Евгения Широкая-Ляшко
Сказки для добрых молодцев
Хворь
Одолела как-то одного царевича хворь неизлечимая. Уж все лекари царства в темнице томятся, никто вылечить царского сына не может. Послал тогда царь гонцов к заморским лекарям, а те бояться в гости ехать к такому грозному властелину, думают, что не сносить им головы. Закручинился царь, приходит к сыну в опочивальню, сел рядом и принялся безутешно рыдать. Царевич до этого неподвижно лежал, только в окно невидящим взором смотрел, а тут вдруг раздался слабый голос.
– Батюшка, что за горе с тобой приключилось?
Всхлипнул царь:
– Как мне ни плакать, ни сокрушаться коли моё единственное дитя при смерти? Никто твою хворь лечить не хочет.
Сын вздохнул:
– Сказывал ты мне батюшка, когда я совсем юнцом был, что от любой заразы можно избавиться. Разве не так это?
Приосанился царь. Вспомнил ту беседу, когда сам сына поучал, что никогда руки опускать не надо, что пока теплиться жизнь надо бороться.
Утёр он слёзы и спрашивает:
– Давай-ка сынок, вспоминай. Когда это у тебя началось, что ты с кровати вставать перестал? Что тогда случилось?
– А чего вспоминать, я и сейчас о том же думу думаю.
Дивится царь:
– И что же это у тебя за дума такая окаянная, что тебя добра молодца на лопатки уложила?!
– Полюбилась мне одна девица…
Перебил царь:
– Делов-то! Обвенчаю и хвори твоей сердечной конец!
– Если бы дело было только в этом, я бы уже давно к тебе батюшка пришёл, да благословения испросил.
Хмурится царь:
– Неужели замужнюю бабу приглядел?
– Нет. Что ты. Грех ведь это. Юная незабудка моя Настасья.
Потирает руки царь:
– Добуду я тебе твою Настасью. Говори кто такова эта дивчина? Соседских царевен с таким именем не припомню.
Еле слышно отвечает сын:
– Не царских она кровей, батюшка. Может быть, крестьянка моя любимая Настасья. Увидал я её у нас в стольном граде на ярмарке. С тех пор ни есть, ни спать не могу. Всё может поделать царевич и будет исполнено. Да невозможно царскому отпрыску выбирать спутницу по сердцу.
Будто упало внутри всё у царя, сидит, словно наковальней придавило, а мысли пчелой жужжат: «Или счастье сыну обустрою, но без царства оставлю или в гроб загоню, запретив жениться. Один исход без наследника государству быть. А коли так, то завоюют государство наше, как только с возрастом ослабну».
Стала поджимать царя тоска зелёная. Хоть топиться идти. Тут он глянул на сына своего, и вспомнил ещё один урок, который ему давал.
Приободрился царь и говорит:
– Сынок, помнишь, мы с тобой как-то задачку решали? Когда молодец один после ученичества у мастера хотел на работу устроиться, да не брал его без опыта никто.
Кивнул царевич:
– Как же. Помню. Невозможно устроиться на работу без опыта, а, не работая, опыта то и не получить.
– А ответ у этой задачки помнишь?
– Гнать такие мысли взашей надобно. Ибо человек сам себя убеждает, что он слаб.
Умолк вдруг царевич. Пораздумал немного и на локтях приподнялся.
Взглянул он на царя и спрашивает:
– Батюшка, неужто я сам себя так на лопатки уложил?
– Тебе виднее, сынок. Что делать-то будем? Если так сильно она тебе в сердце запала, то отпускаю я тебя от обязательств царских.
Сел царевич на кровати:
– А я и не спрашивал её. Вдруг откажет? Я ведь по обоюдному согласию хочу семейное счастье строить.
– Тут уж я тебе не советчик. Ты как я вижу, поправляться стал. Сам разберёшься. А мне вон надо лекарей из темниц выпустить, да письма родственникам писать, кто приемника мне из детей своих прислать сможет.
Встал царь и вышел. Царевич поднялся с кровати. Расправил плечи. Вольготно ему дышать стало. Хочешь, сватайся, иди. Не хочешь, не иди. Опять он волен решения принимать.
«Благодарствую, батенька за науку» – подумал царевич и снарядился свататься.
На другой день сыграли свадьбу. Настасья та из боярских дочек оказалась, не пришлось царю другого приемника искать. Свататься молодец в простом одеянии пошёл, она согласие дала, а как открылось, что сам царевич это, то-то радости у родителей было.
Целебное учение
Приметил как-то один царь, что среди его мастеров, тех, что славились и за пределами царства все родные братья да сёстры. Любопытно ему стало, что это за род такой, что и художники есть, и военачальники знатные, и врачеватели, и цирюльники славные.
Переоделся он пилигримом и пошёл в гости к отцу того семейства, у которого дети один другого учёней, да известней.
Встретил царя хозяин добротного дома, за стол усадил, угостил и стал о странствиях расспрашивать. По простому образу разговор ведёт. Открытым взором смотрит.
– Поделись, куманёк, чем мир славен?
Махнул царь рукой:
– Что в мире делается мне не ведомо, а вот про сына твоего старшего толкуют, что самый удалой ваятель, его чудные творения из камня не один терем украшают. Как ты такого вырастил, сам ведь пахарь простой?
– Да, как и всех детушек своих, так и его растил. Приметил, что ему любо лепкой заниматься и нахваливал, а тот старался. Из раза в раз лучше получалось. Сызмала
говаривал сыну, что нужным для людей труд его станет.
– Неужели так просто? – диву даётся царь.
– Слыхивал небось, народную мудрость, что «если дитя поросёнком звать, он захрюкает»?
– Может и слышал, а что? – недоумевает царь.
Смеётся мужик:
– Так в этом сама подоплёка и таится.
Поспешил государь домой, а сам думает: «Что-то мужик не договаривает. Сколько я своему сыну не твержу, что он наследник, будущий царь, а он и в ус не дует, лодырничает, учиться отказывается. Пошлю как я сынка своего к этому мужику на воспитание. Пусть годик поживёт у него. Авось что поменяется».
Приказал царь приставить царевича к мужику знатного отпрысками. Казну выделил и стал ждать. Прошёл год. Вернулся царевич. Словно чудо какое свершилось. За ум взялся. В дела царства вникать стал. Да только через полгода опять в лодыри скатываться начал.
Зовёт тогда царь мужика, корону надвинул на лоб, чтоб тот в нем пилигрима не признал, и спрашивает:
– Ты это как мой указ выполнил? Почему царевича не доучил?
Пожал мужик руками:
– Не гневайся, царь-батюшка. Отрок твой справлялся с задачей покамест под моим кровом жил. Да ослабла его воля, когда в родные хоромы вернулся.
Побагровел царь от такой дерзости. Заскрёб ногтями по столу. Да любопытство разбирает. Сидит, молчит.
А мужик тем временем сказывает:
– Вы бы сыну своему вотчину выделили какую, чтобы без дела не сидел. Подсказывали, да направляли. Тогда задор его падать не будет. А коли хотите, чтобы он и отца превзошёл, так и говорите с ним без пренебрежения, что мал, да не до всего дорос не тычте. Давайте решения принимать и не твердите, что он вас опозорит, коли в чём неудача случится. Поверьте в него. Дайте это ему понять, – тут мужик пальцами щёлкнул и на царя указывает, – вот вы в чём думаете роль мастера перед учеником?
Царь буркнул:
– Ремеслу обучить, да и всё.
– Ан нет. Мастер должен охоту не отбить учиться. Чтоб ученик рос, ему по крупицам в голову вкладывать надо, что однажды он станет лучше. Да указывать на самого лучшего, народом признанного мастера, чтобы знал куда глядеть, да на кого ровняться в ремесле выбранном. А вы чуть, что кричите сыну, что он ни на что не годен. Он то и верит батюшке. Доверяет вам. Вам ведь ли не знать, что верно, а что нет. Ваши слова его и сломать, и излечить могут.
Обомлел царь. Наградил мужика и с миром отпустил.
За сыном послал и повинился:
– Ты прости мне слова мои неразумные. Как лучше хотел. Думал, если буду тебя в хвост и в гриву поносить, так ты у меня образцовым царевичем вырастешь, будет кому корону передать, на кого царство оставить. Да только сейчас я уразумел, что так я крылья тебе подрезаю, гублю душеньку и себе погибель готовлю. Отныне не услышишь ты от меня слова бранного.
Сказал, так и сделал. Как праведный царь слово твёрдо держал. И день ото дня стал видеть, как расцветает мудрость в царевиче. Тогда он мужика этого генералом назначил и снарядил вельмож своих обучать, втолковывать знания о целебном учении, чтобы всё царство обогатилось достославными умами.
