Елена Толмачева
Кузьмич

Полная версия

Старый лесник нашёл младенца в лесу. Подойдя ближе к корзине и рассмотрев ребенка, обомлел от увиденного

Нелегка ты, жизнь таежная. Жил старый лесник Иван Кузьмич один в своей сторожке, что на краю маленькой деревни стояла, вдовел.

Была когда-то семья. Сын-подмога вырос крепким статным парнем. Устроился плотогоном – лес в районный центр сплавлять. И все было бы хорошо, да как-то весной завалило плотогонщиков нерастаявшими льдинами в непогоду. Почти все под лед ушли. И молодой сын Кузьмича тоже. Поставил Иван крест в память о сыне на берегу, так они с женой, как на могилку к нему ходили.

Т ак они и жили вдвоем. Изредка соседка Тамара заходила, скрашивая их старость. Не прошло двух лет со дня смерти единственного сына, как пошла Зинаида, жена, в лес одна, по осени за валежником, печь растапливать. Недалеко и ушла. Кузьмич на своем ежедневном обходе был, заодно капканы и силки проверял, работу работал. Возвращается к вечеру в избу – Зины нет. Занервничал Кузьмич, знал, что без него она далеко в тайгу не пойдет, ни за ягодой, ни за грибами, ни за растопкой. Зина, обычно, как сумерки начинаются, ждала его к ужину. Он обязательно какую-нибудь добычу приносил, по сезону: то зайца подстрелит или птицу съедобную, то грибов или ягод по пути соберет.

Взял проверенный карабин Иван и побежал по натоптанной тропке, что к делянке вела. Только и успело пройти минут пять, как увидел он рядом с лесной опушкой растерзанное тело жены. Подбежал, да поздно. Не дышала Зиночка уже. Вокруг натоптано свежими медвежьими следами. Видимо не впавший в спячку, голодный медведь-шатун к людям поживиться шел. Похоронили жену всей деревней. Оплакал Зинаиду Иван, горевал сильно. Да и трудно одному жить, не привык старик к одиночеству. Теперь тяжелее стало обходы делать, и в пустой дом возвращаться не хотелось. Да делать нечего, обвыкся Кузьмич, жениться после Зины не хотел и считал, что поздно ему. Не по годам.

Стал старый лесничий чаще болеть – спина часто и сильно давала о себе знать и ноги распухали, гудели. Соседка Тамара приходила, мазями старику спину и ступни разотрет и разговорами развлечет. И, вроде, старику легче становилось, боль на время затихала. Была соседка мастерицей лечебные травы и корешки по нужному времени собирать. Еще по бабушкиным рецептам она настойки, мази и притирки составляла. Всю деревню лечила. Придет, бывало, к Кузьмичу, пока больные места натирает, деревенские новости рассказывает и что в райцентре происходит, тоже знала. Потом чай с душистыми травами заварит, блинов быстренько напечет и зовет: «Иди, Иван Кузьмич, попей моего чайку! Нутро, оно тоже леченья требует».

Так и жил старик, пока в один такой вечер Тамара ни пришла всполошенная и, с порога: «Иван Кузьмич! Племянница твоя Наташка от водки умерла. Сегодня из райцентра сообщили. Дочь осталась – шестнадцатилетняя Полина. Квартиры у пьяницы не было, так они, за уборку, комнату снимали. Девочка, говорят, хорошая. Пропадет почем зря: или тоже, как мамка запьет, или по рукам пойдет. Ты один живешь, так приютил бы внучку. И тебе веселей, и – помощница в доме». «Спасибо, соседка, за радостную весть о девочке. Она мне внучатой племянницей доводится. Сестра то давно в город уехала с маленькой тогда Наташей. С той поры только и слышал, мол, сестрица умерла с горя, что дочь спивается. Не знал я, что внучка еще есть».