Евгения Штольц
Демонология Сангомара. Драконий век
– Решил сдаться?
– А чего б и нет? – Дернув себя за огненную бороду, Ольстер добавил: – Ты так говоришь, Теорат, будто и тебе невмоготу.
– Не отрицаю. – Теорат прикрыл веки.
– Справишься!
– Справлюсь, никуда не денусь… – с усмешкой опять согласился Теорат.
В разговор вмешался старший родственник Ольстера – ярл Барден Тихий.
– Этот плут, – ярл ткнул пальцем в Горрона и рыкнул, – обманул самих велисиалов! Я же говорил, он хитрее и проворнее самих чертей. Швырни его в воду связанным, он оттуда с рыбиной в клыках выпрыгнет. Вот и вытащил из них клятву, чем спас нас! Он показал нам воспоминания, как у него это получилось. Так что не ной, Теорат, и продолжай торговать.
– Только ты кое о чем забыл. Их клятва включала в себя неприкосновенность земель, но не обещала, что все прочие земли вокруг не станут принадлежать им.
– И что?! – не понял седобородый ярл.
– А то. Клятва не защищает ни от захвата соседних земель, ни от распространения знаний, как передать наше бессмертие. – Теорат поморщился от объяснения такой очевидности. – К нам запускают магов, сведущих в Хор’Афе и способных провести обряд. От тех, кто знает, что в тебе целое сокровище, уже не откупиться одним кошельком. Все слышали, что случилось с Мелинаем. Почему помалкиваете? На него напали посреди ночи. И не велисиал, а просто сосед, приютивший мага и пожелавший получить бессмертие. Мелиная упустил… Но земли прибрал к рукам как компенсацию… Что мешает поступить так со всеми нами?
– Это зависит от нас! – вмешался Горрон. Он показался из-за стола и поправил сдвинувшийся шаперон.
– Не все зависит от нас, – тон Теората стал несдержанным. – Засухи, неурожаи, болезни, поражающие скот, обвалы в шахтах, пожары, эти бунты, которые стали слишком часты. Все это их проделки. Пусть и осуществлено чужими руками. Знаешь почему? Потому что выманенная клятва была неполна и не имела детально прописанных пунктов. Этим они и пользуются. Велисиалы не успокоятся, пока не уничтожат нас, перешедших им дорогу.
– Мы справимся и с этим, Теорат.
Но барон опять вскинул брови:
– Как ты будешь справляться с непогодой или наличием соседей? Как запретишь магам перебираться на Север?
Все знали, что он испытывает неудобства. Многие его вложения потерпели крах, причем непонятно от чего. То засуха, то разбойничьи набеги, то последствия бунта, когда уже сами крестьяне переломали кузницу, – все то, о чем Теорат говорил, прохудило его некогда толстый кошель, наделало в нем бесчисленных дыр, которые он едва успел латать. А ведь буквально полвека назад этот похожий на коршуна барон был одним из богатейших дельцов Летардии.
– Кстати, Горрон, как поживают лавки, в которые ты вложился? – продолжил барон.
– Давайте выпьем! Еще раз! – вновь пропела прекрасная Асска, пытаясь отвлечь всех.
Но барон лишь махнул рукой, чтобы она не мешала вести беседу. Женщин он уважал ровно настолько, сколько они стоили, если их продать, – и ни дареном больше.
Глава клана уже глядел на него теряющим великодушие взглядом, сцепив пальцы под подбородком. Но пока не одергивал, выжидая.
– Я каждую монету не считаю, – парировал с благодушной улыбкой Горрон. – Запомни! Медяками перебирают лишь торговцы, но не благодетельные мужи, глядящие далеко вперед и определяющие судьбу мира. В нашем случае надобно думать совершенно об ином, о дне не завтрашнем, а о том, что случится через пятьдесят или сто лет.
– Потому твое королевство и пало! – точно плетью, хлестнул словом Теорат.
Горрон, кажется, не сообразил, что ответить на такой выпад.
– Из-за того что ты не считаешь монеты, мы и проиграли! – снова нагрубил Теорат Черный. – Что делать вольным слугам, вассалам и всем тем, кто находится рядом, прислуживая и оплачивая наши прихоти? Стоит им выйти из замка – они пропадают. Дети их пропадают. Клятва на них не распространяется, и они получают сполна за нас, о чем здесь тоже молчат. А они, между прочим, и есть основа нашего богатства, наша монета. Как долго они будут терпеть пляски под твою дудку? Что скажешь на это? А, герой?..
Вместо ответа Горрон выскользнул из кресла, откинул плащ и подошел к Асске. Склонившись, он изящным жестом настоящего придворного щеголя подал ей руку. «Позволите, Сир’Ес?» Глаза его светились пламенем множества свечей, а на губах притаилась загадочная улыбка. Девушка взглянула на своего отца и после одобрения поднялась.
Ее повели в центр зала.
– Эй, лютнист! – воскликнул Горрон. – Что ты играешь? Пришел сюда с похорон? Давай-ка «Танцы в Медовой долине»!
Зал наполнили веселые переливчатые звуки, и, соединив поднятые ладони правых рук, Горрон и Асска принялись отплясывать. Застучали каблуки. Поначалу чванливая Асска пыталась сохранить в движениях порядочность, подобающую ее годам. Но уже спустя пару минут ее шелковые юбки взметались ввысь так, что она, хохоча, как юная девица, то и дело одергивала их, пока рука Горрона сползала все ниже, остановившись наконец на тонкой талии. Придерживая девушку, точно колючую розу, осторожно, но с намерением обладать, он кружил ее по залу. Прическа Асски растрепалась, и выскочившая прядь налипла на лоб. Но и тут герцог уловил момент, чтобы поправить прядку, вложив в свое движение столько страсти, что все вокруг, в том числе и сама Асска, живо представили, чем бы эти танцы закончились, останься эти двое наедине.
– Ты гляди, как выплясывает! – пробасил Барден.
– А что ты хочешь, он же долгие годы жил при дворце, – хмыкнул в рыжую бороду Ольстер. Не выдержав, он хлопнул по столу, отчего тот едва не переломился. – Ах, инкуб похотливый! Тут сдохнуть быстрее охота, а кое-кто пляшет, как предвкушающий брачную ночь жених на своей свадьбе! Пойду, что ли, тоже поплясать напоследок?! – И он вскочил из кресла с такой прытью, что оно с шумом опрокинулось назад.
Постукивая себя по груди Ольстер вышел в центр и принялся в ритм кулаку ударять ногой об пол. Он раскинул руки в филонеллонском грубом танце, гулко расхохотался, да так, что заходила ходуном вся башня – от подвалов, где томились узники, до шпилей.
Следом за ним повставали со своих мест вампиры из свиты, а также граф Мелинай де Джамед Мор. Он пригласил баронессу Боно. Рыжие волосы баронессы, рожденной в Филонеллоне, но покинувшей его в детстве, вспыхнули костром в ослепительно-ярком свете, и ярл Барден по-старчески одобрительно улыбнулся, оглядывая их: такого цвета уже не сыскать нигде. Ему вспомнились его родное поселение и крепкотелая мать.
Чтобы стать частью клана, хромоногий Ройс фон де Артерус также поднялся и неуклюже подал руку девушке из свиты, побоявшись приглашать женщин-старейшин.
На стенах висело восемь огромных зеркал, специально купленных у мастеров аккурат к пиршеству. В них засверкало, отражаясь, все золото. Задвигались тела, сменяясь разными цветами нарядов, точно праздничный фейерверк. Впервые за много веков в замок проникло веселье. Никогда прежде здесь столько не хохотали. Яростно забились друг об друга кубки – даже те, кто остались сидеть, все равно преисполнились весельем. И центром всего был жизнерадостный Горрон де Донталь, который плясал так, как не спляшет ни один смертный, даже скажи ему, что это последний танец в его жизни. Улыбка не сходила с его лица, пока глаза поочередно горячо ласкали то Асску, то Ядвигу Боно, когда они с Мелинаем обменялись парой. Пол дрожал от ударов ног, как от землетрясения. Украшенный изумрудами кубок упал на пол – и кровь брызнула яркой краской на зеркало, расчертив кровавый узор. Горрон вдохнул крови. Его клыки сверкнули жемчугом. По лбу катился пот, но ежеминутно он лишь распалялся, отчего его ноги уже не могли остановить пляску, даже пожелай он этого. Расхохоталась хрипло Асска, вернувшись после трех перемен партнеров к герцогу. Тот вновь положил руку на ее талию, сжал, но лишь на миг. Рука его, как у умелого обольстителя, соскользнула, дабы лишь пообещать ответную страсть. Все-таки он чувствовал на себе недружелюбный взгляд главы клана.
– Откуда в нем столько сил? – бурчал ярл Барден.
Филиппа танцы не интересовали, поэтому он лишь отпил из кубка и улыбнулся:
– Это же Горрон де Донталь… Он будто вытягивает из людей не кровь, а их жизнелюбие, присовокупляя к своему.
– Черт! Плут! Подлец! Вот кто он! – недовольно отозвался ярл. Ему такая живость казалась недостойной долгих лет. Впрочем, небольшая зависть тут тоже присутствовала.
Кажется, хозяин замка, Летэ, не обрадовался тому, как все вокруг задышало жизнью. Его стылая царственность, выраженная и в великодушно-сдержанной улыбке, и во взгляде исподлобья, и в горе драгоценностей, тянущих его к полу, померкла по сравнению с кипучей энергией Горрона. Он напоминал обрюзгшего короля, вросшего своим толстым, неповоротливым телом в трон. Горрон же казался молодым завоевателем, который поведет за собой в неизведанные земли. Он раздавал всем вокруг открытые улыбки, взывающие к амбициям, в то время как улыбка Летэ заставляла приковаться к месту.
Хотя нашлись и те, кого не пронял такой задор. Теорат Черный сидел не шевелясь. Тонкими, длинными пальцами он потирал стенки кубка, порой опускал взгляд к вздрагивающей в нем крови, и лицо его пересекала слегка неприязненная улыбка, которая становилась еще более неприязненной, когда он поднимал взгляд на бывшего герцога.
В это время Филипп и ярл Барден беседовали.
– Преемник Ольстера поедет с вами в горы? – спросил Филипп, поглядывая на танцы.
– Куда он денется, – буркнул Барден. – Пусть только посмеет ринуться к чертову Югу, достану оттуда за бороду! Осточертело уже все! Слыхал, высшие оборотни спустились с гор южнее твоих земель? Сожгли Влесбург, Ленс, близлежащие поселения, пожрали весь люд так, что никого не нашли – одни угли! Если уж мир катится в пропасть, то почему я должен терпеть это в одиночку?
– Точно ли оборотни?
– Кому еще быть? А?
Граф нахмурился:
– Далековато они забрались от своих мест. Даже слишком… Причем миновали Солраг…
– Черт их знает… В этом мире происходит что-то дурное, Филипп, – продолжал ярл. – К западному побережью, дескать, приплыл левиафан. Откуда он, раз прошлого прибили? Вся морская торговля пошла на дно вместе с кораблями. Мало ли что случится? Говорю я Ольстеру не торопиться. Четырежды пробовал, так нечего на пятый лезть, если преемники хуже дерьма горного козла.
– В какой-то раз должно повезти. Даже нашему Ольстеру.
– Сам-то хоть видел своего преемника? – рыкнул Барден. – То конское дерьмо! Я б такому не доверил даже нести мой топор, зато он бы повеселил меня шутеечками и прибаутками. Говорят, стихи пишет!
Филипп покачал седой головой.
– Давай покажу! Бездарь твой преемник!
– Потом посмотрю, – дернул плечами граф и поджал губы.
– Да посмотри! Он как раз глядит в твою сторону. Сейчас подойдет!
– Потом…
– Да я тебе говорю… – рыкнул, побагровев, ярл. – Обернись! Вот он! Переминается с ноги на ногу. Боится тебя, видать.
– Чтоб тебя черти выдрали в амбаре, Барден! – тоже рявкнул граф. – Сказал, не буду! Или туговат на ухо?
Их голоса потонули в шуме танца.
– Чего, не интересно? – ухмыльнулся понимающе Барден. Он сразу остыл, как встретился с таким отпором.
– Нет. Меня выбора лишили – пусть за свой выбор сами и отвечают. С меня достаточно!
– Аргх, все с тобой ясно. Но если что, то вон там он, среди танцоров, в желто-черном наряде. Вон там! Хотел, видимо, подойти, да обосрался и попятился. Это мелкий виконт Йефасского княжества. Имени, черт возьми, не помню! Да и не стоит он того, чтобы это имя узнавать. Не повезло тебе, дружище…
– Что вам непонятного в моей просьбе? – отрезал Филипп.
Он все-таки заметил мелькнувший желто-черный рукав. Похоже, его преемник был большой любитель и знаток танцев, песен и прочих пустых занятий. Как некогда Леонард. От этого ему стало так противно и тошно, что он потянулся выпить крови, чтобы заглушить в ней боль, как в вине.
Промолчав, Барден лишь миролюбиво развел большими руками, дескать, постарается из почтения к другу больше не доставать его. Потом он принялся наблюдать за своим рыжеволосым родичем, который вовсю отплясывал с Ядвигой Боно. Они казались двумя языками пламени. Так граф и ярл сидели и смотрели.
Кровавым цветом горели светильники, прикрытые алой тканью. Снаружи бился в окна дождь, однако в зале было до того душно, что окна с внутренней стороны запотели. Многие старейшины разошлись так, что готовы были стоптать подошвы, лишь бы не лишиться того чувства жизни, которое охватило их от макушки до пят, передавшись от Горрона де Донталя. А у Горрона его все не убывало, хотя он щедро раздаривал себя. И вот он уже горящими глазами и умелыми касаниями довел Асску – эту ледяную деву – до искусанных ею губ, жаждущих встретиться с его губами.
* * *
Пир становился все жарче. Танцы обрели форму развязности, опошлились, и в воздухе сгустились запахи крови, трав и вспотевших тел. Все уже ясно понимали – пора прекращать. Тем более Летэ глядел с недовольством. Рыжебородый Ольстер и Ядвига так расплясались, что пришлось вмешаться мужу Ядвиги. В один момент, подбежав к столу, чтобы быстро прихлебнуть, Горрон мельком посмотрел на сидящих Теората и Шауни, которые за весь вечер не выпили ни капли. Перед ними стояли совершенно полные кубки.
Все пришли в себя, только когда на золотых блюдах внесли золотые кувшины с кровью девственниц и девственников. Поправляя прически, одергивая костюмы, вампиры, известные в миру своей выносливостью, буквально упали без сил на свои места – до того наплясались. В сторону Горрона де Донталя устремились одобрительные взгляды, ведь он пробудил во многих жизнь, раздув ее из крошечной тлеющей искры. Кто-то даже в восхищении захлопал. Откуда в этом старейшине столько энергии, что он играючи делится ею, как солнце своим теплом?
Пока все глядели на него, сам Горрон уже поднимал мерцающий каменьями кубок:
– За клан Сир’Eс! – произнес он громко и чисто. – За жизнь! За свет и тепло!
Все принялись чокаться кубками.
– За клан! – разулыбалась красавица Асска.
– Кхм, за клан… Гм-м, – добавил Летэ, недовольный, что все внимание приковано к Горрону. Он сидел сам не свой, не понимая, что за жар в нем поднялся, как в старой печи, которую давно не разжигали.
– А вы что не пьете? – поинтересовался Горрон у Теората и Шауни.
– Раз ты так просишь… – ответил Теорат. Он некоторое время всматривался в свой кубок, потом осушил его несколькими глотками. – За клан!
Между тем Шауни лишь сделал вид, что пьет.
– Пьем все! – рассмеялся Горрон и пошутил: – А кто не поддержит тост, тот пройдет обряд Гейонеша, чтобы мы узнали, какие темные мыслишки у него за душой!
Аристократия, конечно, поддержала его. Захлопали в ладоши вампиры, опустив кубки на стол и радуясь этому душному, но прекрасному вечеру.
– Пусть звон наших кубков докатится до самой Йефасы и все узнают, что в этом замке все пронизано жизнью! За будущее! – продолжал Горрон со страстью. – За будущее клана Сир’Eс, видевшего то, чего нет даже в летописях, и который увидит то, о чем никогда не напишут! Времена меняются, и нам должно быть рекой, которая находит свой путь посреди вздымающихся холмов, по долинам гор, по яру, мимо городов, являя собой саму жизнь! За Сир’Eс!
По залу прокатился гул одобрения, откликнулся даже в коридорах и отдаленных башнях, а может, действительно долетел до самого города Йефасы.
В порыве чувств некоторые старейшины стукнулись кубками так, что кое у кого они даже вылетели из рук, заляпав наряды алым. Послышался радостный смех. Так же довольно рассмеявшись, Горрон некоторое время наблюдал эту картину, и на губах его играла улыбка победителя. Потом он посмотрел на Теората и обратился негромко:
– Говоришь, плясать не будут? Вот тебе мой ответ!
Барон не отозвался, только улыбнулся. Правда, его улыбка была непонятной.
Горрон же испил из кубка до дна. Густая кровь проскользнула по горлу, оставляя приятное, сладостное послевкусие. Это ощущение схоже с тем, как аристократия прокатывает на языке многовековые вина, смакуя и наслаждаясь букетом. Горрон произнес еще одну достойную этого вечера, исправленного его усилиями, речь, как со стороны столов свиты неожиданно донесся затрудненный вдох. То был даже не вдох, а попытка сделать его. Рука Седрика – пятого преемника Ольстера Орхейса – потянулась к горлу, он попытался выдавить нарастающий ком. Похватались за глотку и прочие вампиры, выпившие крови из золотых кувшинов.
Летэ понял, что в графины с кровью что-то добавили, и его злобный взгляд вперился в Горрона.
– Это ты, – глухо произнес глава. – Твоих рук дело, предатель! Я давно подозревал тебя!
– Я не предавал! – возразил Горрон. – Это не я!
Чтобы помочь преемнику, Ольстер с руганью подорвался, но сразу завалился вместе с креслом на пол. Следом за ним и остальные старейшины почувствовали, что их тела не подчиняются им. «Это яд… ксимен…» – прохрипел Горрон де Донталь. Раскрыв широко глаза, он посмотрел на невозмутимого Теората. «Но ты пил…» – только и сказал он в изумлении и мягко опустился в кресло за миг до того, как его окончательно сковало ядом. Его пальцы успели стащить простое кольцо с агатом и уронить. Оно разбилось об пол, сверкнув красным огоньком. Пролилась из кубков кровь, забрызгав все цветом смерти.
Никто из старейшин не успел ничего сделать. Они обмякли, скрестив взгляды на Теорате Черном.
Филипп фон де Тастемара, который пил немного, сделал шаг, два, и его ноги подкосились. Он навалился на спинку кресла, обняв ее двумя руками. К нему направился Шауни де Бекк. Филипп попытался сопротивляться, но пропустил удар в лицо и упал навзничь. Его схватили за седые волосы, запрокинули голову, и Шауни залил в глотку остатки крови из другого кубка.
Пока это происходило, в зал по громкому приказу Теората ввалилась бряцающая оружием воинственная прислуга. Свиту старейшин принялись убивать. Те, кто не погиб от яда, погиб от меча. Задыхающиеся стоны. Вопли. Потом предсмертные хрипы, когда сталь глубоко погружалась в тело, завершая начатое ядом. Не поддержавшим тост пришлось столкнуться с Шауни и Теоратом Черным, которые схватились за сабли. Чуть погодя поймали и повязали ослабшего Мелиная де Джамед Мора, который лишь пригубил крови и теперь пытался покинуть зал ползком. К тому моменту большинство пирующих уже устлали пол своими телами, как ковром.
– Ну что, наплясался, шут? – только и сказал Теорат обездвиженному Горрону. Больше он ничего не говорил, так как знал цену словам, всегда исчисляя их в сеттах и даренах и видя в этом свою силу и единственную причину того, что до сих пор жив и не лежит под столом проигравшим.
Расхаживая по залу, барон раздавал быстрые приказы: «Оповестите Йефасу. Уберите тела. Заковать старейшин! Делать все, как писали веномансеры!»
Кроваво-красные светильники были потушены, зал погрузился в приглушенную полутьму. Всех старейшин начали сносить в подвалы, к узникам. За окном усилился дождь, заливая стекла. Праздник Сирриар, ознаменовавший зарождение клана Сир’Eс, похоже, возвестил его кончину.
Глава 2. Прибытие Теух
Через день
Лил пренеприятный дождь. К закрытым воротам подъехало под два десятка фигур, замотанных в плащи. На лицах некоторых были маски. Иногда из-под плащей проглядывали расписанные узорами мантии, а из-под капюшонов – куфии, обвитые вокруг шеи шарфом.
Один из гостей спрыгнул с лошади, бряцнув дужкой сабли, и вперился злым взглядом в три башни, прорезающие низкие тучи своими шпилями, точно когтями.
Огромные кованые ворота распахнулись. Теорат Черный уже поджидал на лестнице донжона. От налетевшего порыва ветра плащ обхлестал его, высокого и тощего, как кнутами по бокам, а дождь омыл остроносое лицо. Напоминая хищную птицу, немного наклонив голову набок, барон уставился неморгающими черными глазами на всадников. Те подъехали и спешились. Их предводитель, ведущий коня под уздцы, был смуглолицым с теплыми, как янтарь, глазами, обрамленными пышными длинными ресницами, что выдавало в нем чистейшего южанина. А если учесть, что он был старейшиной, то можно было распознать в нем и бывшего человека. Поднявшись по стертым годами ступеням, он оглядел их с достоинством, будто твердя себе: «Вот я и взошел туда, куда столько лет стремился!»
– Пусть путь ваш будет освещен огнем Фойреса! – произнес незнакомец на рассиандском языке.
– И твой, – сухо ответил барон.
– А где Шауни?
– Следит за всем. Почему ты появился так поздно? Договаривались же на вчерашний день.
– В городе пристали ко мне, доставили к наместнику, – нехотя признался южанин. – Пришлось ткнуть им в морды бумагу, которую вы выписали на всякий случай. Но зачем вы об этом спрашиваете? Разве день что-нибудь решит? Вздор! Должно переживать не нам, а северянам, которые скоро сдохнут! Пропустите нас! Дождь!
Теорат коротко ответил:
– Проходи, Арушит. Располагайся.
Затем он пропустил гостя и его сопровождение, состоящее из охраны и веномансеров, чьими усилиями слуги были обучены, как надо добавить яда, как подать его к праздничному столу, как поступать после и как давать дополнительные дозы, дабы поддерживать старейшин в неподвижности.
Замок казался пустым. Его омывало прибивающим дождем. Сверкали молнии. Идущие за Арушитом, старейшиной с Юга, веномансеры вслушивались в дрожь стен и прокатывающееся эхо. А может, это сами стены вслушивались в их тихий, но скорый шаг смерти? На боках у веномансеров висели пухлые сумы.
Потом Арушит ушел в сторону, а веномансеры по его приказу спустились в подвалы, где их встретил Шауни де Бекк. Шауни провел их по лабиринту коридоров, черных как сама ночь. Они прошли мимо закупленных на Юге рабов, предназначенных для пира и теперь ждущих своей участи. Наконец, последние темницы. В коридоре тускло светила одна масляная лампа, подвешенная на крюк. На полу лежали захваченные старейшины. Их костюмы из шелка уже растеряли блеск, промокли и потемнели от крови, а самих старейшин сковали толстыми кандалами, и они, странно неподвижные, глядели таким же неподвижным взором куда-то вдаль и будто в никуда.
Таких помещений было шесть. В каждом по несколько вампиров. В первой темнице, куда сначала ввели веномансеров в масках, находились глава Летэ, Пайтрис, Горрон и еще пара старейшин.
– Давно давали яд? – спросил из-под маски самый высокий веномансер.
– Поутру, – ответил Шауни.
Неподалеку толкалась охрана. Старейшина и веномансеры общались на рассиандском языке, поэтому их больше никто не понимал.
– А точнее? – сухо спросил ученый.
– С рассветом.
– Дозу соблюдали? – поинтересовался другой веномансер, пониже.
– Дали больше. – И Шауни добавил: – Мы ждали вас еще вчера.
После такого ответа веномансеры принялись сосредоточенно осматривать узников, порой припадая к их шее, дабы понять, сколько в крови яда. Они достали из своих сумок по пузырьку и залили содержимое в глотки заключенных: кому больше, кому меньше. За ними наблюдали стражники и Шауни, беспристрастный взор которого останавливался по очереди то на веномансерах, чьи лица прятались за масками, то на уверенных движениях их рук, то на постукивании их ногтей по стеклу, отчего мутная кровь внутри сосудов колыхалась.
Опаивание ядами продолжалось, пока не перешли к последнему узилищу. Мешками на полу валялись четверо: Филипп фон де Тастемара, Барден Тихий, Ольстер Орхейс, а также Мелинай де Джамед Мор. От внесенной в темноту лампы на их застывших восковых чертах заплясали резкие тени, и всем представились закатившиеся глаза, расслабленные лбы и обмякшие слюнявые рты, как у умалишенных.
Мастера ядов склонились над каждым. Когда к Филиппу поднесли фонарь, его зрачки быстро сузились. Ему залили в рот содержимое большого пузырька. Шауни не разговаривал с прибывшими, только сложил руки на груди, чувствуя глубокое презрение к ним, смердящим лекарствами и болезнями. Эти запахи расползлись по всей темнице. Самым больным из всех казался высокий мастер ядов – он постоянно запускал платок под маску, видимо страдая повышенным слюноотделением.
– Вы все больны? – поинтересовался Шауни чуть погодя.
– Да, из-за последствий нашего жизненного выбора, – вампир заканчивал проверять последнего узника. – Ядов открывают все больше. Приходится привыкать ко всем ним, чего даже наши демонические тела не выдерживают.
Потом руки его часто задрожали, и он достал другой пузырек, испил из него.
– Это лекарство. Снимает конвульсии, – пояснил веномансер.
– И какие яды сделали тебя таким?
– В моем случае это был борькор, которым пользовались несколько десятков лет назад. Но он лишь следствие. Истинная причина кроется в таких ядах, как гордыня и отсутствие ума… Они незаметны для жертвы, так как действуют не сразу, что в итоге всегда приводит к смертельному исходу, тем более противоядия от них или не существует, или появляется слишком поздно для его применения. Ну а излечить меня не сможет ничто… Разве только бессмертие…
Когда он приподнял маску, чтобы вытереть рот, с его губы почти до земляного пола протянулась нить слюны.
Шауни брезгливо перекосило как от нее, так и от немытых за долгий путь косм вампира и покрытых корочкой губ, заметных из-под едва откинутой маски, что, однако, продолжала скрывать верхнюю часть лица. Увиденного оказалось достаточно, чтобы даже бессмертный не захотел иметь ничего общего с этим мерзким созданием. Болезни всегда отторгают и пугают – они противопоставлены самой жизни, стесняя ее и являясь гонцами смерти. Так что неудивительно, что веномансеров начинали презирать с первого взгляда даже здесь, на Севере, где о них мало наслышаны. На Севере веномансеры появлялись лишь во дворцах и были пока еще недавно освоенным оружием и щитом знати в борьбе за власть.
Шауни встал у выхода из помещения.
– Закончили? – спросил он брезгливо.
– Пока да. Но вечером нужно проверить еще раз. У каждого своя реакция на яд. Вот у этого уже глаза реагировали на свет, – заметил веномансер, показывая на Филиппа. – Если изволите, мы покинем подвалы. Нас ждет почтенный хозяин, чтобы мы представили отчет.
Шауни разрешил:
– Хорошо, идите вон.
Поклонившись, поскольку уже привыкли к такому отношению, веномансеры покинули тюрьму, чтобы вернуться сюда позже и проверить нерушимость ядовитых кандалов, которые держали гораздо лучше металлических или даже зачарованных. Шауни же остался внизу, расхаживая по коридору. Он следил за обстановкой.
* * *
В праздничном зале во главе стола – в кресле Летэ – сидел Теорат Черный. Он сложил пальцы в замок, подпер им подбородок и слушал. Между тем Арушит горячо рассказывал барону, как их задержали в городе из-за новых законов, требуя бумаги, как он пытался договориться за золото, но ему попался неподкупный командир стражи. Он не скупился на брань, жестикулировал. А после мягких южных диванов он так и не смог оценить неудобные кресла старейшин, которые показались ему даже жестче седла, поэтому расшагивал туда-сюда.
– Но я счастлив! – восклицал южанин. – И помыслить не мог, что попаду в эти стены и отомщу за весь Теух! Когда отец передал мне дар и вы написали о том, что должно действовать, я, признаться, не верил в успех! Но мы здесь, в сердце клана!
Теорат не ответил, продолжал думать, сцепив руки.
– Как мы поступим дальше? Вы писали, что все организовали, – спрашивал Арушит.
– В первую очередь избавимся от Летэ и Пайтрис. Что с покупателями?
– С тремя из них я говорил перед самым отплытием. Они из элегиарских чиновников. Обещали прибыть через день посредством портальных магов, ради чего объединились. Четвертый прибудет с супругой и детьми, – говорил южанин. – Первые три покупают по одному дару – на себя. Четвертый, из рода Мо’Радша, желает наделить бессмертием не только себя, но и свою семью.
– Ты встречался даже с родом Мо’Радша? – слегка удивился барон.
– Один из них сам пожелал встретиться, каким-то образом выведав про меня, – признался Арушит. – Это Фаршитх, советник самого короля.
– Сколько даров он хочет?
– Восемь. Один для себя, один для отца, пятеро для отпрысков и один для жены.
– Он и на нее потратится? – вскинул брови барон.
– Представляете себе, да… – фыркнул Арушит. – Чтобы, заплатив кучу золота, потом слушать ее многовековое шипение на ухо. Думаю, его бессмертие вмиг станет проклятием, сродни джинновскому, когда они выворачивают желание наизнанку! Я понимаю, что Мо’Радша – богатейшее семейство. Но тратить золото себе во вред? – И он громко расхохотался, косясь на барона.
Теорат никак не отреагировал.
– Что с покупателями с восточного Юга? – только и спросил он.
– Прибудут, но когда – не знаю.
– А Запад? Где они?
– Удивлен, что их еще нет. Детхайцы и айрекковцы всегда слыли самыми жадными, как все землепашцы. Но с учетом, что из трех десятков покупателей некоторые, типа Авариэля Артиссимо из Детхая, будут добираться сюда верхом через Гаиврар, полыхающий войной, их путь может растянуться больше чем на месяц. А некоторые рискуют и не добраться. Как мы поступим тогда? Будем дожидаться их? Или поищем новых покупателей?
– Распродадим все за неделю-две, – качнул головой Теорат. – Задержка даже в неделю даст недругам время на подготовку. Если не успеем, то оставшихся старейшин либо отдадим дешевле, либо убьем. Действовать надо быстро, а уходить с золотом сразу после Больших торгов.
В зал вошел молодой управитель замка и поклонился. Он пугливо оглядывался, точно не понимая, как так получилось, что его же усилиями его клан, которому он служил, пал.
– Чего ты хочешь? – спросил барон.
– Я пришел сказать, что веномансеры спустились в темницы вместе с Сир’Ес… То есть с господином Бекком, чтобы проверить узников. Узники в порядке, если так, гм, можно выразиться… А еще прибывшие маги подтвердили, что наш замок стоит на источнике… – управитель прокашлялся. – Кхм, магии. Поэтому держать узников в заколдованных кандалах не выйдет, дескать, могут расколдоваться в любой момент.
– В остальном все в порядке?
– Без сомнений, я за всем слежу!
– Скажи, Жедрусзек, – вдруг спросил барон, – тебе понравилось, когда твоему отцу поломали сначала руку, а потом и всего его?
– Не понравилось, – замотал головой управитель. – Я все понимаю, господин…
– А когда твою мать и сестер отвели к Летэ, чтобы он их по очереди взял?
– Тоже нет… Но я…
– А когда месть велисиалов обрушилась на всех, кроме тех, кто ее вызвал? Понравилось платить по чужим долгам?
– Нет! – едва не крикнул управитель.
– Почему ты в сомнениях? – Барон сцепил пальцы у подбородка. – Веками твои предки служили клану. Вам твердили, что вы преследуете великую цель, кладя на алтарь свои жизни, что в этом смысл вашего существования. Но на деле вы были рабами, с которыми не считались. У тебя появилась возможность отомстить за своего убитого отца, за попранную честь сестер и матери, за годы унижения. И ты это сделал. А после того как мы продадим дары, ты получишь и золото, на которое свободно заживешь с семьей где угодно.
