Евгения Черноусова
Вечная зависть
– Не фантазируй, Боренька. Когда начались стоны, ты слинял к маме. А к горшкам ты на пушечный выстрел не приближался.
Боренька хлопнул дверью. Через некоторое время его новая машина скользнула мимо окон. Похоже, брошенная женщина должна ходить на работу пешком. Там и ходу-то десять минут… ну, пятнадцать от силы, но все равно обидно. И в учительской все сразу поймут, что директор Борис Николаевич с женой поругался. Что бы такое сказать? А чего придумывать? У них в Романове все обо всех всё знают. Это Агния Львовна чего-то о Борисе Николаевиче не знает. Не донесли, потому что она никогда не поощряла сплетни. Может, стоило иногда прислушиваться к сарафанному радио?
– Что это вы по отдельности? – перехватила ее на лестнице Валентина Петровна, завуч. Они дружили домами, потому что она, ее муж Петя, преподающий труды, и Боренька были одноклассниками. И Венечка. А Агния на два года старше.
– Так будет и впредь, – ответила ей Агния Львовна, продолжая подыматься по лестнице и кивая обгоняющим их школьникам в ответ на их «Здрась…».
– Уходит он все-таки к этой лошади, – вырвалось у Валентины Петровны.
От неожиданности Агния Львовна засмеялась. Ну и ну! Лошадью техничка Лидия Васильевна назвала юную географичку Ольгу Васильевну, первый год преподающую в их школе. Крупная блондинка, ростом едва ли не выше Бореньки, а растолстеет – будет казаться больше; симпатичное кукольное личико и стерильно девственный мозг; южнорусский говор и патологическая неграмотность. Как, интересно, Боренька будет вводить ее в круг своих друзей, в котором Агния за двадцать лет брака так и не получила права голоса? Когда она высказывала своё мнение, Боренька всегда кривил лицо, словно извиняясь заранее перед друзьями за ожидаемую банальность. Да, интересно, а как они поделят друзей? Впрочем, тут все ясно: Агния Львовна увидела злое лицо Бориса Николаевича, мелькнувшее в переходе к актовому залу и хвост коричневой юбки Валентины Петровны, кинувшейся за ним. Продолжая смеяться, она повернула к учительской. Но в учительскую входила уже с обычным своим лицом – никаким. Сама виновата. Боренька отвадил от дома всех её подруг, считая одних дурами, других проститутками. А его друзья… вот интересно, кто сохранит с ней хотя бы внешне добрые отношения?
А почти никто. Когда спустя полтора месяца Венечка позвонил и сказал, что приедет на ее сорокалетие и спросил, что ей купить на юбилей, она сказала: ничего. Не надо ни застолья, ни подарков. Только пусть Венечка приедет. А то Агния уже полтора месяца сохраняет лицо и чувствует себя… какой-то статуей. Свободы, вот! «Может, родиной-матерью?» – засмеялся Венечка. Нет, родина-мать выражает эмоцию, взывает к сыновьям. А у Агнии тут взывать не к кому, поэтому она просто стоит, не снимая тернового венца, обдуваемая всеми ветрами, и сохраняет лицо. Плывут пароходы – привет Свободе! Вы так и не помирились? Приеду – разберусь. Вот только не надо, сказала Агния. Мне уже доложили, что Боренька высказался, как тошно изо дня в день наблюдать рядом стареющее тело жены. Ты думаешь, после этого захочется сблизить тела вновь?
– Убью гада! – взревел Венечка, наконец-то что-то понявший.
– Нет, Венечка, не надо, – грустно сказала Агния Львовна. – И не думай, что я как всегда отмолчалась. Я согласилась с мнением предыдущего оратора: со стороны старение очень заметно. И очень жалко бывает партнера, когда у него дряхлеют отдельные члены…
Отходчивый Венечка хохотнул. Потом спросил:
– Судя по твоим словам, обратного хода нет?
– А о чем я толкую вам полтора месяца? Только вы меня не слушаете, ни ты, ни Света. Боренька всем внушил, что я так вопиюще бездарна, что в мою голову больше одной мысли не помещается, и за меня всё решать надо!
– Сдается мне, сестренка, что ты в отчаянии, если так несправедлива ко мне…
– Нет, Венечка. Я за это время поневоле поняла, что Борис – не такая уж потеря. Мне только обидно, что дочь меня не слышит. А ты… приезжай, сам всё увидишь.
– Я не к юбилею, я завтра приеду, Агничка!
И Венечка приехал. Он вошел в дом, продолжая разговаривать по телефону. Мама бы сейчас сказала: «Гешефтмахер!» Он сказал: «До свидания, Владислав!» В трубке заверещало. «А как вас зовут?» Опять верещание. «Да, был у меня такой одноклассник. Только он умер вместе со всей семьёй. Для меня, по крайней мере». Венечка сунул трубу в карман и обнял сестру. Агния выбралась из его объятий:
– Кто из вашего класса умер?
– Да это Славка Чагин, дерьмо. Просил сыну квартиру приискать, он в институт собирается. Я ему говорю, у тебя на юбилее поговорим, а он мне: не могу, перед Борей неудобно. Они что, все так с тобой?
– Не посылают в глаза, но общения по возможности избегают. Так что не продолжай в том же духе, а то совсем без друзей останешься.
– На… таких друзей! Ой, прости, Агничка, сорвался. Я Борьке столько лет спускал его командный голос в семье, но теперь, когда вы не вместе, я со всем Романовом расплююсь, если ты согласишься отсюда уехать.
– Как хорошо, Венечка, что ты сам это предложил!
– Квартиру продадим, я добавлю сколько надо. Будем соседями, а?
– Ты знаешь, Венечка, я в Москве не могу.
– Ладно, в Подмосковье!
– Я к Светочке сначала съезжу, потом решим.
После юбилея Агния Львовна тихонько, чтобы не разбудить Венечку, пробралась через зал в прихожую и стала наводить красоту перед выходом из дома. Как ни странно, стрижка, сделанная вчера в салоне красоты областного центра, сегодня понравилась ей больше. Вчера выпрямленные волосы выглядели какими-то чужими. А сегодня после душа они снова вились, и ассиметричная стрижка выглядела как шапочка, залихватски сдвинутая набок. Агния прихватила из холодильника купленный вчера торт и отправилась в школу.
– Вау! – завопила секретарша Галочка, увидев ее. – У кого стриглись?
– В областном центре, салон «Эллада», – прихорашиваясь перед зеркалом, ответила ей Агния Львовна. – Самой понравилось!
– Ой, а колечко! Подарок? Камни натуральные?
– Сапфир с бриллиантами от Венечки. До сорока лет у меня никакой ювелирки, кроме обручального кольца, не было. Да и то родители дарили. Пора начинать красивую жизнь!
– Устали, наверное, гостей принимать?
– И нисколечко! Венечка сказал: пора бросать эту провинциальную привычку экономить на себе. Юбилярша, сама на стол накрывающая, как свадебная лошадь: голова в цветах, а ж… в мыле. В ресторане мы были. Несколько столов сдвинули – и гуляли! Да, Галочка, я в лагере. Ты предлагай тортик к чаю, кто появится из учителей.
Выбравшись из учительской, Агния увидела удаляющегося по коридору Борю. Опять, дурак, подслушивал. Оттого и язва у него.
Второй год подряд в школьном летнем лагере набирали биологическую группу. Как ни странно, даже старшие школьники охотно её посещали. Сегодня был предпоследний день смены. Агнию Львовну девчонки встретили визгом, мальчишки – свистом.
– Будем считать вашу недисциплинированность за одобрение моего прикида, выражаясь вашим языком. Всё, двинулись на завтрак!
ГЛАВА 3-я
Воспитывая своего ребенка, ты воспитываешь себя, утверждаешь свое человеческое достоинство.
В.А.Сухомлинский
Удивительно, как могут быть глухи близкие люди. «Мам, вы помирились с папой?» – первое, что услышала она от дочери при встрече в аэропорту. «Да мы и не ссорились», – сдержанно ответила Агния Львовна, покосившись на сватов. «Ну, слава богу!»
Света вся светилась. Беременность ей необыкновенно шла. Она стала какой-то уютной, домашней. Щебетала со свекровью, ласково разговаривала с мужем. Её порывистую угловатую девочку не узнать. Только к ней она относится по-прежнему: с раздражением перебивает, если мать пытается советовать, и ни разу не нашла времени просто поговорить по душам. С горечью Агния Львовна призналась себе, что Венечка прав: она сама поставила себя в семье так, что ею все помыкали. Мало того, уже и сватья разговаривает с ней, как с дебильным ребенком. Именно поэтому Венечка предложил купить квартиру в Москве или Подмосковье, но ни слова не сказал о Красноярске. У нее здесь начались сердцебиения, как в первые дни после ухода Бореньки. Нет, оказаться в чужом городе, где не к кому прислониться, хоть родная дочь рядом…
Агния Львовна купила билет до Москвы и отправилась на рынок. Вернулась поздно, уставшая, но довольная. В прихожую выглянула сватья: «Тише, Светочка отдыхает!» «Ладно, посуду бить не буду!», – ответила она ей и прошла на кухню. Сватья проводила ее изумленным взглядом. А она уселась пить чай, нимало не заботясь о произведенном впечатлении. Позже пришел зять. Агния Львовна его видела редко, он весь день на работе, а потом ремонтирует квартиру, которую родители купили молодым вскладчину, когда Света забеременела. К зятю у нее по поводу взаимоотношений никаких претензий, поэтому она разогрела все, что в холодильнике нашла, и поставила на стол.
– Ох, Агния Львовна, я сам чувствую, что по-свински себя веду. Вы в гостях вторую неделю, а я с вами ни разу не поговорил. Я на послезавтра отгул возьму и хоть по городу вас повожу.
– Спасибо, Сереженька, я на экскурсии уже была. И отгул на послезавтра не нужен. Я завтра первым утренним рейсом улетаю.
– Вот блин! А Светка мне ничего не сказала!
– Конкретно о числе она не знает, я только сегодня билет купила. Но вообще я ей сразу сказала, что на неделю приехала.
– Что ж так мало? Учительский отпуск длинный!
– Мне надо переезжать, решать вопрос с жильем и работой.
– Как переезжать?!
– В Романове мне оставаться… неловко. Представляешь себе, в городе единственная школа, в ней директором мой бывший муж, в коллективе его молодая жена. Мне тут места нет.
– К-какая жена? Света сказала…
– Ну, и что сказала Света?
– Ну, что вы, в общем, поругались. А потом помирились.
– Сережа, я за двадцать лет ни разу не ругалась с мужем. Не было у меня такой возможности. Я в семье права голоса не имела, ты по Свете не понял разве?
– Как не понял! Я, когда знакомиться приезжал, всё удивлялся: Борис Николаевич начинает к Светке цепляться, а вы что-нибудь скажете – и он на вас переключается. Глупость, мол, сказала! А я вижу, что вы нарочно, чтобы он Светку не цеплял! А она не понимает!
Сережа вскочил со стула и метался по кухне, размахивая руками:
– Зачем вы так низко себя цените?
Заглянула в дверь сватья:
– Не шумите, Свету разбудите!
– А я дверь закрою, – сказал Сережа.
Мать поджала губы и скрылась.
– Зачем, Агния Львовна?
– Сережа, признаю: была не права. Я это поняла только теперь. Поэтому никакого возврата не будет.
– Агния Львовна, а к нам?
– Я, собственно, отчасти из-за этого приезжала. Нет, Сережа, не получится. Здесь мне будет одиноко.
– Агния Львовна, не обижайтесь на Светку, она молодая еще, со временем поймет.
– Что ты, Сережа. Её воспитание – мой огрех. А тебя вот о чем предупредить хотела. Неудобно говорить, но помощи от нас теперь не будет. У меня новое место, сам понимаешь…
– Да что вы!
– Да, а Борис Николаевич деньги отдавать не привык.
– Как же, на квартиру же он дал!
– Я получила наследство, еще мамины драгоценности продала. И мамину дачу. Примерно еще столько же Венечка добавил. Бориса Николаевича там не было ни копейки.
– А он говорил, премию получил…
– На премию он себе машину купил. Премия, кстати, за проект, который я написала. Так что, если Света мебель на родительские решила купить, напрасны надежды! Единственное, на что я могу и обязана дать – на детскую кроватку. Тут под вами магазинчик, я там приглядела такую… Свете должна понравиться.
– С инкрустацией? Она тоже на нее глаз положила. Только вы мне деньги не давайте! Заранее покупать не положено, а деньги у нас в руках не держатся. Маме отдайте, она купит после родов.
– Вот и договорились! Пошла я спать.
Заспанная Света влетела в комнату, когда Агния Львовна уже укладывалась:
– Мама, ну как же так можно! Ничего не сказала!
– Да я тебе, в общем-то, ничего и не говорила, – сказала Агния Львовна, продолжая протирать лицо. – Не было у тебя времени. Я только начну, а в ответ: «Ну, мам, не начинай!»
– Ладно, мама, не брюзжи. Ты папе передай…
– Уверена, мы с ним больше не увидимся. Так что звони ему по телефону.
– Ну, мам, не начинай!
– Вот и поговорили, – укладываясь, сказала Агния Львовна. – Свет верхний выключи.
И отвернулась к стенке.
– Мам, ну ты что! Ма-ам!
На Светин крик прибежала сватья:
– Светочка, тебе нельзя волноваться!
– Объясните это моей маме!
Агния Львовна сцепила зубы и сказала себе: сохраняй лицо. Встала, накинула халат и вышла из комнаты:
– Пакет забыла распаковать. А вы что не ложитесь?
Утром ее провожал только Сережа. Когда он взял чемодан и сумку, Света вышла в коридор и сказала:
– Пока вы не помиритесь, я тебе слова не скажу!
– Как мириться, не поссорившись?
В Москве она легла лицом к стенке, и лежала два дня. Наконец Венечка завопил:
– Я Светку сюда волоком приволоку!
– Не надо, Веня. Любовь… она или есть, или нет. Где твоя Янка? Поехали… куда она приглашала? Какие-то острова…
Она слетала на недельку на Сейшелы и недурно отдохнула. Нынешняя подруга Венечки, возрастом чуть старше Светы, оказалась очень компанейской, остроумной и заводной. У него только такие подружки бывали, причем каждая последующая моложе предыдущей. Всех-то Агния не знала, конечно, не так уж часто она бывала у брата. Одна только Сабина из этого ряда выбивалась: в его возрасте, имеющая маленькую дочь, да еще растившая сестру-подростка. У нее было собственное дело, причем не купи-продай, а что-то производственное, к тому же была его намного богаче, что Венечку напрягало. Расстались они года три назад, и не по его инициативе. На вопросы о Сабине он отмалчивался, и Агния спрашивать перестала. Но вспоминала о ней часто, предполагая, что, если Венечка так переживает до сих пор, значит, готов был тогда жениться.
ГЛАВА 4-я.
По-настоящему мы вспоминаем лишь то, что забыли.
Гилберт Кит Честертон
Вернувшись в Москву, получили сообщение от риелтора, что есть покупатель. Венечка договорился о встрече и стал возить Агнию по Подмосковью. Агния глядела безрадостно: да не всё ли равно? Венечка и злился, и ругался, и уговаривал. А потом сказал:
– Давай к тетке съездим, а?
Тетка у них была двоюродная. Так получилось, что Лев Сергеевич, их отец, был у родителей единственным сыном. Не то, что дедушка, у того было четверо братьев. У тех, правда, только дочери были. Теперь из детей этих дедовых братьев одна Раечка осталась. А с третьим поколением, троюродными братьями и сестрами, никто из которых не носил фамилию Ивановских, давно связь прервалась, не всех даже знали. Покойные родители кузину Раю не жаловали, а племянники тетку любили, хоть Венечка и звал ее гиеной в сиропе. Людям она в глаза сюсюкала, а за глаза язвила. Хотя порой и в глаза… Но делала это остроумно.
Сказано – сделано. В зеленый областной центр Уремовск они приехали вечером. Тетка Венечке попеняла, что не женат: «все кудри растерял на чужих подушках»; Агничкин развод не одобрила: «муж – что плетень, хоть и гнилой, да за ним тише». В общем, в своем репертуаре. А назавтра скомандовала:
– Раз вы тут, да на машине, поехали на родину. Надо могилки навестить. Как умру, кто за ними ходить будет? Смотрите, если бабушек-дедушек бросите, я в страшных снах к вам являться буду!
Райцентр Утятин от областного центра всего-то километрах в восьмидесяти. А какое кладбище здесь интересное! Когда дорога от Уремовского шоссе пошла под уклон, открылся вид на него: от ограды сначала пологий подъем, потом крутой, а вершина плоская. Как шляпа! На пологом склоне оградки цепляются друг к другу: тесно! На уступах крутого склона редкие могилки. Сквозь редкие же зеленые насаждения проблескивают венки.
– Как шляпа циркача! – сказал Венечка.
– Ой, я тоже так подумала! – засмеялась Агничка.
У кладбищенских ворот стоял двухэтажный автобус, из которого выгружались экскурсанты.
– Что это, на кладбище экскурсия?
– А походите с ними, послушайте, – предложила тетка. – Кладбище у нас интересное, много про него врут. Потом налево вот здесь пройдете, захоронение наше у главной аллеи, не заблудитесь.
Интересно рассказывал экскурсовод! Оказывается, под кладбищенским холмом были пещеры и подземные ходы, их соединяющие. Когда-то здесь были разбойничьи схроны, потом монашеские кельи, потом храм построили и был, наверное, выход из пещер в храм; потом все это было забыто, а потом здешний помещик поэт Коневич разбойничий клад нашел и сам был за то разбойниками убит. До этого года никто больше входа в пещеры не находил, только проваливались люди иногда и даже погибали. А при последнем провале ребенок пострадал, и только тогда обнаружился наконец-то подземный ход. Вход в него экскурсантам предоставляется возможность увидеть, потому что там ведутся сейчас изыскательские работы. Действительно, на участке кладбища, называемом мемориальным, толпилась масса народа, преимущественно, конечно, мальчишек, а склеп князей Ишеевых был открыт, и в нем сновали какие-то мужики в касках. Экскурсантам милостиво разрешили заглянуть в двери и увидеть пролом в полу. Вот и всё о пещерах! Зато здесь еще демон квартирует. Если босиком пройти по кладбищу, то можно его вызвать, и он исполнит вашу просьбу.
Брат и сестра двинулись по дорожке в поисках тетки и увидели ее, беседующую с какой-то высокой сутулой старухой. Старуха, которую тетя Рая представила как свою коллегу Елену Игнатьевну, на них внимательно посмотрела, внезапно улыбнулась и спросила:
– Раечка, а ведь это Льва Сергеевича детки?
– Как ты догадалась?
– Я их в колясочном возрасте видела. Они и тогда были беленькие, кудрявенькие, курносенькие – вылитая бабка Пелагея Ивановна!
– Ну, мои-то кудри кроме вас уже никто не помнит, – погладил себя по бритой голове Венечка. – А давайте-ка я за воспоминание о них воды принесу!
Венечка взял у старух пакеты с пластиковыми бутылками и унесся к колонке.
Когда они закончили прибираться и двинулись к воротам, Агния сказала:
– А я ведь что-то помню! Дом такой… с башенкой. И часовня! Там всегда свечки горели! И еще могила в парке! И такая стела с дырой!
– Надо же! Тебе сколько было, кода вы отсюда уехали, года четыре? Дом с башенкой – это так называемый «нерусский дом», я рядом живу. В часовне теперь лампада горит. Могила не в парке, а в сквере, там партизанка Маша похоронена. А стела с дырой – это, наверное, обелиск в честь строительства Московско-Варшавской дороги. Там, точно, раньше дыра была – герб российской империи сто лет назад оторвали. Но теперь снова герб укрепили.
– У вас не найдется времени, чтобы нам город показать? – спросил Венечка.
– С удовольствием! Внук у знакомых, забирать его рано, он в это время спит еще.
Они минут за тридцать объехали достопримечательности этого уютного городка, и Агния сказала:
– Я никогда не видела такой красоты!
– Я тоже, – сказал Венечка. – С удовольствием бы прикупил тут домик. Слышал от знакомых, что здесь на озерах отличная рыбалка в любое время года. И поохотиться есть где.
– У нас дорогая недвижимость, – сказала Елена Игнатьевна.
– Подскажите, где прицениться!
На площади они разделились: Агния и Вениамин пошли к риелтору, а старухи – к Елене Игнатьевне.
– Есть квартира в «нерусском доме», – сразу предложила риелтор Людмила.
– Нет, только отдельный дом.
Дошли до домика на Банной, который Венечку не устроил: улица ведет к городскому пляжу, слишком людно. Тогда Людмила предложила посмотреть два особняка на улице Чирка.
– Это по берегу реки? Здорово! – обрадовался Венечка.
Первый особняк почему-то вызвал у Агнии страх. Это было тем более странно, что в отличие от рядом стоящих домов он не был окружен высокой кирпичной стеной, а огорожен кованой оградой, да и дом был без новорусских наворотов, простой и изящный.
– Венечка, я не буду заходить.
– Ты что, Агничка?
– У меня почему-то ужас перед этим домом.
Вениамин прошел за ворота и сказал:
– Это что, передел собственности? Предыдущих хозяев подрывали?
– Оно самое, – усмехнулась Людмила. – Ваша сестрица, видно, ауру места почувствовала. Из-за этого дом до сих пор не продан. А какое удобное расположение: и эллинг, и причал есть!
– Мне нравится, но сестре я склонен доверять.
Осмотрели другой дом. Этот был типичный новорусский трехэтажный дворец: снизу – барак, сверху – гибрид мечети с пагодой. И все это спрятано за глухой кирпичной стеной. Агния развеселилась, перемещаясь по лесенкам и переходам:
– Для гостей придется указатели клеить, а то до туалета не дойдут!
Агния Львовна постучала в притолоку открытой двери и вошла в домик Елены Игнатьевны. В комнате в манеже барахтался маленький беленький мальчик. Увидев гостью, он поднялся на ножки, держась за ограждение, и заканючил. Она взяла его на руки, и он запрыгал у нее на руках.
