Елена Эйхен
За туманными вратами
О книге:
Восемнадцатилетняя Мила вместе с младшей сестрой отправляется на летние каникулы к тете в Индию. Вскоре после приезда происходит необъяснимое: сестра не просыпается, хотя врачи утверждают, что она жива. Все попытки помочь оказываются тщетными, и Мила решает сама найти разгадку странной болезни. Отправившись на поиски мудреца, девушка узнает, что гималайские леса хранят множество древних тайн – удивительных и смертельно опасных. Чтобы вернуть сестру к жизни, Миле нужно раскрыть не только их, но и собственные особые способности, заняв свое место в этом таинственном мире.
О цикле:
В древних Гималаях, где сверкающие вершины встречаются с небесами, а из священных ледников рождается Великая Ганга, скрыты Туманные врата. За ними прячется окутанная легендами тайная школа, переступить порог которой могут лишь избранные, наделенные особыми способностями. Под руководством мудрых мастеров ученики не только постигают магическое искусство, но и практикуются в создании новых миров. Каждый этап обучения – испытание, каждое творение – зеркало души создателя, а ученик выбирает сам, станет он творцом гармонии или хаоса.
ТАЙНЫ ВЕЛИКОЙ ГАНГИ
КНИГА ПЕРВАЯ
ЗА ТУМАННЫМИ ВРАТАМИ
Пролог 1
На берегу стремительной реки гуляет теплый ветерок. Брызги, летящие от воды, ласково щекочут кожу. Одна капля падает на губы, просачивается внутрь и разливается сладким нектаром. Благотворная энергия гор и лесов сплетается с потоками солнечных лучей, одаривая радостью все живое: ароматы цветов звенят над рекой, разноцветные попугаи заливисто щебечут, сбиваясь в стайки, резвясь над холмами. Повсюду снуют беззаботные животные.
Темноволосый парень на другом берегу смотрит на меня – я знаю, хотя не вижу его лица. В груди нарастает тоска, волнами расходится по телу, проникает в каждую клеточку и оседает соленой горечью. Набегают тучи. Дует леденящий ветер, разнося колючие брызги. Парень на том берегу растворяется в пространстве, оставляя лишь мерцающие следы, которые расходятся в разные стороны.
По ветру несется шепот. Вкрадчивые голоса пробираются в сознание, предрекая страшные дни. Птицы падают в темные воды, и их уносит течением. Животные разбегаются.
Позади раздается плач. Я оборачиваюсь – сестра. Она теряет телесную оболочку и исчезает в черной воронке, протягивая ко мне руки и соединяясь с десятками теней. Я стремлюсь к сестре всей душой, но не могу пошевелиться. Мне не хватает веры в себя. Я так слаба. Совсем одна.
В нос бьет запах гари, желудок сводит от тошноты. В воздухе разлетаются горящие страницы толстой книги, тяжелая обложка которой, оказывается в моих руках и обжигает пальцы.
Вдруг все затихает. Затем над горами разносится звук, подобный тиканью часов. Он сводит с ума, и я, пересохшими от дыма глазами, ищу источник. На многоствольном дереве висят настенные часы из моей спальни, выросшие втрое. Они дышат, словно живые. Стрелки плавятся и стекают черными каплями в реку, окрашивая воды.
В воздухе висит ожидание.
Пролог 2
Такая паника накрыла меня в первый раз. Сначала я думала, что сестренка шутит. Я трясла ее за плечи, взывала к совести, грозилась пожаловаться маме, звала и кричала, а когда все оказалось напрасным, просто продолжала трясти, будто этим можно было вернуть ее к жизни. Сердце колотилось как тяжелый молот, бьющий по металлу, и этот звук эхом разлетался по телу, мерзко вибрируя в ушах.
Прибежала тетя. Она выронила из рук перепачканный фартук и проделала все, что до этого безрезультатно сделала я. Но Дана не шелохнулась. В комнату ворвался дядя и по привычке первым делом прощупал пульс. Жива. Соня влетела с корзинкой в руках, метнулась к постели, бросая собранные травы. Она схватила Дану за руку, словно так могла понять причину.
На секунду все застыло. Тишина давила виски.
Когда дядя, наконец, обрел способность говорить, а все другие – слушать, он рассказал, что в городе все больше детей засыпают странным, беспробудным сном. Возможно, это вирус, но пока никто не докопался до причины. Дядя – доктор. Он позвал коллегу – того, кто регистрировал случаи странной болезни, ожидая приезда комиссии из Дели.
Звонили маме, но она не поднимала трубку. Впрочем, не удивительно.
Воспоминания того дня окутаны вязким туманом. Позже, когда первоначальные эмоции немного утихли, и я стала пытаться восстановить цепь ужасных событий, мое тело делалось тяжелым, а ноги неподвижными, как опоры моста – психика избавлялась от всего, что причиняло сильную боль.
Тогда я еще не знала, что это утро проведет четкую линию между мной прежней – обыкновенной, и другой, которая теперь будет меняться и проявляться в новом обличии с каждым последующим днем, часом и событием. Я еще не осознавала, что это были последние мгновения моей «нормальности».
Двумя днями до происшествия…
Самолет приземлился в Дели около пяти утра.
Сонные и уставшие, мы с Даной еще не успели покинуть аэропорт, как окунулись в местный колорит. Тут и там расхаживали мужчины в пестрых тюрбанах и с толстыми браслетами на запястьях. Их длинные жакеты и рубахи – тогда я ещё не знала, что это шервани и курты – порой казались произведениями искусства. Женщины красовались в нарядных туниках и длинных сари, на их головах возвышались аккуратно собранные пучки волос. Увесистые серьги порой касались плеч. Между чемоданами носились дети, некоторые с подведенными черной краской глазами, они походили на маленьких ярких куколок. Среди этого буйства красок мелькали деловые костюмы, а на креслах дремали люди, одетые в джинсы, футболки, рубашки и прочие привычные моему глазу вещи. Из кафе неподалеку тянулся пряный аромат, щекоча нос и пробуждая аппетит.
Дана смотрела по сторонам, крепко прижимая круглоголовую тряпичную куклу с выпученными глазами и длинными соломенными косами – мамин подарок на позапрошлый день рождения. Платье шароглазой красавицы износилось, губы потускнели, но сестренка с ней никогда не разлучалась, компенсируя такую желанную и недостижимую близость с мамой.
Дядя Раджив – пухленький индиец с добродушной улыбкой, встретил нас в аэропорту. Он познакомился с тетей, когда учился в универе, и с тех пор они не расставались. Мама иногда рассказывала о сестре и ее индийском муже, но эти истории обычно пролетали мимо моих ушей, словно реактивные самолеты, над аэродромом под названием «Голова Милы». Так что о родственниках я почти ничего не знала.
Стоило нам выйти из здания аэропорта, как липкая духота пристала к коже. Пока мы шли до машины, Дана ныла и жаловалась, а дядя Раджив терпеливо объяснял, что это самый жаркий сезон на его родине, а в машине будет прохладно и вкусная газировка. Я все ждала, когда же дядя вспыхнет, как это часто бывало у мамы, но он оставался удивительно спокоен. Дядя говорил по-русски с легким акцентом – учеба в России и многие годы жизни с тетей не прошли для него бесследно.
Устроившись на заднем сиденье белого седана, Дана быстро уснула. Вскоре задремала и я, лениво скользя глазами по трубам кирпичных заводов вдоль дороги и размышляя о том, зачем же этим людям так много кирпичей.
Минуя Дели, машина мчалась в Дехрадун.
Я проснулась, когда уже стемнело. В ярком свете полной луны у обочины промелькнула тень и тут же исчезла в лесу. Я подумала, что мне показалось.
Машина неспешно забралась на холм и остановилась у дома. Выбежала тетя Вера, за ней наша двоюродная сестра Соня. Тетя радостно защебетала, вытирая слезы и обнимая то меня, то сонную Дану, которую сразу унесли на второй этаж, где по соседству с ее спальней была моя комната. Здесь мне предстояло провести ближайшие три месяца.
Ночью с гор доносился волчий вой. Один голос. Два. Сколько их? Я поднялась, подошла к открытому окну. Впереди простиралась пропасть. За дальним пиком на мгновение показались три светящихся сгустка, похожие на планеты. Я моргнула. Исчезли. Померещилось?
«Если бы я умела летать!» – подумала я в тот миг. Если бы я тогда знала…
Накануне…
Утреннее солнце проникло сквозь тонкие занавески, наполняя комнату мягким светом. Ветер принес звонкое пение птиц. Ноздри дразнил аромат специй и выпечки, и это напомнило о бабушке – она любила побаловать нас вкусненьким.
Я слезла с кровати и приблизилась к окну. Свежий горный дух бодрил разум и ласкал кожу. За обрывом до самого горизонта раскинулись Гималаи – величественные, благоухающие, покрытые лесом и хранящие тысячи секретов под снежными шапками.
У обрыва, среди дубов, сосен и фиалковых деревьев, укрылся розовый дом тети. Моя временная комната смотрела прямо в зеленую пропасть: один шаг – и можно прыгать с парашютом. Интересно, как они моют стекла?
Стены комнаты, напитанные свежестью, сверкали белизной, а картины на них походили на те, что последние годы жизни бабушки украшали ее квартиру.
В углу стояла большая кровать с мягким синим изголовьем – такая уютная, что утром совсем не хотелось из нее вылезать. Рядом на тумбочке – лампа с изображениями павлинов. На громоздком столе у стены лежал мой дневник, в котором мысли прыгали, как белки в парке: иногда я записывала, что произошло, в другой раз – свои планы, а, бывало, на страницах появлялись рецепты необычных смесей красок.
Отодвинув стеклянную лампаду, я вынула из рюкзака планшет. Если в перерывах между пленэрами останется время, то можно и почитать. Наверняка за каникулы я им воспользуюсь. Вскоре на другом краю стола очутился скетчбук, а карандаши и акварельные краски заняли удобное местечко в выдвижном ящике.
Плюшевая птичка, подаренная бабушкой, после поцелуя отправилась на кровать. Я любила засыпать, прижимаясь щекой к мягкой шерстке Пернатого. Быстро развесив в шкафу одежду, я еще раз осмотрела помещение. Кажется, все готово для отдыха. Эта комната как будто была создана для меня, и я сразу ее полюбила.
Натянув футболку и джинсы, я приоткрыла массивную дверь с петлями для навесных замков – пряные ароматы манили вниз. Проходя мимо спальни Даны, я на мгновение остановилась и потопталась на месте, после этого подошла к деревянной лестнице и, наконец, спустилась. Огромная гостиная, не меньше пятидесяти метров, переходила в столовую и кухню, где тетя Вера, весело щебеча, гремела посудой. Ее волосы были собраны в хвост, а фартук, заляпанный мукой, не скрывал слишком тесного платья в горошек. Тетя Вера с трудом наклонялась, но казалась вполне довольной – ее глаза светились.
– Вот так венчиком смешивай. Молодец, Даночка! Отличные кексы получатся.
Дана широко улыбалась.
В это время дядя Раджив сидел в столовой у огромного, на всю стену, окна, смотрящего на Гималаи, и читал газету. Очки сползли на кончик носа, белоснежная рубашка была застегнута через петельку, и из кривых дыр выглядывала майка.
Замедлив шаг, я смущенно переминалась с ноги на ногу. Из кладовки возле кухни выскочила, весело виляя хвостиком, маленькая рыжая девочка-шпиц, Карри. Она оглушила всех звонким лаем. Следом за ней, чихая, появилась Соня. Увидев меня, она поспешила навстречу с улыбкой. На ее щеках красовались ямочки – справа маленькая, а слева побольше. Каштановые волосы стрелами летели до пояса. Я всегда мечтала о таких волосах – мои пушились по любому поводу.
С двоюродной сестрой мы одногодки, но так и не стали подругами: мы не приезжали друг к другу на каникулы, интересовались разными вещами – я живописью, а она, как отец – травами и специями. Наши мамы редко говорили по видеосвязи, но еще реже мы оказывались рядом в эту минуту, но если такое вдруг случалось, то самое большее, что мы могли – улыбнуться друг другу и помахать руками, потому что я всегда хотела побыстрей сбежать, а Соня не могла говорить – она была немой.
Взяв мою руку, Соня отвела меня к столу.
– А вот и мы! – щебетала тетя Вера, ловко расставляя чашки с чаем.
– Кушайте, дорогие гости! – вторила ей Дана, смеясь и ставя огромный поднос с кексами.
Я сделала глоток. Вкус чая поплыл в желудок, сладко пощипывая горло, игривые флюиды аромата щекотали ноздри.
– Очень вкусно, – сказала я, – Как у бабушки.
Тетя Вера вздохнула и села напротив.
– Эх, мама, мама… До сих пор не могу прийти в себя.
Бабушка пропала, когда мне исполнилось девять. После моего рождения родственники стали считать ее странной. Раньше она ничем не отличалась от других бабушек, но внезапно начала читать книги на разных языках, а может, только делала вид, что читала, потому что никаким языком, кроме русского, прежде не водилось. Бабушка носила длинные разноцветные платья, ставила точку между бровями, украшала руки браслетами. В маленькой квартирке на третьем этаже она расставила статуэтки индуистских божеств, а на стенах развесила гирлянды. Все детство я слушала истории о далеких краях с бурлящими, словно кипящее молоко, реками, о заснеженных вершинах, подпирающих небо прочными колоннами, о стремительных птицах, пронзающих воздух громкими воплями, и о животных, резвящихся среди деревьев.
Бабушку так и не нашли. Хотя, я и теперь чувствовала ее присутствие.
Дядя предложил тете булочку с корицей, но она отказалась, сославшись на диету.
– Не занимайся ерундой, – дядя подмигнул, и тетя отломила кусочек.
– Давайте маме позвоним. Пожалуйста! – воскликнула Дана, повиснув на тетиной руке.
Тетя вытащила телефон из кармана дяди и попробовала набрать маму по видеосвязи. Первый раз, второй, третий. С той стороны только гудки. Как предсказуемо! Жаль только, что Дана расстроилась.
– Дочка, – начал дядя, глядя на меня и доедая очередную булочку, – Чем бы ты хотела заняться на каникулах?
– Я привезла краски и, если вы не против…
– А почему я должен быть против? Я за все, что вам троим нравится. – сказал он, пробежав взглядом по мне, Дане и Соне.
Конечно, я удивилась.
Мама давно забрала большую часть моей жизни и заменила мои дела своими. Я выросла с пониманием того, что кругом должна: учиться, чтобы получить профессию и обеспечить мамину старость; сидеть с сестрой, чтобы мама могла наладить свою несчастную жизнь; убирать квартиру, чтобы мама не стыдилась перед гостями; разбираться в болезнях и лекарствах, а еще лучше стать врачом, чтобы мамочку лечить – должна, должна, должна… А я хотела просто остаться одна и рисовать.
– Ты славно поработала, а теперь заслуженно отдыхай, – сказала тетя, – Поступить в Художественную Академию – это вам не шутки.
– Мне просто повезло…
– Как же повезло? Разве можно так не верить в себя?
– Может, тебя познакомить с друзьями Сони? – дядя поправил очки.
– Я… Нет, спасибо.
Мне было достаточно того, что все лето придется общаться с Даной и Соней, да еще поддерживать беседы в столовой. Но, если честно, так тепло, как сейчас, мне не было никогда.
Тетя ушла на кухню за булочками, а вернувшись, сказала:
– Кто-то должен сходить за рисом и куркумой.
– У нас тут завтрачный совет, – хихикнула Дана, – Я решила – в магазин идут Мила и Соня.
Утро выдалось теплым как погодой, так и настроением, таким уютным, какого раньше у меня не бывало.
***
День разгорался, а вместе с ним нарастала жара.
Узкая дорога, ограниченная деревьями, спускалась по холму до магазина и дальше в лес. Редкие порывы ветра поднимали пыль, забивая ее в глаза, а солнце било по голове, обесцвечивая мои русые волосы.
Окраина Дехрадуна утопала в зелени и коровьих лепешках. Горбатые коровы, как королевы, возлежали прямо на дороге, лениво водя глазами по прохожим и отмахиваясь хвостами от мух. Шумно подпрыгивая на ямах, редкие автомобили пробирались к центру.
Чем дольше мы шли, тем больше я ловила на себе взгляды людей, и это начинало раздражать. Соня заметила мое беспокойство. Она набрала на экране телефона: «Это потому, что ты такая светленькая, и глаза бирюзовые». Я пожала плечами. Придется купить что-то на голову и солнечные очки, чтобы не выделяться. Я ведь не знаменитость какая-то.
Пахло навозом и пряным чаем.
Окинув меня взглядом, Соня внезапно остановилась и удивленно округлила глаза. Она вынула из сумки прозрачный бежевый шарф и накинула мне на плечи. Длинное, невесомое, расшитое тонкими узорами полотно укрыло половину тела, нежно колыхаясь на ветру.
– Но зачем? – спросила я. Соня написала: «Ты футболку не на ту сторону надела». Я стукнула себя по лбу. Это случилось не в первый раз. Соня рассмеялась.
– Очень красивый, – сказала я, глядя на шарф, а Соня ответила: «Это дупатта».
Она внезапно замерла, и я проследила за ее взглядом. Из большого желтого дома вышел высокий парень лет двадцати, сел на мотоцикл и, загребая землю ногами, улыбнулся.
– Шафран! – крикнул он и помахал Соне.
Щеки Сони покраснели, а дрожащие пальцы вцепились в края туники. Она кивнула в ответ.
Парень подкатил ближе. Соня протянула ему телефон, где крупными буквами написала: «Моя сестра. Говори по-английски, пожалуйста».
– Я Друв.
Он протянул раскрытую ладонь, всматриваясь в мое лицо, и как будто что-то выискивая.
– Мила, – сказала я, отвечая на рукопожатие.
В этот момент внимание Друва привлек собственный телефон. Он посмотрел на экран – от улыбки не осталось и следа.
– У вас дома все нормально? – спросил он.
Соня кивнула, краснея еще сильнее.
– На южной стороне есть новые заболевшие. Будьте осторожны.
– А что случилось? – спросила я.
Поколебавшись, Друв сказал:
– В городе дети болеют чем-то странным, – он поправил зеркало на мотоцикле и сдул пыль с панели. – Ладно. Поехал на стадион. Удачи! – Друв щелкнул Соню по носу, завел мотоцикл, оглянулся и добавил: – Не ходите прямо – дорогу перекопали, – и надавил на газ.
Казалось, на несколько секунд Соня выпала из реальности, а когда вернулась, загадочно улыбнулась, и на ее щеках заиграли ямочки.
– Что? – спросила я.
«Врет он все. На стадион, как же», – написала она.
– Тогда куда?
«Хотела бы я знать», – написала Соня, убирая за уши ровные пряди.
– А что он там про больных детей говорил? Я ничего не поняла.
«Никто не понимает».
Через несколько домов на обочине виднелся прилавок с фруктами и овощами. Я рванула прямо, но Соня схватила меня за рукав, утягивая в обход.
– Ведь так быстрее, – удивилась я, – Просто перепрыгнем яму. – но Соня потащила меня направо.
На деревянном прилавке пестрели фрукты и овощи: помидоры, огурцы, кабачки, огромные яблоки и много всего другого – прямо как у нас. Сверху на прищепках свисали упаковки с хрустящими закусками и чем-то еще. Старый продавец дремал в гамаке у входа и поднялся только тогда, когда Соня постучала по прилавку. Глаза его светились улыбкой, а изо рта торчала травинка, свисающая до самого выреза майки.
Старик натянул шлепанцы, плеснул в картонные стаканы чая из дымящейся кастрюли и поплелся к нам, негромко напевая себе под нос. Отдал нам стаканы и стал неторопливо наполнять пакеты, изредка почесывая загорелое плечо.
Все изменилось в один миг, когда сзади раздался звериный рык. Старик застыл от ужаса, а я, обернувшись, увидела волка. Ноги мгновенно ослабли, в голове опустело, а в ушах загрохотал пульс. Оскалив клыки и подергивая носом, волк сверлил меня злобным взглядом. Осторожно ступая на согнутых лапах, он готовился напасть. Время не двигалось, и никто не двигался. Кроме зверя, который подбирался все ближе.
Вдруг из леса выбежал парень. Держа в руках черную палку, он встал между мной и волком и долго смотрел ему в глаза. Зверь заскулил и, прижимаясь к земле, начал отступать, оставляя следы когтей на пыльной дороге. Затем он наткнулся на куст и что было сил бросился в лес.
Парень повернулся ко мне. Темный взгляд, будто черная дыра, затягивал, погружая в бездну.
Чем ближе подходил мой спаситель, тем сильнее грохотало в висках, и тем глубже я проваливалась в пустоту. Прежде чем потерять сознание, я увидела длинный шрам на его загорелом лице. Сквозь накрывающую пелену в уши проник низкий шепот:
– Возвращайся домой и забудь обо всем, пока не поздно.
Теплая ладонь накрыла мои веки, и все вокруг погасло.
***
Когда я пришла в себя, парня уже не было, а моя голова лежала у Сони на коленях.
Сын ювелира – вот кто это был. Соня его знала, потому что ювелир – лучший друг ее отца. Сын его всегда ходил один, странный и пугающий, появлялся неожиданно и так же внезапно исчезал. Никто не знал, чего он хотел, а потому все его избегали.
Остаток дня мы бродили по комнатам, изучая дом. Соня показала огромную террасу на крыше, открытую всем ветрам. Именно там я запланировала организовать свой первый пленэр, хоть понимала, что под солнцем акварель высохнет быстрее, чем требуется для работы.
Напевая, Дана кружила по дому, и я тогда подумала, что никогда прежде не видела ее такой счастливой. С ее лица не сходила улыбка.
К вечеру все разошлись по комнатам, а мои мысли вновь и вновь возвращались к сыну ювелира.
Следующим утром моя жизнь разделилась на «до» и «после».
