Евгения Черноусова
Злоключения на острове Невезения
Зима. «Главрыба, Шариков тебя не забудет!»
Уже сумерки подступали, когда автобус въехал в Уремовск. Марья Кузьминична решила сойти у торгового центра, чтобы потом пересесть на троллейбус, но, пока она добиралась до водителя, автобус успел проехать по проспекту пару кварталов. Выйдя из автобуса, стала оглядываться, соображая, в какую сторону двинуться. И увидела, что у неё за спиной светится неоновая вывеска «Hotel». Она подумала, что неплохо бы устроиться в гостинице и не ехать с ночёвкой к сёстрам Воловым. Она некоторое время топталась на перекрёстке, взвешивая все «за» и «против»: центр города, до больницы всего пара остановок, да и вещевой рынок недалеко; улочка, куда следовало свернуть к гостинице, пешеходная, с хорошо отреставрированными одно- и двухэтажными особняками XIX века, в старинном здании номеров, наверное, немного, так что, скорее всего, стоят они недёшево. Ладно, за спрос денег не берут!
Портье, милая молодая женщина, в ответ на вопрос о наличии недорогого номера цену назвала немаленькую, но и не заоблачную; не поняв реакции Марьи Кузьминичны, спешно добавила, что это с завтраком.
– Тогда вообще прекрасно, – махнула рукой Марья. – Оформляйте на двое суток.
Протягивая ей магнитную карточку, портье извинилась, что идти по коридору довольно далеко, и окно номера находится над служебным входом в ресторан, поэтому после девяти утра её может побеспокоить хлопанье дверью:
– Но зато есть и плюс: напротив вашей комнаты за дверью без номера – служебная лестница, которая выведет вас к ресторану, а ещё вы сами можете воспользоваться служебным входом и через хоздвор выйти на улицу Гагарина.
– Как удачно! Моя больница на ней. Это что, у вас такое длинное здание?
– А вы подумали, что в старинном особняке? Нет, это удачный новодел. Нам запретили выше второго этажа строить, так архитекторы исхитрились на целый квартал вглубь дворов растянуться.
Войдя в номер, она оценила его по достоинству: двуспальная кровать, дверь между прихожей и комнатой, чтобы никакие шумы из коридора не побеспокоили, просторный санузел, даже с биде и фен. А шумная ресторанная дверь? Она отодвинула штору и хмыкнула: была бы юной девицей, озаботилась сохранением чести и достоинства. Прямо под окном – пластиковый полукупол, водружённый над тамбуром служебного входа.
Высушив волосы после душа и переодевшись, она покрутилась перед зеркалом и осталась довольна. Хоть сейчас в ресторан! Кстати, не мешало бы поесть. Начало шестого, время подходящее. Не будет она экономить, разыскивая кафе подешевле!
В конце коридора обнаружилась дверь без номера, скрывавшая узкую служебную лестницу. Спустившись по ней, Марья Кузьминична оказалась в широком коридоре прямо перед стеклянными дверьми ресторана, автоматически открывшимися перед ней. Зал был пуст, только у входа пожилая супружеская пара допивала кофе, да ближе к бару ещё один стол был занят. Два плотных кавалера и очень худая высокая черноволосая девушка. Марья Кузьминична невольно задержала на ней взгляд. Вот явно незнакомая, но в то же время на кого-то знакомого похожа!
В это время к ней подошла официантка и пригласила сесть через стол от этой троицы. Марья Кузьминична просмотрела меню, отметив, что кофе слишком дорогой, решила выпить его после ужина в номере, благо разовые пакетики с собой имелись, быстро сделала заказ и попросила сразу принести счёт, извинившись за неурочный визит. «Нет-нет, никакого беспокойства, мы открываемся для посетителей в шесть, но постояльцев обслуживаем без перерыва», – улыбнулась девушка.
Она ещё только приступила к салату, когда за соседним столом начал разгораться скандал. Выкрикивал оскорбления один из мужчин, невнятно бубнил успокаивающе другой, тихо оправдывалась девушка. Наконец она встала и попыталась выбраться из-за стола. Скандалист вскочил и отвесил ей пощёчину. Девушка заскулила и пошла к выходу. Он нанёс ей боксёрский удар в грудь, и она рухнула на стул, скорчившись от боли.
У Марьи Кузьминичны в висках застучало от бешенства. Она положила вилку, вышла из-за стола и двинулась к соседям. В пылу ссоры они этого не заметили.
– Эй ты, дерьма кусок, – негромко сказала она. – Ну-ка, повернись!
– Чего тебе, бабка?
Рука у Марьи Кузьминичны была тяжёлая. Ещё в бытность её хирургической медсестрой приходилось иногда дежурить в травматологии. Среди тамошних пациентов наибольший процент пьяных, да и «белочка» не редкость. Поэтому она никогда не ждала, когда ей прилетит, и всегда успевала ударить первой. А в последние годы ей приходилось воевать с запоями Маруськи и менее частыми пьянками старика Рясова. На этот раз сил прибавила ярость. Оплеуха была такой, что скандалист рухнул на пол, опрокинув стул. Когда он поднялся с налитыми кровью глазами, она сказала:
– Ну, подними на меня руку. Здесь камер понавешено! Это будет самый популярный ролик на ютубе! Пузатое ничтожество среднего пола бьёт старуху! А до этого – молодуху. Нашёл достойных соперников! Жаль, мужиков тут нет, с ними бы ты себя иначе вёл! Молодец среди овец, а против молодца – и сам овца.
Марья умышленно его дразнила, отвлекая на себя. Сходу невозможно оценить взаимоотношения этой троицы, но уже понятно было, что третий – человек случайный в их компании. Вот он, пришедший в себя, перехватывает скандалиста и бормочет ему, что камера со стороны бара направлена прямо на них, и всё записывается: «Не усугубляйте, это может получить нехороший резонанс». Кто девушка? Явно не жена. Скорее, проститутка. Но и девушка с заниженной социальной ответственностью едва ли стала бы терпеть такое в публичном месте. Подошла официантка, протянула ей надорванную пачку бумажных платков ухватила за локоть и повела к выходу. Повёл следом за ними замолчавшего скандалиста сосед по столу. Марья Кузьминична вернулась к столу, вытерла руки салфеткой: «Руки обмарала об эту гадость!» и придвинула к себе недоеденный салат. Жевала уже без аппетита, скорее, только потому, что уплаченных денег было жалко.
Вдруг на стол опустился поднос. Улыбающаяся официантка составила на стол кофе, пирожные и фруктовую вазу.
– Я не заказывала, – растерянно произнесла Марья.
– Комплимент от шефа, – торжественно произнесла официантка.
Послышались аплодисменты. Марья Кузьминична обернулась. Вышли из кухни и выстроились в ряд, судя по форме, повар и три поварихи, ещё одна официантка и бармен.
– Наверное, мне следует встать и раскланяться? – мрачно спросила официантку Марья. – Что-то не хочется. Вот ведь среди них два мужика. Но не вышли!
– Алексей Степанович не видел, он на кухне же, мы ему только потом рассказали. А Славик… ну, вы видите, какой он дробненький. Его же соплёй перешибёшь!
Ответить Марья Кузьминична не успела. Распахнулись двери, стремительно вошёл какой-то мужчина. Подошёл к столу сказал:
– Так, комплимент… а вино какое предпочитаете?
– Чтобы это кино сочли пьяной дракой?
Мужчина помахал рукой работникам ресторана, чтобы подошли, и представился:
– Рогов Игорь Анатольевич, директор этого ресторана. Только что вместе с вашими спарринг-партнёрами просматривал запись вашего поединка. Эти мерзавцы уговаривали всё стереть. К счастью, безопасность нам не подчиняется. Они послали их далеко и надолго, и правила нарушать отказались.
– А нам посмотреть можно? – выпалила официантка, а потом испугалась. – Ой, извините, Игорь Анатольевич!
– Это уж вы сами у охраны спрашивайте. В нерабочее время, Лиза – добавил он, смягчив резкий тон улыбкой. – А пока мы не открылись, давайте шампанского выпьем. Так вы какое предпочитаете…
– Марья Кузьминична, – представилась и она. – Сухое или брют. Можно розовое.
– Славик, крымское, – скомандовал директор.
Выпили. Кухонные женщины по-быстрому чмокнули Марью в щёчку, одна из них шепнула: «За нас, за баб, спасибо!» и побежали на кухню. Степенно поклонившись, ушёл за ними шеф, стала убирать со стола официантка.
– Лиза, кофе остыл. Замени и отнеси в номер вместе с десертом, – сказал Рогов, попрощался и ушёл в служебные помещения.
– Мне бы руки помыть, – опершись на стол и попав в лужицу вина, поморщилась Марья Кузьминична.
– Пойдёмте, покажу, – сказала Лиза и пошла к раздвижным дверям. – Я и модель туда проводила кровь смыть.
– Какую модель?
– Ну, эту, Сандру… а вы что, её не узнали?
– Нет. А кто она?
– Ну, как же! Сейчас постоянно рекламу крутят. Там большой аквариум с акулой, а она вся такая в рыбьей чешуе и икру намазывает…
– Господи, а я-то думаю, какое лицо знакомое! То есть она не последний кусок доедает. Зачем же позволяет так себя унижать?
– Это шоу-бизнес, – молоденькая официантка вздохнула с видом светской львицы из надоевшей ей арт-тусовки. – Вот, – махнула она рукой на дверь и повернулась к ресторанному залу. – Через десять минут принесу ваш десерт в номер.
Марья Кузьминична не успела подойти к умывальнику, потому что услышала хрип за дверью, ведущей к туалетным кабинкам. Она распахнула её и увидела полулежащую на полу Сандру. Не сразу поняла, что она не лежит, а висит на узком ремешке, привязанном к ручке окна, но сразу поняла, что дела плохи, крикнула: «Лиза!» и подхватила девушку под мышки, приподняв, чтобы ослабить петлю. Влетела Лиза. Девчонка, несмотря на молодость, действовала как надо. Ломая ногти, она сначала попыталась отвязать ремешок, а потом поняла, что не справляется, и присоединилась к старухе, рванув Сандру вверх и пропыхтев «Держите» сняла петлю через голову. Дальше Марья Кузьминична действовала профессионально: дыхание «изо рта в рот», массаж сердца. Почти сразу Сандра открыла глаза. Лиза шёпотом спросила:
– Как вы думаете, притворяется?
– Да почему?
– Она же давно здесь. Уже бы умерла.
– Ты думаешь, на это решаются легко и сразу? Погляди на её лицо, она же рыдала не меньше четверти часа.
Сандра заплакала. Лиза присоединилась. Марья Кузьминична рявкнула:
– Тебя тоже откачивать? Слышишь, посетители пошли? А у тебя со стола не убрано. Живо, работать! Только косынку оставь, надо ей шею прикрыть. И чтоб никому, слышишь, Лиза?
– Не беспокойтесь, не дура. У нас за болтовню увольняют.
Марья свалила девушку на свою кровать, обернула ей шею мокрым полотенцем, предварительно подложив пакет на подушку, села рядом и сказала:
– Ну, рассказывай. Меня, кстати, тётей Машей зовут. А ты? Саша? Я так и подумала, что за имя – Сандра. Огрызок какой-то.
Сандра лепетала о маме, о брате, о том, что семье нужны деньги. Что эта работа ей никогда не нравилась, но она с первого курса подрабатывала, иначе не прожить. Что, когда два года назад её пригласил Георгий, сразу стали жить лучше. А потом у него стал портиться характер…
– Подожди, они же знают, что над тобой этот тип измывается? Я вижу, у тебя по всему телу синяки разной степени давности. А на бедре – ожоги от сигареты. Ты что, мазохистка?
– Да я бы от него по снегу босиком ушла! Но мы же кругом должны!
– Лечение за границей?
– Ну, мама ездила, да. А ещё Серёжа… он в школе учился неважно, его пришлось на платное в институт… и ещё приходится за каждый экзамен платить…
– То есть не тянет? Зачем тогда деньги тратить?
– Но ведь его тогда в армию…
– Погоди! То есть чтобы он от дедовщины не пострадал, они тебе дедовщину в семье устроили?
– Что вы такое говорите…
– Мамаша твоя – типичный старослужащий. Чтобы сынулю не тронули, отдала тебя на растерзание. Ты со своим дипломом врача вполне можешь себя прокормить. А этим упырям нужно твою кровь пить. Бросай, а?
– Я не смогу. И дома станет совсем невозможно. Он же… ну, Георгий… он будет ходить…
– Не пускай.
– Мама впустит.
– Да, ты такая овца, что будешь уступать бесконечно.
Марья Кузьминична тяжело задумалась. Потом хлопнула ладонями по коленям и поднялась:
– Вот представь себе, твоя сегодняшняя глупость удалась. Что скажет твоя мама?
– Дура!
– Кто?
– Это мама скажет: дура! Она всегда так говорит!
– Значит, так. Ты умерла сегодня в шесть часов вечера. Начнёшь жизнь заново.
– Как? Где?
– В деревню хочешь?
– А что я там?
– Сначала просто поживёшь. Без мордобоя, без оскорблений. А там видно будет.
– А мама, Серёжа?
– Мама пенсию получает?
– Нет, что вы! Ей только 47!
– Значит, заработает.
– Что она там зарабатывает, в её конторе!
– Ну, поумерит аппетит. А Серёжа твой в армию сходит, потом на работу устроится. Ты тоже работать будешь, но на себя.
– Кем?
Марья Кузьминична прошлась по комнате. А, была не была! Не зря же она, вынув деньги Тины из бочонка, не показала никому её документы. Не хотела, чтобы родные, если они живы, узнали о её преступлении и гибели. Пусть лучше думают, что легкомысленная девчонка умчалась куда-то далеко за лучшей жизнью!
– Ну, диплом врача на новую фамилию я нарисовать не смогу. Но вот фельдшера у меня имеется. Устроит?
– Да какой из меня врач, я интернатуру с трудом одолела, то съёмки, то показы. И два года прошло, как я диплом получила. Фельдшером в самый раз… а вы серьёзно?
– Паспорт на имя Кузнецовой Алевтины Ивановны, двадцати двух лет от роду, диплом Харьковского медицинского колледжа, СНИЛС, страховой медицинский полис. Она блондинка была. Пойдёшь на такую жертву – перекраситься? До утра послезавтрашнего продержишься?
– У меня показ завтра. Ой, а шея?
Она вскочила с кровати и бросилась к зеркалу:
– Ужас!
– Ну, раз девушка о внешности забеспокоилась, значит, кризис прошёл. Иди к себе в номер, делай примочки. Видишь, холодные немного красноту сняли. Но, конечно, совсем не пройдёт. Завтра теплом будешь лечиться. И вот тебе – это у меня мазь от варикоза. Будешь мазаться. А в люди придётся выходить либо с косыночкой на шее, либо с каким-нибудь украшением типа ошейника: ну, там бархатная ленточка с висюльками… что там у вас носят, в вашем шоу-бизнесе? Оттянись напоследок перед тем, как в деревне в калоши обуваться.
– Ой, надо же купить одежду деревенскую! У меня каблуки, пальто – всё такое, что в обычной жизни я даже в Москве носить не стану. А уж в деревне…
Сандра выгребла из сумки деньги и выложила их на стол:
– Вот, насколько хватит.
– Давай размеры запишу, Аля. Теперь тебя так звать будут. И вечером тогда выбери время завтра, зайди.
С утра Марья Кузьминична посетила поликлинику, очень быстро прошла стандартное обследование и отправилась на вещевой рынок. С неохотой подбирала одежду для девушки: недорогой пуховик, джинсы, сапоги, спортивный костюм, бельё. Денег было вполне достаточно, но Марья была почти уверена, что девушка передумает. Покупая себе куртку, наткнулась на что-то знакомое. Пригляделась: пальто одно к одному как у Пани. Вытащила из кипы барахла, наваленного на прилавок. Даже с этикеткой. Да ничего себе, 1996 год! Засмеялась. Продавщица кинулась к ней:
– Ну да, старая вещь, я и не скрываю. Мамаше давным-давно купила. А она так и не собралась подшить. Она у меня грузная, но маленькая. Так и пролежало на антресоли. Но это не ваш размер.
– Соседка моя в таком ходит. Оно потрёпанное совсем, а она с ним никак не расстанется. Ну-ка, прикину… кажется, один-в-один. За сколько отдадите?
– Если куртку возьмёшь, пальто пойдёт в придачу!
У входа на рынок купила фонарик, от Ссёлок придётся идти в сумерках. В номере поставила его на зарядку, бросила покупки и пошла к Воловым, предварительно позвонив. Соврала, что только сегодня приехала и уже уезжает. За обедом болтали о том, о сём. Марья Кузьминична удивилась, что в квартире очень тихо.
– Так умерли соседи, – сказала Марина. – За последние полгода тот отсек обезлюдел. Сначала Шура опилась… ну, ты помнишь? – Марья кивнула: скандальную Шуру не запомнить было невозможно. – Ну, а потом старик Егоров отмучился. А бабку его сын в Москву забрал, там у них второй народился, невестка на работу вышла, свекруху на хозяйство бросили. Тихо в нашем подъезде. Здесь мы да соседка, наверху в каждом отсеке по одной семье. Две квартиры куплены, но пока не ремонтируют и не въезжают. Слух прошёл, что пойдём под снос.
Марья Кузьминична уже протянула руку к кнопке кодового замка, но вдруг остановилась. Вспомнила, как прошлой зимой затаскивала пьяную Шуру в квартиру, а вредные Егоровы не открыли входную дверь. Она вернулась на площадку первого этажа, вынула из сумки связку своих ключей и сунула в замочную скважину тот, что от сарая. Подошёл, как и в прошлом году. Включила свет и огляделась: справа дверь в квартиру Егоровых, слева в конце коридора – Шурина дверь. А перед ней вдоль стены – старинный кожаный диван с твёрдыми валиками и деревянной полочкой на спинке. «Хорошее убежище», – кивнула сама себе, выключила свет, закрыла замок и пошла в гостиницу. По дороге ещё затоварилась в аптеке. Провизору пояснила:
– В нашу деревню, как вода от осенних дождей поднимется, медицинская помощь не доберётся до ледостава. Живём на горушке, окружённой водой и трясиной. Даже вертолёту сесть некуда. Так что, милая, сделай мне набор лекарств и инструментов на все болезни.
– Тогда и хирургический набор на случай аппендицита, – хмыкнула та.
– Могу и аппендицит вырезать. Но лицензии не имею. Закончила то же здешнее медучилище, что и ты. Только лет на тридцать раньше.
– Ну уж, тридцать, – засмущалась польщённая провизорша. – От силы лет двадцать.
«Десять – пятнадцать», – подумала Марья Кузьминична, но эту мысль оставила при себе. Главное, что контакт налажен. Женщина расстаралась, предлагала новинки, о которых пенсионерка не знала.
Вечером легла ближе к полуночи. Сандра, как она и предвидела, не пришла.
Ночью проснулась от постороннего звука. Было непривычно темно. Она не сразу сообразила, что сквозь шторы не пробивается свет от уличных фонарей. Щёлкнула выключателем ночника, свет не зажегся. Снова какой-то писк за дверью. Встала, включила телефон: час быка, начало третьего. Подсвечивая им, открыла дверь. Привалившись к стене, у двери сидела Сандра. Марья Кузьминична подхватила её под мышки и затащила в номер:
– Что же ты раньше не пришла?
– Я… лежала… на полу…
До неё не сразу дошло:
– Без сознания, что ли? Опять ударил?
Сандра засмеялась каким-то лающим смехом:
– Не ударил. Избил.
Марья Кузьминична догадалась вытащить из розетки фонарик и осветила девушку:
– Боже! Я вызываю скорую и полицию!
– Не надо. Я потом всё равно откажусь. У меня воли нет давно…
– Ладно. Сделаю что смогу, – и забегала, приговаривая. – Нехорошо это, обмываю тебя на полу, как покойницу.
– Так я же вчера умерла, – тихо засмеялась Сандра.
– Стоп. Глубоко не вдыхать, кашлять и смеяться на малом выдохе. Не исключено, что рёбра сломаны.
– Не-е. Трещины в худшем случае. Я знаю, как это…
– Что, уже ломал? Убить тебя мало за всё твоё унижение!
За окнами замигал свет. Следом включился ночник над кроватью. Марья Кузьминична включила люстру и ахнула: чёрные волосы девушки на затылке слиплись от засохшей крови.
– Что же я делать с ними буду! Ой, тут рана глубокая! Надо концы сшивать, значит придётся этот участок выстригать. А сначала перекисью размачивать.
– Это долго. Обрежьте их совсем. Наголо!
– Ты что?
– Вы же сказали, что перекрашивать надо. Свои-то у меня рыжие. А эти – и крашеные, и наращенные. Кругом не свои. И потом… в таком виде я уж точно ему не нужна.
– Ага. Если только в качестве боксёрской груши. А ведь, действительно, корни на миллиметр светлые, – бормотала Марья Кузьминична, подрезая волосы. – Слушай, неровно получается. Можно, я бритвой?
Как ни старалась аккуратно действовать вокруг раны, но кровотечение возобновилось. Хорошо, что она не оставила закупку аптечки на последний день! Побрызгав обезболивающим спреем на рану, она сказала:
– Что бы такое в зубы? А, вот, ложка одноразовая. Сожми, шить буду! Ой, а что это у тебя с глазами?
– Что? А, это линзы цветные. Выпала одна… наверное, когда там на полу лежала.
– Слушай, совсем другой человек! Глазки такие голубенькие, славные, и даже лысая голова тебе идёт.
– Ага. Гармонирует с синяками и ссадинами.
На всё ушло почти два часа. Когда, уже перевязанная и одетая, Сандра прилегла на кровать, Марья Кузьминична выключила свет и расшторила окно:
– Жаль, кажется, свет больше вырубать не будут. Придётся тебя через окно эвакуировать.
– Со второго этажа?!
– А что, батареи здесь чугунные, трубы стальные. Я сегодня трос хороший купила на нашу водовозку, вот закреплю за отопление, тебя в петлю усажу и буду помаленьку стравливать. Мы вчера с Лизой ходили к охране кино смотреть про мою драку, я запомнила, что тут камеры охватывают. Очень удачно, что ты из своего номера переходила в мой, когда света не было и камеры не работали. Эту пристройку над входом камеры видят только с левой стороны. Моё окно не видно. Так что спускаю тебя на правую, ты вдоль стены отходишь назад метров на десять, а потом выходишь на дорожку и топаешь к воротам, вроде как мимо проходила, по малой нужде зашла. Из ворот выходишь – и через дорогу. Идёшь налево очень долго, квартала четыре. А они немаленькие. Когда увидишь на противоположной стороне заправку – считай, дошла. За ней – магазин, дальше начинаются старые двухэтажные дома. Второй – тот, что тебе нужен. Раньше на другую сторону не переходи, там люди, там опасно. Вход со двора. Код от двери – вот, на бумажке. Слева на первом этаже нет жильцов. Вот ключ. В коридорчике стоит диван, я его сегодня влажными салфетками протёрла. Выключатель справа, но свет лучше не включать. Вот тебе фонарь. Отопления там нет, но от квартир тепло идёт, в пуховике не замёрзнешь. Теперь тебе надо внешность изменить.
Сандра засмеялась:
– Да куда уж ещё!
– Цыц! Фигура у тебя… запоминающаяся. В виде шнурка. И лицо мертвенно-бледное, как у покойницы. Косметики у меня нет, но сейчас кофе разведу и покрашу в лучшем виде. А фигуру утолстим деревенскими гостинцами. Капюшон не натягиваешь, это будет горб. Поверх джинсов – лыжные штаны с начёсом, Тимоше покупала. Поверх сапог – войлочные боты, тоже ему. Поверх шапки – моя шаль пуховая. Поверх пуховика – Панино пальто. Этикетку не оторви, она ей будет особенно дорога, это год её выхода на пенсию. Вот так, заправила. Ну, глянь, какая симпатичная упитанная горбатая старуха!
Сандра посмотрелась в зеркало и прыснула:
– Надо добавить ещё один штрих к этому образу: я буду хромать!
– Так, поменьше, только слегка приволакивай ногу. За воротами прекращай. Быстро идти ты не сможешь, обувь будет сваливаться, придётся шаркать. Если уж будет невмоготу, разуешься. Всё остальное снимешь только на месте. Вот, в кошёлку сложишь. И ложись спать. После одиннадцати выйдешь к остановке на противоположной стороне, сядешь на 22-й автобус, и едешь до кольца станкостроительного. Там остановка междугородних рейсов. Ох, у тебя ведь телефона нет. На вот, надень мои часики старенькие. Новогорский автобус отходит от вокзала в 12 часов. Я буду на нём. Повтори маршрут… так, всё правильно. Садись в петлю. А эту пропусти под мышками. Больше ни слова! Ложись на подоконник и спускай ноги на козырёк. Не бойся, я тебя удержу!
Когда трос ослаб, Марья Кузьминична перевела дух. Втащила его в комнату и, скручивая, наблюдала, как на дорожке, шаркая и прихрамывая, прошла нелепая фигура. Когда она скрылась за воротами, перевела дух, задёрнула шторы и принялась за уборку. Волосы и окровавленные тряпки сложила в пакет, чтобы выбросить потом подальше от гостиницы. И линзу туда же. Подумала, что в коридоре могли остаться следы, но решила отложить это дело до завтрака, слишком странной будет выглядеть на мониторе постоялица, затеявшая уборку коридора в 4 часа утра.
Действительно, кровь осталась от головы сидящей девушки на стенной панели, и ещё несколько капель на полу, что она обнаружила, когда отправилась утром в ресторан. Как хорошо, что горничные не приступили к работе! Уронила карточку и неуклюже наклонилась, придерживаясь рукой с влажной салфеткой за стену. Так, чисто. А теперь с пола. А, вот она, вторая линза. Порядок!
После завтрака принялась укладывать вещи, собираясь ещё полежать потом с полчаса перед отъездом. Но тут в дверь постучали. Открыла. Горничная, и с ней два мужчины, один в полицейской форме. Сердце заколотилось: что с девушкой?
– Разрешите войти?
– Да пожалуйста! Что, или мой спарринг-партнёр всё-таки пожаловался?
Мужчины переглянулись, женщина улыбнулась. Похоже, среди работников гостиницы запись пользуется успехом.
– Мы разыскиваем Александру Тимонину.
– А кто это?
– Вы из-за неё пошли на спарринг.
– А, которая в рыбьей чешуе!
– Мария Кузьминична, дело серьёзное, женщина пропала.
– Вы думаете, он её убил? А меня подозреваете в соучастии?
– Мария Кузьминична, мы не шутим! Женщина пропала из номера, причём без одежды.
– Джигит завернул в бурку и унёс в туман? Или её расчленил и вынес этот скот? Хотите проверить мои сумки? Уверяю вас, там только покупки, преимущественно одежда… ещё лекарства. Подождите, у вас же тут везде камеры понатыканы! Чем по всем номерам ходить, посмотрели бы, куда она пошла.
– Ночью во всём районе на полчаса отключалось электричество.
– Точно! Я в это время просыпалась. Было начало третьего. Как-то не по себе стало. Потом часа два заснуть не могла. Уж и свет включили, а у меня нервы разошлись. Чай пила, читала, душ принимала.
– Вот в эти полчаса она и исчезла.
– Молодец!
– Как вы думаете, куда она могла сбежать?
– Ну, не в мою деревню! Второе Рясово, может, слышали? Девять домов, восемь из них жилые, десять жителей. Мы были бы рады одиннадцатому, но такие дураки редко встречаются.
– Однако прописаны вы в Утятине.
– Там живёт семья моего младшего сына. А я уже три года в деревне. Кстати, если вы меня ещё чуть-чуть задержите, я опоздаю на автобус.
– Поедете на следующем.
– Следующий мне не подходит, после трёх через Ссёлки рейсов нет.
– Я довезу вас на автовокзал.
– Вот спасибочки!
Марья Кузьминична стала быстро укладывать вещи, при этом отвечая на вопросы. Да, говорила с ней. Пардон, в ресторанном туалете. Девушка там плакала, а она призывала её уйти от этого скота. Да, рассказывала. Показала на теле синяки разной степени давности. И ожоги на бедре. От сигареты, да. Да, в этот номер девушка заходила. Тогда же привела её сюда, капель накапала. Посидела, потом вспомнила, что у неё показ, и полетела одеваться. Какой показ? Наверное, ателье номер восемь. Нет, конечно, это я к примеру. Что она может тут рекламировать, Кардена, что ли? Девушка из третьего эшелона моделей, просто была у неё пара удачных съёмок в рекламе.
Вовремя вспомнила про пакет с волосами. Поспешно скомкала и сунула в сумочку. Всё!
Полицейский с горничной стали стучать в соседние номера, а Марья Кузьминична и второй мужчина, тот, что в штатском, пошли на выход. Он даже взял её сумку, ту, что побольше:
– Придётся пройтись, машина за углом, на проспекте.
Сдала портье магнитную карточку, получила в ответ стандартную улыбку и приглашение: «Приезжайте к нам ещё!» и невольно засмеялась.
– Правда, Марья Кузьминична, не каждый же раз у нас такие гости неадекватные, – выходя из образа, сказала милая женщина. – Вот наша визитка, если позвоните заранее, забронируем вам номер и бюждетнее, и на первом этаже, и поближе к выходу. Приезжайте!
– Ну, не знаю. Всегда останавливалась у подруг времён студенчества. На этот раз захотела побыть в цивильных условиях. И что же? Сначала драка, потом допрос и задержание, – кивнула она на сопровождающего.
Портье ахнула. Полицейский покачал головой:
– Дама шутит со мной уже целый час. А я предложил подвезти её до автовокзала, поскольку мы за беседой время перебрали.
– Может, такси вызвать?
– Да нет, если уж обещал…
Вышли из гостиницы и пошли к проспекту, и почти столкнулись с не спеша идущим братом:
– Маша…
– Здравствуй, Ваня. Извини, некогда болтать, на автобус опаздываю.
Иван Кузьмич растерянно смотрел ей вслед.
Полицейского разбирало любопытство, но спросить о том, что это за знакомства в чужом городе, не осмелился, памятуя, наверное, о её остром языке. А Марью Кузьминичну в другое время эта случайная встреча очень бы расстроила, но не сейчас, потому что больше её беспокоило, что там с девушкой: как дошла, не обидели ли дорогой, удалось ли незаметно зайти в дом и потом выйти, не стало ли хуже. Когда приехали на автовокзал, её заволновало уже поведение полицейского. Он вынул сумки из багажника, прошёл вместе с ней через охрану с металлоискателями, встал у кассы и не думал уходить, несмотря на явное желание Марьи Кузьминичны проститься. А ведь ей два билета покупать! Не у него же под носом…
На вопрос о наличии мест из кассы громыхнуло: «На проходящие – по прибытию». Худенькая женщина, прислонившаяся к стене у кассы, сказала: «За мной будете». Марья Кузьминична прислонилась рядом и повернулась боком, не желая общаться с полицейским. Но тут послышалось: «Тётя Маша!» К ней подлетела Светка, продавщица из Ссёлок:
– Ой, а я всё выглядываю, хоть бы кто из своих подошёл! Слава богу, не одна буду на перекрёстке стоять! Вы какими судьбами тут?
Не сказать, что Марья Кузьминична ей обрадовалась; не хотелось ей, чтобы кто-то видел сейчас Сандру. Однако вступила в разговор, отвечая, что приезжала в больницу и за покупками. Потом поглядела на кресла для ожидающих и спросила:
– Это что, Кристинка твоя? Ты посмотри, что выделывает! Иди, приглядывай, куплю я тебе билет!
Светка ойкнула, поблагодарила и полетела к дочке. Полицейский кивнул ей и отошёл к буфету. Тут и радио захрипело, оповещая о прибытии их автобуса, и Марья Кузьминична уже без опасения спросила три билета. И всё-таки тревожно, почему он такой навязчивый. Проверял, не врёт ли она о деревне? Даже когда уселась в автобус, тот продолжал стоять у окна, жуя пирожок и глядя в её сторону.
На кольце станкостроительного в кучке ожидающих Сандра из-за роста была заметна издали, но не гляделась совсем уж нездешней: такая же неброская одежда, такая же неказистая сумка, в которую она запихнула свою маскарадную одежду. Увидев в окне Марью Кузьминичну, улыбнулась. Старуха подумала, что впервые видит девушку улыбающейся, и это зрелище ею тронуло. Образ модели Сандры – пиковая дама: прямые чёрные волосы, мрачные чёрные глаза, мертвенно бледное лицо, тёмная, почти чёрная помада. А у этой голубоглазой смуглой девочки улыбка детская: жемчужные зубки, розовые губки, ямочки на щеках. Разве дашь ей 27 лет? И это при том, что последние два года она жила с садистом. Ну, не все два, она говорила, что сначала он вёл себя с ней вполне прилично. Всё равно порода у девчонки хорошая. Будет она ещё счастливой!
Кстати, о смуглой коже. Вблизи стало видно, что её самодельный кофейный макияж оказался нестойким. Лицо в разводах. Ну, понятно, спала, руками лицо тёрла. А зеркальца-то нет!
– Аля, у тебя кожа лица аллергии не подвержена? – спросила она, пропустив её к окну. – Вот зеркальце и влажные салфетки. Или лучше водичкой?
