Елена Садыкова
Серебряный крест
12
16 октября 2008 г. Прага.
Наверное, брат редко бывает в уличных кафе. Окинув строгим взглядом пластиковую мебель неэлитного заведения, он достал из кармана одноразовый платок и протер стул, прежде чем сеть. Потом заказал себе что-то с сыром и принялся ворчать:
– Все выходные к чертям! Теперь придется восстанавливать документы. На носу проверка из швейцарского офиса.
– Как правило, воры больше интересуются офисной техникой, чем документами. Ты же не глава корпорации, твои документы им не пригодятся. Да и по правилам вы должны все дублировать. Так?
– В текучке не все успеваешь. Отчеты по бухгалтерии и юристам на бумажках есть, но придется теперь все искать и заново вносить в компьютер.
– Кстати о бумажках. Я на холодильнике письма нашла.
Пришлось залазить с головой в сумку, чтобы отыскать конверты. Андрей взял одно из писем, лениво повертел в руках и сказал:
– Здесь адрес мой, но письмо не мне.
– Там же написано: Анджей.
– Или Йиндржих. Адрес могли перепутать.
Любопытство мое взыграло.
– Ну давай посмотрим. Если это не тебе, то можно вернуть.
– Куда вернуть? Обратного адреса нет. Почтовый адрес мой, вернее моей фирмы.
– Какой фирмы?
– Я открыл, так, на всякий случай, компанию с очень ограниченной ответственностью. Это мой юридический адрес.
– А фактический?
– Фактический совсем другой. Если ты меняешь местоположение офиса, то имеешь проблемы с переадресацией и изменением устава предприятия. Так что многие пользуются услугами постоянных адресов для корреспонденции.
Я поняла, что Андрей твердо намеревается отдать письма в офис конторы с адресами, и активно сопротивлялась.
– Ты можешь им позвонить и спросить, есть ли у них такой гражданин. Если нет, то письма будут наши.
– На кой черт они тебе сдались?
Я задумалась. И правда, на кой? Но какой-то бес нашептывал на ушко: «открой и посмотри». Я взяла конверт из рук Андрея и быстро распечатала. Брат даже подавиться не успел, как я достала белый лист, на котором было напечатано всего две строчки. Конечно, по-чешски. Я пододвинула листок Андрею.
– Переведи.
– И не подумаю.
– Переведи! – сказала я, как мне показалось, с угрозой.
Ему так не показалось, и он наотрез отказался мне содействовать в этом, на его юридический взгляд, неправомерном деле. Вздохнув, я забрала у него листок и попыталась самостоятельно разобрать написанное. Меня грела надежда, что язык славянский, может, что и пойму.
Сначала Андрей всем своим видом меня игнорировал, но потом мои невразумительные звуки его заинтересовали, и он втянулся. Я медленно читала:
– Вышеград. Это я знаю. А вот здесь, смотри, это что?
– Кладбище.
– И номера. И дата.
Андрей мрачно пошутил:
– Ряд и номер могилы. Дата сегодняшняя. Это приглашение.
Мне стало жутковато от его шуточек. Где-то в моем воображении замаячил болотный огонек приключения. Я посмотрела на дату. И правда, сегодняшняя.
– Слушай, а может, нам туда сейчас съездить? Все равно у нас по плану достопримечательности.
– Ты же была на Вышеграде. С Данилом в прошлом году.
– Я и кладбище это помню. Там возле входа неплохой ресторан. Там боровичка отменная. И карпы чешские.
Андрей поморщился.
– Какая гадость – рыба, да еще на кладбище.
– Попал бы под дождь, как мы тогда, не воротил бы нос ни от горячего, ни от горячительного.
– А что вы там делали под дождем?
– Данил искал, откуда начиналось королевство чешское. Это же первый королевский замок в Праге.
– Нашел?
– Не знаю. Я тогда под деревом от дождя пряталась.
– Учти, я с тобой на кладбище не пойду.
– Умница, так ты согласен?
– А что, у меня есть выбор? Ты все равно туда попрешься. Не могу же я бросить тебя на произвол чешского метро.
– Вот и славно, тогда ешь быстрее.
Андрей еще какое-то время перемежал еду с ворчанием, потом закурил и притих.
13
16 октября 2008 г. Прага.
День был рабочий, и места на стоянке перед парковым комплексом Вышеграда было предостаточно. Мы припарковались как можно ближе ко входу, но все равно пришлось почти с километр идти пешком. Когда мы наконец добрели до собора, Андрей, как и обещал, внутрь идти отказался, и мне пришлось двинуться на поиски приключения в полном одиночестве. Солнце было в зените и пригревало почти по-летнему. Я сняла куртку и повесила ее поверх сумки. И почему я утром решила, что будет прохладно?
На кладбище в это время дня было пусто, навстречу мне попалась только пара дам без возраста, прогуливающихся под руку. Они сами являлись живым воплощением памятников и, как статуи на могилах, символизировали образец вечной жизни. Заглядевшись на женщин, я никак не могла решить – с какой стороны мне считать ряды. С номерами могил было проще, на многих они были проставлены. Мое беспорядочное брожение вызвало интерес у одной из дам. Они благожелательно подошли ко мне и спросили:
– Вы что-нибудь ищете?
Я с трудом, но все же поняла, что они намерены мне помочь. Привычка автоматически переходить на английский, как только я пересекала границу, сработала и сейчас. Я не задумываясь спросила:
– Бабушка моей подруги попросила меня положить цветы на могилу человека, который ей был дорог. Она написала какой-то номер, но я ничего не могу понять.
Упоминание о дорогом человеке сработало, и дамы активировались. Та, что была повыше ростом, сказала на безупречном английском:
– Вот, посмотрите, эти цифры могут означать дату смерти. Вам придется ей перезвонить, ведь здесь возможны совпадения. Порой на кладбище хоронят по нескольку человек в один день.
Вторая дама пылко воспротивилась:
– Ну что ты такое говоришь, Бланка. На этом кладбище уже давно никого не хоронят. Здесь только богатые семьи и знаменитые личности.
Потом она обратилась ко мне:
– А вы не спросили имя того человека?
Я не растерялась.
– Спросила, но не записала. А сейчас забыла, и мне как-то неудобно ее переспрашивать. Поищу сама. Кладбище не такое уж большое.
Дама повыше с одобрением кивнула.
– Это правильно. Если мы с подругой найдем что-нибудь подходящее, мы вам помашем.
Я поблагодарила и пошла на четвертый круг. Дорожки были вымощены тесаным камнем, чтобы и в дождь было удобно ходить. Пройдя мимо могилы Дворжака, я заприметила скамейку. Эту скамейку, выкрашенную в красный цвет, с белыми резными ножками, трудно было не заметить. Мне необходимо было где-то присесть и поразмыслить, и я механически пошла к ней. По пути, на чьей-то угловой могиле, мое внимание привлекли керамзитовые камешки, которыми прямо на плите были выложены католические кресты. Один большой и шесть маленьких. Один из крестиков был больше похож на указательную стрелку, чем на крест, и слегка повернут в сторону от остальных. Я посмотрела в направлении, куда он показывал, и увидела надгробие в виде арки.
Подойдя поближе, чтобы рассмотреть то, что было скрыто за аркой, я встала у черного фонаря весьма затейливой ковки. Через стеклянную дверцу была видна свеча. Нижний конец этой свечи оказался обернут тонкой полоской белой бумаги. Я осторожно открыла дверцу и вытащила свечу Чувство стыда за совершаемое святотатство не помешало мне снять бумажку. Чтобы хоть как-то загладить свою вину перед покойником, я вернула свечу на место, оставив себе лишь бумажку. Прочитать содержимое мне так и не удалось, потому что мои новые знакомые вдруг оказались в двух шагах от меня и радостно махали. Их призывы раздавались так громко по всему кладбищу, что из собора вышел какой-то человек в одежде священника и выразительно посмотрел на нашу компанию. Я быстро спрятала бумажку в карман и подошла к дамам. Та, что пониже, срывающимся голосом быстро сказала:
– Вот то, что вам нужно. Этот человек умер как раз пятнадцатого октября. И это мужчина в возрасте. Он вполне мог быть поклонником вашей знакомой.
Я немного поправила ее:
– Бабушки моей знакомой.
Приняв мою искреннюю благодарность, дамы с гордостью удалились. Рассеянно поглядев им вслед, я достала из кармана бумажку, развернула ее и вздохнула с облегчением. Хорошо, что не придется бегать к Андрею за переводом. С этим я и сама могу справиться. На бумажке было написано по-английски: «Вас будут ждать в соборе в 15.10». А в каком соборе? Посмотрев на величественное здание Вышеградского собора, я решила, что он вполне подойдет. С легким разочарованием от того, что мне так и не удалось ничего понять, я медленно шла вдоль серой, нагретой солнцем стены собора. Вдруг небольшая деревянная дверь, ведущая в полуподвал, открылась, и невысокий человек в рясе несколько раз призывно махнул мне рукой. Не могу сказать, что я сильно испугалась, но какой-то животный страх во мне шевельнулся. Я удивленно уставилась на монаха, который всем своим видом выражал недовольство:
– Вы опоздали. Монсеньор ждет. Где вы ходите?
Я не стала спорить и пошла за ним.
14
1129 г. Франция.
Длинный чисто выбеленный коридор с решетчатыми окнами был пуст. Монахи уже разошлись по своим делам, и до вечера никто не нарушит тишину в этом крыле. Равви шел не спеша, рассматривая через открытые ставни внутренний дворик, на котором работали трое монахов. Солнечное утро с капельками росы на влажной траве и чистый летний воздух успокаивали его и настраивали на нужный лад. Сегодня ему предстояла встреча с аббатом. Непонятно почему, но аббат де Клерво всякий раз вызывал у Равви чувство уважения, граничащее со страхом. В раздумьях он шел по коридору, собираясь с мыслями, как вдруг боковая дверь отворилась, и прямо перед ним оказался Исаак.
Равви метнул сердитый взгляд на юного писца. С тех пор как Исаак по глупости отдал в руки Антуана Пергамент Жизни, Равви ни разу не заговорил с молодым человеком, который все так же прилежно занимался своей работой в библиотеке при монастыре – он переписывал и разбирал старые тексты. Равви вышел во двор и огляделся. Ему больше нечего было здесь делать. Сегодня ночью он нашел ключ к толкованию древнего текста и вот уже несколько часов подряд мерил шагами небольшой сад у западного крыла аббатства, разговаривая сам с собой, проверяя и проговаривая сочетания слов, выверяя созвучия, словно изготавливая сложнейшее лекарство. Формула жизни, хоть и не вечной, но все же достаточно долгой, была готова…
О его странном поведении незамедлительно поставили в известность Антуана, который тотчас передал новость Монсеньору. Теперь Равви предстоял тяжелый разговор с аббатом де Клерво. Пройдя вдоль тропинки сада, Равви вышел к фонтану, где его ждал Антуан.
– Монсеньор примет вас, Равви.
Старый еврей медленно развернулся и пошел вслед за Антуаном. Серый внутренний коридор аббатства казался нескончаемым, и Равви считал шаги, чтобы отвлечь себя от мрачных мыслей. У кабинета аббата Антуан остановился, постучал и, открыв тяжелую дверь, пропустил Равви вперед.
Святой Бернар сидел за своим огромным письменным столом черного дерева и, как обычно, что-то писал. Не дожидаясь приглашения, Равви опустился на стул с высокой резной спинкой, стоящий у двери. Бернар сделал вид, что не заметил неуважения. Он отпустил Антуана и попросил, чтобы их не беспокоили.
– Все ли у вас в порядке, мой дорогой Равви?
– Порядок – странная вещь, Монсеньор.
Бернар поднял глаза и внимательно посмотрел на еврея.
– Мне рассказали о вашем странном поведении.
Равви отвечал медленно, словно взвешивал каждое слово:
– Я знаю порядок слов древнего ритуала…
Бернар покачал головой.
– Говорят, этот ритуал представляет некоторую опасность.
Равви сверкнул глазами, но ничего не ответил. Значит, Исаак уже побывал здесь!
Аббат понял, что сейчас лучше не тревожить Равви.
– Хорошо. Мы поговорим об этом завтра.
Равви поднялся, но уходить не торопился.
– Монсеньор, я должен знать, кто будут те избранные, которые будут добавлять к своей жизни лишь один день, когда у простого смертного пройдет год.
– Вы все узнаете. Утром.
Как только Равви покинул кабинет, Бернар крикнул Антуана.
– Приведите того юношу, Исаака.
Прошло более получаса, прежде чем на пороге кабинета возникла высокая юношеская фигура в простом монашеском платье. Молодой человек нерешительно топтался у порога, и Бернар жестом пригласил его войти.
– Мне говорили, что ты помогал толкованию древних текстов.
Краска удовольствия залила лицо молодого человека. Он поклонился.
– Да, Монсеньор.
– И что же тебе довелось узнать?..
15
16 октября 2008 г. Прага.
Узкие каменные ступени спускались вниз. Наверху позади нас скрипнул дверной замок, наглухо закрывая входную деревянную дверь. Мы оказались в церковном полуподвале. Глаза с трудом привыкали к скудному освещению небольших грязных светильников под потолком. Помещение было небольшим, в два маленьких сводчатых окна, наглухо закрытых. Потолок и стены комнаты, куда мы спустились, были из серого камня. Таким же каменным, правда, немного темнее, был пол – и у меня возникло ощущение каменного мешка. Оставив меня одну, монах удалился в одну из боковых дверей.
Проклиная себя за легкомыслие, я осталась ждать. Было слышно, как монах, который привел меня сюда, разговаривал с кем-то в соседней комнате. Вскоре он вернулся и жестом пригласил следовать за ним. Я с трудом заставила себя сделать несколько шагов. Кричать было бесполезно, Андрей все равно бы меня не услышал. Он сейчас, наверное, бродит где-нибудь под теплым солнышком и рассматривает памятники древним королям Чехии, будь он неладен. Хотя в том, что я оказалась в подвале, никто не виноват, кроме моей собственной непроходимой глупости. Привыкнув к темноте и осмотревшись, я увидела, что стою перед большой деревянной дверью с огромной медной ручкой в виде головы льва. Дверь эта со скрипом приоткрылась, и монах пригласил меня войти. Комната, куда я попала, казалась огромной, но лишь небольшое пространство в левом углу было освещено белыми матовыми светильниками в виде факелов. Обведя глазами присутствующих, я остолбенела. Возле закрытого наглухо окна стоял человек в белой рясе, лицо которого было практически невозможно разглядеть. А за секретарским столом возле двери сидела одна из тех дам, которые помогали мне с поисками могилы на кладбище, – та, которую ее спутница называла Бланкой. Она приветливо улыбнулась мне:
– Насчет могилы, дорогой сердцу вашей знакомой, – это было неплохо.
Я еще не решила, как себя правильно вести, чтобы поскорее выпутаться из этой истории, поэтому сказала:
– Вы бы тоже что-нибудь придумали, окажись вы в моем положении.
Дама согласилась, но решила уточнить:
– Почему вы разговариваете по-английски?
Я не знала, на каком языке мне следовало бы разговаривать, но уточнять не стала. Просто сказала:
– Мне так удобнее, госпожа Бланка.
Она задумчиво протянула:
– Ну, как знаете.
На столе перед ней лежало несколько писем и бланков какой-то организации, которые она продолжала заполнять, несмотря на почти светскую беседу со мной.
– Вы что, милочка, пароль забыли?
Я кивнула. Она произнесла сокрушенно что-то вроде «О господи, они что, никого более приличного найти не могли?», или мне так просто показалось со страху, потому что из своего угла к нам двинулась фигура в рясе. Это был невысокий, сухощавый, болезненного вида мужчина лет пятидесяти.
Бланка почтительно поднялась. Мужчина снисходительно протянул мне руку, которую я, по всей видимости, должна была поцеловать. Легкая недвижимость сковала меня, я просто не знала, как это делается. На помощь опять пришла Бланка. Она дала мне подзатыльник и прошипела:
– Да что с вами, милочка?! Опуститесь на колени и целуйте, пока вам оказана эта милость. Не многие удостаиваются такой чести!
Я на всякий случай решила не пропустить оказанную мне честь, плюхнулась на колени и приложилась к протянутой руке. На ней остался след от помады «Лазурь № 7». Бланка оторопела, а тот, кого Бланка называла Монсеньором, улыбнулся. Его улыбка мне понравилась. Так улыбаются нашкодившим детям. Он жестом показал, чтобы я встала, и я быстренько поднялась. На коленях моих джинсов остался рисунок камня и пыли. Я на всякий случай не стала приводить себя в порядок. Мягкий мужской фальцет спросил:
– Почему он сам не приехал?
Монах, что привел меня сюда, стоял ни жив ни мертв.
Я не знала, почему «он сам не приехал». Догадывалась, конечно. Он, наверное, не получил письмо. И тут я покаялась, что взяла чужое. Андрей был прав, лучше бы мы отдали его в контору с адресами. Но плакать поздно, нужно было что-то соображать. Я быстро ответила:
– Не знаю.
Монсеньор удивился:
– Так какое у вас ко мне дело?
– Я не помню.
Судя по всему, такого ответа от меня никто не ожидал.
– А вы вообще кто?
Я не стала задумываться над этим риторическим вопросом.
– Так, пока никто.
Тут удивилась Бланка.
– А как же письмо? Дайте мне письмо!
Я протянула ей конверт. Монсеньор, кажется, начал понимать, в чем дело.
– Как оно к вам попало?
Тут же вырвалось самое дурацкое, что я могла сказать:
– Я его на холодильнике нашла…
Монсеньор показал Бланке знаком следовать за ним, и они на какое-то время скрылись за дверью возле окна, где он стоял, когда я вошла. Минуты ожидания и неизвестности, тянувшиеся в каменном мешке полуподвала, показались мне вечностью. Вернулись они минут через десять, явно озадаченные происходящим. Бланка подошла ко мне и, посмотрев на меня с сожалением, сказала:
– Можете идти, дорогая. Мы с вами свяжемся.
16
16 октября 2008 г. Прага.
Первым вопросом брата, который встретил меня у выхода, было:
– Где тебя черти носят?
Я огрызнулась:
– Черти мне не конкуренты. Им и не приснится, где меня можно носить.
Андрей не унимался:
– Я тебя тут больше часа жду. Я есть хочу.
Я возмутилась.
– Так ты же ел недавно!
– Я ел? Плюшку с кофе?
Я согласилась. Это не мужская еда.
– Ладно, пошли, тут через триста метров есть славное кафе.
– Полкилометра? А поближе нет?
– Ты же сам отказался от ресторана. Он в двух шагах.
– Это где рыба с водкой? Нет, уж лучше «славное кафе».
Мы шли по мощеным дорожкам, и я поначалу не замечала недоумевающих взглядов прохожих. Потом до меня дошло – мои колени! Они же грязные, как коленки малыша из песочницы! Порылась в сумочке и достала набор путешественника, влажные салфетки – спиртовые и безалкогольные. Прикинув, выбрала спиртовые.
17
Сентябрь 1148 г. Франция, аббатство Клер во.
Поздней ночью одинокий всадник въехал в монастырь Сито. Судя по тому, как быстро открылись ворота и сразу же с десяток монахов с факелами появились во дворе, – всадника давно ждали. В высоких дверях возникла фигура в белой рясе, перед которой все почтительно расступились. Антуан сам встречал Бернара, вернувшегося после утомительного путешествия в столицу. Один из монахов легко, как пушинку, снял Бернара с лошади и поставил на землю. Дождь шел уже вторую неделю, а на небе до сих пор не было просвета. Каменная кладка внутреннего двора потемнела от дождя, и Бернару пришлось подобрать полы рясы, перешагивая через темные пятна воды. Он шел к двери, сопровождаемый Антуаном и двумя монахами, несущими перед ними факелы. Привратник, дежуривший у входа, поклонился и распахнул перед Монсеньором тяжелую дверь. Бернар, переступив высокий порог, шагнул в темноту. В гулком монастырском коридоре пахло сыростью.
В свете факелов лицо Бернара было мертвенно бледным. Антуан насторожился:
– Вам не следует путешествовать одному.
– Вряд ли кто захочет напасть на меня.
– Я говорю не о людях. Меня беспокоит ваш недуг.
Бернар с трудом улыбнулся.
– Сейчас некогда предаваться недугам.
Антуан пошел распорядиться насчет позднего ужина, а Бернар поднялся в свою комнату. Пару минут спустя он вызвал дежурного и приказал:
– Принесите мне грелку и позовите Антуана.
– Он здесь, Монсеньор.
Монах выскользнул из комнаты, и на пороге тотчас возник помощник аббата с небольшим подносом в руках. Скромные монастырские дары порадовали Бернара, и он стал понемногу приходить в себя. Несмотря на то, что сейчас он более всего мечтал об отдыхе, оставался вопрос, не терпящий отлагательств.
– Как идет строительство Седлецкого монастыря?
Антуан расплылся в улыбке:
– Мы закончим чешский монастырь до наступления холодов.
Аббат кивнул.
– Хорошо. Вы скупили земли вокруг монастыря? Нельзя точно знать, где именно залежи серебра.
– Почти все окрестные земли принадлежат нам, хотя эта мера излишняя. Равви уверен в цифрах и может точно показать, где следует заложить шахту.
– Одной шахты мало! Эта земля очень богата.
– Мы можем начать добычу уже через год.
Бернар резко оборвал своего помощника.
– Нет! Не можем!
Антуан замер в недоумении – столько денег потрачено на эти земли в Чехии! Столько чиновников и генералов от церкви пришлось ему склонить на свою сторону уговорами и подарками! Он решил все проблемы, стоящие на пути основания первого ордена цистерцианцев на славянской земле. Все, кроме одной.
От Бернара не ускользнула легкая тень на лице Антуана.
– Говорите, Антуан. Что у нас случилось?
– Монсеньор, боюсь, что вам предстоит путешествие более длительное и трудное, чем то, которое вы предприняли.
Бернар вздохнул.
– Что, Папа упрямится?
– У него свои интересы. В обмен на благословение нового монастыря цистерцианцев он хочет…
Антуан медлил, не решаясь донести до аббата новость.
– И чего же он хочет?
– Он хочет, чтобы вы созвали второй Крестовый поход.
В воздухе повисла пауза, потом Бернар тихо, но отчетливо произнес:
– Он в своем уме?!
Антуан подтвердил его самые худшие предположения:
– Поход – слишком затратное предприятие. И теперь царственные дома не торопятся пускаться в подобные авантюры.
– Тем не менее, в Риме уже поняли, что нам нужны земли Кутной Горы.
– Ему нужен новый Крестовый поход. Папа хочет удержать завоевания христиан. Одесса…
Бернар вскипел:
– Не смешите меня, мой дорогой! Папе нужна власть! Он опьянел от эффекта, произведенного этим всеобщим объединением христиан. И теперь жаждет упрочить свое влияние не только на Востоке!
Антуан постарался успокоить Бернара:
– Папа умен – ведь он ваш ученик и прекрасно знает, что нужна такая личность, как вы, чтобы этот поход состоялся. Он уже обращался к монаршим домам Европы, но безрезультатно. И теперь он намерен воспользоваться вашим влиянием, чтобы уговорить германского императора примкнуть к французским войскам.
– Значит, мне предстоит уговорить сразу двух упрямцев, из-за которых моя миссия в Германии может сильно затянуться.
– Один из них – император Конрад, а второй?
– Монах, который своими проповедями может свести на нет все наши усилия. Неистовый Рудольф, он сейчас самая большая угроза всем командорствам тамплиеров.
Антуан удивился:
– Как простой монах может угрожать могущественному ордену?
– Евреи, мой дорогой.
– Евреи?
– В святом экстазе и ради популярности он призывает избивать их, где только видит. Евреи могут выйти из командорств и покинуть нас, как нарушивших Договор.
Антуан зажег свечу и налил Бернару воды.
– Теперь понятно, почему Равви при каждом удобном случае напоминает мне про договор.
Бернар отпил пару глотков и вернул бокал свому помощнику.
– Мы обещали им покой и защиту всюду, где есть цистерцианские ордена. Если евреи откажутся вести дела с храмовниками, то ничего не останется от наших банков. А что папа обещает взамен, если крестовый поход состоится?
Антуан улыбнулся.
– Он сказал, что в знак особого отличия он удостоит тамплиеров права ношения белого плаща, как символа непорочности.
Бернар рассмеялся.
– Это сильно раззадорит другие ордена, которые уже обращались к нему с подобной просьбой и не получили высочайшего одобрения. Непорочность и воин – понятия несовместимые для церкви… Он утвердил эмблему?
– Да, Монсеньор. Восьмиконечный красный крест на белом поле.
– Как же насчет земель в Чехии? Надеюсь, его не смутила столь малая плата за услугу, которую мы ему, конечно, окажем?
– Как бывший цистерцианец, он одобряет наше рвение распространять учение святой церкви, но не понимает, почему мы заложили монастырь в такой глуши.
– Значит, за нами будут пристально наблюдать еще лет десять. Потом интерес к Седлецкому монастырю пройдет, и тогда мы сможем заняться разработкой серебряных руд. Не опасаясь, что Папа наложит на них свою руку.
Антуан вздохнул.
– Боюсь, что так, Монсеньор.
– Не надо бояться, мой мальчик. Доходов, которые приносит нам орден Тамплиеров, хватит лет на триста.
Бернар с тоской посмотрел на кровать и прошелся по комнате в раздумье.
– Теперь о Германии. Как скоро я должен отбыть?
– У вас есть два дня, чтобы привести в порядок свои дела во Франции.
– Мои дела всегда в порядке. Значит, у нас есть время, чтобы обсудить мои похороны.
Антуан замер. Наверное, он никогда не привыкнет к причудам святого Бернара.
– Похороны?
– Я хочу умереть, через год-другой после окончания крестового похода, который мы организуем для Его Святейшества.
Бернар дружески похлопал Антуана по плечу, чтобы хоть немного снять напряжение, сковавшее его помощника.
– И второй, и все последующие Крестовые походы успеха не принесут. И папа, конечно, обвинит во всех грехах тех, кто возглавит небесное воинство.
Антуан тяжело вздохнул:
– На какой день назначить ваши похороны?
– Лучше, если это будет конец лета. Подготовь все как полагается.
Антуан медлил. Бернар, уже собиравшийся лечь, спросил:
– Что-то не так?
Помощник набрался смелости и произнес:
– Несмотря на ваш высокий сан, нам придется отступить от традиционных цистерцианских похорон. Мы не можем положить вас на доски, обернув простым саваном. Нужен гроб, чтобы вы смогли продержаться до ночи, пока мы не освободим вас из могилы.
Бернар отмахнулся от него и прилег.
– Придумай что-нибудь или внеси изменения в Устав цистерцианского ордена. Капитул утвердит.
Бернар чувствовал крайнюю усталость, его глаза закрывались сами собой, но Антуан все не уходил.
– Задай мне последний вопрос и уходи!
– Где вы хотите жить после смерти, Монсеньор?
Бернар беззвучно рассмеялся:
– В раю!
– Тогда, может, этот новый монастырь в Чехии подойдет?
Бернар открыл глаза и с любопытством посмотрел на Антуана.
– Да, там скоро будет оживленный перекресток царственных интересов. Пусть будет Чехия. Подбери мне чешское имя и хорошую родословную. Я не могу явиться миру простолюдином.
Антуан поклонился и тихо вышел, унося с собой свечу. Высокая тяжелая дверь почти бесшумно закрылась за ним, и Бернар остался в темноте, не зная – закрыты его глаза, или он все еще продолжает смотреть вслед Антуану.
– Пусть будет Чехия…
