточительность!
Бернар окинул взглядом высокое собрание, резко встал и поднял над головой стул, на котором только что сидел.
– Посмотрите, братья, на этот стул.
Взоры собравшихся в недоумении остановились на простом деревянном стуле незатейливой работы местных монахов. Ничуть не смущаясь, Бернар продолжал:
– Если бы у него была одна нога, кто-нибудь из вас относился бы к нему серьезно?
Аббаты замолчали в ожидании, чем закончит свою странную речь Бернар.
– Даже двух или трех ног ему мало для устойчивости. Нужны четыре! Тогда он будет прочно стоять, и вы отнесетесь к нему с уважением. Поэтому, исходя из имеющихся на сегодня средств, мы сможем осилить строительство еще трех аббатств – Понтиньи, Лаферте и Моримо.
– Еще трех?! Безумие!
Бернар вскинул брови и почти прокричал:
– Безумие?!
Губы его дрожали.
– Наш орден ежегодно принимает в свои ряды новых братьев, и скоро мы не поместимся в старых убогих монастырях. Новые люди идут проповедовать, и новые пожертвования текут в наши хранилища. А как вы думаете, господа, долго ли нам позволено будет наслаждаться плодами праведных усилий и скромной жизни?
Все пятеро членов капитула и их приближенные переглянулись и в недоумении уставились на молодого человека. Наконец аббат Арден, как самый достойный из братьев, взял слово:
– Наш орден находится под святейшим покровительством папы Иннокентия Третьего!
Бернар рассмеялся.
– А как вы думаете, мой дорогой Арден, кто первым будет участвовать в дележе нашего золота? Его святейшество папа! Ему постоянно не хватает денег. Крестовые походы – весьма затратное предприятие!
Присутствующие молчали. В памяти многих еще свежи были картины разграбления папскими войсками сокровищниц монастырей, объявленных еретическими.
Бернар продолжал:
– Мы не устоим ни перед папой, ни перед королем, который, кстати, тоже не прочь поживиться нашим имуществом, если у нас будет всего два или три аббатства! Нам нужны четыре-пять главных монастырей и десятки монастырей не только во Франции, но и в соседних государствах. Только в этом случае мы сможем выжить. Нужно создавать себе опору, а не сидеть на одноногом стуле!
Члены капитула молчали, но каждый их них понимал, что Бернар прав. И прав он прежде всего в том, что неразумно им предаваться праздной размеренной жизни. Времена сейчас тревожные. Рыцари, вернувшиеся из Первого Крестового похода, не принесли ничего в свои края, кроме нищеты и разорения. Никаких сокровищ, которые так манили их еще год назад, они не нашли, зато лишились последнего за время своего отсутствия. Местные феодалы разграбили оставшиеся без защиты земли и замки крестоносцев, продали в рабство их жен и детей. Вернувшиеся рыцари превращались в разбойников, грабивших окрестности, чтобы выжить. Непростительно сегодня быть богатым и беззащитным! И для защиты монастырских сокровищниц создавался новый, воинствующий орден. Его девизом стало: «Все может случиться, но ты должен доставить Сокровище».
Тайные доносчики Бернара сообщали, что поиски на Священной Земле подходили к концу. Теперь нужно было не просто доставить сокровища через земли, кишащие бандитами и рыцарями, но и сохранить их во славу нового ордена. Теперь уже призывы Бернара не воспринимались аббатами как чрезмерные, и Генеральный капитул принял решение – к моменту возвращения Храмовников должна быть построена цепь аббатств: Клерво, Понтиньи, Лаферте и Моримо, с центром в Сито, где будет находиться Глава капитула – аббат Арден.
Арден уже собрался объявить собрание оконченным, как Бернар снова взял слово.
– Мои дорогие братья! Даже если мы построим надежные укрепления для нашего ордена, мы не можем чувствовать себя в безопасности!
Никто не удивился, было бы слишком просто, если бы их святой повел речь лишь о строительстве. Обсуждение самых важных вопросов он всегда приберегал напоследок.
– Если мы допустим вмешательство светских или духовных властей в наши дела, нам лучше прямо сейчас распустить орден! Нужна особая булла папы. Орден Тамплиеров должен подчиняться мне, папе римскому и никому более. Ни местным, никаким другим феодалам – светским или духовным.
Аббаты взволновались:
– Вы считаете это возможным?
Бернар был спокоен.
– Конечно, господа. Тем более что прецедент уже есть – орден Госпитальеров. Эти господа конкурируют с нами в поисках сокровищ, а нам бы следовало объединить усилия.
Аббат Арден со всей серьезностью обратился к аббатам:
– Каждый из вас обладает весом и способен решить одну из задач, поставленных перед нами. Будет правильно разделить власть и деньги. Большие деньги притягивают большие проблемы.
Все напряженно смотрели на него, стараясь уловить суть сказанного и оценить, какую из задач должен решить каждый.
Арден поспешил объяснить:
– Даже могущественному ордену не нужны проблемы с властью, будь то светская или духовная! Мы отдадим все сокровища под охрану ордена Тамплиеров. Это рыцарский орден, и при хорошей организации он сможет за себя постоять, с божьей помощью![1]
В пражской квартире Андрея я была впервые. Это была небольшая холостяцкая квартирка в районе Вышеграда, но она мне почему-то сразу понравилась. Кухня у чехов считается за комнату, поэтому квартира значилась как двухкомнатная. Половину жилой площади занимала огромная кровать, и больше никаких дополнительных спальных мест во всей квартире не было, если не считать раскладного диванчика на кухне. Пара тумбочек и дизайнерская лампа на потолке составляли все убранство. Андрей показал на кровать:
– Я сплю у окна.
Я согласилась с правом обычая, но внесла коррективы.
– Тогда убери все с этой тумбочки. Я на ней расставлюсь, чтобы с кровати можно было достать что нужно.
Андрей быстро сгреб с поверхности какие-то бумажки, проспекты, сотики и плюшевого мишку.
– Это кто?
– Друг.
Я хотела съязвить, но поленилась.
Кухня оказалась вполне оборудованной и просторной, вот только с газовой плитой. Газа я слегка побаивалась. Пока не появились пьезозажигалки, я просто включала газ и пыталась попасть в него горящей спичкой, кидая ее с безопасного, на мой взгляд, расстояния.
Небольшим сюрпризом для меня было отсутствие двери в ванной комнате.
– Не удивляйся. Я ремонт еще не закончил. Повесим простыню.
– Тогда прибей гвоздями, чтобы не падала.
Налево от входной двери располагались санузел и шкаф, из которого на меня сразу же выпала пара мусорных пакетов, набитых житейским хламом – это я двери перепутала. Андрея удивило поведение этих самых пакетов. Он стоял посреди коридора и почесывал за ухом. Поза его выражала крайнюю степень озадаченности. Я поинтересовалась:
– Раньше они что – не падали? Ты их весь год собирал?
– В том то и дело, что не падали. И весь год.
– Не поняла.
– Мусорка для непищевых отходов приезжает к нам редко, нужно ждать машину к определенному сроку, в определенный день. Мне всегда некогда, да и место в шкафу еще было.
– Так оно и сейчас есть.
– Сейчас есть. А пару дней назад не было.
Я уточнила:
– А ты что, пару дней сюда не заглядывал?
Он передразнил меня:
– А ты что, каждый день в кладовку заглядываешь?
– Вообще-то нет. Но когда заглядываю, мусора там меньше не становится.
– Вот. А у меня стало. Вернее «не стало».
– Кому-то понадобился?
– С ума сошла?
– Не уверена. Но лучше проветриться.
На улицах было безлюдно. В выходные, если не сезон, Прага пустеет. На одной из улиц нам встретился джентльмен, который старался пройти мимо нас, но прицел его подвел, и он с мягким стуком налетел на меня:
– Пардон, мадам! Закваска!
Мне стало весело. Прикольный у них язык. Мне нравятся их полусмешные названия: «студёны предкормки» – холодные закуски. С них мы и начали свой обед. Правда, Андрей предупреждал, что величина блюд здесь отменная, салатов не требуется. Кнедлики с гуляшом и прочий гастрономический чешский колорит мы запивали в уличном кафе на Вацлавской площади, согреваясь последним в этом сезоне солнечным теплом.
Сказывалась бессонная ночь, и я тихо разомлела на солнышке. В Праге было тепло, и у меня появилась надежда, что большинство теплых вещей, которые я везла «на всякий случай», мне не понадобится. Брат взялся решить вопрос моих развлечений на ближайшие пару дней и теперь, откинувшись на спинку стула, листал яркую книжицу карманного формата. Книжка оказалась расписанием поездов и пригородных автобусов.
– Куда едем?
– Да вот, думаю. На машине нам ехать или на автобусе?
– Лучше на автобусе. Так можно и выпить, и проблем с парковкой не иметь.
– Там трудно иметь такие проблемы. Место тихое, машин мало.
– Тогда остается аргумент в пользу выпить.
– А есть за что?
Я думала, но недолго.
– Скорее «от чего». Я еще не знаю точно, но мне кажется, что я влюбилась.
– Когда успела? Помнится, пару месяцев назад разговоров об этом не было.
– Пару месяцев назад разговаривать было некогда. Все были в свадебном угаре.
Андрей подгадал свои каникулы как раз к свадьбе Людмилы, нашей двоюродной сестры. Мы с Данилом к тому времени только что вернулись из очередной китайской поездки, дома накопилась чертова уйма дел, так что с Андреем мы виделись урывками. Потом он пошел по рукам, то есть по друзьям. А когда пришел, уже нужно было улетать. Так что было не до откровений.
– Ну, можно и сейчас. Как я понял, предмет твоей страсти сейчас в Праге. И семинар, на который ты сюда приехала, – просто предлог, чтобы вырваться из дома.
– Правильно понял. Но знакомить я вас не буду. Надеюсь, что мое увлечение скоро пройдет.
Брат покачал головой.
– Какие меры профилактики приняты?
– Муж уверен, что я по делам. Маменька хоть и подозревала неладное, но выяснять ничего не стала.
– Уверена, что ввела в заблуждение все семейство?
– Точно сказать не могу, но надеюсь, что так.
– А как же дети?
– Живы, здоровы, растут. На них мои приключения не отражаются, я за этим строго слежу.
– Хочешь сказать, что и раньше пошаливала на стороне?
– Как любая порядочная женщина. Только пошаливала.
Брат усмехнулся.
– Ты знаешь, я бы не хотел ничего менять в составе наших родственников. Каждый член нашей семьи мне очень нравится.
– Я постараюсь сохранить весь состав.
– А если Данил захочет приехать? Я не смогу отказать твоему мужу в гостеприимстве! Никаких оснований!
– Ну ты же юрист. Придумаешь что-нибудь.
– Сумасшедшая! Ладно, может, он и не захочет.
Андрей поднялся, оставил деньги на блюдце под салфеткой, и мы направились к выходу.
– Пойдем, я покажу тебе Пьяный домик.
– Я сама сейчас как Пьяный домик. Можешь показать ему меня.
Домой к Андрею мы вернулись рано, еще не было и девяти. Это по пражскому времени. У меня дома в это время было уже два часа ночи. С трудом заставив себя принять душ, я моментально отключилась.
В небольшой светлой комнате, где деревянные перекрытия потолка еще хранили запах свежей древесной смолы, ученик осторожно разворачивал старый свиток. Стоявший поблизости Равви прикрикнул на него:
– Не торопись! Разворачивай бережно! Смотри, чтобы чернила не обсыпались всякий раз, когда садишься за работу. Здесь важна каждая черточка.
Расшифровка старых рукописей длилась уже больше года. С тех пор, как со Святой земли начали поступать первые свитки, ученые евреи не знали отдыха. Почти каждый день в большом зале, специально отведенном для научных бесед, собирались книжники, и временами их научная беседа напоминала скорее перебранку на базаре, чем ученый спор достойных мужей. Бернар, зная их неистощимую способность горячо отстаивать свою точку зрения, сам не принимал участия в философских дискуссиях, всякий раз грозивших перейти в потасовку. Однако ему регулярно докладывали о том, как продвигается дело.
Его личный помощник Антуан два раза в неделю являлся с докладом в кабинет аббата Клерво. Небольшая комната в самом конце коридора на втором этаже вызывала у него священный трепет. Антуан, сотни раз переступавший порог незатейливых апартаментов аббата, сегодня медлил, с трудом заставляя себя сделать последний, решающий шаг и постучать в дверь Монсеньора. С каждым разом ему все труднее было приносить неутешительные известия. Бернар уловил замешательство своего помощника:
– Как поживают наши бородатые мудрецы? Они еще не решили, какое толкование принять за единственно верное?
Антуан возблагодарил бога за то, что Монсеньор первым начал этот нелегкий разговор.
– Судя по исписанным пергаментам, дело движется.
Бернар воздел руки к небу.
– О, Дева Мария! Как можно судить о продвижении дела по количеству исписанной бумаги?! Чтобы лучше понимать ход мыслей наших книжников, я хочу, чтобы братья, у которых есть способности к наукам, посещали занятия и ученые беседы вместе с евреями.
Помощник поклонился, но легкая тень пробежала по его лицу.
– Монсеньор, наших братьев отличает скорее склонность к благочестивым размышлениям, а не к книжным трудам.
Бернар вспылил:
– Все братья знают Устав нашего ордена! И это означает, что никто не воспротивится, если их призовут к делам, более достойным, чем размышления на досуге.
– Да, Монсеньор.
– И еще.
Помощник, собиравшийся было уйти, замер в ожидании.
– Антуан, спросите у Равви, есть ли среди свитков тот, который я жду. Вернее, его ждет господин Гуго де Пейне.
Антуан отлично знал, что Гуго уже считает себя Великим Магистром ордена Храмовников и что ему надоело торчать в конюшнях храма Соломона со своей свитой. Почти еженедельно от него приходят запросы, как долго еще рыцарям пребывать в поисках на Святой земле.
Он набрался храбрости и спросил:
– Сеньор де Пейне хочет успеть к священному собору?
Бернар кивнул.
– 14 января на священном соборе здесь, в Труа, через три недели после празднования Рождества Христова, папа римский должен объявить миру о признании нового ордена.
– Насколько я понимаю, это крайний срок для расшифровки текстов?
– Вы правильно меня поняли, мой дорогой. Я должен принять решение – оставаться ли Гуго с компанией на Святой земле или позволить им вернуться. Если среди свитков не будет того, который мне нужен, Гуго останется у гроба господня до конца дней своих. И тогда великим магистром объявят кого-нибудь другого, ввиду отсутствия самого Гуго.
– Почему?!
– Потому что он не справился с задачей и не нашел нужный мне свиток.
– А если Гуго нашел его, но документ был неправильно истолкован или отложен как недостойный внимания? Монсеньор, здесь возможно недоразумение!
Бернар резко повернулся и подошел почти вплотную к Антуану:
– Постарайтесь избежать подобных недоразумений! Иначе вам предстоит испытать гнев Гуго на себе!
У Антуана застучало в висках. Он был наслышан о свирепости воинов Христовых, для которых ничего не стоило признать человека язычником и сварить его заживо, а потом или съесть самим, или отдать собакам – в зависимости от степени уважения к этому человеку Вытерев со лба выступившие капельки холодного пота, Антуан поспешил заверить аббата:
– Недоразумений не будет, Монсеньор!