Елизавета Дворецкая
Свенельд. Оружие Вёльвы
– Зачем тебе это знать? – Свидрир слегка нахмурился, но рассердиться по-настоящему у него не было сил. – Не спорь. Делай, что говорю… ётуна мать!
– Это ты не спорь со мной. Пока ты так лежишь, это ты будешь делать, что я говорю. Я должна знать все как есть. Речь идет о моей племяннице, и я должна знать, в какое дело ее втравили вы с Ульваром. Пока ты не скажешь мне всю правду, я не сдвинусь с места.
Свидрир промолчал.
– Можешь подумать до утра. Ночью я уж точно не пойду два роздыха через метель, даже посули мне все сокровища Фафнира.
– Это не хуже сокровищ Фафнира, – произнес он наконец. – Это… рог Фрейра.
– Тот, которым он сражался? – хмыкнула Хравнхильд.
– Нет. Жертвенный. С тех пор как сам Фрейр был конунгом, этот рог хранился в святилище… в Каупанге. Мы забрали его оттуда.
– Мы – это кто?
– Мы – люди Стюра. Стюр Одноглазый. Ты слышала о нем?
– Нет. Я живу уединенно и мало кого знаю.
– Это был великий вождь. Он набрал себе в дружину сначала двенадцать человек. Брал только таких, кто мог поднять камень… величиной с барана. Кто не ведал страха. Никогда не вел себя малодушно. Мы были из первых – я, Аслак, Вегард, Асгаут, Ёкуль, Гутторм… Потом нас стало шестьдесят. Мы везде… сражались… на морях… прославились, и никто не мог нам противостоять…
Слабая речь его часто прерывалась натужным кашлем, голос переходил то в хрип, то в шепот, но Хравнхильд терпеливо слушала.
– Мы забрали рог Фрейра и еще много сокровищ. Шесть лет назад нам встретился этот ублюдок… Эйрик, сын какой-то шлюхи, его родной дед не признавал…
– Что? – Хравнхильд вздрогнула и подалась к нему. – Ты говоришь об Эйрике, сыне Анунда и Алов? Внуке Бьёрна конунга?
– Да. Этот рыжий ублюдок. Мол, он должен быть конунгом, но дед его не признал, и он такой же викинг, как и мы. Ничем не лучше. Только моложе и наглее.
Хравнхильд невольно приложила руку к груди. Ее пронзила, будто молния, мысль: он не бредит. О чем-то подобном она слышала, и в таком месте, где не стали бы лгать – в усадьбе Тюлений Камень, где живет госпожа Алов, ее покровительница. Это было давно – пять или шесть лет назад, а разговоры о сражениях на морях Хравнхильд волновали мало, пока ей удавалось успешно делать свое дело и получать за это щедрую награду от госпожи Алов.
И человек, лежащий перед ней, был живым – или полуживым – доказательством ее чародейной мощи. Хравнхильд стиснула кулаки, стараясь не выдать свое потрясение. Как хорошо, что он не знает о тесной связи между нею и Эйриком! Почти никто об этом не знает, и в этой тайне – залог ее безопасности. И тем не менее Хравнхильд не могла унять дрожи: как будто соприкоснулись две тучи, начиненные каждая своим огнем. Вспомнилась лиловая молния, виденная в тот вечер, когда явился Свидрир. Так вот за кем гнался Тор… А она приютила его у себя под крышей…
– Нас уцелело трое, – продолжал между тем Свидрир, так тихо, что Хравнхильд приходилось наклоняться к его лицу. Ноздрей ее касался запах лихорадочного пота, и ей казалось, она слушает хриплый шепот из-под земли. – Я, Аслак и… еще один. Мы унесли рог Фрейра и еще кое-что. Он лежал в таком резном ларце, с оковкой из меди и бронзы. Был замок, а запирал его особый ключ… Мы поделили – ключ взял Аслак, а ларец я. За мной следили… Сигтрюгг что-то унюхал… хотел сам добраться до наших сокровищ. И я… на гостином дворе был тот человек, Ульвар. Мы играли в кости. Я поставил ларец, а он – свой товар. Я проиграл и отдал ему ларец. Взял слово, что он вернет, когда я привезу сотню. И никому не покажет.
– Он никогда не говорил… ни словом не обмолвился! – Хравнхильд верила и не верила, что такое поразительное дело свершилось у нее под носом.
– Он не знал… что там внутри. Я не сказал.
– У него нет ключа?
– У меня тоже нет. Ключ у Аслака. А где Аслак – не знаю. Я сказал, если к нему придет Аслак, ему тоже отдать.
– Так может, он уже приходил? И ларец давно у него?
Свидрир помолчал. Пошевелил веками, обдумывая эту возможность.
– Мы дали слово, – заговорил он, тяжело дыша, – что если кто вернет ларец… то оживит… всех братьев. Нас… двенадцать. Кто был первым. Стюра и других. Тогда у нас будет дружина… которую больше нельзя убить.
– О Фригг! – Хравнхильд отшатнулась, сообразив, что он имеет в виду. – Вы никак решили собрать дружину из поднятых мертвецов?
– Их больше не убить. Рог Фрейра будет давать им силу.
– Кто вам такое обещал? Это бред! Фрейр – владыка жизни, он мог давать силу вашим жеребцам, которые между ног, пока вы сами были живы, но когда вы умерли, он больше не ваш бог.
– Что ты знаешь? – безнадежно пробормотал Свидрир. – Кроме как о жеребцах…
– О силе богов я кое-что знаю.
– Достань… этот ларец.
Хравнхильд задумалась. Существует ларец или нет – это можно узнать у Снефрид. С трудом верилось, что ее племянница могла пять или шесть лет владеть такой поразительной вещью, за которой охотились конунги всех Северных Стран, а она даже не знала об этом. Или Снефрид сама ни о чем не знает? Ульвар мог где-то спрятать ларец, ничего не сказав жене, и тогда он остался где-то на хуторе Южный Склон, за балками, а еще хуже – в окрестностях, под неведомым камнем, где его без Ульвара не найдет никто и никогда…
– Но если у тебя нет ключа, что толку в ларце? – сказала она, помолчав. – Как же его достать? Ломать ларец?
– Нет. Он заклят. Если ларец сломать, рог Фрейра рассыплется в прах. Но его не надо открывать. Если он только будет рядом… он даст мне сил и спасет жизнь.
– Выпей еще этого, – Хравнхильд принесла от очага горшочек с отваром крапивы. – До утра все равно ничего не удастся сделать.
– Утро… сколько я еще проживу? У меня в груди… камень, и дверги… тычут в меня копьями… везде…
Хравнхильд окинула его медленным взглядом, взяла за руку. Жилка на запястье билась очень часто. Свидрир был бледен, на лице и шее его выступил холодный пот.
– Кружится голова? Тяжело дышать?
– Да.
Хравнхильд еще раз осмотрела его. Бледная кожа казалась сероватой, он дышал с натугой, будто таскал камни.
– Может, Фрейр тебе и поможет… но…
– Найди… его… – Свидрир с трудом поднял руку и положил ее на руку Хравнхильд; эта горячая рука показалась ей такой тяжелой, что она с трудом сдержала желание отдернуть свою. – Возьми… серебро.
– Постарайся еще поспать, – посоветовала Хравнхильд. – Утром посмотрим, что можно сделать. Если метель уймется, я, может, схожу к ней… О!
Вдруг ей показалось, что рядом кто-то есть. Она вскинула глаза – за головой лежащего Свидрира стоял еще один мужчины: рослый, с густыми темно-русыми волосами, яркими голубыми глазами. В полуседой бороде было заплетено несколько косичек, украшенных костяными бусинами в виде птичьих черепов. Скрестив сильные руки на груди, мужчина сурово хмурился.
Хравнхильд смотрела на него, широко открыв глаза. Она сразу поняла, что означает это появление.
Потом опустила взгляд на раненого. Тот лежал с закрытыми глазами, не замечая ее волнения, его грудь тяжело вздымалась, из горла вырывался хрип. Рука легла на рукоять положенного рядом меча, будто в оружии он пытался обрести силу для борьбы с терзавшими его невидимыми злыднями.
На этот раз сон его продолжался недолго. Близилась полночь, Хравнхильд еще не решалась лечь, когда заметила, что хрип стал громче. Она подошла, и Свидрир знаком показал, что хочет приподняться. С трудом она подняла его, чтобы он мог сесть. В горле у него что-то клокотало, и жар еще усилился.
– Обещай… – Он так вцепился в ее руку, что она едва не вскрикнула от боли. – Обещай… если придет… наш человек… ты скажешь ему… все.
– Что – все?
– Где ларец… что со мной… что я здесь был… иначе я… приду…
Речь прервалась хрипом, и Свидрир, не в силах сидеть, снова упал на лежанку. Хравнхильд пробрало холодом. Она повидала немало умирающих, но сейчас ей стало жутко: вокруг сгущались зимние тучи, полные лиловых молний, и казалось, что едва эта душа покинет тело, случится нечто страшное.
Свидрир жутко захрипел, будто давясь камнем. Лицо его вдруг приобрело сходство с голым черепом, изо рта полетели клочья розовой пены. Рука дернулась, будто пытаясь схватить Хравнхильд, и она отпрянула в неподдельном испуге, словно он и правда мог уволочь ее с собой в Хель.
– Как твое имя? – закричала она, пытаясь перекричать этот хрип. – Настоящее! Скажи, иначе…
– Х… х… х-р-р-р…
Свидрир пытался что-то ответить, но не мог. В горле у него клокотало, изо рта лезла окрашенная кровью пена… В последнем усилии ладонь упала на рукоять меча. И вдруг он затих.
Тишина в доме показалась оглушающей. Только сейчас Хравнхильд расслышала тихий храп спящего Кари – благодаря своей глухоте, закутавшись с головой в овчину, тот не замечал, что за ужас здесь происходит. Взвыл ветер над кровлей. Хравнхильд не сводила глаз со Свидрира, но тот не шевелился. Грудь его замерла в неподвижности, будто широкий камень. Хравнхильд осторожно положила на нее руку, но ощутила только липкий холодный пот. Сердце больше не билось, и она поспешно, отерев руку о передник, опустила ему веки и крепко прижала. Потом отошла к лохани вымыть руки.
Ее ощутимо трясло. В душе смешались облегчение и страх. Чужой, непонятный, явно опасный человек, принесший новые тревоги, так или иначе ушел. Его больше не было. Но того, что Хравнхильд успела от него узнать, хватило бы на раздумья на всю долгую ночь, даже если бы на краю спального помоста и не лежал мертвец.
Собрав свою постель, Хравнхильд ушла в другой угол, ближе к Кари, и велела обрадованной собаке лечь рядом с нею. Но и так ей мало удалось поспать. Стоило закрыть глаза, как начинало мерещиться, будто мертвец встает и бредет к ней – теперь ему не помеха та слабость, что живому не давала поднять головы. Он схватит ее за горло своими жесткими руками, что лет тридцать пять выпускали весло только для того, чтобы взяться за меч. И сожмет так, что разом выдавит жизнь… Он слишком многое ей доверил, чтобы уйти, не попытавшись взять ее с собой.
Вздрогнув и в очередной раз подняв веки, Хравнхильд увидела, что на помосте возле мертвеца сидит Хравн, со сложенными на груди руками. Его голубые, как у нее самой, глаза взирали на Хравнхильд весьма хмуро. Но это зрелище ее успокоило, и наконец она смогла заснуть, чтобы спать до самого рассвета.
Глава 5
Едва непогода улеглась, на хутор Оленьи Поляны явился гость – Кари с Каменистого Озера.
– Хозяйка зовет тебя прийти! – громким голосом объявил он, увидев Снефрид. – Сейчас, сегодня. Дело нешуточное.
Кари не был глухонемым от рождения, он оглох несколько лет назад после одной драки и говорить мог.
– Что случилось? Она больна? – по привычке спросила Снефрид, но вспомнила, что Кари не слышит ее вопроса.
Однако то, что Хравнхильд пожелала с нею повидаться, когда у Снефрид тоже появилось о чем поговорить, явно было знаком.
– Идем сейчас. Она меня нарочно в путь снарядила, едва рассвело. Уж больно старый хозяин лютовал, – Кари показал на небо, – а нынче вон, унялся. Долю-то свою получил, вот и унялся. Пойдем, пока опять не вышло какой беды. Засветло поспеем.
– Долю свою получил? – Снефрид обернулась к отцу, который уже одетый, сидел на помосте.
Наружу Асбранд еще не рисковал выходить, но по дому передвигался свободно.
– Неужели старикан поймал другого беднягу, вместо меня? – воскликнул он. – Но если она настаивает, тебе и правда стоит выйти поскорее, пока опять не замело.
– Наверное, я там переночую, не жди меня сегодня, – сказала Снефрид и ушла одеваться.
Тронулись в путь таким порядком: впереди Кари шел на лыжах, прокладывая путь, а следом Снефрид ехала верхом на Ласточке, осторожно ступающей по глубокому снегу. День был хмурый, но тихий, все указывало на то, что скоро потеплеет и снег начнет таять.
До Каменистого Озера добрались еще засветло. Снефрид спешилась у крыльца жилой части строения, Кари повел Ласточку в хлев – расседлать и покормить. Перед дверью видны были козьи следы – хозяйка выпускала маленькое стадо погулять после долгого заточения.
Войдя, Снефрид сразу увидел тетку, сидящую у очага с вязанием в руках.
– Вот и ты, – Хравнхильд встала, без обычного ехидства, как-то по-новому пристально вглядываясь в Снефрид. – Иди сюда, обогрейся. Вот лепешки. Хочешь отвара ромашки?
– Хочу, – Снефрид улыбнулась. Растроганная такой непривычной добротой, она едва подавила в себе желание обнять Хравнхильд: видно, та особенно соскучилась одна за время непогоды. – Вижу, к счастью, ты здорова. Что-то случилось?
– Какие у вас новости? – Хравнхильд уклонилась от ответа на этот вопрос, подвинув к ней горшочек с теплым душистым отваром. – Положить мед? У меня есть, госпожа Алов еще осенью прислала целый бочонок.
– Нет, я не люблю мед в ромашке, выходит слишком сладко. У нас есть новости. Мой отец очень сильно хворал в эти дни…
– Что? – Хравнхильд едва не подпрыгнула, изумленная этой вестью. – Отчего же?
– Он ходил «лежать на кургане», ему был нужен совет Хравна, – не без смущения пояснила Снефрид. – И когда он вернулся, Хравн не захотел его отпускать, и несколько дней его мучила жестокая лихорадка.
Хравнхильд смотрела на нее своими огромными голубыми глазами, будто перед нею вставал из моря Змей Мидгард.
– Но что, во имя Отца Колдовства, твоему отцу понадобилось от моего?
– У нас появились… плохие новости… об Ульваре.
– Что? – Хравнхильд снова подалась к ней; казалось, каждое произнесенное племянницей слово потрясает ее заново. – А у вас какие новости?
– У нас? – Снефрид услышала, что тетка голосом выделила эти слова. – А у тебя? Ты тоже слышала?
– О чем, во имя Хрофта?
– О том, что никакие викинги его не грабили…
Побуждаемая настойчивыми расспросами, Снефрид пересказала тетке всю их с отцом поездку в Лебяжий Камень, а потом его болезнь. Хравнхильд слушала жадно, и хотя рассказ о том, как Снефрид и Фроди бросали кости для решения дела о сватовстве, вызвал у нее смех, из широко раскрытых глаз не уходило потрясение и еще некая тайная мысль, будто она видит в этом рассказе не тот смысл, который открыт самой рассказчице.
Когда Снефрид закончила, Хравнхильд еще некоторое время сидела молча, глядя перед собой и обдумывая все услышанное.
– Отец говорит, что наши дела не так уж дурны, – добавила Снефрид. – Если Ульвар жив, как ты говорила, то никто не в праве спрашивать его долгов с меня. Пусть-как ищут его самого, где-нибудь в Грикланде, и требуют с него своих денег.
– А что бы ты сказала, – прищурившись, Хравнхильд взглянула ей в глаза, – если бы я дала тебе те деньги, каких не хватает для выплаты ваших долгов?
Теперь Снефрид уставилась на нее в полном недоумении. Она знала, что тетка не склонна ни к лжи, ни к шуткам, но и полагать ту настолько богатой, чтобы ждать от нее десятки эйриров серебра, у нее поводов не было.
– Не хватает семьдесят два эйрира! – напомнила Снефрид.
Хравнхильд знаком предложила ей встать, провела к спальному помосту, взяла со стола большую миску из-под сыра, потом подняла какой-то мешок и с усилием опрокинула над миской.
Послышался звон, и в деревянную миску хлынул поток серебра. Здесь были сарацинские шеляги, франкские денье, греческие милиарисии, если Снефрид правильно их узнала, – одни новые и блестящие, другие старые и потертые, целые и в обрубках. Были искусно сделанные витые кольца и узорные застежки, несколько браслетов на широкую мужскую руку, были и просто куски серебряной проволоки или дротов, согнутые в виде кольца, чтобы удобно было носить на пальце или на запястье. Были какие-то обломки, части разрубленных украшений. Снефрид только раз видела такую кучу серебра – когда Фридлейв при свидетелях передал ей плату за Южный Склон, а она тут же вернула ему треть в счет долга. Теперь же она не поверила своим глазам и осторожно опустила руку в миску – убедиться, что ей не мерещится. Она ожидала, что ее пальцы обожжет, а содержимое миски тут же превратится в уголь, но серебро осталось серебром.
– Тебе что… тролли принесли сокровище? – вырвалось у нее. – Старый Хравн открыл перед тобой чей-то богатый курган?
Мелькнула было мысль о щедрости госпожи Алов – обычном источнике всех прибытков Хравнхильд, – но сокровище было слишком велико для подарка. Что же потребовалось бы от Хравнхильд взамен?
– Тот, кто это принес, весьма походил на тролля, – медленно выговорила Хравнхильд. – Идем со мной, и я покажу тебе его. Возьми шубу, хотя это близко.
Накинув на плечи шубу, Снефрид вслед за теткой вышла из дома и тут же свернула к той двери, что вела в кладовку. Дверь Хравнхильд оставила широко открытой – света снаружи еще хватало, чтобы разглядеть, что внутри. Снефрид недоумевала: холодная кладовка зимой мало подходила для того, чтобы помещать в нее гостей.
– Вот он. – Хравнхильд остановилась возле скамьи, на которой лежало что-то вроде толстого бревна, завернутого в старую коровью шкуру. – Смотри.
Не успела Снефрид еще сильнее удивиться, как тетка откинула край шкуры. Снефрид вскрикнула от неожиданности: перед нею оказалось лицо совершенно незнакомого мужчины с широким носом, крупными грубыми чертами и рыжеватой бородой. Глаза были закрыты, но больше всего ее поразило то, что на первый взгляд на этом лице было два рта: один где положено, а второй на левой щеке, чуть выше. Но тут она разглядела запекшуюся кровь и поняла: это рана.
Хравнхильд молчала, не мешая племяннице разглядывать покойника.
– К-к-кто это? – наконец дрожащая от потрясения Снефрид подняла на нее глаза.
И тут же ей пришла мысль: это и есть тот питомец Хравнхильд, чью судьбоносную нить тетка пыталась ей передать, сын госпожи Алов. Он мертв! Погиб в какой-то схватке, и ее помощь больше не нужна. Снефрид не понимала, что в ней сильнее: облегчение или ужас. Надо было радоваться, что больше никто не заставит ее сделаться вирд-коной и «медвежьей женой», но накатил испуг: может, своим отказом она и вызвала эту гибель! Ведь Хравнхильд говорила, что слабеет и не справляется одна…
– Он пришел из метели и назвал себя Вегтамом. И Видриром. И Хникаром, и Ханги. На имя Вавуд он тоже соглашался. Я звала его Свидриром. Известны ли тебе эти имена?
Снефрид молчала. Не так уж она была несведуща, чтобы не знать, как именовал себя Один в различных своих странствиях. Ее взгляд не отрывался от лица покойника: у Одина нет одного глаза, но и эта рана на щеке мертвеца, схожая с вторым ртом, все же казалось ей доказательством его неземной сущности. Снефрид дрожала все сильнее. Такие гости не являются просто так…
– Он принес вести о твоем муже, – слышала она голос Хравнхильд, ровный и значительный, как голос норны. – И еще принес серебро. Оно предназначено тебе. Считай это подарком от своего беглеца.
– Э-то что – его награда… за службу кейсару Миклагарда? – Снефрид с трудом перевела взгляд на тетку, сама не уверенная, шутит или правда считает это возможным. – Ты говорила, что он нажил богатство…
– Нет, это не награда. И не дар. Ты сможешь взять это серебро в уплату за одну вещь… если она у тебя есть.
– Какую вещь? – Глаза Снефрид раскрылись еще шире, хотя уж куда, казалось бы.
Этот… странник под именем Одина явился из метели, собираясь что-то у нее купить? Может, круг козьего сыра? Отрез полотна?
– Пять или шесть лет назад твой муж привез домой удивительную вещь – красивый ларец. Сказал, что выиграл его в кости, но это не полный выигрыш, а залог, и его нужно будет вернуть хозяину, когда тот привезет деньги. Вот это – хозяин. Деньги ты видела. Тебе что-то известно о таком ларце?
Снефрид молчала, плотнее стягивая на груди полы накинутой шубы. Было чувство, словно она сидит в лодочке, которую гонит мощный вихрь, то и дело меняя направление. Груда серебра в деревянной миске для сыра – незнакомый покойник – весть об Ульваре – ларец… Все это потрясало ее заново, и теперь она плохо ощущала земляной пол под ногами.
– Я замерзла… – пробормотала она. – Может, вернемся в дом?
Хравнхильд нарочно завела этот разговор прямо здесь, над телом, в надежде, что испуг и изумление развяжут племяннице язык. Прямую просьбу уйти отсюда она не могла отвергнуть, да и кое-какой ответ она уже получила.
Снефрид же не сказала: «Какой ларец? Никакого ларца я не знаю». Она могла бы солгать, если бы успела подготовиться, но она промедлила, вспоминая, а значит, ей было что вспоминать.
– Идем.
Хравнхильд немного задержала взгляд на лице покойного, а потом накрыла его краем шкуры.
Они вернулись в дом и сели у очага. Снефрид протянула руки к огню, будто ища у него дружеской поддержки.
– Это все так странно! – Она бросила беглый взгляд на тетку, понимая, что та ждет ответа. – Что еще он рассказал? Кто он вообще такой? Откуда взялся? Не ётун же он, родившийся прямо из метели!
– Он, сдается мне, из тех людей, что привыкли кричать «О́дин владеет мной!»[16] и никогда не пируют у огня, под закопченной крышей. Его судьба однажды пересеклась с судьбой Эйрика, сына Алов, и та встреча погубила почти всех его товарищей. Но у них имелось некое большое сокровище, взятое в святилище Фрейра. Нечто такое, что способно исцелять болезни и воскрешать мертвых…
– Правда?
– Он так сказал. И он хотел вернуть это сокровище, чтобы оживить своих погибших побратимов и собрать дружину, которую невозможно больше убить… По его словам, он пять или шесть лет назад проиграл это сокровище в кости… твоему мужу. Оно у тебя?
Снефрид молчала. Ларец был у нее – обернутый в мешковину, лежал на дне ее ларя с крашеной одеждой, запертого на большой железный замок. Ключ висел у нее на груди, под застежкой, на бронзовой цепочке. Да, Ульвар говорил, что за этим его выигрышем могут прийти и принести деньги – сотню серебра.
– Как было имя того человека? – задумчиво спросила она.
– Я тебе перечислила его имена. Повторить?
– Не надо, я помню. Среди них нет имени хозяина ларца.
– Но это же не настоящие его имена! Он не хотел, чтобы кто-то о нем знал. Слишком привык скрываться, даже умирая, пытался сбить врагов со следа.
– Я знаю имя того человек, у кого Ульвар выиграл ларец. И никому другому я его не отдам. Даже если он назовется Свидриром, Хрофтом, Альфёдром, Бивлинди, Фьёльниром, Харбардом[17] и так далее.
– Кажется, он пытался назвать настоящее имя, – неуверенно сказала Хравнхильд. – За пару вздохов до того как умер. Оно начинается на Хр… Может, Хрейдар, или Хринг, или что-то в этом роде. Но может, это был просто предсмертный хрип.
– Стало быть, мы не знаем, кто он и имеет ли право на ларец. Ты сама понимаешь – дорогой залог нельзя отдать первому, кто пожелает, если он не докажет, что имеет право.
– Но если бы он не имел права, откуда бы он знал о ларце, о выигрыше, о том, что он у вас, о сумме залога?
– О, мало ли откуда! О нем могли знать несколько человек. А кто-то из них мог проболтаться. Спьяну похвастался, или… его силой заставили выдать тайну.
– Но какая тебе разница? Ведь деньги он принес. А тебе они очень нужны.
– Я не отдам залог невесть кому. Что если потом явится настоящий хозяин? Или тот человек, у кого ключ? Что я буду ему отвечать? И я, и Ульвар окажемся опозорены, а на нем и так слишком много висит!
– Если ты возьмешь эти деньги, то сможешь успокоить Фроди и Кальва, они отвяжутся от тебя, а твой муж вернет доброе имя. Ты сможешь дальше спокойно жить с отцом…
Снефрид задумалась. Она утаила от тетки часть пророчества Хравна, ту, где он предостерег ее от опасности, если она останется одна. «Волки сбросят овечьи шкуры…» Уж конечно, он имел в виду Фроди и Кальва. Если она отдаст деньги, им придется оставить ее в покое, даже если она и лишится защиты отца.
– Но послушай… – Снефрид взглянула на тетку. – Ведь этот человек умер. Он больше не может забрать ларец. Даже согласись я – что мы стали бы делать? Положить ларец с ним в могилу? Ты сама собираешься его хоронить?
– Тебе стоило бы отдать этот ларец мне, – медленно и внушительно произнесла Хравнхильд. – С тех пор как я все это узнала, я кое-что поняла. Твоему мужу не стоило брать эту вещь. Он всегда был слишком легкомысленным и ввязывался куда не надо. Мог бы догадаться, что опасно брать неведомое сокровище, которое как раз в то время пытался заполучить Сигтрюгг, конунг данов. Он шел по следу Свидрира и только чудом не заметил, как ларец перешел к твоему мужу. Но это была не вся опасность, а только малая часть. Сокровище похищено из святилища Фрейра, и на нем лежит проклятье. Он привез его пять лет назад, верно?
– Да, – тихо подтвердила Снефрид.
– И через лето сгинул, тоже верно?
– Да, – еще тише сказала Снефрид.
– В его бедах повинен ларец. У твоего мужа нет ни сил, ни знаний, чтобы управиться с такой сильной вещью. Да и у тебя тоже. Сама посмотри. Вот уже третью зиму ты живешь не женой и не вдовой, зависнув между жизнью и смертью. Тебе пришлось продать хутор. Потом эти двое стали домогаться денег, а теперь еще получили такое оружие – известие, что твой муж проиграл их товар. Он, кстати, и в тот раз играл на товар, но ему повезло…
– Вот видишь! – Снефрид вскинула глаза. – Он не всегда проигрывал, у него есть удача!
– Это неудача, что он выиграл в тот раз! Неудача, что он вообще повстречался с тем человеком! – Хравнхильд кивнула на стену, за которой была кладовая. – Если бы он не сел с ним играть, не выиграл бы ларец, он бы не ввязался в ту беду на Готланде и не оказался вынужден бежать! А теперь опасность грозит и тебе! Отдай мне ларец, и все еще наладится. Может, даже Фрейр отведет от вас свой гневный взор и твой муж сможет вернуться домой. И получит право вернуться, потому что этими деньгами ты выплатишь его долги.
Снефрид задумалась. Вспомнился тот день, когда Ульвар, вернувшись осенью из поездки, с важным видом вынул из мешка небольшой ларец резной кости, тонкой работы, украшенный полосами меди и бронзы. Яркий, нарядный. «Смотри, как мне повезло! – гордо сказал он. – В тот день все норны и дисы меня расцеловали, как любимого сына! Тот лосось выбросил два, а я – четыре, и вот мой выигрыш! За эту вещь мне обещали заплатить сотню серебром, да здесь только сам ларец стоит половину того! Что же там внутри!»
«Что там внутри?» – спросила изумленная Снефрид; пожалуй, ни разу ей не приходилось еще видеть такой дорогой и искусно сделанной вещи. Это ларец подошел бы королеве, чтобы хранить в нем самые дорогие уборы.
«Я не знаю! – честно сказал Ульвар. – Тот человек, Хаки, мне не сказал».
«Хаки?»
«Да, его зовут Хаки, а прозвище Тюленьи Яйца. Такое не забудешь. Он сказал только, что здесь заперто величайшее сокровище Северных Стран и оно приносит удачу. Я выиграл величайшую удачу, и теперь увидишь, как хорошо пойдут все наши дела! Вот только ключа нет. Он остался у другого человека, но если тот придет, ему тоже нужно отдать».
«Но как мы узнаем, тот ли это ключ?»
«Он какой-то особенный, и сразу будет видно, что именно этот ключ подходит».
Обманулся ли Ульвар в своих надеждах? На первый взгляд – да. Все их неприятности Хравнхильд перечислила верно. Но… у малых волн мудрости мало. Корабль, на котором Ульвар должен был ехать с дорогим товаром с Готланда в Хедебю, был ограблен викингами. Все плывшие на нем люди попали в плен, и вот только один из них два года спустя был замечен – у кого-то в рабстве. Окажись Ульвар на том корабле – он мог бы погибнуть или стать рабом. И товар все равно пропал бы. А так он жив и на свободе, с надеждой поправить свои дела. Так если она сейчас возьмет и отдаст ларец Хравнхильд – не погубит ли она тем удачу Ульвара в тех далеких краях, где он сейчас? Да и свою тоже – ведь им ничего не грозит, пока Фроди и Кальв не нашли свидетелей проигрыша товара. Пока удача в ее руках – они никого не найдут, и все их угрозы останутся словами…
– Я не могу… отдать тебе ларец, – наконец произнесла Снефрид, не глядя на тетку. – Я не знаю… где он. Куда Ульвар его спрятал.
– Ты лжешь! – гневно воскликнула Хравнхильд. – В жизни не поверю, чтобы этот простофиля не похвастался перед тобой, чтобы ты не знала, где он держал такую вещь!
Снефрид вместо ответа лишь повела плечом.
– Фридо, не глупи! – настойчиво продолжала Хравнхильд. – Тебе не по силам владеть такой вещью! Не по силам! Ты как ребенок, что взялся поиграть мечом – невзначай сама себя зарежешь насмерть, не успеешь и понять как! Отдай его мне, и все еще наладится! Я спрошу у дис, как нам быть с ним, как обратить его силу себе во благо. Тебе и твоему мужу от этого будет только лучше. Держать это у себя для тебя опасно! Даже и потому, что за ним может прийти кто-то еще! Пусть лучше он явится ко мне, чем к тебе! И подумай о деньгах. Ты выплатишь долг, восстановишь честь, обретешь покой, ничего не потеряв из своего. Нужно быть глупой, как курица, чтобы отказаться от такой возможности!
– Пусть дисы расскажут тебе, где этот ларец, – тихо, со скрытой обидой ответила Снефрид.
– Так-то ты любишь своего мужа! Не хочешь помочь ему восстановить свою честь и вернуться домой, когда все это у тебя в руках!
– Не учи меня, как любить мужа! – Теперь Снефрид по-настоящему рассердилась и встала. – Что ты знаешь о любви? Ты никогда не была замужем, даже не собиралась! Ты знаешь только своих берсерков – этих бешеных мужиков, но я даже думать не хочу, что за любовь у вас с ними случалась!
– Да уж где тебе, глупая девчонка! – Хравнхильд тоже встала, ее голубые глаза засверкали. – Для такой любви нужна смелость и разум, а не куриные мозги и козье упрямство! Пока не поздно, послушай меня! Я предлагаю тебе спасение! Иначе ты пожалеешь о своем упрямстве! Пока ларец у тебя, не увидишь ты ни мира, ни покоя! Скоро тебе придется бежать из дома, и ты будешь бежать, не имея времени присесть, как лист на ветру, пока не достигнешь того места, где ключ подойдет к замку!
Произнеся эти слова, Хравнхильд вдруг сама вытаращила глаза и прижала пальцы ко рту. На лице ее мелькнул испуг и недоумение – кажется, она вовсе не собиралась этого говорить.
– Вот как? – Снефрид широко раскрыла глаза.
Это уже было похоже не то на проклятье, не то на пророчество, и у нее похолодело внутри от мысли, что в эти мгновения она навлекла на себя гнев не только тетки, но и тех сил, что стоят за нею.
– Где же это будет?
– На самом краю света, на границе Утгарда, – тихо выговорила Хравнхильд, напряженно вслушиваясь во что-то глубоко внутри своего разума.
Они помолчали, переводя дух. Потрясенная Снефрид не смела даже спросить, что означает это пророчество.
– Мне пора, – сказала Снефрид в надежде, что когда она выйдет из этого дома, все пугающие тайны останутся позади.
– Обожди, – Хравнхильд постаралась взять себя в руки. – Уже темнеет.
– Ничего. Дорога не опасна, я успею до ночи.
Снефрид надела шубу как следует и вышла, чтобы оседлать Ласточку. Уже и правда темнело, но ей не хотелось оставаться рядом с теткой. Ее слишком потрясло услышанное, и она боялась, что поддастся соблазну разом отделаться от всего – от чужих тайн и своих долгов, – отдав тетке ларец. Ей хотелось обдумать это все в тишине и одиночестве. Может быть, посоветоваться с отцом…
