Евгения Черноусова
Утятинская торговка
– Сабахнур, – это сказал Борис Аркадьевич. Ираида Семеновна глядела на него ошарашено. – Ида, о твоем замужестве и преследователях рассказал мне отец при последнем посещении. Я еще посоветовал ему устроить тебе фиктивный брак, чтобы через паспортный стол тебя найти было нельзя. А пришлось ему самому в фиктивный брак с тобой вступить. И не для тебя, а для себя. Поэтому, когда ты сказала, что тебе нужна профессиональная консультация, я полез в интернет. Я искал драгоценности, пропавшие на Ближнем Востоке в конце 60-х. Таких набралось с десяток, но Сабахнур – самый дорогой. Я все распечатал, но этот в памяти остался. А когда ты про Эль-Бахижу сказала…
– Как все просто… – сказала Ираида Семеновна печально. – Так вот, этот булыжник мне Зайка… Захира то есть, в безделушку запихнув, подарила. Сейчас утверждает, что предупреждала меня. Я говорила, человек она непростой. Если сказала, то с такими околичностями, что я не поняла. А может, и не говорила. Может, просто ей нужно было избавиться от камня: сперла сгоряча, а потом испугалась. А может, хотела меня подставить. Теперь уж она и сама, наверное, забыла, что тогда имела в виду. Но дело прошлое. Я обещала ей, что если найду камень, то продам, а деньги перешлю ей через Салима – того араба, что сказал мне о смерти Ахмада. Это возможно, учитывая криминальную историю камня?
– Все возможно в наше время. Даже анонимно камень продать. Сумма, которую она назвала, вполне разумна, учитывая криминальную историю камня. Тебе столько же. Хватит?
– Это перекроет все мои долги вдвое.
– Нам, естественно, больше. Так ведь расходы и труды теперь только наши. А где ты его искать собираешься?
– В родительском доме. Если та безделушка и сохранилась, то только там.
– А кто там живет?
– Сестра с племянником. То есть сейчас они у меня. Эту квартиру продавать собираются.
– Ты с ними поедешь?
– Избави Господь. Томка с меня глаз не спустит. Ехать надо сейчас, пока их дома нет.
– У тебя есть ключ?
– Нет. Но в этом вы мне поможете.
– Ты что думаешь, я домушник? – засмеялся Борис Аркадьевич.
– Значит, познакомите меня с домушником.
– Ладно, это, действительно, мелочи, – сказал Константин. – С замками я справлюсь. А соседи?
– Соседи меня знают. Скажем, что приехали продавать квартиру.
– Значит, так, – подвел итоги старик. – Пора спать. Завтра выезжаете с утра вдвоем.
– Лучше втроем, – перебила его Ираида Семеновна. – И после обеда. Во-первых, Славкины кредиторы: надо быть во всеоружии, а то, как бы нас не прибили. Во-вторых, дверь отмычками лучше в темноте открывать.
– Принимается. С утра вызову Вову с оружием.
– А разрешение у него имеется?
– И за кого ты меня принимаешь?
Когда Ираида Семеновна вышла, старик сказал со вздохом:
– Какая была красавица!
– Да она и сейчас ничего.
– Сейчас, Костя, ей лет 60. Старуха! А видел бы ты ее в двадцать! Я ее впервые увидел в тюрьме. Представляешь, какой был эффект? Глазищи – во! От ресниц тень на пол-лица. Наши таких и на воле не видали, они там дело имели с определенным контингентом. А эта… Шапочка такая вязаная нелепая… розовая…с кисточками. Пальтишко на рыбьем меху. Понятно, что такая не продается, а завоевывается. Папа мне про нее сказал: Зина меня с чудом познакомила: красивая, добрая, наивная и сильная. Вот все на окружающих и ушло: красота, доброта, силы… Я ей по гроб жизни обязан. Она этим браком родительское добро для меня сохранила, и что важнее – инструменты. Да еще в лагере договорилась, чтобы при известии о папиной смерти меня в больничку поместили в изолятор.
– Разве это можно?
– Для нее все можно. Мне кум сказал: «Откуда такое чудо? Только глянула – и я как кобра перед флейтой в гипнозе закачался»
– А вы ей не помогали?
– К сожалению, это невозможно. Тогда надо весь мир брать на содержание. Я, конечно, следил, чтобы ее до беды не довели. Когда до уголовщины доходило, вмешивался. Дважды это было… один раз растрату на нее пытались навесить, другой раз – рэкет наехал. Тут уж мои уголовные друзья помогли.
Несмотря на то, что угомонились поздно, Ираида Семеновна проснулась, как всегда, в семь. Пыталась снова заснуть, но тщетно. Встала. Константин уже возился на кухне. Отказавшись от завтрака, она налила себе чая и позвонила шоферу Сереже. Распорядившись везти товар в Утятин без нее, она отключила телефон, обратив внимание на большое количество звонков, в том числе трех от сестры. «Это как же ее мои артисты допекли, если Томочка в роуминге звонит», – подумала она со злорадством.
Отобедав, выехали. Константин сел рядом с водителем, Ираида Семеновна сзади. Поглядев на его профиль, она подумала словами из своей роли в народном театре: «В моем вкусе мужчина. Но… лет на десять моложе. И, если правда то, на что намекнула тогда Зинаида Захаровна, он, возможно, нам не объект, а конкурент». И заснула. Просыпалась она дважды: на полпути, когда они выходила размяться на заправке и уже при въезде в город:
– О! Тут лучше направо!
– С добрым утром!
– Вернее, вечером. Надеюсь, он будет добрым. Вот так, теперь огибайте площадь… теперь в проулок… налево в ворота. Все. Приехали.
Вышли. Ираида Семеновна светила, а Константин ковырял в замках какими-то длинными железками. Управился за пару минут. Пошарив по стене, она включила свет, и тут же схватила лежащие на шкафу запасные ключи и повесила их на палец. И вовремя: в дверь уже заглядывала бдительная соседка.
– О! Ираида Семеновна! А Тамара Семеновна приехала?
– Нет, я одна. Вот… решили квартиру продавать. Привезла с собой возможных покупателей.
– Ой, правильно, давно пора. Если в цене не сойдетесь, я вам подскажу, кто квартиру ищет. Вы здесь еще побудете?
– Завтра, по крайней мере. Надо же все осмотреть, цены узнать.
– Может, поужинаете у меня?
– Да нет, спасибо. У нас все с собой.
Соседка ушла. Мужчины стали устраиваться на ночлег, а Ираида, переодевшись, устремилась в кладовку под лестницей. Сюда с незапамятных времен выносилось все, что добрые люди кидали бы на помойку. От бедности, что ли? Как было заведено мамой, так поступала и Томка. А вот Ира, помотавшись по свету, усвоила, что обрастать вещами нерационально. Поэтому вышвыривала все, чем переставала пользоваться.
Проспав в дороге часов семь, она с энтузиазмом переставляла пыльное барахло до полуночи. Но потом угомонилась. Спала тревожно. Вроде бы, родной дом, а снились ей люди, внушавшие страх: Ахмад, его опасные посланники… и мама с Томкой. Причем родные были в одной компании с теми, кто пришел пытать ее. «Сабахнур! – шептали они. – Отдай нам Сабахнур, и мама не умрет!»
Утром, попив чая, она продолжила поиски. Прервавшись через два часа, уселась на кухне, чтобы передохнуть. Из зала, где негромко бормотал телевизор, вышел Константин.
– Ираида Семеновна, – начал он.
– Да просто Ира, – устало сказала она. – Давай, как подельники, просто по имени.
– Ладно, тогда я просто Костя. Ира, у твоих родственников есть еще какое-нибудь жилье?
– Нет. А почему ты спрашиваешь?
– Я тут огляделся и пришел к выводу: в этой квартире люди не жили уже много месяцев.
– Да?
– Посмотри сама: пыль в доме, в палисаднике прошлогодние листья. И в доме тут ни одной новой вещи.
– Что касается пыли, Томка никогда не была блюстительницей чистоты. Привыкла, что мама за ней убирает. А новые вещи – откуда им быть? Славка – игроман, у него деньги не задерживаются.
– И все же пройдись по квартире.
Ираида Семеновна со стоном поднялась с табуретки, придерживая поясницу, и зашла в зал. Она окинула взглядом выцветшие шторы, пузатый телевизор, книжный шкаф и прошла в спальню, где ночевала сегодня. Распахнула шифоньер и пробежалась по одежде, не очень плотно висевшей в нем. Перебрала белье, лежавшее на полках:
– Костя, ты прав. Это жилье одинокой бабушки. Тут нет даже намека на присутствие мужика. Вся одежда, что здесь висит – прошлого века или самого начала нынешнего. Томка такого не наденет.
– И что это должно означать?
– Одно из… трех. Первое: Томка подженилась. Женщина она еще вполне товарного вида, но ни один мужик такую гадину несколько месяцев не выдержит. И потом, куда при этом переехал Славка? Второе: Славка переехал к жене. Но не дурак же он брать собой маму? Значит, остается третье: у них есть другое жилье. И они его от меня скрывают. Это наводит на грустные размышления. Однако пошла я продолжать свое грязное дело.
После обеда Константин сказал, что оставляет Иру под присмотром Вовы, а сам поищет новое жилье ее родственников. На вопрос, как будет искать, ответил, что на то есть много способов, в частности, соседи и интернет.
Через 10 минут после его ухода в дверь позвонили. Вова подумал, что вернулся Константин, и открыл. На пороге стоял крупный пожилой мужчина.
– Ираида Семеновна! – крикнул парень.
Она выглянула из кладовки. Некоторое время молчала, прищурившись.
– Ну, что уставилась? У тебя, Голенкова, вроде, со зрением проблем не было.
Ираида Семеновна взвизгнула и кинулась ему на шею:
– Димочка! Димка Седов!
– Ну, то-то же. А то я мог подумать, что мне здесь не рады.
– Проходи. Я перед продажей дома перетрясаю старое барахло.
– Мне соседка твоя сказала, что вы дом продаете. А я решил в Новогорске квартиру сыну оставить и вернуться на родину. Если еще не продала, может, я твоим покупателем буду?
– Может, и будешь, Дима, – накрывая кухонный стол, сказала она. – Но вряд ли. Уж больно Томка жадна. Это надо же, столько месяцев держать пустой квартиру, потому что за нее мало предлагают!
– Это не жадность, а глупость. Три года без малого платить коммунальные платежи и здесь, и в Новогорске! Выгодней было дешево продать еще тогда.
– Уже три года? Как быстро время-то летит… – упавшим тоном произнесла Ираида Семеновна.
– Я почему точно помню? Саньки моего тесть рядом с ней построился.
– Ну, надо же! И она ничего не сказала!
– Да она, может, и не знает, что мы сваты.
– Слушай, ты здесь надолго? Может, с нами в Новогорск поедешь? Мне все равно кое-какие вещи надо в ее особняк перевезти.
– Спасибо, Ира, я на своей. Да и ехать вам лучше по Объездной.
– Да? А я думала, через центр.
– Ты что?
– Будь другом, объясни Вове, как нам ехать.
– Вот смотри, – Дима стал рисовать на салфетке. – За Захарьиным светофор… тут налево… прямо километра… четыре, потом пост ГАИ и вот она, ваша Курская.
Часа полтора они перебирали общих знакомых, потом друг детства вспомнил, что у родственников его ждет жена, и заторопился.
Ираида, окончательно потеряв надежду найти жирафа, все-таки продолжала копаться в кладовке. Пришел Константин, сказал:
– Где-то в Новогорске они живут, но точно никто не знает.
– Я знаю. На улице Курской дом построили три года назад. Только номер не спросила, неудобно было. Но зато имею подробное описание соседнего дома: угловой, красного кирпича, забор из профиля, над воротами кованый конек.
– Конек?
– В смысле, конь железный.
– Что ж, заедем, посмотрим на кованого конька. Как успехи в поисках?
– Да пока ничего…
Оставался только ящик со Славкиными игрушками. Ираида Семеновна сразу отставила его в сторону, а теперь заглянула. И что же? Чуть ли не сверху лежал полированный жираф с ладонь величиной. Она с силой выдохнула.
– Что? Нашла?
Ираида медленно открутила ему голову и вынула тоненькую пробирочку. Потрясла деревянную фигурку. Пусто.
– Ну-ка, дай мне. – Константин повертел в руках фигурку, пробежал ногтями по насечкам, имитирующим полосы на шкуре, и покрутил хвост. Задняя часть отделилась, и по полу покатился блестящий камешек. – Тут хитрость в том, что отвинчивается его зад по часовой стрелке.
– Выходит, Славка с ним играл, но развинтить не догадался.
Константин поднял камень и провел им по дверному стеклу:
– Точно, алмаз.
– Прячь, Костя. И пошли ужинать.
– Ты что, и взглянуть не хочешь?
– Этот камень мне всю жизнь поломал. Вернее, ее остатки.
– Он красивый. Посмотри, вроде бы прозрачный, а когда поворачиваешь, два огонька мелькают: то розовый, то красный.
– Зайка рассказывала. Это погубленные души двух жен Малика.
– Кто этот Малик?
– Отец Ахмада. Бриллиант его жене принадлежал. Жена умерла, а камень он присвоил, хоть и обязан был вернуть семье жены. Потом новой жене подарил. А потом ее убил.
– Страсти какие.
– А может, она всё это придумала. Еще она говорила, что его название переводится «отблески зари» или что-то в этом роде. – Ираида стала подтаскивать какие-то вещи к дверям.
– Что это?
– Захвачу с собой. После ужина упакую.
Константин был озадачен. Ираида Семеновна собралась забрать из родного дома фаянсовый молочник, гитару без струн, коробку из-под конфет в виде шкатулочки, набитую старыми письмами, грязную розовую шапочку из ровницы, альбом и лошадь-качалку из папье-маше. А она прошла в зал, открыла книжный шкаф и пробежалась грязными от пыли пальцами по корешкам, останавливаясь на некоторых, вытаскивала, заглядывала под обложку и складывала в стопку. Эту стопку она тоже вынесла в коридор. И пошла мыть руки.
За ужином все помалкивали. Ираида Семеновна ела с аппетитом и вообще была в настроении. После ужина она принесла от ближайшего гастронома картонные коробки и принялась паковать свои сокровища. Константин все-таки не выдержал и спросил:
– Ира, что эти предметы означают?
– А это этапы жизненного пути. Я их отмою и дома по стенам развешаю. И как только о родственниках вспомню, я на них погляжу и успокоюсь.
– Что за этапы?
– Вот, молочник. Я помню, когда Томка родилась, мне тогда четыре года было, мама сало нутряное покупала на вес, его в пергамент заворачивали; она его ножиком в молочник потом счищала. Молочник между оконными рамами стоял, потому что холодильников тогда не было. Мы с ней сало на хлеб мазали и ели. Наверное, бедно жили…
– А отец?
– Пил, наверное. Я его плохо помню.
– А другие этапы?
– Лошадка. Маме премию дали, и она на Новый год ее нам купила. Я в первый класс ходила, Томке три года было. Мама сказала: это вам двоим. Фиг там! Томка орала дурняком, как только я к лошадке приближалась. Мама сказала: будешь качаться, пока Томка в садике. Я приходила из школы и качалась до одурения. А Томка приходила из садика и опять орала. Она ее своими игрушками окружала, и не дай бог, если что-то сдвинуто. Мама попросила: ты большая, не трогай лошадку. Я пообещала и больше на нее не садилась. И вскоре лошадка пылью покрылась, и вынесли ее в эту кладовку. Третий этап: гитара. У нас в школе струнный кружок создали. Я туда записалась. Меня хвалили. Учитель мне гитару стал давать домой, чтобы я быстрее училась. Что тут было! Крику! Дайте мне гитару! Мама не выдержала, купила ей эту гитару. Учиться, она, конечно, не стала, только попробовала. Но учителю сказала: вы зачем Ире гитару даете, у нас же дома есть. Алексей Платонович спрашивает: Ира, ты зачем гитару просишь, ведь у тебя есть. Как стыдно было! Но мальчишка с нашего двора заступился: «Алексей Платонович, у нее сестра ненормальная. Она эту гитару из рук не выпускает, чтобы Ирке не досталась, и орет дурным голосом». Он с мамой поговорил, и мама запретила мне в кружок ходить: ты, мол, сестру позоришь. Следующий этап: шапочка. Я ее за семь рублей на рынке в Уремовске купила, когда меня на Искоже из учениц перевели. Зная Томкин нрав и мамину ей уступчивость, когда приехала домой, к соседке зашла и попросила: «Тетя Галя, пусть у вас шапочка повисит. Я, когда уезжать буду, ее заберу». Она Томку знала, взяла шапочку без звука. Домой вхожу – мама ужасается: как ты без шапки в такую лють! А Томка влетает: «Мама, она в шапке была, я в окно видела! Ярко-розовая такая, с кисточками! Жадина! Отдавай шапку!» Я за голову схватилась: «А где шапка? Томка, беги, она, наверное, во дворе с головы слетела!» Начали мы с ней препираться, кому шапку искать. Томка сумку мою трясет, шапку ищет. Ну, мама пошла во двор. Возвращается: вот, Ира, пока ты тут с сестрой препиралась, бродячие собаки твою шапочку утащили. Это ей соседка сказала.
– А сколько лет сестре было?
– Как раз шестнадцать исполнилось. Я ей косметичку в подарок привезла. Только она тогда не так называлась… не помню как. Белая такая, на молнии и со шнурочком в бегунке. С ними как с сумочками ходили. Она ее на пол бросила и ногами растоптала. Как мне ее жалко было! У меня такой не было…
Помолчали. Потом Ираида Семеновна виновато поглядела на Константина и сказала:
– Вот рассказываю тебе, а сама думаю: о каких мелочах толкую! Но ведь из мелочей наша жизнь состоит. Этапы и явления – это у великих. А у нас, мелких людишек – мелочи и происшествия.
– Получается, что такой твою сестру попустительство мамы сделало.
– Что выросло, то выросло. Я всю жизнь им деньги посылала, раз в месяц обязательно. Даже с ученических. Я знала, у мамы зарплата маленькая, а у Томки запросы большие. Но маме от этих денег ничего не доставалось! Так зачем я последнее отдавала! И до сих пор отдаю. Я ее вместе с мамой портила. А Томочка меня, работающую пенсионерку, умудрилась на старости лет в долговую яму посадить, зато сама с пятидесяти пяти на заслуженном отдыхе и особняк имеет. Вот эти предметы пусть мне напоминают, что Тимофеевым нечего делать в моей жизни. Взгляните: она из фотоальбомов вынула свои фотографии, а те, где ее нет, оставила: и бабушку с дедушкой, и маму с папой, и меня. И письма наши. Не интересуем мы ее. Ее только деньги наши интересуют. А Томка меня арабам продавала! Вот наши семейные реликвии, которые ей до фонаря. А я всю жизнь боялась обрастать вещами, потому что в любой момент она преследователей могла на меня навести, и мне предстояло бегство. С этих реликвий начнется мое обрастание бытом.
– Ира, а у тебя была когда-нибудь семья, кроме первого замужества и фиктивного потом?
– Было то, что сейчас называют гражданским браком, а фактически просто сожительство. С одним я жила четыре года, но когда он заговорил о детях, пришлось расстаться: детей я иметь не могла. Второму я сразу об этом сказала. Мы прожили шесть лет, но когда он предложил кого-нибудь усыновить, я отказалась, потому что, опасаясь преследования, не могла обрастать привязанностями. Я с ним из-за того же рассталась: почувствовала, что он мне дорог, и испугалась, что со мной ему опасно. После этого я длительных связей не заводила.
– А почему ты не боялась за мать и сестру?
– Так они с этими преследователями нашли общий язык. Томка от них не один раз деньги получала. Ладно, ребята, не будем о грустном. Сейчас спать. А завтра на рассвете выезжаем.
Назавтра они, проезжая по улице Курской и притормаживая на каждом углу, довольно быстро нашли ворота с кованым коньком. На соседних воротах у почтового ящика прочитали: Тимофеевы.
– Ничего домик, – спокойно сказала Ираида Семеновна. – Не хуже других. Давай сфоткаю.
Когда проезжали через центр Новогорска, она вдруг попросила притормозить и направилась к стоящему у тротуара микроавтобусу. Вернувшись, сказала:
– Повезло. Огородниковы домой возвращаются, так что вам в Утятин делать крюк не придется. Перегружайте мои сокровища к ним – и на Москву!
– Ира, мы еще увидимся?
– Конечно, Костя. Я ведь должна получить проценты от нашего предприятия.
Белая «Газель» затормозила у «нерусского дома». Ираида Семеновна пошвыряла коробки на крыльцо и, прихватив одну, стала подниматься по ступенькам. Навстречу ей выскочила соседка снизу, пышная армянка с очень заметной растительностью на верхней губе:
– Ирка! Приехала! А я как раз обед готовлю! Давай через двадцать минут ко мне! Такое харчо, слушай!
– Элла, я не одна…
– Родственников своих приводи, хоть они и зас…цы.
– Нет, не родственников. Гена там у меня.
– А про Гену могла и не говорить. Мы тут с ним так флиртовали, расскажем! Давай с Генкой приходи!
Ира открыла входную дверь и поставила коробку в угол.
– Ираида Семеновна! – вылетел из кухни с объятиями Гена. – Где вы пропадали! Я так переживал! А у вас тут коллекторы все вынесли: две пары серег, ноутбук, шубу, кожаный плащ…
– И нечего было переживать, Геночка. Где бы я ни пропадала, в Утятин обязательно вернусь. А барахло – дело наживное. Давай спустись-ка вниз и принеси с крыльца две коробки. А потом иди к Погосянам. Они нас на харчо приглашают. И скажи, я попозже подойду, душ надо принять. Такой у меня период в личной жизни: все-то я с полотенцем на голове в гостях.
Когда Ираида Семеновна вышла из ванной, дверь зала была распахнута и Тамара сидела в кресле, явно карауля сестру. Мельком взглянув на нее, Ираида Семеновна взяла крем и стала массировать лицо.
– Ну! И почему ты отключила телефон?
– От долгов скрывалась.
– И скрылась?
– Да куда ж они денутся. Долги всегда надо возвращать.
– Ты не представляешь, что я тут пережила! Они пришли… такие наглые… – при воспоминании о пережитом Томка стала задыхаться. – Они нас убить могли!
– Ну, не фантазируй. Коллекторские агентства действуют законными методами, это тебе не арабские террористы.
– Они твое барахло описали! А то, что подороже, забрали. Кстати, серьги старинные у тебя откуда? Никогда не показывала. А говоришь, денег нет.
– Да, серьги придется выкупать, это память.
– Ты серьги пожалела, а сестру нет!
– А чего тебя жалеть? Тебя ведь не забрали. И не заберут. Никому ты на фиг не нужна.
– Ты что говоришь?!
– Да правду я говорю. Ты вспомни всю свою жизнь, Тамара. И скажи, любил ли тебя кто-нибудь, кроме мамы? Чтобы несмотря ни на что, на всю жизнь? Любил, а не вожделел, когда ты моложе и симпатичнее была. И даже этих… вожделевших, вспомни, надолго их хватало? Твоя стервозность любого отвратит. А теперь, на старости лет, скажи, кому ты нужна?
– Ах, вот как ты заговорила! Ты, бесплодная! Всю жизнь мне тобой в глаза тыкали! Ирочка красавица, Ирочка умница, Ирочку султан замуж позвал! С твоей красотой и умом и султана не удержала, и образование не получила. Рыночная торговка! А я образование получила, сына родила и воспитала, он меня любит!
– Ну, сыну твоему лучше бы в детдоме вырасти, ты из него преступника воспитала!
– Это кто преступник, это Слава преступник?
– Конечно. Игроман и альфонс.
– Тетя Ира, ты выражения-то выбирай! С чего это я альфонс?
– Альфонс, племянничек, это тот, кто из женщин деньги тянет.
– Я у тебя хоть раз просил?
– Ну, значит, ты альфонс с менеджером в лице мамы. Только диплом твой мне в такие деньги встал, что можно было небольшой заводик прикупить. А я, между прочим, образование получала, работая, да еще маме своей деньги посылала, только ей они не доставались, все на Томку уходило.
– Хватит уже про образование брехать! – во все горло заорала Тамара. – Ничего ты кроме средней школы не кончала! Я проверяла!
– Ну, не ты проверяла, а твои спонсоры-бандиты. А диплом мой – вон в стенке уже тридцать пять лет лежит.
Томка кинулась к стенке и стала расшвыривать бумаги:
– Вот! Нет тут ничего!
– Томочка, ты просто такого не видела. Он у меня красный.
Славка поднял с пола диплом и прочитал, запинаясь:
– Наппельбаум. Это же не твой.
– И почему это он не мой?
Тамара вырвала у сына корочки и некоторое время всматривалась в текст:
– Ты что, фамилию поменяла? Они же тебя как Голенкову искали!
– Для того я и фамилию сменила, чтобы они меня не нашли.
– Ты еще о любви говоришь! А сама даже родным людям не сказала, что замуж вышла.
– А сколько раз меня родные люди продавали? Ты знаешь, альфонсик Славочка, что уже лет тридцать живешь на земле по чистому недоразумению? Тебя вместе с бабушкой и со мной должны были убить в Геленджике по маминой наводке.
– Хватит уже нести этот бред!
– Подождите, дамы. Это за что меня убить хотели? Мать, помолчи, я знать должен.
– Как мы в Геленджик ездили, ты, конечно, не помнишь…
– Отлично помню. Помню, как плакал, когда тебе вдруг шлея под хвост попала, и ты нас с бабушкой увезла.
– Через неделю отдыха я увидела этих арабов, что мой бывший муж прислал. Как они на нас вышли, ты сам догадайся.
– Ну, зная мамашку, не удивлюсь, что за денежки.
– Вот-вот. Адрес-то свой после двух переездов я от матери и сестры скрывала. А про поездку я ей не сказать не могла – вас ведь с собой брала. Я их увидела, когда почту смотрела. Они в регистратуру пошли. Я побежала за чемоданом, а мама не захотела без меня там оставаться. Ну, и уехали все вместе.
– А чего им бабку с внуком убивать? Тысячу раз они у нас были!
– Если бы они меня убили, пришлось бы их как свидетелей…
– Хватит твоей паранойи! Не собирались они тебя убивать!
– Тома, Ахмад умер месяц назад. Теперь я точно знаю, что им было нужно. Так совпало, что его обокрали как раз накануне моего побега. Так что этим мальчикам было поручено меня не просто убить, а сначала пытать. Если бы маму со Славкой взяли вместе со мной, их бы мучили тоже, чтобы мне язык развязать. Я бы им всё сказала, да не знала ничего: об этой краже мне поведали только два дня назад. Только одно тебе скажу, Тома: ты ведь тоже свидетель. Если бы они нас всех убили, то вернулись бы за тобой. Вот интересно: а Жорка их видел? Может, и его пришлось бы ликвидировать?
– Тетя Ира, это правда?
– Да чего я сочинять буду, в моем-то возрасте? Представляешь, как я жила последние сорок почти лет? Скрывалась от кровожадных бандитов, но что обиднее, от родной матери и сестры, которые за маленькие денежки им меня упорно продавали.
– Они же не знали, что все так серьезно…
– А слов моих они не слышали? Ладно, гости дорогие, меня ждут люди, которые ко мне относятся лучше, чем вы. Можно сказать, любят. Пошла я. А вы пока переваривайте пищу для размышлений.
Когда Ираида Семеновна вошла в кухню Погосянов, ее встретил хор голосов:
– Ирка! Все остыло!
– Ираида Семеновна! Жрать же охота!
– Ирочка, солнце мое! Какой у тебя вид возбуждающий! – это Роберт.
– Здравствуй, Ира! – а это уже Таисия, неизвестно как сюда попавшая.
– Ладно, поем харчо, потом поговорим.
После обеда она сказала:
– Докладывайте, агенты, как операция прошла, – все загомонили разом. – Сначала операция «Коллекторы».
– Значит, так, – начал Гена. – Когда Коля вошел, я обалдел. Ир Семённа, он такой представительный! Костюм-тройка сидит как влитой, наклеил усики, надел очки в металлической оправе. В руках легкая такая папочка с резиночкой. Хрен узнал, пока он рот не открыл!
– Боже, сроду я его в костюме не видела.
– А это Шурки, сына, свадьбишный, – пояснила Таисия.
– Взял он с собой Эдика-грузчика и Санька.
– Санёк? Он огромный, но добродушный.
– Ир Семенна, он тоже был в костюме. Это класс! Стоит в костюме, глядит добродушно в потолок и гудит под нос: «Буду резать, буду бить, буду резать, буду бить». Эффект ошеломительный! Это ему Коля сказал, что по Станиславскому, чтобы злодеем выглядеть, надо про себя злобные слова проговаривать. А он от стеснительности их вслух! И Коля так интеллигентно: поймите, мы все очень уважаем Ираиду Семёновну, мы понимаем, что ее обобрали какие-то проходимцы, но денежки счет любят. Поэтому мы стребуем с нее все до копейки. Если она скроется, стрелки переведем на вас. Сестрица ваша: почему это я должна за чужие долги расплачиваться? И тут Эдик наш, простой, как веник, влез: «А вы переведите стрелки на тех кровопийц, что её на деньги развели. Мы с них и деньги стребуем, и изуродуем как бог черепаху за нашу Ираиду Семёновну». В общем, довели ваших гостей до обморока. Это был театр! Не утятинский народный, а бери выше! Областной драматический. А может быть, Большой!
– Гена, в Большом поют и танцуют.
– А это и была песня!
– Ирка, я же просила меня с собой взять! Почему они понятых не взяли?
– Элла, это милиция понятых берет. А коллекторы – те же бандиты, только официально зарегистрированные. Генка, ты сам-то чем занимался?
– Да, Ген, тебе же поручили гостью за попку щипать, – вмешалась Таисия. – Ир, мы его на рынке теребим, а он молчит, как партизан. Может он вообще с ней… того?
– Скажешь тоже! Я, извините, Ир Семённа, поглядел на вашу сестрицу и понял, что этим её не обидеть. Поэтому действовал иначе: «Вы приехали младшей сестрёнке помочь?»
– Ой, Генка, ударил по самому больному! Теперь ты для нее враг номер один!
– Еще бы! «Вы до таких лет дожили, а убирать за собой не научились». И с Эллой Маркаровной перемигивался.
– Да, Ирка, обменялись мы с ним страстными взглядами. И в гости я его громким шепотом звала.
– Ира, я, как восточный человек, должен был его зарезать. Как сдержался, послушай! Говорю: вон Майя Станчиц, молодая симпатичная, мигай ей!
