Елена Владеева
Баллада луны
Еще после первого появления охотников тетушка со слезами умоляла Рози опомниться и скорее забыть про молодого герцога, приводя с десяток причин, убедительно нанизанных одна на другую в ее бессонные, тревожные ночи… Главное, что Рози совсем не пара такому важному наследнику, она будет во всем и от всех зависима – с ее-то нравом! – и неизбежно несчастлива. Но в ответ Рози лишь гордо и почти надменно вскидывала свою изящную голову. Да неужели тетушка не понимает, что именно теперь она и встретила единственно достойную пару! И едва всерьез не поссорилась с ней, впервые в жизни. "Ишь, как лошадка норовистая – всех переупрямит! И чья это кровь в ней играет? Уж на что мать ее чистый ангел была, а и в ней свой тихий омут отыскался." – так, глядя на Рози, размышляла Паулина, но все не успокаивалась и не отставала:
– Но, если кто спросит – сколько тебе лет? – умоляю, прибавь год! Скажи, что уже шестнадцать. Обещай сделать, как я прошу, побереги себя и всех нас!
И даже любимый брат, с кем Рози много лет была не разлей-вода, почему-то насупился и не спешил разделить с сестрой ее радость. Но вот наступил канун свадьбы, когда Рози вместе с родителями отправилась в замок герцога. Это она настояла, что не будет никаких посаженных – разве она безвестная сирота? Проводив их, Паулина совсем слегла от переживаний. Она, лечившая все пастушье семейство и людей из деревни, которые нередко просили ее помочь, не в силах была совладать со своим судорожно колотящимся от ужаса сердцем и припадками такого смертного удушья, что губы ее синели и закатывались глаза…
Наконец, муж с женой возвратились из города, совершенно потрясенные великолепием свадьбы и теми почестями, с какими старый герцог принимал в замке свою невестку. Даже с ними, простыми пастухами, он был сама доброта и приветливость! Лишь тогда, под их бесконечные рассказы, когтистый страх начал отпускать измученную Паулину, и ее больное сердце потихоньку успокоилось.
***
В тот миг, когда Конрад Неустрашимый увидел Розалинду, и на него неожиданно взглянула фиалковыми глазами давно умершая Агнес, он невольно вздрогнул, и странный жуткий озноб пробежал по его вмиг похолодевшему телу… Почти такое же изумление отразилось на лице старого управителя – он даже ахнул, не сдержавшись – и тех придворных, кто знал прежнюю герцогиню. А увидев маленькую, с гречишное зернышко, родинку на нежной шее, которую ему так нравилось целовать, Конрад словно в тумане подался вперед – будто в спину толкнули! Эта появившаяся ниоткуда девушка была совершенно такая, какой герцог всегда хотел видеть свою Агнес – гордой, смелой и веселой, даже чуть-чуть насмешливой! И он вконец потерял голову… В сознании что-то помутилось, и мгновенно Конрадом овладела поистине безумная страсть к прекрасной невестке.
Он сразу понял – кто она, и это открытие удивительным образом не только не остановило, но лишь подстегнуло его дикое влечение. И в воображении он соперничал вовсе не с молокососом Генрихом, а с тем неведомым, кто единственный за всю жизнь – и то лишь неслыханной подлостью! – смог одержать над ним верх. Герцогу уже не было дела до скрывшейся когда-то повитухи – жива она еще или нет, он был ей благодарен, что уберегла младенца. Теперь одна все затмевающая мысль властвовала над ним, вернее, пьянило одно лишь неистовое кипящее желание – быть рядом с обожаемой, восхитительной Розалиндой! Уподобясь детям, чтобы почаще видеть ее, он придумывал всевозможные хитрости, порой совершенно несуразные и настолько очевидные для всех, что придворные начали усмехаться, пока еще втихомолку, но прежде такого нельзя было даже вообразить.
А как невыносимо страдала от неприличности своего положения герцогиня Брунгильда! Часто, находясь на людях, она прятала руки в складках платья и сжимала их так, что кольца, изукрашенные зернью, впивались ей в пальцы, и этой болью пыталась заглушить жгучий стыд. Хорошо, что Генрих, кажется, ничего странного пока не замечал. И верно, прекрасная Розалинда и буквально носивший ее на руках юный супруг, упоенные своим безмятежным счастьем, почти не видели происходившего вокруг них. Но однажды разговаривая за обедом, Рози вскользь, взглядом, еще предназначенным мужу, рассеянно-ласково взглянула на герцога, и роковая молния пронзила его душу и без того распаленную страстью. Он решил избавиться от Генриха – избавиться навсегда! А заодно и от постылой Брунгильды. Жаль, что близкой войны сейчас нет, чтобы послать на гибель пасынка. Но зато всегда есть охота! И его верный Йохан еще в силе и по-прежнему сообразителен.
***
В тот день охотники почему-то возвращались раньше обыкновенного и непривычно молчаливые, слышен был лишь стук копыт по брусчатке. Эта ли странность или материнское предчувствие толкнуло Брунгильду к окну, она обеспокоенно посмотрела вниз – по двору несли на руках бесчувственного Генриха с окровавленной головой. Зажав рвущийся из груди крик, герцогиня бросилась к лестнице – жив ли ее мальчик? Оказалось, что он на всем скаку вылетел из седла. Возможно, конь его вдруг заупрямился, хотя Генрих на него раньше не жаловался, а сам был превосходным наездником, но роковое несчастье произошло.
Юношу перенесли в комнату, уложили на постель. Лекарь промыл и перевязал глубокую рану и вправил выбитое плечо. Только теперь вполне понявшая свое горе Брунгильда села возле сына, глотая слезы и гладя дрожащей рукой его спутанные светлые волосы… Она не позволила Рози видеть мужа, насколько можно мягче описав его состояние и всячески успокаивая, ведь она уже знала от Генриха, что невестка ждет ребенка, и сильное волнение может ей повредить.
Вскоре к Брунгильде тихонько подошел ее верный слуга, привезенный еще из замка покойного мужа и с детства приставленный к сыну. Оглянувшись по сторонам, он прошептал ей, что тайком осмотрел коня Генриха, его подковы, седло и сбрую. И у него нет сомнения, что подпруга была нарочно кем-то подрезана. У Брунгильды при этом известии сердце едва не вырвалось из груди – несомненно, это Конрад, его рук дело!
На третий день, до крайности измученная неизвестностью и предполагая самое худшее, Рози настояла, чтобы ей наконец позволили увидеть мужа. И все оказалось примерно так, как представлялось в ее отчаянии – Генрих лежал по-прежнему без памяти. Брунгильда, с темными кругами вокруг глаз, бессонно сидела рядом, денно и нощно оберегая сына, ведь герцог в любой момент мог снова подослать убийцу. Но она уже выбилась из сил и теперь позволила невестке сменить себя, оставив у дверей и верного слугу. Глядя на безжизненное лицо мужа с запавшими глазами, Рози казалось, что несчастье уже непоправимо. Только тетушка Ханна, возможно, еще сумела бы ему помочь. И как горько она пожалела, что плохо вникала в тонкости лечения травами, которым заботливая тетушка старалась ее обучить. Правда, они с ней уговорились, что, если надо подать тайную весточку или попросить о помощи, Рози пошлет домой два засушенных цветка – фиалку и незабудку, перевязанные накрест белой ниткой, и по этому условному знаку тетушка поймет, что посланец в самом деле от Рози. Но зная, как тщательно она осматривала больного, расспрашивая о всех признаках недуга, чтобы выбрать нужные для лечения травы – а их у нее был целый чуланчик! – Рози понимала, что ни один гонец герцога не сумеет толком объяснить, что за рана у Генриха, к тому же им нельзя доверять. И обе женщины, к несчастью, не знали грамоты. Значит, надо срочно отправляться самой!
***
Ехать по тряской, уже подмерзающей в ноябре лесной дороге было слишком опасно для будущего ребенка, но главной заботой для Рози было одно – спасти любимого мужа! Герцог Конрад всячески отговаривал ее, ведь ради сына может съездить и Брунгильда, правда? Но отметая возражения герцога, Рози твердо стояла на своем и объявила, что поедет непременно сама, не доверяя столь важное поручение ни одному гонцу. Герцог настойчиво ее переубеждал и все больше горячился, упрямо сверкая глазами. Их спор прекратила Брунгильда, неотрывно смотревшая на Конрада. Поддержав невестку, она сказала: "Идем, дорогая, я помогу тебе собраться в дорогу, надо спешить!" – и приказала слугам выстлать внутри карету волчьими шкурами, чтобы смягчить толчки на ухабах. А герцог странно промолчал, потупившись, как будто вспомнил нечто важное, и словно не замечая суеты на дворе, даже не вышел проводить Рози. Вскоре, хотя надвигалась ночь, она в сопровождении четырех вооруженных верховых слуг с факелами, помчалась к тетушке.
Проехали уже половину пути среди непроглядного леса, когда послышались быстро приближающиеся звуки погони. Или это не погоня? Судя по стуку копыт, всадников было всего двое. Из темноты послышался грозный окрик герцога: "Стой!" Голос тотчас узнали, кучер осадил коней, все остановились. Подлетевший в сопровождении Йохана герцог торопливо слез с коня и бросился к карете. Распахнув дверцу, он вскочил внутрь и в дрожащем отсвете факелов увидел Розалинду, закутанную в меховую накидку. Она неподвижно сидела в углу кареты и очевидно, дремала, низко опустив голову. Вот он, вожделенный миг! Сейчас он захлопнет дверцу, крикнет кучеру – пошел! – и… "Рози, душа моя!" – задохнувшись от страстного нетерпения, воскликнул Конрад, и сдернув с руки перчатку, отвел мех от ее лица. На него в упор сверкнули – яростно горящие гневом и пронзающие клинками – стальные глаза Брунгильды! Герцог изумленно отшатнулся назад, прохрипел что-то несвязное… Попятился из кареты, и неверно ступив на подножку, грянулся навзничь о землю.
Подбежали спешившиеся слуги, Йохан приподнял голову герцога. Иссиня-багровое лицо его было перекошено, глаза бессмысленно застыли, а из угла рта струйкой текла по бороде черная кровь. Все с ужасом перекрестились. Выглянувшая из кареты Брунгильда, сжав губы, пристально посмотрела на мертвого мужа. Увидев ее, Йохан застыл в немом недоумении и даже головой тряхнул, пытаясь сообразить, что произошло? Герцогиня велела ему, взяв еще одного слугу, перевезти тело господина в замок, а сама заспешила дальше, к дому пастухов, торопя кучера – гони, гони! Приоткрыла на ходу дверцу и брезгливо, как ядовитую жабу, носком башмачка столкнула под колеса оброненную герцогом перчатку.
***
Генрих открыл глаза… Белоснежно сиял за окном зимний день, и солнце веселым золотом разливалось по комнате. Он зажмурился. Солнечный луч щекотно тронул веки, Генрих слабо улыбнулся и снова чуть приоткрыл глаза. Что с ним? Возле постели, уронив на колени начатое вязание, дремала на стуле незнакомая старушка, а впрочем… Смутно показалось, что это лицо он где-то видел. Но почему он среди дня лежит, да еще в чужой комнате? Неуверенно попытался пошевелиться… Ох, как же больно в голове! И словно услышав его стихий стон, старушка вдруг встрепенулась, удивленно всплеснула руками и радостно зачастила:
