Евдокия Краснопеева
Куколка
Глава 7
Обратная дорога показалась Элизабет ещё ужаснее; она отчаянно мёрзла и чувствовала нестерпимое жжение в груди, ещё хотелось пить, много-много – целое море.
Дядя с тётей после бурной сцены благодарности сиятельному графу попритихли и бросали по очереди настороженные взгляды, что было им совершенно несвойственно. Девушка ожидала диких воплей и брани, и не могла понять оторопи, напавшей на родственников. Впрочем, она уже давно перестала искать корни тех или иных поступков мистера и миссис Муркок, поэтому закрыла глаза и прислонила гудящую голову к краю повозки.
Жаль, что недуг, вцепившийся в Элизабет во славу её независимости, лишил девушку возможности продолжить свои наблюдения. Она могла бы открыть для себя интересные вещи.
Самуэль Муркок был напуган. Его совиные, круглые глазки бегали из угла в угол, ни на чём не сосредотачиваясь, как будто искали щель, где было бы можно спрятаться. Суетливостью души он напоминал загнанного в угол таракана, над которым дамокловым мечом висела занесённая тапка.
Абигайль смерила мужа злым и презрительным взглядом.
– Нужно было избавиться от неё гораздо раньше, – сказала она придушённым шёпотом.
– Я обещал и взял деньги, – вяло откликнулся мистер Муркок.
– Всё равно! – выплюнула непримиримо Абигайль.
– Ты не понимаешь, Аби? – Самуэль сцепил челюсти, приобретая угрожающий вид. – ОН ЗАПЛАТИЛ МНЕ. ОН – не тот человек, которого можно обманывать.
Элизабет, потревоженная настойчивым «ОН», открыла воспалено горевшие очи и недоумённо огляделась.
Мужчина и женщина замерли под этим отсутствующим взором, напряжённо выпрямившись.
– Для всех было бы благом – забери Господь её душу, – тихо прошелестела Абгайль, и муж кивнул головой, соглашаясь.
Элизабет чувствовала нарастающее в душе напряжение: кошмар возвращался. Она видел перед собой в повозке не дядю и тётю, а совершенно чужих людей, без сомнения, виденных ею ранее. Только не испытывала к ним чувств родственных, что, впрочем, было не удивительно; удивляло другое – она не испытывала к ним привычной ненависти, а только снисходительное пренебрежение – и эти ощущения были приятными.
Великий Боже! Она снова сходит с ума, как три года тому назад.
Повозка въехала во двор, и проворный Джастин помог хозяевам выбраться. Он протянул руку к Элизабет, но тут же отшатнулся.
– Что с тобой, Бетти? – пробормотал он растеряно.
Увиденная им женщина не могла быть неутомимой, острой на язык и весёлой Бет. Огромные глаза на обострившемся лице глядели на парня почти сурово, а в движении рук, подхвативших подол юбки, было столько изящества, что парень сорвал с головы кепку, как будто перед знатной леди.
– Болван! – Абигайль сухим кулачком ударила мужика в ухо. – Не видишь, на неё снова нашло!
Джастин смотрел на охваченных злостью хозяев, не зная, что предпринять дальше. Они тоже молчали, глядя друг на друга круглыми глазами. Парень вдруг подумал: мистер и миссис не знают, что делать с занедужившей вновь племянницей. Он с опаской покосился на девушку – говорят, порой, они бывают буйные – и тут же отбросил подобную чушь. Перед ним было существо беззащитное и ранимое. Вместе с осознанием этой истины пришла злость на хозяев. Надо же! Стоят замшелыми пнями! Джастин кинулся к девушке и легко подхватил на руки, он больше ничего не боялся.
– Бетти! Всё будет хорошо, Бетти!
Она встретила его красное от переживаний лицо настороженным взглядом, а после жалко сморщилась и заплакала.
– Джастин… – прошептала девушка сквозь слёзы с облегчением.
Парень обрадовано рванулся к дому, похоже, приступ миновал, и его Бетти снова с ним.
– Иди сюда! – властный голос Абигайль заставил работника замереть, как споткнуться.
– Отнеси Бет в повозку. – Она указала на мрачный экипаж с сонным кучером на облучке.
Джастин повиновался. И лишь, опустив девушку на сидение, поинтересовался растерянно:
– Зачем?
– Граф Беллингтон настаивает, чтобы к утру Бет не было на его земле.
Граф Беллингтон? Снизошёл, чтобы заметить простую лавочницу? Джастин ошалело мотнул головою – воистину, нынче – день чудес.
– Мэтр Антониони был столь любезен, что согласился помочь нам в создавшемся неловком положении.
Элизабет услышала приторно-сладкий тётушкин голос и возрадовалась, осознав, что помрачение, внезапно охватившее разум, закончилось.
– Он согласен взять Бет к себе в дом и заботиться о ней.
У открытой двери экипажа переминался растерянный Джастин, а рядом – о, ужас! – давешний уродец.
Выходило, что он и есть достославный мэтр, совершающий благодеяние.
Элизабет махнула рукой на неожиданно открывшуюся перемену в судьбе. Разве не всё ей равно на кого горбатить спину? Правда, когда сопящий тролль устраивался напротив неё, похожий на грязную наседку своим копошением и суетливым подёргиванием головы, Бет определила, что по прибытии в новое обиталище, нужно непременно отыскать что-нибудь напоминающее копчёную свиную ногу. Уж больно не понравились ей взгляды, бросаемые мерзким старикашкой.
_______________________________________
*** Прогулка вышла на удивление славной. Шербрук не отягощал её своим правильным выговором. Вообще помалкивал, давая возможность насладиться теплом, свежим ветром, несущим аромат отцветающей липы; приятным видом череды зеркальных прудов, протянувшихся один за другим по территории парка.
Варя знала, что спутник её остановился у Лемахов, и теперь гадала, чем вызван его визит, стечением обстоятельств или намеренным желанием.
– Вы уже перестали дуться? – спросил англичанин через некоторое время.
Варя поняла, что милорд исчерпал весь запас своего терпения и настроен к бурному общению. Только вот не предполагала, что, по его мнению, она «дуется».
– Откуда вам, английскому дворянину, знать значение этого слова? – холодно поинтересовалась она, выглядывая из-под траурного головного убора.
– Вам это интересно?
– Отчасти… – Варвара Ильинична постаралась напустить на себя отсутствующий вид, но не сдержалась и заблестела глазами азартно, заглядывая в глаза спутника с живым интересом.
– Я английский граф всего наполовину.
– То есть, не настоящий граф, фальшивый? – по-своему расценила девушка его откровения.
Шербрук рассмеялся зычным смехом:
– Нет. Здесь у меня – полный порядок. Я – законный наследник своего отца. Отец мой – граф Аласдэр Шербрук. А мама – русская княжна Полина Александровна Уварова. Большую часть своего детства и отрочества я провёл с матерью в Санкт-Петербурге. Поэтому считаю Россию своей родиной. После кончины маменьки, граф забрал меня к себе.
– Хотите сказать, ваши родители жили раздельно?
– По большей части. Оказалось, что непосредственный матушкин темперамент, импульсивность её решений и быстрота действий никак не сочетаются с английской размеренностью и холодной сдержанностью отца.
– Они были столь различны, и всё же сочетались браком?
Александр остановился и, развернув девушку за локоток, ответил лукавой улыбкой.
– У них было кое-что общее, настолько объединившее их вначале, что прочие разногласия казались сущей безделицей.
– Вы имеете в виду любовь?
– Любовь, страсть, как хотите.… Жаль, чувство это оказалось не столь стойким к жизненным коллизиям, как они предполагали. В конце концов, оба решили, что лучше предоставить друг другу возможность идти своим путём. Полина Александровна вернулась в Россию, а Аласдэр Шербрук обосновался в Лондоне. Правда, порой они вспыхивали жаждой былых воспоминаний и встречались. В результате таких ностальгических эскапад я обзавёлся сёстрами.
– Странно, – Варенька задумчиво дёрнула мех, пушившийся перед глазами от ветра раздражающим образом, – вы говорите о них как о посторонних вам людях. Что это, модная нынче разочарованность или вы по натуре своей человек недобрый?
– Быть разочарованным – глупо. Это всё от лености ума и недостатка физических нагрузок, чем и грешат сейчас большинство отпрысков благородных семейств равно как в Англии, так и на Руси.
– Значит, вы жестоки.
Шербрук пожал плечами и вновь продолжил движение, увлекая барышню за собой.
– Никогда об этом не задумывался. Конечно, я не безгрешный человек и недостатки у меня существуют. Хотя, не думаю, что жестокосердие является одним из них. Пожалуй, я могу быть жесток, но это не цель моей жизни.
– Не встречала людей, для которых зло являлось бы жизненной идеей, и они стремились бы афишировать это.
– Вы ещё слишком юны… – граф замолчал, колеблясь, а потом всё же закончил, – и судите людей с позиции непогрешимой невинности, ещё не ведающей настоящей жизни.
– И, Слава Богу! – Варвара Ильинична гордо вздёрнула голову. – У меня есть позиция, с которой я подхожу к людям и ценю их своими понятиями. Когда же я не смогу этого делать – значит, я умерла.
Глаза девушки сияли аквамаринами, мерцающими на солнце; злополучная шляпа съехала на одно ухо, придавая вид воинственный и дерзкий всей хрупкой фигуре спорщицы.
Александр замер на долгое время, пожирая прелестное видение нескромным взглядом.
Варя смутилась и хотела уже сказать грубо: «Нечего пялиться на меня своими бесстыдными глазищами!» – ничего другого ей в голову не шло.
– Я купил Атамана у господина Лемаха, – сказал англичанин, быстрой рукой срывая шляпу с её уха.
Головной убор с мягким шелестом опустился на куст шиповника, а сильные пальцы графа завладели кончиком локона, выбившимся из причёски и падающим на плечо девушки.
– Я хочу, чтобы вы приняли его от меня в подарок.
– Это невозможно, – деревянные варенькины губы говорили правильные слова, а в душе бушевало смятение: граф не шутил, предлагая, сей бесценный для неё дар.
– Отчего?
– Я могла бы принять этот дар от папеньки или от Петра Георгиевича Лемаха, да и то с большой осторожностью.
Шербрук посуровел лицом.
– При чём здесь Пётр Лемах?
– Он – жених мне. Разве вы не знали? По-моему, об этом известно всем с незапамятных времён.
Тёмные глаза англичанина блеснули холодно, и жестокая складка легла у губ. Внешность его сразу изменилась: не было лёгкого в обращении светского человека, был опасный своей непредсказуемостью незнакомец.
Варенька немного испугалась: на самом деле она ничего не знает об иноземном графе. Чего ждать от него? Поэтому девушка быстро заговорила, ободряя себя звуками собственного голоса.
– Вы ведь понимаете, благородная барышня имеет право принимать такие дорогие подарки лишь от отца или будущего жениха…
Резкий рывок приблизил её вплотную к сильному телу графа, а опасно горевшие тёмные очи оказались совсем близко, затягивая как в бездонный омут.
– Кто сказал вам, что я не намерен им стать…
Варя совсем по-детски приоткрыла сочные свои губки: она была в растерянности. Жёсткие губы накрыли её уста, неожиданно мягко заскользили, нежно лаская.
– … вашим будущим мужем?
Глава 8
Оказалось, свиной окорок необходим ей немедленно. Лишь только карета покинула последние постройки спящего уже Беллфилда, мэтр Антониони накинулся на девушку. Одежда её из грубой шерсти трещала под узловатыми пальцами, как тонкая батистовая ткань. Элизабет не ожидала от старикашки такой неуёмной силы и растерялась, измождённая к тому же начинающимся жаром. Некоторое время она моталась в паучьих руках безжизненной куклой, но, когда намерения уродца обозначились со всей очевидностью, Бет вознегодовала. Она принялась отбиваться. Замкнутое пространство кареты не давало особенного простора для манёвра, поэтому девушка пустила в ход весь арсенал: она кусалась, царапалась и молотила босыми пятками всё, что попадалось в поле её зрения. Ноги были босы оттого, что туфли она потеряла в первые же секунды сопротивления, а чулки съехали сами в результате вынужденных резких движений. Некоторое время они мотались на щиколотках серыми тряпками, а потом куда-то испарились, то ли свалились сами, то ли были сдёрнуты рассвирепевшим троллем.
Элизабет в отчаянии понимала, что долго так не может продолжаться. Силы её иссякали, а тут ещё грубая лапа мэтра, покрытая густо чёрными волосиками, легла ей на лицо и сжала с невероятной силой её органы дыхания. Казалось, урод расплющит ей лицо. Бет, уже задыхаясь, из последних сил, замолотила ногами … и почувствовала, что гнетущая её тяжесть обмякла, со стоном откачнувшись в строну.
Это была передышка – не более. Элизабет рванулась к дверце и навалилась всем телом на заупрямившуюся створку. Краем глаза она видела, как метр обращает на неё своё залитое кровью лицо (похоже, она сломала ему нос), а во взгляде помимо похоти горит жажда смертоубийства. Картина о возможном дальнейшем развитии событий, которая встала перед глазами девушки, была столь животрепещуща и пестрела столь леденящими душу подробностями, что Бет завизжала, как загнанная в угол крыса, и бухнула в дверь всей своей массой.
Повозка мчалась по тёмной дороге весьма бойко, и девушка выпала едва не под колеса. Больно ударилась, скрюченным в последнем усилии самосохранения телом, о мёрзлую землю, и покатилась куда-то, уже не в силах остановиться.
«Во мне не останется ни одной целой косточки» – подумала она ясной головой.
Впрочем, она ошибалась, самое страшное ожидало её впереди. Бет почувствовала под боком какой-то каменный бордюрчик – невысокий и скользкий от подмёрзшей грязи. Инстинкт подсказывал, что надо бы остановиться, и она поспешно уцепилась слабыми руками за возникшую на пути преграду. Только ноги не слушались её и продолжали двигаться дальше. Успешно миновав препятствие, они окутались пустотой – влажной, пугающе холодной, а главное, совершенно пустой…. Через секунду Элизабет летела в черноту неизвестности, думая ясно и чётко: «Я упала с моста».
Подмерзающая каша водной глади не сделала ей больно, только опалила, как кипятком измученные члены. Сердце ёкнуло, потрясённое необоснованным и резким изменением температуры тела, и Бет на мгновение перестала дышать. А, может быть, она не дышала потому, что ушла с головой под воду? Как знать? Да и разбираться в своих ощущениях ей было некогда. Вынырнув на поверхность, плюясь леденящей зубы водой, она осознала, что экипаж, там наверху, остановился. Отвратный карлик, уцепив каретный фонарь, спускается по косогору к речке.
Элизабет рванулась к берегу, темнеющему какими-то зарослями, густыми и спасительными. Она думала, что не сможет преодолеть эти несколько метров, отделяющие её от берега, а так и останется посреди тёмной воды коченеющей глыбой. Бог миловал. Дыша хрипло, с натугой выталкивая воздух из охваченных огнём лёгких, она вломилась в заросли с треском. Теперь-то ей стала понятна причина их густоты и пушистости: перед ней были посадки елей и можжевельника – не слишком благоприятное место для стремительного бегства. Только Бет не ощущала заледеневшими членами ни уколов негостеприимной хвои, ни саднящих ступни шишек. Ей чудился свет за спиной и зловещий окрик мэтра Антониони:
– Элизабе-е-е-ет…
Она бежала долго, в полной темноте, ни на что не ориентируясь, без определённой цели: бежала просто, чтобы убежать от не приемлемого душой насилия. Лесные заросли кончились; лугом она уже тихо плелась, время от времени сбивая с прядей волос намерзающие льдинки. Спасительная шаль была обронена ещё во дворе Муркоков. Девушке показалось, что она одна во всём мире; кругом пустота – вязкая, чёрная и леденящая.
«Зачем куда-то идти?» – вяло подумала Бет и опустилась на землю, приваливаясь боком к чахлому кусту, голые прутья которого согнулись под её тяжестью.
Приближающийся топот, ритмичный и одновременно лёгкий уже не коснулся её меркнущего сознания. И, Слава Богу! Потому как два глаза, горящих жёлтым огнём, возникли из темноты и замерли над ней посланниками близкой смерти.
_______________________________________
*** Целоваться Вареньке понравилось. Тело стало от даримых ласк невесомым и лёгким, как будто внутри зазвенела натянутая струна сладкой, нескончаемой музыкой. Безучастной Варя оставалась лишь первые мгновения, потом губы сами собой раскрылись под напором настойчивых губ. Никогда робкие петенькины поцелуи не вызывали такой бури эмоций. Правда, в конце концов, девушка пришла в себя и с ужасом подумала, сможет ли она после всего этого взглянуть в глаза графу. Она сразу одеревенела телом, перебирая в уме возможные варианты своего поведения…. Ах, их снова было не слишком много! И все они ей не нравились!
Самый беспроигрышный ход – изобразить из себя оскорблённую невинность…. Это после того, как встречала дерзкий язык графа своим шаловливым язычком? Ну, не настолько же она лицемерна!
Александр уловил изменения в настроении своей дамы. Отстранившись, он пытливо заглянул ей в очи и спросил хриплым шёпотом:
– Размышляете, как видно, о морали?
Похоже было – его забавляют переживания глупой барышни, поставившей себя в нелепое положение.
Варя разозлилась.
– Нет. Примеряюсь, куда бы лучше вас ударить.
В самом деле, он этого заслуживает. Он первый начал это действие, захватившее Вареньку целиком.
– По роже бить будете? – англичанин откровенно смеялся над нею.
– Ах, да почём попало! – Варенька сжала маленькие кулачки, твёрдо намереваясь воспользоваться ими.
– Значит, поступок должен соответствовать наказанию…
Не успела Варвара Ильинична поинтересоваться, что означает сие загадочное высказывание, как вновь очутилась в крепких объятьях и ощутила жаркие губы графа на своих устах. Больше она ни о чём не рассуждала, отдавшись нахлынувшим чувствам. Ноги у неё подкосились и, чтобы не упасть, девушка схватилась за плечи Александра…
– Барышня! Варвара Ильинишна!
Голос Марфуши, содержащий изрядную долю негодования, раздался совсем близко.
Девушка отпрянула от своего кавалера и в смятении огляделась. Благодарению Бога, разросшиеся кусты сирени скрывали их от нахмуренного взора няньки. Вот уж с кем не хотела сейчас встречаться Варенька, так это именно с Марфой.
Крепкая, крупнотелая нянька была на язык остра и характером нестеснительна. Она только делала вид, что почитает хозяев со всем положенным подобострастием; когда же дело касалось дел важных, баба отстаивала своё мнение, никого не стесняясь. А уж скандальное поведение Вареньки – самое, что ни на есть марфушино важное дело.
Девушка пригладила распушившуюся косу и быстренько нахлобучила, поднятую с земли, шляпу. Теперь остаётся только завести подобающий случаю светский разговор…. Да в голову ничего не лезет! Варя глянула на Шербрука с проснувшейся в душе злостью: вот ведь – иноземная персона! – мог бы выручить барышню в щекотливом положении.
Александр лишь улыбался, глядя на моментальные преображения, мелькающие на свежем личике. Недавно она была притихшая, ошеломлённая внезапным открытием чувственных наслаждений, потом – безрассудно-страстная; злая, вновь томная, дурманящая своей готовностью к познанию; а вот сейчас чуть растерянная и вновь злая.
– Имели вы удовольствие лицезреть Экзерциргауз? – не нашла ничего лучшего сказать Варенька.
Смятённый мозг выловил из памяти кусочки разговора, что вели папенька и Георгий Феоктистович намедни. Она чинно держала графа под руку и вышагивала в сторону няньки со светским видом, как будто и не замечала бабу.
– Да, я посетил это сооружение, известное своим оригинальным инженерным решением, – поддержал её хитрость Шербрук.
– Когда он вновь покрылся трещинами, государь распорядился назначить туда архитектора Бове, того самого, что так удачно сочетался браком с княгиней Авдотьей Трубецкой. После этого здание и приобрело свою неповторимую оригинальность.
– Варвара Ильинишна, – Марфа, окинув парочку пристальным взглядом, протянула девушке миленькую соломенную шляпку, украшенную красными маками, несомненно, подходившую к её туалету больше, чем прежний головной убор.
Широкие ладони подхватили отброшенную чёрную шляпу проворно, а сопровождающий это действие бормотание содержало что-то про «огородное пугало». Только, Варя сделала вид, что не слышит ворчания няньки.
Парочка направилась вдоль пруда, а угрюмая Марфа плелась следом, с твёрдым намерением сопровождать их хоть до самого пекла. Хитрый манёвр Вари не обманул сметливую няньку. Баба примечала всё – и раскрасневшиеся щёки, и припухшие губы. Она негодовала на Илью Савовича.
«Совсем без головы барин! Отправить дочку с незнакомым, да ещё инородцем! Одну!! Вот тебе и результат».
Она сверлила спину мужчины яростным взглядом. Что за дело иноземцу до девичьей чести? Вскружит голову – и был таков!
Александр пригнулся и тихо прошептал Вареньке:
– Ваша мамка испепеляет меня взглядом. Боюсь, прожжёт в камзоле дырку.
Девушка на мгновение представила, как пытается отослать строптивую няньку прочь, и едва не схватилась за голову – вот тогда уж начнётся представление! Марфа раскроется во всём своём великолепии, а уж она, Варенька, точно сгорит со стыда.
– Придётся делать вид, что её нет, – ответила барышня непринуждённо; как будто для неё в порядке вещей было ходить на прогулку под конвоем.
Про себя же девушка решила, что нынче же устроит скандал бессовестной бабе…даже попросит батюшку наказать её…. Мысль об отце немного отрезвила Варю. А ну как вредная Марфа всё видела? Не иначе! Отчего бы ей тогда вздумалось изображать из себя испанскую дуэнью?
Марфуша тоже была полна мыслей. «Пора девке замуж. Природа своё требует. А Илья Савич – «девочка», «деточка», «маленькая». А не говорить ли мне с господином Лемахом? Жених – есть, извольте под венец!».
